Калитка была не заперта, и все равно Францев нажал кнопку звонка. Потом еще и еще, пока наконец из переговорного устройства не отозвался усталый женский голос:
– Кто еще?
– Полиция, – ответил участковый, потом обернулся на спутника и добавил: – Со следственным комитетом.
Вдвоем вошли на территорию, и Николай почти сразу остановился:
– А как ее зовут? А то неудобно как-то спрашивать.
Егоров пожал плечами и произнес:
– Да какая разница? Мне наши сотрудники, которые работают по этому преступлению, уже отзвонились и сообщили, что прослеживается четкий коммерческий след. Не в том смысле, что это заказное убийство, хотя наверняка это так, а в том, что оно связано с бизнесом Дробышева. Фирма его существует полтора года и едва-едва в плюсы выходила. А за последнее время месячный оборот компании вдруг стал превышать семьдесят миллионов рублей. И это только то, что было декларировано. Он ведь занимался грузовыми перевозками, а значит, расчет по большей части был наличными, то есть мимо кассы и налогового контроля. Сейчас проверяют возможных конкурентов, соучредителей.
– А ты думаешь, что сейчас время говорить с ней о бизнесе?
– А когда еще? – удивился Егоров. – К тому же она у него в фирме работала. Так мы сейчас на этот предмет и поговорим.
На крыльцо вышла молодая женщина в наброшенном на плечи пуховике. Она молча дождалась, когда мужчины поднимутся на крыльцо, пропустила их в дом и вошла следом, все также не говоря ни слова.
– Вам уже сообщили? – поинтересовался Егоров.
Женщина кивнула.
Следователь вздохнул и произнес:
– Наши соболезнования.
– Где мы можем поговорить? – поинтересовался Николай, снимая куртку.
– Проходите, – сказала женщина. Сняла пуховик, повесила его на крючок вешалки и пошла в комнату. На хозяйке был черный шелковый халатик с надписью на спине. Буквы были сделаны из серебристых блесток. Ее пуховик висел на вешалке рядом со светло-палевой норковой шубкой.
Егоров быстренько сбросил на руки Францеву свое пальто и поспешил за ней.
– Вас не вызвали на опознание? – спросил он. – Всякое случается: вдруг это не Дробышев, и вот уже какая-то надежда.
– Сначала позвали, а потом перезвонили и сказали, что надобности нет, потому что бывшая жена уже подтвердила, что это Эдик. Вряд ли она ошиблась: все-таки двенадцать лет вместе прожили. А я тоже надеялась, что это не он. А теперь и надежд никаких.
– Ну не скажите, – продолжая стоять, начал рассказывать следователь. – Лет пятнадцать назад в столице был случай: взорвали одного олигарха, который бюджетные средства… как бы сказать помягче… транжирил. Вызвали в морг жену: она и мужа опознала, и водителя – по татуировке на животе. Наследство получила: правда не все, там сразу кредиторы набежали. Но все-таки наследство огромное по нашим меркам. А потом выяснилось, что он на острове Капри проживает. Рядом с дачей писателя Горького поселился. Он дайвингом занимался. А потом так и не всплыл, говорят, под расщелину затащило. А жена…
– Бывшая жена Эдуарда сама мне позвонила, – оборвала его на самом интересном женщина, – Лариса рассказала мне, что произошло и что ее вызывали на опознание. И только потом из полиции сообщили о его убийстве.
– Какие у них были отношения? – продолжил опрос Егоров, усаживаясь за стол. – Я имею в виду Эдуарда Ивановича и его бывшую.
Хозяйка подвинула к себе стул, опустилась на него и ответила:
– Нормальные. Они же все разделили: ей квартиру в городе и бизнес, а Эдуарду загородный дом остался. Все по-честному: здесь место престижное и дорогое. Эдик сразу думал продать тот дом и найти где-нибудь поблизости что-то попроще. А потом взял этот самый домик.
– Вы знаете, кто здесь жил прежде? – спросил Францев, выбирая место, где можно было бы присесть, потому что возле стола свободных мест уже не было. И отошел к диванчику, который стоял за спиной следователя.
Сожительница Дробышева кивнула.
– Как вы познакомились? – встрял подполковник юстиции.
– Я пришла к нему на работу устраиваться. Ему требовался диспетчер, но он мне отказал. Я вышла из офиса, который тогда в строительной бытовке был. Стою и плачу. Снег заметает. Холодно, я вся дрожу и не знаю, куда мне идти. Эдуард вышел и увидел меня. Начал успокаивать, спросил, почему вдруг такая реакция на отказ. Ведь я вижу, какой у него сарайчик, а не офис, и денег он много не сможет платить. Объяснила, что мне идти некуда, нет ни работы, ни жилья – хозяйка, которая сдавала мне комнатку, выгнала, забрала все ценное, что у меня было: мобильный телефон, сережки золотые, что мне от мамы достались. Дробышев затащил меня обратно в вагончик, усадил возле обогревателя, хотел кофе налить, но тот у него закончился. Но он все же объяснил, что отказал мне, потому что я вроде того что очень понравилась ему, и ходить на работу и каждый раз страдать оттого, что у меня своя жизнь будет, а у него своя, он не захотел, потому что ко всем неприятностям, которые у него случились в последнее время, несчастная любовь была бы уже чересчур.
Девушка замолчала.
– А дальше что? – поторопил ее Егоров. – Как вы сошлись?
– Простите, мы не представились, – произнес Николай, которому нетерпеливость следователя показалась излишней, – я – местный участковый подполковник полиции Францев…
– Я знаю, кто вы.
– А я подполковник юстиции Егоров. Можно просто Борис Ильич. Продолжим: как дальше развивались ваши отношения?
– Когда я согрелась немного, Эдуард мне предложил пойти куда-нибудь чайку попить. Я хотела сразу отказаться. Кажется, даже заявила, что это двусмысленное предложение. Эдик сказал, что от чашки чая еще никто не залетал, и я согласилась. Он привел меня в какой-то ресторанчик, и мы сидели целый вечер, говорили, я пила шампанское, а он был за рулем… Потом повез меня на съемную квартиру, чтобы заплатить мой долг, договориться с хозяйкой, но та даже разговаривать не стала, выбросила мои вещи… Эдуард собрал их и сказал, что не надо унижаться… Он отвез меня в свой дом… В тот еще, который потом продал… Я там дня три всего и была. То есть ночевала только. На работу мы ездили вместе, потом возвращались вместе…
– А можно посмотреть ваш паспорт? – попросил Николай. – Потому что вы, как самый близкий ему человек…
Но девушка как будто не услышала его просьбы.
– Эдуард почти сразу признался мне в любви, – продолжила она. – Я даже испугалась такой внезапности, не потому, что он мне не понравился, но все-таки он мой начальник. К служебным романам я и сама отношусь с предубеждением… Я никогда бы не смогла ради должности или карьеры.
– Паспорт принесите, – повторил свою просьбу Францев.
Женщина поднялась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Егоров смотрел ей вслед, а когда та скрылась из виду, обернулся и шепнул Николаю:
– Особой печали я на ее лице не вижу. А обратил внимание на халатик? Это же «Виктория сикрет».
– И что с того?
– Немалых денег стоит.
– Дробышев в последнее время зарабатывал хорошие деньги, – напомнил Николай, – ты же сам говорил.
Егоров оглядел пространство гостиной.
– Не шикарно, но со вкусом, – оценил он. – Барная стойка классная, диванчики стильные.
– И то и другое бывшей хозяйке подарили соседи.
– А где теперь бывшая хозяйка?
– А убили ее в прошлом октябре. Кстати, соседка и убила, вон домик ее за окошком – можешь взглянуть. Сейчас убийца в СИЗО, следаки крутят на предмет неопровержимых доказательств.
– Не та ли романтическая особа, что старинными стилетами закалывала?[4]
– Она самая.
По лестнице спустилась хозяйка. Теперь на ней было тонкое шерстяное платье. Она положила паспорт на стол перед Францевым.
– Вот, как вы просили.
Но паспорт взял следователь, вероятно для того, чтобы показать, кто в их тандеме главный.
Он открыл документ и прочитал:
– Елизавета Петровна Романова. Год рождения… О… – удивился он, – вам уже тридцать восемь!
– А что в этом такого?
– Ничего, но я бы больше двадцати пяти не дал. И вообще… Елизавета Петровна… Прямо как императрица.
Следователь посмотрел на Николая, но того интересовало другое.
– Елизавета Петровна, а у вас родственников в полиции нет?
Девушка пожала плечами.
– Нет вроде. А почему вас это интересует?
– Я почему спрашиваю, – начал объяснять Францев, – просто на Васильевском есть двое участковых по фамилии Романов. И оба Николаи. Того, что помоложе, все зовут Николаем Вторым.
– А другого Николаем Первым, – догадался Егоров.
– Нет, того, что постарше, называют Фонвизиным, потому что он в протоколе осмотра убитой женщины написал: «Волосы черные, глаза черные, жгучие – одного нет». Потом этот протокол начальник РУВД полковник Жаворонков повесил на доску объявлений, где приказы вывешиваются. Он обвел фразу про глаза красным фломастером и поставил визу тем же фломастером: «Умри, Денис, ты лучше не напишешь!»
– А Фонвизин-то здесь при чем? – не понял следователь.
– Так это Екатерина Вторая так сказала, когда в первый раз увидела постановку пьесы Фонвизина «Недоросль». Фонвизина звали Денис Иванович.
– Ну да, – согласился Францев.
Егоров потряс головой.
– Что-то вы меня оба с мысли сбили… Что-то я хотел спросить.
– С бизнесом у Дробышева все было в порядке? – поинтересовался Николай. – Проблем не имелось?
– Нет. Все было очень хорошо. Он ведь, когда тот дом продал, сразу взял два десятка «Газелей». Водителей, ищущих работу, полно, а грузчиков еще больше. И нам сразу повалило. Я не успевала заказы принимать… Не отойти было. Хотели сейчас мне помощницу брать… Но видите, как все получилось.
– Много Дробышев вам платил?
Елизавета отвернулась в сторону, поджала губы, но потом все-таки ответила:
– Он… то есть бухгалтерия на карту мне переводила заработок. А так Дробышев всегда говорил: «Если нужны деньги, то знаешь, где их взять. В нашей спальне в тумбочке».
– В нашей? – удивился Егоров.
– Так мы жениться хотели. Заявление подали, в конце мая должна была состояться свадьба…
– Мои соболезнования еще раз, – произнес Николай.
– Тумбочку не проверяли? – поторопился узнать подполковник юстиции. – Все ли деньги на месте?
Девушка кивнула.
– А собачка ваша где? – поинтересовался Францев.
– В спальне на коврике возле постели. Она всю ночь скулила. Я не понимала, почему… А потом и у меня предчувствие было…
– Породистая? – спросил Егоров. – А то у меня… то есть у жены чау-чау, но выгуливать почти всегда приходится мне. Не успеваю шерсть с брюк снимать.
– Наша Лушка – помесь, – стала рассказывать Елизавета, – внешне как маленький ретривер, но только не такая лохматая, и хвостик бубликом. Мы с Эдиком ее подобрали. С работы возвращались и в промзоне увидели, как какой-то мужчина дразнит собаку: рычит на нее, даже лает, замахивается, будто бы хочет ударить. А собачка бедная в угол забилась, скулит от страха и не понимает, за что ее так. Эдик выскочил и закричал на мужика. Я думала, что сейчас драка начнется… А мужик тот крупный и вроде как пьяный. Тогда и я тоже туда побежала. А собачка эта, увидев подмогу в нашем лице, набросилась на мужика и вцепилась в него. Мы вдвоем с Эдиком еле-еле ее оторвали, поскорее в машину затащили и быстро умчались. Пока ехали, она мне все лицо облизала… Эдуарда тоже… У нас еще пакет с сосисками был… По дороге скормили ей все. Она, тощая, голодная, без ошейника… А в того мужика она здорово вцепилась…
– Ну, она маленькая, как вы говорите, вряд ли какой-то вред могла причинить, – попытался закрыть тему сотрудник следственного комитета.
– Она вцепилась куда надо, – усмехнулась девушка, – тот мужик визжал от боли и страха. Основательно вцепилась: мы с трудом оторвали…
– Давайте все-таки ближе к делу, – не выдержал подполковник юстиции.
– Давно это было? – спросил Францев. – История с вашей Лушкой?
– Месяца три назад или около того. Мы ее на следующий день в ветеринарку на осмотр свозили, сделали собачий паспорт… Можно посмотреть дату… – Лиза замолчала и вдруг поняла: – Это вы о том, что тот мужик мог отомстить? Ну да, он кричал, что номер наш запомнил и найдет нас и отомстит. Он, видимо, посчитал, что это наша собака.
– У Дробышева ведь была собачка чихуа-хуа, если не ошибаюсь, – вспомнил Николай, – досталась от предыдущей хозяйки дома. Где та собачка?
– Забрала сестра бывшей хозяйки. Эдик не хотел отдавать, но ведь он не владелец…
Подполковник юстиции посмотрел на участкового и произнес, еле сдерживая раздражение:
– Выйдем на пару минут, перекурим.
Они вышли на крыльцо, и Николай сразу предупредил:
– Если что, я некурящий.
– Я помню, – кивнул Егоров, – просто хочу предупредить, чтобы ты впредь не мешал расследованию. Я понимаю, что, говоря о собачках, хочешь в доверие дамочке втереться с надеждой, что она размякнет и выложит все, что знает. Но у меня другие методы – надежные, эффективные и неоднократно проверенные. И потом ты кто? Ты у нас – участковый, значит, ты обязан помогать, а не мешать мне. Так что сиди тихо, и это будет самая лучшая помощь с твоей стороны.
– Понял, – кивнул Николай, – ты – начальник, а я тихо курю в сторонке.
– Типа того, – согласился подполковник юстиции.
Они вернулись в дом, следователь опустился на свое место, а Францев расположился на высоком одноногом стульчике возле барной стойки.
– А теперь попрошу отвечать со всей откровенностью, – обратился к хозяйке Егоров, – это в ваших интересах, Елизавета Петровна. От вашей откровенности многое будет зависеть, в том числе и ваше будущее.
– Какое будущее? – не поняла Романова. – Эдика уже нет, а без него…
– Я не о том. Скажите, вам знаком некий Сорокин Александр Иванович?
– Это наш сотрудник. Он водитель.
– Разве? А у меня он значится как соучредитель фирмы, принадлежащей вашему сожителю Дробышеву.
Хозяйка помолчала, посмотрела на Францева, ожидая поддержки, но участковый отвернулся, и тогда девушка согласилась:
– Соучредитель. Он давно… то есть уже года полтора работает с Дробышевым… В самые тяжелые времена, когда у Эдика было очень туго с деньгами, Саша помогал почти задаром, и Эдик предложил ему долю. А «Газель» Сорокина оформили как вклад в уставной капитал предприятия. Причем Саша сделал это втайне от жены, которая была категорически против: она считала, что все пытаются ее мужа обмануть, что он вроде как лох. А он…
– То есть, – не дал ей договорить следователь, – в случае смерти основного партнера именно Сорокин является выгодополучателем, потому что теперь сможет претендовать на большую долю. Вы его хорошо знаете?
– Знаю, но он не будет ни на что претендовать! Саша очень простой и бесхитростный человек. Он очень добрый…
– Сорокин контужен на второй чеченской, – не выдержал Францев, – имеет награды, добрейший человек.
– Подполковник! – резко ответил следователь. – Мы, кажется, обо всем договорились.
– Молчу, – со вздохом сказал Францев и стал рассматривать барную стойку.
Следователь задавал вопросы, сожительница Дробышева отвечала на них. Николай слушал, не встревая. Так прошло не более получаса, когда зазвонил мобильный в кармане его куртки. Но куртка осталась в прихожей, пришлось спешить туда.
Францев схватил телефон и почти сразу вскрикнул, отвечая на вопрос:
– О-о! Так мы в домике, где прежде Черноудова жила, – потом, убирая телефон в карман, крикнул из прихожей следователю:
– Подполковник юстиции Кудеяров будет здесь минут через пять.
– Павел Сергеевич теперь полковник, – напомнил Егоров, – и у нас есть чем его встретить.
Он поднялся и подошел к висящему в прихожей зеркалу, посмотрел на свое отражение, ладонью пригладил волосы, поправил прическу и произнес:
– Но у нас уже есть результат, так что не зря поработали сегодня… – Подполковник юстиции выглянул в окошко и восхитился тем, что открылось его взору: – А солнышко уже пригрело крышу – вон как сверху закапало! Вот теперь даже дураку видно, что весна наступила.
Последняя фраза не понравилась ему самому, и он попытался как-то сгладить не очень удачное высказывание и продолжил:
– Март и снегом сеет, и солнцем греет. Так мой дед говорил. А еще он говорил: пришел марток, надевай двое порток.
Сработал сигнал переговорного устройства. Первым к нему подоспел следователь. Он нажал кнопку и бодрым голосом возвестил:
– Открываю, Павел Сергеевич, это подполковник Егоров, мы тут ждем вас.
Потом он вышел на крыльцо, а хозяйка посмотрела на Францева и негромко спросила:
– Кудеяров – тот самый, который убийство Али раскрыл?
Николай кивнул.
– Эдик говорил, что он очень опытный. Кто же знал, что именно этот человек приедет сюда, чтобы и его убийство расследовать?
Николай хотел сказать, что это не совсем так, но промолчал. В дом вошел Павел, и Францев поспешил его встретить. Они обнялись, и Кудеяров спросил:
– У тебя все нормально?
– Более чем, – ответил участковый, – ну а здесь сам знаешь что.
Это услышал Егоров и добавил:
– Но мы работаем не покладая рук, как говорится. Я здесь, кстати, по собственной инициативе, хотя мне сейчас вроде как отдых после дежурства положен.
– Вы в составе группы, которая уже приступила к работе в городе.
– А я вот здесь… Вы позволите доложить о первых результатах?
Но Кудеяров показал рукой, что пока не надо. Он шагнул к хозяйке:
– Мои соболезнования. Помощь какая-нибудь требуется?
Лиза пожала плечами и произнесла негромко:
– Постарайтесь найти того, кто его убил.
– Постараемся, – пообещал Павел.
– И еще у меня вопрос, – продолжила девушка, – мне сегодня уже позвонили из похоронной конторы и предложили свои услуги.
– Вероятно, информация из морга прошла, – поспешил объяснить Егоров.
– Так откуда они мой личный телефон узнали?
– Мне-то откуда знать? – развел в стороны руки следователь. – Сутки напролет, включая всю ночь, дежурным по городу стоял.
Кудеяров посмотрел на него внимательно, а потом обернулся к хозяйке:
– У вас есть что сообщить нам?
Лиза пожала плечами.
– Да я уже ответила на все вопросы. Хотя у меня сейчас голова кругом: такое ощущение, что не со мной это все происходит, а с кем-то другим.
– Кто вас сейчас на работе подменяет? – спросил Францев.
– Один водитель вызвал свою жену: мы вообще собирались ее брать на постоянную работу, а я хотела в бухгалтерию перебраться, – девушка посмотрела на гостей, – а вы что, уже закончили со мной?
Егоров протянул ей визитку.
– Если что-то вспомните, тотчас звоните. Я там помимо служебного номера указал свой мобильный телефон.
Вышли на дорогу, и Павел спросил:
– Что-то существенное удалось узнать? Сожительница сообщила что-нибудь?
– Она не сожительница, – поправил друга Францев, – она невеста: они заявление подали, и в мае должна была состояться свадьба.
– М-да, – вздохнул Егоров, – человек, как говорится, предполагает, а Бог…
– Да при чем тут Бог! – не выдержал Николай. – Какой-то гад по неизвестной пока нам причине убил неплохого мужика. И наша задача – найти этого гада и взять.
– Да-да, – подтвердил следователь, – и кое-что уже сделано в этом направлении. После опроса свидетелей, хорошо знавших убитого, я пришел к выводу, что убийство Дробышева связано с его коммерческой деятельностью. У меня на этот счет две версии. Первая: убийство совершил или нанял киллера деловой партнер Эдуарда Ивановича, некий Александр Сорокин. Наша задача сейчас проверить его алиби, если у него оно есть, разумеется. Проверить распечатку его разговоров по мобильному, эсэмэски и все прочее. Надо узнать, где он находился – сам или его автомобиль… У Дробышева нет наследников, и все акции его предприятия теперь принадлежат или скоро будут принадлежать этому человеку.
– Санек? – удивился Францев. – Да нет! Кто угодно, но только не он.
Николай посмотрел на Кудеярова:
– Паша, а ты как считаешь?
– Так же, как и ты: Саша Сорокин не убийца, он и комара пристукнуть не может. Он после тяжеленной контузии в себя прийти не мог, как дите был: его любой мог позвать на помощь, огород вскопать или десять кубов дров нарубить, а потом не заплатить, просто поблагодарить и дать конфетку. Алена замуж за него пошла и вы́ходила – в себя немного пришел, потом с божьей помощью они «Газель» купили. Но заказов на переезды здесь, в Ветрогорске, не так уж и много, да еще конкуренция. Но Саша познакомился с Дробышевым, которого все Эдиком звали, потому что и он такой же – как ребенок доверчивый, правда, с деловой хваткой.
– Зачем вы мне все это рассказываете? – не понял Егоров. – Достаточно было просто сказать, что не он.
– А чтобы до тебя, подполковник, быстрее дошло, – сказал Кудеяров. – Эдик первый раз женился в тридцать три года. С женой ему, прямо скажем, не повезло, но он терпел двенадцать лет. Она ушла к человеку, который непонятно как стал деловым партнером Дробышева, не внеся в уставной капитал ни копейки. Потом бывшая жена с ее новым мужем отобрали у Дробышева все, кроме дома, дорогого, правда, но содержание которого тоже стоит немалых денег. Но его Ларочке нужна была культура; ночные клубы, рестораны, а здесь такого нет. Эдик мечтал о семье, готов был влюбиться в первую, кто на него посмотрит. Аля Черноудова пользовалась этим, а он верил, что когда-нибудь они будут вместе. Но ее убили. Так он неделю рыдал. Теперь вот встретил Лизу, которая переехала к нему, и он готов был пахать двадцать пять часов в сутки, чтобы только у нее все было хорошо…
Кудеяров обернулся и посмотрел на участкового:
– Ведь так?
– Абсолютно, – подтвердил Францев, – я даже удивлен, как ты столько про Дробышева узнал. Интересно, кто тебе все это рассказал? Но я бы добавил про Сашу Сорокина. Он – молчун, многие считают, что он вообще говорить не умеет. Если нужно время спросить, то он показывает на левое запястье и головой кивает. А вот если спросить его, например, сколько весит кабинетный рояль «Беккер», он ответит не задумываясь: «Триста килограммов», потом скажет, что салонный рояль потяжелее на тридцать кило, а вот концертный до тонны тянет. Он все эти предметы на себе перетаскал. В нашем Доме культуры до сих пор помнят, как привезли рояль, и грузчики решали, как им всей толпой удобнее его на третий этаж до музыкального кабинета дотащить. А Сорокин подсел под инструмент, попросил, чтобы рояль ремнями закрепили, привстал и пошел вверх по лестнице. Дотащил, только потом весь мокрый был от пота.
– Я понял, – поспешил заверить следователь, недовольный тем, что ему втолковывает что-то местный участковый.
– Мы тебе это к тому говорим, – продолжил Кудеяров, – что ты сначала узнай о человеке все, что возможно, а потом выводы делай. Сорокина прежде могли подбить на какое-то неприглядное дело. Как-то двое ухарей сказали ему, что надо местного предпринимателя уму-разуму поучить, потому что он плохие дела творит. И Саша пошел с ними. Правда, потом, когда двое уже лежали с телесными повреждениями, Санек держался, но и он упал. Потом, когда Алена ему выговаривала, он плакал от стыда и сам пошел к тому предпринимателю прощения просить. А тот обнял его и по голове погладил. Тогда Сашок и вовсе зарыдал. Так что не мог он убить.
– Что это у вас за бизнесмен такой, что троих, включая богатыря Сорокина, уложил?
– Да это Уманский, – объяснил Францев, – теперь он глава местной администрации.
– Какой-то странный у вас городок, – удивился Егоров.
– Обычный городок, – пожал плечами Николай, – у нас вся Россия такая: сначала подерутся, потом обнимутся и пойдут вместе пиво пить, или что-то другое. Ты, Борис Ильич, давай другую твою версию. Ты же сказал, что у тебя их две.
– Вторая, – произнес подполковник юстиции таким тоном, каким говорят со сцены конферансье, – это конкуренты. Рынок грузоперевозок в нашем городе давно поделен, и не секрет, что в свое время рынок подмяли под себя криминальные группировки. Сейчас, разумеется, не те времена, но все-таки… Кстати, конкурентами его являлась и та самая компания, которая ему же и принадлежала еще совсем недавно, но отошла его бывшей жене и ее любовнику. Вполне вероятно, что у Дробышева были более доверительные отношения с руководством фирмы, которой они предоставляли транспортные услуги, и он, используя это, отжал у них бизнес.
– Так и было, – подтвердил Кудеяров, – то есть почти так. Бывшая фирма не справлялась, и потом там у них произошли внутренние разногласия. Лариса поняла, что жить стало хуже и не так весело. Ей катастрофически не хватало средств… А новый муж объяснял, что время нынче тяжелое – тяжелое для всех: обороты падают, водители требуют повышения зарплаты, а цены на бензин растут как на дрожжах. Тогда бывшая Дробышева переговорила с главным бухгалтером, пообещала повышение оклада, и та призналась, что новый генеральный директор вытаскивает со счета все, что можно вытащить, причем не делится с главбухом. А потом, как женщина женщине, сообщила, что у директора есть молодая любовница. Что последовало за этим, в подробностях описывать не буду, скажу только, что все кончилось новым разводом, новым разделом имущества… Теперь у Ларисы парикмахерский салон… Она даже подумывала о том, чтобы вернуться к брошенному первому мужу, несколько раз звонила ему, но выяснилось, что у него теперь другая. Лариса не оставляла надежды, но тут произошло убийство. Я встретился с ней и поговорил. Вот почему мне кое-что известно. Особого сожаления Лариса не испытывает, но находится в растерянности, потому что рухнули ее планы. Теперь она хочет встретиться с адвокатом на предмет наследования. Уверена, что сможет добиться своего, потому что в тот проданный Эдуардом Ивановичем особняк вложены и ее средства тоже.
– То есть Елизавету Петровну Романову отсюда выселят? – удивился Францев.
– Dura lex, sed lex, – продемонстрировал свою образованность следователь и быстро посмотрел на московское начальство, проверяя его реакцию. Затем перевел взгляд для участкового: – Закон суров, но это закон. Это по-латыни.
– Не совсем так, – произнес Павел. – Дело в том, что домик Дробышев подарил Лизе. Она вам разве не сказала? Дом он подарил, а земля осталась в его собственности. Для чего он это сделал, непонятно: хотел, вероятно, доказать свою любовь. Что бы ни было причиной такого поступка, без любви тут точно не обошлось. Да и бывшей жене он решил подсуропить. Теперь Лариса ни в каком случае не может претендовать на дом и на участок земли, к которому не имеет никакого отношения.
– Сейчас такие адвокаты, – напомнил Егоров, – смогут договориться с чертом, не говоря уже о судье.
– Я бы не утверждал так категорично обо всех адвокатах. Но в этом случае придется договариваться разве что с чертом, потому что Лариса при разводе сама подписала бумагу, что материальных и каких-либо иных претензий к гражданину Дробышеву Эдуарду Ивановичу не имеет.
– То есть мотив у бывшей жены отсутствует? – удивился следователь.
– Присутствует, но до тех пор, пока она не встретится с порядочным адвокатом, который сразу скажет ей об отсутствии всяких перспектив. А насколько я понял, своего адвоката у нее нет, и ей еще придется узнать горькую для себя правду. Но вряд ли бывшая жена Дробышева как-то связана с убийством: у нее повода нет, она вообще считала, что обдурила Дробышева при разводе, надеялась на счастливую жизнь с молодым мужем, а тот мажором оказался. Лариса пригрозила молодому мужу, что собирается подать на развод. Просто пригрозила, надеясь, что тот упадет ей в ноги и, рыдая, начнет просить прощения и умолять сохранить семью, а тот просто послал ее. Она не организатор убийства. Она симпатичная и добрая блондинка, вот только глупая. Настолько, что открыла мне истинную причину развода с Дробышевым: как оказалось, бывший муж все время на работе был, а ей хотелось ласки хотя бы два раза в день. Она даже у меня спросила, что ей теперь делать, дескать, хотела вернуться к Эдику, а его убили.
– И что вы ей посоветовали? – поинтересовался Егоров.
– Сказал как католический священник: молись и трудись.
– Да, есть такое латинское изречение, – закивал следователь, – я сейчас не помню, как оно звучит в оригинале…
– Ора эт лабора, – подсказал Францев. И, увидев, как на него смотрят оба его спутника, объяснил: – Когда-то тренер по борьбе говорил нам, мальчишкам: «Хотите сойти за умных, учите латинские выражения». И мы всей секцией начали зубрить: си вис пасем пара беллум, виваре милитаре ест, ин вино веритас, ин аква са́нитас[5]. У каждого была книжонка с латинскими афоризмами. Я до сих пор помню пару сотен ненужных мне фраз. Но это мне нисколько не пригодилось…
Николай посмотрел на часы и предложил:
– Может, ко мне заглянем, пообедаем? Как раз самое время. Я только жену предупрежу.
Но Кудеяров отказался, а следом отказался и подполковник юстиции.
– На самом деле я уже заказал столик на троих в местном ресторанчике, – объяснил свой отказ Павел.
А Егоров сказал, что за обедом они будут говорить о деле, и не хотелось бы, чтобы посторонние слышали.
Францев хотел напомнить подполковнику юстиции, что в его доме, в отличие от ресторана, посторонних людей нет, но не стал ничего говорить. Только рукой махнул.
– Вот и отлично, что и ты с нами, – обрадовался Павел, хотя наверняка знал, что Францев не откажется, – тогда я звоню Варваре, предупрежу ее, что мы через пять минут подъедем.
Через пять минут подъехать не удалось, потому что перед тем, как сесть в машину, Егоров взял под локоть московское начальство, отвел в сторону и минут семь убеждал в чем-то Кудеярова. Павел слушал, кивал, что-то отвечал. Но до Николая донеслось только: «Если эта Лиза теперь собственница дома, то вот вам и мотив… Теперь она – первая подозреваемая». Потом Павел, не выдержав, шагнул в сторону, произнеся: «Будет время, будут и песни».