Обедали они долго, и только в начале двенадцатого принцесса попросила принести счет. Когда стало очевидно, что они уходят, скрипач, который сыграл им, подошел с тарелкой. На ней лежали несколько монет, которые положили на нее обедавшие за другими столиками, и три-четыре мелкие купюры. Другого вознаграждения оркестр не получал. Мэри открыла сумочку.
– Не беспокойтесь, – остановил ее Роули. – Я ему заплачу.
Достал из кармана купюру в десять лир и положил на тарелку.
– Я тоже хочу ему кое-что дать, – ответила Мэри и добавила столировую купюру. На лице скрипача отразилось изумление, он пристально всмотрелся в Мэри, поклонился и отошел.
– Зачем вы дали ему столько денег? – воскликнул Роули. – Это же абсурд.
– Он играет плохо и выглядит таким несчастным.
– Но они ничего такого не ожидают.
– Знаю. Потому и дала. Для него это так много значит. Эти деньги могут изменить его жизнь.
Итальянские гости разъехались на своих автомобилях. Чету Трейлов принцесса взяла с собой.
– Вы сможете завезти Роули в отель, Мэри? – спросила она. – Мне туда не по пути.
– Вы не против? – осведомился Роули.
Мэри заподозрила, что об этом они уговорились заранее. Она знала, что эта похотливая старуха обожала устраивать любовные интрижки, а Роули ходил у нее в любимчиках, но не нашла повода отказать в столь логичной просьбе и сказала, что подвезет с радостью. Они сели в машину и поехали вдоль набережной. Полная луна ярко освещала дорогу. Они практически не разговаривали. Роули чувствовал, что она занята мыслями, не имеющими к нему ни малейшего отношения, и не хотел в них вторгаться. Но по приезде в отель сделал Мэри предложение, от которого она не смогла отказаться.
– Такая великолепная ночь. Лечь сейчас в постель – просто преступление. Почему бы нам не поездить под этой луной? Вам же не хочется спать?
– Нет.
– Так давайте покружим по окрестностям города.
– Не слишком ли для этого поздно?
– Вы боитесь страны или меня?
– Я не боюсь.
Она поехала, сначала вдоль реки, но вскоре между полей. Лишь изредка у дороги встречался коттедж или вдалеке виднелся выбеленный фермерский дом, окруженный чернеющими в лунном свете кипарисами.
– Вы собираетесь выйти замуж за Эдгара Свифта? – внезапно спросил он.
Она посмотрела на него.
– Вы знали, что я думала о нем?
– Откуда?
Она помолчала, прежде чем продолжить разговор.
– Прежде чем уехать, он сделал мне предложение. Я сказала, что дам ему ответ, когда он вернется.
– То есть в него вы не влюблены?
Мэри сбросила скорость. Похоже, ей хотелось поговорить.
– С чего вы так решили?
– Если бы любили, вам бы не потребовались три дня на раздумья. Вы бы тут же сказали «да».
– Наверное, это правда. Я в него не влюблена.
– Он-то в вас влюблен.
– Он был другом моего отца, и я знаю его всю жизнь. Я видела от него только добро, когда оно требовалось мне больше всего, и я ему благодарна.
– Он, должно быть, на двадцать лет старше вас.
– На двадцать четыре.
– Вы ослеплены должностью, которую он должен занять?
– Возможно. Вы не думаете, что так отреагировали бы большинство женщин? В конце концов, ничто человеческое мне не чуждо.
– Вы думаете, это большое удовольствие – жить с человеком, которого не любишь?
– Но я не хочу любви. Любовью я сыта по горло.
Неистовость, с которой она произнесла эти последние фразы, удивила Роули.
– Странно слышать такое от женщины в вашем возрасте.
Город остался далеко позади, они ехали по узкой дороге. С безоблачного неба светила полная луна. Мэри остановила автомобиль.
– Видите ли, я безумно любила моего мужа. Мне говорили, что только дура может пойти за него. Мне говорили, что он – игрок и пьяница, но я не обращала на это внимания. Он очень хотел жениться на мне. Тогда денег у него было предостаточно, но я вышла бы за него, будь он нищим. Вы и представить себе не можете, каким обаятельным был он в то время, каким красивым, веселым и беззаботным. Мы так веселились вместе. Так радовались жизни. Трезвым он был таким добрым, мягким, нежным. Зато выпив, становился шумным, хвастливым, вульгарным, драчливым. Выглядело это ужасно. От стыда я места себе не находила. Но сердиться на него не могла. Потом он так корил себя за случившееся. К выпивке его не тянуло. Со мной он никогда не прикладывался к спиртному, выпивал только в компании, и после двух или трех бокалов уже не мог остановиться. Обычно я дожидалась, пока он напивался до такой степени, что более не мешал мне увести его, и укладывала в постель. Я делала все, что могла, чтобы излечить его, но напрасно. Ничего не помогало. Мне пришлось стать его сиделкой и нянькой. Он страшно злился из-за того, что я пыталась ограничить его в общении с другими людьми, но что еще я могла сделать? Это было так трудно. Я не хотела, чтобы он видел во мне тюремщицу, но я делала все, что могла, лишь бы оградить его от выпивки. Иногда я срывалась, и мы страшно ссорились. Видите ли, он еще был картежником и, напившись, просаживал сотни фунтов. Если бы он не умер, то полностью бы разорился, а мне не осталось бы ничего другого, как вернуться на сцену, чтобы содержать его. Так что теперь мой годовой доход – несколько сотен фунтов, и у меня остались те драгоценности, которые он подарил мне, когда мы только поженились. Иногда он не возвращался всю ночь, и я знала, что он набрался и подцепил первую же подвернувшуюся под руку женщину. Сначала я жутко ревновала и расстраивалась, но потом стала отдавать предпочтение этому варианту, потому что он не приходил домой и не занимался любовью со мной, разящий перегаром, с перекошенным лицом. В такие моменты я знала, что его побудительный мотив – не страсть, а виски, только виски. Я или другая женщина – значения для него не имело. От его поцелуев меня мутило, а его желание – ужасало и унижало. Утолив свою похоть, он тут же проваливался в пьяный сон и начинал храпеть. Вы удивились, когда я сказала, что сыта по горло любовью. Долгие годы она приносила мне только унижение.