Я сказку расскажу тебе
О тридесятой стороне,
Где русичи когда-то жили,
Мёд пили, по морю ходили,
Страну Драконов победили,
Природу-матушку любили,
И знали всё о ворожбе…
Ну, что? Рассказывать тебе?
Даария1 – страна чудес
От Семиречья дальше в лес,
По Беловодью ко станицам
Манила, что краса-девица.
А кто бывал в Асгард2 – столице
Не мог на город надивиться,
Хвалу вознёсши до небес,
За это чудо из чудес.
И не было страны другой,
Где счастье, радость и покой
Были дарованы Богами
И охраняемы Волхвами,
Где люди в облаках летали,
А девы зори затмевали
Своей волшебной красотой…
Теперь уж нет сторонки той.
Прошли века, как будто день.
Легла Грифона3 злая Тень.
И люди волшебство забыли,
Богатырей вином сгубили,
Красавиц на кострах спалили,
А летописи подменили.
И всякий врёт, кому не лень
О дивной стороне теперь.
Знай, сказка – ложь, да в ней намёк…
А нам сегодня невдомёк,
Что не рассвет в лучах играет –
Природа-матушка пылает!
Из леса звери убегают…
Что будет дальше? Волхв их знает.
И смрад от торфяных болот
Ползёт губить честной народ!
Вот люди прячутся, бегут.
Куда? Зачем? Не разберут.
Скорее в дом, от бедствий скрыться,
От страшной огненной денницы!
Все в панике! Что здесь творится!
А между тем одна девица
(Алёнушкой её зовут)
Отбилась от своих подруг.
По лесу, не спеша, идёт!
И бровью чёрной не ведёт.
И вот пришла к хромой старушке,
Что среди леса на опушке
В березовой своей избушке
Лежит на пуховой подушке.
Девице глупой не везёт.
На зуб к колдунье попадёт!
Кричит старуха: « Ух! Ух! Ух!
Тебя ли чую, русский дух?
Что шляешься, скажи, по свету
И нарушаешь мне диету?
Есть дело у тебя, аль нету?
Я жду подробного ответу.
Уже настроила свой слух.
Эй! Отвечай же, русский дух!»
Алёнушка, увидев печь,
Со страху потеряла речь.
А бабка ей: «Ну, что застыла?»
В избушку девушку втащила,
Травой волшебной опоила,
А в тайне про себя решила
Её к делам своим привлечь.
Всегда успеешь сунуть в печь.
– Приляг, красавица, вздремни.
Печали пусть уходят в сны.
Чего ждала? О чём тужила?
Старуха тихо ворожила.
На грудь девице положила
Морок-траву, чтоб всё забыла,
Чтоб душу девы оплести.
И за собою увести.
Свеча горела на столе
Всю ночь в старухиной избе.
Глаза Алёнушка открыла
И видит: сом плывёт лениво,
Севрюга – важно и спесиво,
Осётр – гордо и красиво.
Сама же в рыбьей чешуе
Лежит одна на самом дне.
Вот незадача! Вот дела!
Плавник, чешуйки до хвоста.
«Я тоже рыба, но какая?
Всех узнаю, себя не знаю!»
Ёрш-забияка, проплывая,
Ей крикнул: « Щука! Ты живая?
Пускай ты носом и остра,
Но не возьмёшь ерша с хвоста!
Рыбёшки! Я на вас плюю!
Кого хочу, того колю!
Тебя кольнуть? Что развалилась?»
Тут наша щука разозлилась,
Вмиг увернуться исхитрилась
Вдогонку за ершом пустилась:
«Сейчас, проказник, догоню!»
Не рассчитала прыть свою.
Алёна-щука да с ершом
В сетях запутались вдвоём.
Задёргались, зашевелились,
И глупо так засуетились,
Что лишь сильнее закрутились.
Судьбе жестокой покорились,
Когда ж рыбак к сетям пришёл,
То наших пленников нашёл.
Принёс улов в избу свою.
Жена взялась там за стряпню.
Ерша в уху определила.
Но щука вдруг заговорила:
« Не погуби!» – в слезах молила.
Со страху бабу покосило.
Но всё ж решила: « Не сварю!
А понесу её к царю.»
У батюшки– царя, поди,
Чудес заморских пруд пруди,
Птиц разноцветных говорящих,
И фолиантов настоящих,
Лозин поющих и свистящих,
Каменьев ярких и блестящих…
Каких безделиц не найти?
Кунсткамера, как не крути!
Царевич слыл за чудака.
Чтобы не мучила тоска,
Он по морям, по океанам,
Да по пустыням с караваном,
Да по заморским разным странам
Ходил за редкостным товаром,
На всех взирая свысока.
Невест не выбирал пока.
Не разговаривал ни с кем,
Как будто сам был глух и нем.
И лишь с занятными вещами,
С животными да чудесами
Он, словно с добрыми друзьями,
Бывало целыми часами
В своей кунсткамере сидел
И разговаривал, и пел.
А только щуку увидал,
Царевич понял, что пропал.
Он тотчас же, при первой встречи
Зажёг во всех палатах свечи.
Что внешность рыбья? Мысли, речи –
Он догадался – человечьи!
Чудес он боле не искал
и с щукою счастливым стал.
И целый день, как миг, порой
Пройдёт в беседе с рыбкой той.
Она его речам внимала
И только глубоко вздыхала,
Лишь изредка вопрос вставляла
О том, о чём ещё не знала.
И вышло всё само собой:
В любовь, как в омут, с головой.
Но понимала, что нельзя.
Ведь он наследник, сын царя
В стране дарованной Богами
И охраняемой Волхвами,
И славными богатырями…
Не описать её словами
Страну Даарию. Не зря
Царевич так пленил тебя!
И вот однажды миг настал.
Царевич ласково сказал:
– Полмира я прошёл, рискуя,
Но не встречал нигде такую.
Позволь, тебя я поцелую,
От чар мгновенно расколдую.
Мой брат лягушку в жёны взял,
Поцеловав – расколдовал.
– Возможно ли расколдовать?
Хотела бы я точно знать.
А ты надеешься на чудо.
Но вдруг я просто щукой буду?
Себя не помню ведь покуда.
А столько девушек повсюду…
– Любимая! Что тут болтать?
Нам нечего с тобой терять.
Царевич щуку приподнял,
И всё-таки поцеловал…
Но молния не засверкала.
А щука девушкой не стала.
Лишь всхлипнула: « Я так и знала!»
Расплакалась, запричитала.
Царевич, словно столб, стоял.
Как утешать её не знал.
Ходил весь вечер сам не свой.
Лёг спать с больною головой.
Но только полночь лишь пробило.
Луна палаты осветила.
Водица в бочке забурлила.
И на ковёр волною смыло
Бедняжку щуку. Нет, постой!
Девицу с русою косой!
Взглянувши на себя едва,
От счастья чуть не умерла.
Знать чудо, наконец, свершилось!
И в пляску девица пустилась.
Себя щипала. Вдруг приснилось!
К царевичу бежать решилась.
Но дверь закрыта! Не беда!
Он поутру придёт сюда.
Чуть свет царевич к ней зашёл…
И щуку на полу нашёл
Любимую, но чуть живую,
Едва дышавшую, сухую.
Он в бочку воду ключевую
Набрал и опустил больную.
Ой! Как он вовремя пришёл!
Час пролетел, другой прошёл.
Молчала щука четверть дня.
Царевич изводился зря:
– Зачем из бочки сиганула?
Молчала щука, лишь всплакнула.
Открыла рот и вновь замкнула.
Ни звука, лишь хвостом вильнула.
– Верь мне, любимая моя,
Берусь расколдовать тебя!
Собрал он ведьм и колдунов
И пригласил седых Волхвов.
Над щукой ведьмы ворожили.
И кое-что предположили,
Что рыбу ночью подменили,
А ту волшебную стащили.
Для подтвержденья этих слов
Позвали лучших рыбаков.
К тому же мнению пришли
Все созванные рыбаки.
Царевич возражал, стеная:
« Что с ней случилось, я не знаю,