(Доклад на заседании фракции Всероссийского Центрального Совета профессиональных союзов 12 января 1920 г.)[15]
Товарищи, я, к сожалению, не принимал участия в ваших прошлых прениях по этому важнейшему вопросу. До меня доходили только отголоски этих прений в виде статей в «Экономической Жизни».[16] Я надеюсь, что не самое лучшее, что вы говорили, было напечатано в «Экономической Жизни», что у вас были очень ценные суждения, потому что эти статьи отнюдь не разрешают этот вопрос. Я заранее прошу прощения, если затрону вопросы, которые для вас ясны и которых вы не обсуждали здесь, и не затрону вопросов, которые вы здесь поднимали.
Основная мысль, из которой я исхожу, состоит в том, что мы можем выбраться на большую дорогу только в том случае, если вопросы хозяйственной жизни станут для наших партийных, профессиональных и советских органов тем, чем в предшествующую эпоху были вопросы военные, т.-е. центральной задачей, центром, вокруг которого сосредоточено все внимание и все усилия. В прошлую эпоху вопросы транспорта, продовольствия и производственные вопросы доходили до Совнаркома в общем порядке. В центральных учреждениях партии они обсуждались в очень редких случаях. Вопросы же военного ведомства не были вопросами одного ведомства, а затрагивали всю партию в целом и в значительной мере также профессиональное движение, ибо, – оглянитесь назад – всякий скажет, что профессиональные союзы жили гораздо больше в ту эпоху для фронта, чем для производства и тем более для собственной организации. Одними лишь ведомственными аппаратами Высовнархоза, Наркомпути, Наркомпрода мы в ближайший период из того положения, в каком оказались, не выберемся. Это положение – и это первое, что нужно установить, – является чрезвычайно тяжким. Теперь оно более тяжкое, чем было наше военное положение в самые трудные моменты, когда Деникин был севернее Орла,[17] а Юденич подходил к Петрограду и был уже у высот Пулкова.[18] В этом отношении создавать какие бы то ни было иллюзии, а тем более эти иллюзии распространять, является величайшим грехом, в котором, к сожалению, некоторые товарищи повинны. Никто не станет обвинять и упрекать Высовнархоз или Наркомпуть, или Наркомпрод в том, что они не сделали больше того, что сделали. Каждое ведомство, конечно, теоретически говоря, могло бы сделать больше, чем сделало, но наши хозяйственные ведомства были в наиболее тяжком положении в предшествующую гражданскую войну, ввиду беспощадной эксплуатации последних ресурсов страны и ее рабочей силы военным ведомством и военным аппаратом. Я в другом докладе на ту же тему говорил о том, что, разумеется, было бы позорным мальчишеством сейчас задним числом обвинять военное ведомство, которое поглотило лучших рабочих, высосало из профессионального движения, из партии все силы, в том, что оно расхищало народное достояние. Мы должны были обороняться и мы оборонялись, и как ни плох был аппарат военного ведомства, сколько бы там ни было хищничества, но благодаря тому, что в этом аппарате в критический период сосредоточились лучшие элементы рабочего класса, мы вышли на большую дорогу и разбили и Колчака, и Юденича, и Деникина. Последние сообщения говорят о том, что Колчак в Сибири – это сообщение точное – захвачен своими собственными войсками, которые действуют рука об руку с нашими повстанцами. В Иркутске захвачен его поезд и т. д. По военной линии дело доделано. Сейчас нужно прежде всего сказать то, что мы говорили себе, когда Колчак переходил через Волгу, что положение близко к окончательной катастрофе. В экономической области тяжесть положения гораздо серьезнее, пути выхода найти гораздо труднее, усилия, которые нужно применить, колоссальнее, чем в военной. И тут, товарищи, у некоторых из нас имеется непростительный, ничем не оправдываемый оптимизм. Тов. Милютин в новогодней статье в «Экономической Жизни» пишет:[19] «В области производства основные виды нашей промышленности и крупнейшие предприятия работали в 1919 году, продолжают работать и будут работать в течение 1920 г. Такие отрасли, как электротехническая, металлургическая, работали и будут работать вполне удовлетворительно. Даже в текстильной промышленности работают в настоящее время и будут работать до 300 крупных фабрик».
Если это нужно было довести до сведения Ллойд-Джорджа, то следовало в запечатанном конверте сообщить это тов. Чичерину, который препроводил бы по адресу; но если это пишется в русских газетах, для русских рабочих, для грамотных граждан вообще, то я считаю, что это ничем не оправдываемый оптимизм, потому что эти сведения разбиваются материалами, помещенными в том же самом номере «Экономической Жизни». Здесь имеются довольно содержательные статьи по топливному снабжению, статья о металлургической промышленности, есть статьи и заметки о состоянии паровозов, – самое наше, так сказать, больное место. Я приведу объективные цифры, две-три, которые сейчас всем нам примелькались, но которые нужно напомнить, чтобы оценить этот оптимизм. Прежде мы пользовались топливом, главным образом, угольным и нефтяным, – уголь и нефть в нашем техническом производстве занимали 3/4 места, а последнюю четверть мы пытались заткнуть либо жалкими ничтожными остатками угля и нефти, либо, главным образом, дровами. Вы знаете, как была выполнена программа обеспечения топливом в прошлом сезоне. Она была выполнена на 67 %. Голодная норма топливного потребления была понижена на 50 %. Это все данные, которые сейчас установлены, напечатаны и т. д. Опять я здесь не буду говорить о чьей-либо вине, – если добираться до вины, то вина, разумеется, в пересечении всех наших бедствий и в значительной мере в слабости всех наших ведомств без исключения. Но имея ту топливную основу, какая понижена на 50 % против жалкой голодной нормы, с устранением Донецкого бассейна и кавказского нефтяного бассейна, совершенно ясно, что нельзя говорить о нормальной работе, или о работе, близкой к нормальной, наших металлургических и текстильных предприятий. Относительно металлургии тот же самый перво-январский номер дает основные данные, говорящие, что Донецкий бассейн был на 76 % поставщиком чугуна. Из 225 миллионов нашего производства 167 миллионов дал в 1915 году Донецкий бассейн, Урал до 20 % – около 50 миллионов. Донецкий бассейн и Урал были от нас оторваны. Теперь Донецкий бассейн и Криворожский район нам возвращены, но это пока что территория, только географическое наименование. Приступить там к работам можно, имея в руках основной аппарат, т.-е. организованную рабочую силу, но пока об этом еще не может быть речи. Сегодня в докладе Высовнархоза в Комиссии по трудовой повинности докладчик не мог даже привести элементарнейших данных о требованиях на рабочую силу, ибо они не знают – и это не их вина, что там творится. Стало быть, какие там перспективы, мы не знаем. Урал был от нас отрезан. Теперь новогодняя статья говорит, что на Урале у нас благоприятные перспективы, сравнительно, конечно, но какими цифрами они измеряются? 25 % для доменного цеха, 33 – 38 % для мартеновского и прокатного цехов, т.-е. для тех, которые могут питаться за счет небольших имеющихся запасов. Чем ближе цех к основному сырью, тем меньше программа, тем уже план его производительности. Общий размах от 1/4 до 1/2. Стало быть, когда мартеновский и прокатный цехи выработают последние остатки запасов, тогда программа сведется к 1/4 старой производительности. Это 1/20 часть от 225 миллионов. Вот что является осязаемой основой нашей металлургической промышленности на ближайшее полугодие и ближайший год.
Основой нашей металлургической промышленности является Гомза.[20] К сожалению, я не смог достать, хотя обращался туда, сколько-нибудь вразумительных и точных данных о производительности Гомзы, – отчасти не по вине самого предприятия, а потому, что там была ломка производства, переход на непривычное производство для военного ведомства и пр., – но в общем, если производительность 1916 года принять за 100 единиц, то в 1918 году главные заводы давали: Сормовский 37,9, Коломенский 14,3, Мытищенский 34 и Тащинский 75. Стало быть, в 1918 г. производительность пала в среднем до 30 %. По официальной нашей статистике в том же году были заводы, производительность которых пала еще больше, как Коломенский завод, были заводы, которые несколько повысились в производстве. В общем, повторяю, нет данных, которые позволяли бы утверждать, что средняя производительность заводов Гозмы повысилась.
Что касается выпуска подвижного состава и паровозов, то по причинам, которые я уже назвал – работа на военную промышленность в соединении с общей разрухой, – выпуск их понизился с 1916 г. на 56 %.
В текстильной промышленности дела идут довольно печально не только с производительностью, но и с учетом – со статистикой. Один из виднейших наших работников в текстильной области, и в других областях, объяснял это тем, что главк, который называется Центростатистикой, пожрал статистику текстильного главка, так что точных данных я не мог получить до последнего момента. За час до моего доклада мне была прислана диаграмма, которая дает в высшей степени тревожные сведения. На ней изображено число станков в работе и вместе с тем выработка ткани в пудах для 24 ткацких фабрик за январь месяц каждого соответственного года. И вот, если в 1914 – 1915 г.г. было 100 %, то в 1917 г. – 95 %, в 1918 г. – 80 %, в 1919 г. – 60 % и в мае 1919 г. – 30 %. Если взять выработку в пудах и свести к процентному отношению, то получим: в 1914 г. – 100 %, в 1915 г. – 100 %, в 1917 г. – 90 %, в 1918 г. – 55 %, в январе 1919 г. – 15 % и в мае 1919 г. – 3 %. Если посмотрите здесь на диаграмму, то увидите, что кривая является падающей линией, и она падает к нулю. Товарищ, передавший мне диаграмму, сообщил, что после произошло известное улучшение, которое не получило еще статистического выражения. Конечно, если бы этого улучшения не произошло, это означало бы полную смерть. Так что на этом тяжелом уклоне сделан какой-то зигзаг вверх. Разумеется, мы будем очень рады его учесть, поможем ему подняться вверх, но для какого бы то ни было оптимизма относительно положения на этих 300 текстильных фабриках нет никакого основания, тем более, что и 300 фабрик нет, а есть 200 с чем-то.
Тяжелее всего обстоит вопрос с нашим транспортом, т.-е. прежде всего с его материальным оборудованием. Здесь мы имеем довольно точные данные, так как Народный Комиссариат Путей Сообщения, который ведет свою родословную от старого царского министерства путей сообщения, имеет известные навыки общегосударственного учета, – то, чего не имела разобщенная капиталистическая промышленность. Здесь был общегосударственный учет, и данные здесь получаются более точные, хотя не всегда более утешительные. Число наших паровозов в 1914 году исчислялось в 17.018. Это число мало меняется в продолжение лет до 1917 года. В начале 1917 года здоровых паровозов насчитывалось 17.012. В ноябре, в начале 1918 года – 14.000. Затем это число непрерывно падает под влиянием различных причин, и в декабре 1919 года у нас оказывается 4.078 здоровых паровозов.
Относительно вагонов цифры также достаточно верны, но здесь сейчас мы не находимся в таком тяжелом положении. В декабре 1917 года у нас было здоровых вагонов 554.458, т.-е. свыше полмиллиона. К декабрю 1919 года число их сократилось до 220.000, т.-е. меньше чем наполовину. В 1916 г. наша железнодорожная сеть исчислялась в 65.000 верст. Последняя справка, которую мне доставили из НКПС на ноябрь 1919 г., указывает 34.720 верст. Но эта справка сейчас сильно запоздала. ЦУПВОСО дал справку по сегодняшний день. Общее протяжение – 46.500 верст. Это – сеть, которая находится в руках Советской власти. Из этого числа было разрушено и повреждено 29.036 верст. Восстановлено движение на протяжении 24.471 версты и не восстановлено или неизвестно состояние дорог на протяжении 4 1/2 тысяч верст. Общее протяжение в 46.500 верст равняется более 2/3 нашей сети 1916 г. Число же паровозов уменьшилось в 4 раза. Падение паровозов, значит, совершенно непропорционально сокращению нашей сети.
Число больных паровозов – это самое коренное зло – имеет еще более тяжкий характер. В 1914 г. у нас считалось 15,3 % больных паровозов. К 1917 г. – 16,5 %. В октябре и ноябре, когда мы брали власть, число больных паровозов колебалось от 26 до 27 %. В конце 1918 г. это число повышается до 47 – 48 %. Когда я делал доклад в Московском Комитете,[21] число больных паровозов определялось в 51,8 %. Теперь это число достигло 55,8 %, т.-е. около 56 %. Если к этому прибавить справку относительно производства новых паровозов, то картина делается еще отчетливее. До войны мы производили около 1.000 новых паровозов. За 1919 же год только около 100, т.-е. в 10 раз меньше. К тому же среди здоровых по статистике паровозов значительная часть представляет собою калек и кляч, вроде тех лошадей, которыми поддерживается наш гужевой транспорт и которые ходят только потому, что их нечем заменить. Американский инженер Кили, который нам известен как сторонник Советской власти и который приехал сюда, чтобы нам помочь, обследовал нашу промышленность. Он говорит, что судьба нашей страны связана с ее промышленностью, а судьба промышленности связана с транспортом, судьба же транспорта связана с ремонтом паровозов, так что можно сказать, что судьба всей страны и нации связана с судьбой ремонта паровозов. И он прав. В то время как число наших больных паровозов увеличилось до 56 %, а 44 % еще ходят, в это время на 56 % пал выпуск подвижного состава с заводов Гомзы. Это вполне точные данные.
Но если мы спросим, как обстоит дело с нашим машинным оборудованием, то тут и приблизительных данных мы не получим, так как недостатки тут не так бросаются в глаза. В железнодорожном ведомстве иначе. Паровоз у всех на виду. В области индустрии этого нет. И эвакуации, и реэвакуации, и изнашивание машин без возобновления частей, износившихся от недостатка топлива и холода в помещениях, – все это ведет к чрезвычайному падению машинного оборудования, которое никем не учтено. Из-за границы машинного оборудования мы пока не имеем никакой возможности получить. В этом всем нужно дать себе ясный отчет.
Вопрос о рабочей силе. Здесь положение наше хуже, чем в отношении технического машинного оборудования нашей промышленности. Революция и гражданская война явились величайшими расхитительницами живой квалифицированной рабочей силы. Прежде всего потому, что революция опирается на верхи, на наиболее интеллигентные слои рабочего класса, на наиболее квалифицированных рабочих. Строительство советского аппарата шло за счет этого слоя. Военное строительство шло также за счет лучших элементов рабочего класса. Часть рабочих ушла в деревню. Тов. Рубинштейн, обследовавший Коломенский завод, указывает, что значительная часть квалифицированных рабочих ушла в спекуляцию. Тот же инженер Кили утверждает, что, по его наблюдениям, на нескольких металлургических заводах действительный и фактический прогул составляет 50 %, тратится же энергии рабочего на разыскание себе личными индивидуальными усилиями пищи – психической и физической энергии – около 80 %.
Главное бюро учета дало мне справку о числе квалифицированных рабочих. По этой справке квалифицированных рабочих, считая по всем решительно ведомствам, менее 40.000. Цифра мизерная и неполная, потому что, например, в военном ведомстве указано 2.696, а я могу сказать, что их вдвое-втрое больше. К тому же цифры эти не заслуживают большого доверия. На 22 графах нашлось пять ошибок в сложении. Такое неуважение к четырем правилам арифметики типично для всех вообще наших учреждений, особенно тех, которые имеют дело с учетом.
Наряду с вопросом о восстановлении живой квалифицированной рабочей силы возникает вопрос об естественной замене ее. Силы, которые расходуются революцией и гражданской войной, не возобновляются даже в меру естественного изнашивания при помощи соответственного профессионального образования. Этого последнего нет и в помине.
Факт таков, что, независимо от общих успехов или неуспехов Наркомпроса в области народного просвещения, приходится сказать, что в области профессионального обучения мы разрушили то, что было создано капитализмом, и ничего нового взамен этого не создали, и у нас вымирает, уничтожается, расходуется профессионально-обученный рабочий, и никто ему пока что не идет навстречу. Это самое тревожное в нашем экономическом положении, потому что основным рычагом, основной силой является, конечно, рабочий класс. Когда-то мы говорили о противоречиях капиталистического строя; сейчас можно, как будто бы, говорить о противоречиях нашего советского строя. Противоречия капиталистического строя от него неотделимы, составляют его сущность. Перепроизводство товаров создает кризис, и отсюда нищета и голод рабочих. Это противоречия, на которых капитализм сломает себе голову. Наши противоречия имеют, по крайней мере, внешним образом, большое сходство с противоречиями капитализма. У нас гибнет сено в Новгородской губернии. Почему? Потому что его не на чем вывезти, нет лошадей для гужевого транспорта. В то же время петроградская лошадь благополучно издыхает, потому что у нее нет сена. У нас рабочие в текстильной промышленности падают от голода и не могут производить ситцу. Наркомпрод не может получить своевременно картофель, потому что не может дать мужику ситцу. Железнодорожный рабочий плохо возит, потому что его плохо кормит Наркомпрод, потому что его плохо одевает ВСНХ, – так что тут получается с внешней стороны система противоречий. Эти противоречия свойственны тому экономическому строю, который мы переживаем, они вытекают из несогласованности, из организационной немощности нашего строя. Когда-то Маркс говорил о Германии и о других странах континента, что они страдают не только от капитализма, но и от остатков отношений докапиталистических, или, как он выразился, «не только от капитализма, но и от слабости капитализма». Мы можем сказать, что мы страдаем не от коммунизма, а потому, что начатки коммунизма переплетаются с остатками капитализма. Наш аппарат, неуклюжий, страдающий бестолковостью, неопытностью и незнанием четырех правил арифметики, разумеется, неспособен устранить все эти противоречия. Именно поэтому сено из Новгородской губернии не попадает к петроградской лошади, а когда она издыхает, то пять-шесть главков набрасываются на нее; один рвет за копыто, другой за кожу, третий за хвост, чтобы не было какого-нибудь ущерба централизму. Цифры, которые я сообщил, являются основными данными. У меня были сомнения – приводить ли их, потому что среди нас присутствует большинство товарищей, работающих в экономической области; которым известны более детальные цифры чем мне. Я решил, однако, все эти данные, привести, и натолкнул меня на это т. Милютин, не только своей передовой статьей, но и своими тезисами, которые еще не напечатаны, но которые он мне любезно прислал, в которых проводится мысль, что у нас имеются некоторые нехватки, но, в общем, промышленность идет по правильному пути. Схема правильная, организация правильная, есть некоторое улучшение в развитии – и, таким образом, мы выйдем на настоящую дорогу. Я считаю, что это будет фатальная ошибка, что мы погибнем, если будем развивать наше хозяйство в ближайшую эпоху старыми методами и в старом темпе. Дело – в энергии, в темпе, в сосредоточении сил, в принятии мер чрезвычайного, военного, пожарного характера. Нормальным темпом, путем дальнейшего развития и накопления того, что есть, мы никуда, кроме как в пропасть, не придем. Вот основа моей мысли. Здесь дело обстоит совершенно так же, как в военной области. Если бы тогда, когда Колчак переходил Волгу и Деникин был севернее Орла, мы бы говорили, что военное ведомство работает правильно, что его резолюции верны, что не нужно каких-нибудь исключительных усилий и сосредоточения всей энергии, – мы, разумеется, погибли бы. Партия била в набат, профсоюзы мобилизовали все силы и средства, применяли чрезвычайные меры, посылали наркомов, членов коллегий и вообще совершали усилия героического характера, которые отвечали трудностям нашего положения. Если я в чем обвиняю некоторых работников из ВСНХ, то не в том, что основные методы их работы неправильны, а в том, что нет с их стороны такого удара в набат и крика о помощи, которые отвечали бы действительно нашему экономическому положению. Резолюция Милютина является характерным образцом и примером. Это положение, при котором система главков, центров и пр. похожа на огромную машину, которая пущена на 3/4 на пустой ход, заключает в себе наибольшее число элементов катастрофы. Я лично проверил это на тех откликах, которые нашли мои тезисы в среде ВСНХ. Я уже рассказывал товарищам, и снова должен рассказать, что тезисы[22] мои были предназначены, как материал, для обмена мнений в составе ЦК партии. Они были разосланы членам ЦК даже за сургучной печатью. Тов. Бухарин, получивший эти тезисы, вспомнил, что он является не только членом ЦК, но и редактором «Правды», и немедленно и любезно передал их тиснению. Если бы т. Бухарин сказал мне, что их нужно напечатать, то я ответил бы, что я изложу их детальнее и откровеннее, потому что то, что было сказано в отвлеченных словах и намеках, для людей, понимающих друг друга с полслова, не может без поправок идти в печать. Это было продиктовано, записано стенографически и попало в печать неожиданно и встретило очень резкие отклики. Самым печальным в этой отповеди является удивление по поводу того, что я в своих тезисах поднимаю шум и говорю о каких-то чрезвычайных методах, долженствующих быть примененными, чтобы нас спасти. На открытом совещании А. И. Рыков заявил, что «мне кажется, что разговоры о демобилизации преждевременны». Сейчас он вносит тут свои предложения, которые исходят целиком из демобилизации. Тов. Рыков должен был бы знать, как член Реввоенсовета Республики, что разговоры о демобилизации, т.-е. не разговоры, а подготовка форм и методов демобилизации – это вопрос не менее важный, чем сами формы и методы мобилизации. Эта подготовка ведется полгода учреждениями, подчиненными Реввоенсовету. В каждой уважающей себя капиталистической стране имеется готовый план демобилизации, так же, как и мобилизации. Когда я в резолюции, предназначенной для обсуждения в ЦК, поднял вопрос о демобилизации, т. Рыков в печати заявил,[23] что это преждевременно. Сейчас, после взятия Ростова и Новочеркасска, некоторые защитники т. Рыкова говорят: конечно, теперь это не преждевременно, теперь, после взятия Ростова и Новочеркасска, нужен план демобилизации. Они применяют принцип экономической и государственной работы, который выражается в пословице: «спустя лето по малину». Мы не можем никак наши заготовительные ведомства направлять «спустя лето по малину», «спустя осень по картошку» и т. д. Систему демобилизации и методы нужно вырабатывать не тогда, когда армия завершает свое дело, а когда она в полном развитии и достигла максимума своей численности. Остальные соображения т. Рыкова проходят мимо основного вопроса. Моя мысль о том, что нужны чрезвычайные методы мобилизации рабочей силы, что необходимо поднятие местной инициативы, находит архи-академическую оценку в речи т. Рыкова, как стремление к децентрализации, к областничеству. «Чем больше оказалась бы страна истощенной, тем с большей решительностью проходила бы центральная диктатура в экономической области». Затем тут же обвинение, которое т. Рыков склонен пускать в оборот насчет моего невнимания к профсоюзам, которое выражается в том, что я в тезисах не упоминаю о профсоюзах, значение которых растет вместе с ростом производства. Затем возражения т. Ларина, который как будто не свои мысли печатает, а мысли какого-то консерватора, лишенного предпосылок для писания статей.[24] Этот самый консерватор говорит, что профсоюзы отживают, все более отступают на задний план, что это заслуженное, но все более постепенно и неизбежно атрофирующееся учреждение, из которого жизнь переливается в главки и центры. Я считаю утверждение этого консерватора самой жалкой болтовней. Говорить, что профсоюзы атрофируются и жизнь их переливается в главки, это есть, с моей точки зрения, величайшая ересь. Наши главки мы должны будем еще десятки раз перестраивать и разгонять, а в некоторых случаях отдавать под суд, а профсоюзы мы будем сплачивать, укреплять, вливать туда лучших работников, ибо это хребет, на котором только и могут быть созданы настоящие хорошие главки в отличие от тех плохих, какие имеются в настоящий момент.
Товарищи, по вопросу о централизме, который здесь поднят в такой элементарной форме т. Рыковым, я попытался сделать один опыт. Мне приходилось наталкиваться на отрицательные черты централизма в разных местах на губернских совещаниях по военно-хозяйственным вопросам. Я обратился к московскому губсовнархозу, – я не имел возможности обратиться в другие места, где ответы были бы еще более красноречивы, – и без всякой предпосылки о значении централизма вообще, и централизма главков, в частности, я поставил вопрос: «на вашей территории имеются трестированные предприятия. Укажите несколько примеров взаимоотношений трестированных предприятий и предприятий местного значения и назначения. Укажите, был ли у вас обмен услуг, легальный или нелегальный, предусмотренный централизмом или не предусмотренный. Укажите, может ли быть этот обмен расширен для пользы дела. Тов. Киров[25] сейчас же ответил по телефону, что мог бы представить на основании материалов своих отделов очень обширный материал, но ввиду спешности запроса он представил только несколько положений и фактических указаний и протокол одного заседания московского губсовнархоза. Я не могу читать этого протокола, но приведу вам эти положения, отвечающие прямо на вопрос:
1. Крупные трестированные предприятия во многих случаях могут удовлетворять без ущерба для своего основного производства нужду в сырье, полуфабрикатах и материалах мелких предприятий, находящихся в ведении местных органов, как это и практикуется Коломенским, Мытищинским, Подольским и Климовским заводами, снабжающими мелкие предприятия, хотя и в незначительных размерах, различного рода литьем, обработкой тяжелых частей и т. п.
Указанные услуги могут быть, однако, без ущерба для крупных предприятий увеличенными, что крайне необходимо для успешного развития предприятий, работающих на местные нужды.
2. С другой стороны, весьма часто трестированные предприятия нуждаются в помощи местных хозяйственных органов, которые быстро и легко могли бы прийти на помощь таким предприятиям и вывести их из затруднительного положения. Так, например, Климовский завод, не могущий развернуть свое производство, вследствие неполучения в достаточном количестве древесного угля из Тульской губ., к которой он приписан, мог бы быть снабжен таковым усилиями местных органов из Московской губ., и завод мог бы без ущерба для себя удовлетворять местные нужды на литье и пр.
Подольскому патронному заводу были отпущены дрова, предназначенные для местных учреждений, за те услуги, которые делались им в смысле частичного удовлетворения местных нужд.
3. Услуги, оказываемые трестированными предприятиями в смысле удовлетворения местных нужд охотно компенсируются местным населением. Так, Балтийский завод, эвакуированный в Московскую губернию и исправивший мельницу местным крестьянам, во-время и быстро с помощью этих крестьян заготовил себе дрова.
4. Наиболее целесообразной формой взаимоотношений национализированных предприятий и местных хозяйственных органов в этом смысле было бы следующее: национализированные предприятия удовлетворяют предъявленные к ним со стороны местных учреждений запросы, санкционированные губсовнархозом, в том случае, если это не нарушает основных работ предприятий. Если же по мнению правления предприятия, выполнение предъявленного требования существенным образом нарушило бы интересы предприятия, – об этом правление сообщает губсовнархозу, который, в свою очередь, в случае несогласия с мнением правления, опротестовывает таковое перед ВСНХ.
5. Необходимость урегулирования вопроса о снабжении сырьем и материалами мелких и средних предприятий со стороны национализированных фабрик и заводов вызывается тем обстоятельством, что мелкая и средняя промышленность вообще могут существовать только при поддержке их в смысле снабжения со стороны крупных предприятий.
Следует отметить такие факты: завод бездействовал свыше двух месяцев, вследствие неполучения приводного ремня. Завод строительных материалов бездействовал некоторое время из-за медленности получения через центр незначительного количества аршин парусины. Производство силикатного кирпича до сих пор не может быть налажено, вследствие невозможности получения арматуры для паровых котлов, что легко могло быть производимо на крупном заводе».
В протоколах, приложенных к этим положениям, прямо указано, что и парусина и ремни – все это было на руках здесь же и могло бы быть доставлено, если бы это было разрешено.
Вот как обстоит дело. С этой точки зрения является важным установление хозяйственно-организационного статута нашей советской, будущей коммунистической промышленности. Такие факты, как вышеприведенные, нужно собирать самым тщательным образом, подытоживать, классифицировать, оценивать, что тут есть незаконного, а что тут есть неизбежного и нужного. Необходимо определить, каковы должны быть отношения централизованных трестированных предприятий к местной хозяйственной жизни. Я позволю себе сказать, что товарищи, которые пользуются теоретическими соображениями о централизме, стоят не выше уровня понимания капиталистических трестов. Трест есть централизованное объединение предприятий на почве чуждого ему рынка. Трест открывает в рынке некоторое отверстие, через которое он выбрасывает товар и вытягивает деньги и оценивает весь мир под углом зрения выжимания из него прибыли. Наш коммунистический трест, т.-е. социализированный трест, не является замкнутым в себе централизованным органом, а является составной частью общенародного достояния, общегосударственного, общецентрализованного хозяйства. И, стало быть, там, где местный завод – скажем, Сормовский или Коломенский, или Мытищинский – имел вокруг себя чуждую и враждебную среду, отделенную от него законами конкуренции, там наш советский трест имеет вокруг себя хозяйственную среду, с которой он должен иметь какой-то обмен на основах согласованного плана. Этот план нельзя высосать из самого ученого централизованного пальца. Его можно только на опыте установить, десятки раз проверить, записать, все лишнее отбросить вон и потом на основе трижды проверенного опыта сделать организационный статут промышленности, идущей к коммунизму, а не обучать нас азбучным истинам относительно преимущества централизма над разобщенной экономической промышленностью.
То же относится к тому, что писалось относительно округов. Так как тезисы читал, да и то одним глазом, только Рыков, а следующие считали, что достаточно прочесть то, что написал Рыков, чтобы знать мои тезисы, то т. Гольцман прямо пишет, что Троцкий предлагает обходиться без профсоюзов.[26] Рыков пишет, что Троцкий не упоминает о них, – неудивительно, я говорил о том, как извлечь организованную силу оттуда, где никаких профсоюзов нет. В армии у нас есть десятки тысяч квалифицированных рабочих, нужных профессиональному движению; разве эти десятки тысяч, рассеянные в армии, состоят на учете у профсоюзов? И если я хочу их извлечь, то конечно для того, чтобы ввести их в профсоюзы. Опираясь на все утверждения т.т. Рыкова и Ларина, тот же т. Гольцман, а за ним и Кутузов[27] говорят, что Троцкий предлагает упразднить централизованное управление промышленностью, буквально так. Дальше т. Кутузов говорит, что Троцкий собирается правления заводов расформировать, раскассировать, а послать на их место спецов, вроде военных, и замечает, что это преждевременно. И это печатается в «Экономической Жизни», в органе Высовнархоза. Я не знаю, кто его редактирует, но надеюсь, что в главках дела редактируются лучше, чем в «Экономической Жизни» статьи.
Дальше об округах. Они тесно связаны с тем, что я только что говорил, и мои мысли прямо противоположны тому, что мне хотят навязать. Тов. Ломов[28] выразил полнейшее удовольствие, когда выяснил, что я не предлагаю нашу промышленность подчинять военным округам. Он сперва сказал так: «я не совсем представляю себе, как Троцкий предполагает подчинить нашу промышленность военным округам», и когда я разъяснил, что это недоразумение, то т. Рязанов,[29] со свойственным ему темпераментом, любезно его поддержал: «это, – говорит он, – новое заявление Троцкого, которое мы учитываем, как таковое». На самом деле у меня говорится, что нам нужно территорию в смысле административном и административно-хозяйственном приурочить к основным очагам производства на месте, потому что производство, какое бы оно ни было, торфяное, лесное, кустарное, точно также и каждый трест всегда имеет какой-то очаг на месте, и наша советская администрация должна быть построена таким образом, чтобы каждый административный округ состоял из важнейших предприятий с наиболее концентрированным и лучшим пролетарским составом. Наши военные органы нужно приурочить к этому. Об этом и говорят мои тезисы. Поскольку мы получим возможность перейти к милиционной системе, т.-е. не вырывать лучших рабочих из производства и из партии и бросать их в регулярные части, а, наоборот, приблизить армию к производству, постольку нынешние наши военные округа можно будет, по-моему, расформировать, сдать в архив и построить новые округа, совпадающие с производственными округами, которые должны быть установлены под руководством того же самого Высовнархоза и других хозяйственных центров. И если здесь имеются затруднения, то совершенно не в том, о чем пишет Рыков и др., что, дескать, нельзя ломать централизованный аппарат хозяйства и пр. Ведь губернские совнархозы не разбивают централизованной промышленности, по существу это губернии екатерининские, старые, не соответствующие новому размаху промышленности. Я же предлагаю построить их сообразно новым группировкам хозяйства, т.-е. так, чтобы производственный округ, московский или уральский, представлял собой естественную территорию одной милиционной дивизии. При демобилизации мы к ним прикрепим лучшие пролетарские, наиболее испытанные кадры дивизии, из которых часть крестьян отпустим домой, часть отправим на трудовую повинность, а наиболее молодые и только что призванные возрасты оставим там.
Пролетарские элементы сосредоточатся в кадрах из армий, расположенных на той же территории. Эти кадры будут очень полезны в трудовом отношении. Рабочие, составляющие их, прошли некоторую военную школу. Эта военная школа для большинства рабочих имела не последнее значение и кое-чему научила. Рабочий явится на Урал не в худшем виде, а с некоторой прибавкой в смысле точности, исполнительности. В дальнейшем эти передовые рабочие – офицеры нашей промышленности – будут офицерами нашей милиционной армии. Это обеспечивается приближением армии к производственным округам рабочего класса, который должен иметь в каждом районе руководство над мужицкой периферией. И вот из этого плана выводят что-то совершенно противоположное: будто я хочу аракчеевскими методами подчинить производство военным округам. Это чистейшая бессмыслица.
По отношению к коллегиальности, о чем не упоминалось в моих тезисах, я готов дать ответ. Указывают, что коллегиальность является великой школой обучения управлению. Разумеется, в известных пределах это верно. Но прежде всего мы подходим к вопросу неправильно. Нашей важнейшей задачей является непосредственное управление промышленностью сейчас, сегодня. Эта задача, конечно, ни в коем случае не может быть поставлена так, чтобы она мешала обучению рабочих, но завод нуждается прежде всего в управлении, чтобы им руководили знающие люди. При чем дело может быть организовано так, чтобы более отличившиеся опытные и испытанные рабочие могли обучаться, идти вперед и заменять спецов на ответственных постах. Очень поучительна в этом отношении статья тов. Голованова в «Экономической Жизни» от 31 декабря 1919 г..[30] Он говорит, что при «управленской чехарде» нельзя серьезно говорить о восстановлении нормальной промышленности и экономической мощи страны. Каждый отдел – технический, административный и пр. – должен иметь во главе товарища или гражданина, который это дело знает и может с ним справиться. Если есть на том же заводе или в данной профессии выдающийся рабочий, который способен принять правление в свои руки, – а такие люди имеются, – то нужно дать ему возможность применить свои силы. Если есть желающие учиться, нужно дать им возможность учиться. Можно для них устроить административные курсы при группе предприятий, например, при Гомзе. Пути есть разные. Одни предлагают, чтобы желающих включать в управление заводом. Эта тактика неправильна в основе. Во многих случаях она оправдала себя, но в большинстве случаев результат получился отрицательный. При такой коллегиальности из трех-пяти, даже тринадцати членов ответственность разбивается, нельзя знать, кто отвечает за отдел.
Я поставил некоторым заводоуправлениям вопрос: считаете ли возможным, чтобы известное число членов управления состояло из рабочих, не порвавших со станком. Ответ был – нет, не считаем. А члены правления Гомзы ответили, что это невозможно, но желательно, чтобы по истечении известного срока каждый член правления возвращался к станкам. Но это было бы разрушение промышленности. Коллегии должны иметь, главным образом, контролирующее значение и функции. Руководящие функции должны быть у нее отняты. Это высказывалось не раз. И со стороны работников ВСНХ встречались возражения: вы нас тащите назад от управления к контролю,[31] т.-е. назад к эпохе Керенского. Но тогда промышленность и контроль над производством находились в руках капиталистов. Это была программа на известный период. Когда же мы теперь говорим о контроле над производством, то это не тот контроль, который был в тот период. Наш контроль похож на контроль акционеров по отношению к своим предприятиям.
Там тоже была коллегиальность, но она знала рамки своего вмешательства. Разумеется, это вмешательство было под углом зрения производительности труда, целесообразности выполнения, физических и гигиенических условий, снабжения продовольствием и т. д. Во всех этих вопросах каждый рабочий, у которого есть известный навык и профессиональный и производственный, конечно, компетентен, и если коллегиальность ввести в эти рамки, то нужно, чтобы в каждом таком коллегиальном правлении было некоторое количество рабочих, которые работают непрерывно у станка данного предприятия, некоторое количество, которое заведует отделениями. Сейчас есть такие правления, в которых по два, по три человека рабочих. Какая же тут коллегиальность, где тут приток свежих сил и проверка? Может быть, у станка можно найти 20 человек, которые даровитее и способнее, чем те, которые входят в правление. Если правление будет более широкое, с контрольными функциями, тогда из среды стоящих у станка будут выделяться на правленских собраниях своим глазомером рабочие, которые будут переходить в правление, взамен тех, которые будут возвращаться к станку. Но должен применяться принцип не тот, хочет ли данный рабочий обучаться, а может ли он в данное время руководить каким-нибудь отделом. За свою работу он должен отвечать единолично, как таковой, и только контролируется этим коллегиальным учреждением. Таковы должны быть правильные и здоровые взаимоотношения. Работу руководителя можно дополнить назначением помощников, комиссаров, не в нынешнем смысле, не тех, которые назначаются сверху, а в смысле военном. Если отделом заведует «спец», а у рабочего, нет навыка и стажа – можно назначить его комиссаром, но только при сохранении единоличной ответственности каждого. Инженер Кили, которому в области установления фактов можно доверять, дает такую характеристику отдела металлов: «Никто не знает, как сконструирован отдел металлов, ясной программы нельзя построить, ясной спецификации не существует. Можно сказать, что ни один чиновник не знает своих обязанностей, ответственности и власти».
Таковы основные стороны нашего хозяйственного положения и таковы предрассудки, которые стоят на путях к его улучшению. Конечно, если бы не было блокады, если бы мы могли выписать от немцев и англичан сразу 2.000 паровозов, машин, мастеров, и техников, получить сырье и продовольствие, то в наше экономическое положение вторгся бы новый фактор, который чрезвычайно улучшил бы положение. Но этого пока еще нет. Доставят ли это наши военные успехи, и когда будет наша демобилизация – об этом можно только гадать. Мы должны считать, что при наших запасах сырьем и оборудованием аппарат может работать. Рычаг для изменения положения лежит не в моментальном и чрезвычайном получении всяких даров из-за границы, а в общественном факторе. Этот фактор есть организация рабочей силы. Это наш основной рычаг. Когда мы подходим к этому вопросу, прежде всего поднимается вопрос о продовольствии. Не обеспечивши сейчас минимумом продовольствия рабочий класс и его кадры, мы в хозяйственном смысле не сдвинемся с места. По линии продовольственной наша задача диктуется нам как создание продовольственных баз. В 1910 – 1914 г.г. у нас было 931 милл. пуд., мы вывезли 716 милл. пуд. – за 1910 – 1915 г.г., вывоз поднимался до 3/4 миллиарда в урожайный год. В настоящее же время у нас полный упадок нашего хозяйственного аппарата, расшатанность, гибельность положения. Вместе с тем имеется возможность это положение исправить. Если бы мы теперь сдали в продовольственную базу 300 милл. пудов, т.-е. 1/3 вывоза – мы были бы спасены. Какой должен быть к этому подход? Во-первых, организация рабочей силы. Во-вторых – широкая демобилизация, с передачей освободившихся пайков и аппарата, который перевозил эти пайки, хозяйственным органам, что должно быть сделано в кратчайший срок. Инженер Кили прав, говоря, что судьба страны связана с вопросом о ремонте паровозов. Совершенно необходимо извлечение принудительным путем максимального количества квалифицированных рабочих из всех областей, прежде всего из армии, из советских учреждений, от Совнаркома и до волисполкомов, из деревень, где они рассеялись, из кустарной промышленности, извлечение из спекуляции, учет их и их трудовая мобилизация. Прежде всего – для ремонта паровозов и для работы на железных дорогах вообще. Наконец, я считаю, что нам не избежать прохождения через период принудительного общественного питания всех советских, городских и промышленных граждан и упразднения индивидуальных хозяйственных очагов. Те 80 % рабочей энергии, которые тратятся теперь, по вычислениям Кили, на индивидуальное добывание пищи, должны быть сосредоточены, сбережены и сэкономлены путем общественного питания. Для того чтобы Москве перейти к принудительному питанию, от председателя ВЦСПС и до самого молодого рабочего на самом отсталом заводе Москвы, нужно создать небольшую продовольственную базу, несколько сотен тысяч миллионов пудов хлеба. Принудительное общественное питание на этот период должно стать и общественным испытанием и социальным воспитанием в духе коллегиальности.
Мы брали работников из производств, из управлений и посылали их в полки и роты, – там они погибали и учили других погибать и тем спасали положение. Необходимо не меньше энергии, самоотвержения и энтузиазма, чтобы преодолеть голод и продовольственную разруху, и важнейшим фактором, который будет иметь не меньшее значение, явится принудительное общественное питание, организованное при больших заводах. Мы будем устраивать столовые при заводе, упраздняя колоссальное расхищение энергии. Иначе мы продовольственного вопроса не разрешим, ибо нельзя ссылаться на то, что Наркомпрод не дает продовольствия, а Наркомпроду не дает Наркомпуть, а Наркомпути – Сормовские и др. заводы. Тут круговая порука. Стало быть, основной наш лозунг для ближайшего периода, это: пролетарий назад, к станку, из армии, из советских учреждений, из правлений Гомзы, из деревень, из рядов спекулянтов!
С вопросом организации рабочей силы связан вопрос о демобилизации военного аппарата. В двух словах об этом вопросе, который поднял большие сомнения и вызвал в профсоюзах разговоры об аракчеевщине. В переживаемый нами период, когда отсталые массы, увлекаемые передовыми товарищами, вгоняются в новые социальные условия, наряду с проповедью и примером и организационным воздействием мирного характера, мы все время применяем репрессии, например, мы объявили отдельные отрасли промышленности на военном положении. Там работают хуже всего, и поэтому там введено военное положение, но в силу нашей неорганизованной косолапости, оно не доведено до конца. Туда нужно направить специалистов, работников профессионального движения, дать профессиональному союзу железнодорожников это военное положение, которое без союза не может быть проведено полностью, в качестве орудия для укрепления и подъема работы. В других отраслях промышленности важнейший фактор успеха, это – повышенный паек, но он дается там одновременно с военным положением. Разумеется, было бы бессмыслицей объявить всю промышленность на военном положении, но необходимо выбрать известные ударные пункты, как железные дороги, паровозостроительные заводы, сосредоточить там лучших рабочих, посылать туда ударные производственные группы. Так же, как мы посылали ударные батальоны, чтобы они повысили производительность личным примером и репрессиями.
Сейчас создалось такое положение, что десятки тысяч рабочих уходят от учета и наша статистика не может их разыскать. Где они? Они не числятся у т. Томского в профсоюзах. Они находятся неизвестно где, они спекулируют на Хитровом рынке. Этот развал, который вызван невероятными условиями существования, невыносимыми для рабочего, который находится ниже среднего уровня по своим нравственным качествам, требует самых острых и исключительных мер, в том числе и военного положения.
Эта одна сторона милитаризма. Вопрос о милитаризме трактовался и с другой стороны, в смысле применения военного аппарата к мобилизации и учету. И здесь все возражения основаны на игнорировании существующего порядка дела. Профессиональные союзы охватывают известную часть рабочих, по отношению к которым, поскольку они необходимы в профессиональных союзах, вопрос решается просто, но как учесть тех, которые уходят из союзов? И здесь как ни плох военный аппарат, но у него есть в прошлом известные навыки, каких у других наших аппаратов нет и не может быть, Если мы возьмем капиталистическое государство, опирающееся на капиталистическую промышленность, то там была статистика, которая подсчитывала товары, которые выбрасывались на рынок. У капиталистической науки была объективная статистика, но не было делового учета в смысле вмешательства, воздействия внутри предприятий. У Саввы Морозова[32] был такой учет, но это был учет хищнический, который хотел лучше эксплуатировать рынок и прежде всего своих собственных рабочих. Этот учет назывался калькуляцией, которая указывала, каким образом нажить больше прибыли. В капиталистических государствах учет был только в отдельных областях и прежде всего в военном ведомстве, которое держало на учете все население страны, для того чтобы знать, сколько, каких возрастов мобилизовать, куда перебросить, будет ли там хлеб, где создать продовольственные базы, рассчитать, провезут ли железные дороги и в какой срок. Эти навыки остались у наших военспецов. Конечно, у нас военспецы не первоклассные, Гинденбург и Людендорф[33] покрупнее их, но наши инженеры тоже не первоклассные, наша администрация, директора тоже не первоклассные. Итак, наши спецы в военном деле эти навыки приняли, у них есть способность в известных областях держать на учете, изловчаться, приспособляться к этому учету, хотя бы и в самых грубых чертах. И поскольку внимание должно перейти к введению трудовой повинности в широком масштабе, тут их надо использовать. Например, т. Кржижановский в своем захватывающем фельетоне[34] говорит о том, что у нас торфа хватит на полтораста лет, чтобы отоплять и освещать всю Россию. Что мы сидим на болоте, это мы все знаем, но что это болото до такой степени калорийно, я лично, каюсь, не знал. И так важнейшим делом является организация, мобилизация рабочей силы, ее учет по районам, по возрастам, разрешение вопросов о том, какие возрасты когда мобилизовать для хозяйства с наименьшим ущербом для крестьян и т. д. И тут не последнее место займут приемы, навыки и методы военного аппарата.
Затем есть самый острый и неотложный вопрос о непосредственном применении наших воинских коллективов, воинских частей, которые освобождаются и которые могут быть сейчас применены в качестве производительных организаций. Здесь, чтобы рассеять предрассудки, которые имеются у некоторых товарищей, я прочту телеграмму, присланную 3-й армией Восточного фронта третьего дня. Вот что эта телеграмма гласит: «Председателю Совобороны Республики. Председателю Реввоенсовета Республики Троцкому. Военные успехи последних дней и все усиливающаяся экономическая разруха ставят перед Советской властью сейчас две задачи: добить отечественную контрреволюцию, поставить на западной границе прочный красный заслон в обеспечение себя от мелких шакалов союзнического империализма и освободившиеся армии употребить на организацию производства, восстановление транспорта, на проведение всеобщей трудовой повинности. Освободившиеся армии с указанной целью нужно бросить прежде всего в те промышленные районы, где они легко могут быть обеспечены питанием. Наша армия, по известным вам причинам, первая из освободившихся от военной охраны: она насчитывает десятки тысяч вполне здоровых людей, тысячи специалистов, тысячи и сотни коммунистов и ответственных политсотрудников, крепко спаянных боевой жизнью и искушенных в делах управления массами. По счастливой случайности армия находится в таком районе, откуда именно только и возможно начать восстановление хозяйства. Челябинская, Тобольская, Екатеринбургская губернии имеют громадные избытки продовольствия, имеют топливо, под боком Сибирь, изобилующая продовольствием, которого ни в коем случае не вывезти сейчас. Урал имеет металл, руду; этот район с неисчерпаемыми возможностями в отношении развития тяжелой индустрии. Именно только отсюда, став твердо ногой, мы можем вывезти из тупика наше хозяйство. Несмотря на блестящие условия положение здесь покамест безотрадное, желдороги еле-еле работают, заводы влачат жалкое существование, нет продовольствия, нет специалистов, нет рабочих. При таких перспективах, при такой жестокой действительности оставлять в бездействии целую армию или раздергивать ее по частям недопустимо. В целях скорейшего восстановления и организации хозяйства на всем Урале, в Екатеринбургской, Челябинской и Тобольской губерниях Ревсоварм 3 предлагает: 1) обратить все силы и средства Красной Армии на восстановление транспорта и организацию хозяйства в вышеуказанном районе; 2) Красную Армию Востфронта переименовать в первую революционную армию труда РСФСР с руководящим органом первой армии труда; 3) поставить революционно-трудовой совет в составе трех лиц с представителем во главе, назначаемых и руководимых непосредственно Советом Обороны; 4) Ревтрударм является верховным органом контроля и организации военных и хозяйственных организаций Уральской области и руководящим административно-политическим органом ее; 5) главной задачей Ревтрударм 1 является восстановление в кратчайший срок народного хозяйства путем широкого применения массового действия, путем проведения всеобщей трудовой повинности; 6) Уральский Окрвоенком пополняется военспецами 3-й армии и превращается в военно-трудовой мобилизационный аппарат Ревтрударма, одновременно выполняющий задания Всероглавштаба; 7) все представители и командированные от центральных учреждений в район Урала для налаживания той или другой хозяйственной отрасли поступают в распоряжение Ревтрударм и берутся им на учет без права самостоятельного изменения поставленных им центром задач; 8) все технические и специальные комиссии и представительства центра, присланные последним для восстановления той или другой отрасли в областном масштабе, объединяются в своей работе Ревтрудармом; 9) все местные, районные, губернские и прочие органы остаются на местах, их взаимоотношения не изменяются как между собой, так и с центром; 10) Ревтрударм 1 существует временно; 11) часть военспециалистов, необходимых 5-й действующей армии, 3-я армия выделяет немедленно. Ближайшей своей задачей Ревтрударм 1 для данного района поставил бы: 1. Немедленно бросить все наличие сил и средств армии на заготовку топлива и восстановление желдороги Омск – Екатеринбург – Челябинск – Омск, для чего выделить из армии все технические силы и провести частичную трудовую повинность для заготовки дров и усиления работ каменноугольных копей. 2. Путем всеобщей мобилизации одного-двух лет молодых призывов создать запасную трудармию для образования под руководством имеющихся военных партийных сил и специалистов стойкие коммунистические кадры способных с энтузиазмом работать и увлекать для работ других; они должны проходить воинское дело, работать в порядке трудовой повинности и учиться. 3. Приступить к подготовке более мощного политотдела для восстановления хозяйства на коммунистических началах, для проведения трудовой повинности в более широких размерах, для поднятия общего культурного уровня области; при массовых действиях, мы знаем на опыте армии, эта задача легче всего выполнима; на желдорогах ввести военный режим на манер армейского, в отношении продовольствия ввести армейскую систему снабжения и нормы питания – все равно весь хлеб не вывезти из Сибири в центр; силы есть, продукты питания в избытке, сырья и топлива масса, край населен плотно, люди есть. Ждем вашего решения и указания. Нр. 0253. Командарм 3 Матиясевич,[35] член Реввоенсоварм 3 Гаевский.[36]
И это не в Москве, не в Петрограде, а в такой области, где мы только приступаем к установлению хозяйственных учреждений, где армия является самым сильным и самым богатым аппаратом. Она предлагает себя в распоряжение хозяйственной власти, переименовывается из военной в трудовую армию. Само собой разумеется, я не предлагаю принять все пункты. Они подлежат обсуждению, необходимы дальнейшие гарантии, приспособление взаимоотношений армии с нашими хозяйственными производственными центрами, с органами на местах. И в этом смысле я им послал телеграмму, в которой указал, что нужно обеспечить достаточно авторитетный состав трудового совета, который дал бы все нужные гарантии центру и целиком или на девять десятых использовал аппарат для поднятия края. Это есть третья возможность применения военной силы и ее методов.
Стало быть, необходимы принудительные меры, необходимо установить военное положение в известных строго определенных ударных областях, нужно провести там учет, мобилизацию, применить там трудовую повинность в широких размерах. Мы сейчас в комиссии подсчитываем, сколько нужно мобилизовать. Пока цифры показаны очень малые, они увеличатся весьма со стороны Наркомзема. Нужно применить трудовую повинность с военными методами, сочетать наши служебные книжки красноармейца с трудовыми книжками граждан.
Эта третья возможность – применения воинских частей там, где они представляют мертвый резерв, как на Урале, в Западной Сибири, на реке Урале, в промышленном районе Гурьева – откроется в ближайшее время и в Донской области, где для сельского хозяйства у нас поставлены огромные задачи и освобождаются огромные сельскохозяйственные резервы. Их нужно включить в хозяйство. Нужно учиться опыту проведения трудовой повинности в самом широком масштабе, ибо именно потому, что наше техническое оборудование износилось, сельскохозяйственный инвентарь приходит в упадок, нам приходится все более возмещать все недостатки живой человеческой силой, применением трудовой мобилизации. И когда готовый аппарат предлагает себя целиком, мы мимо этого факта пройти не можем и не должны:
Резюмирую основные наши задачи.
В центре всего внимания страны и прежде всего перед рабочим классом поставить вопросы производства, вопросы поднятия индустрии.
В центре хозяйства – ремонт транспорта. Как мы бросили клич: «пролетарий, на коня!»,[37] так теперь нужен клич: «пролетарий, к станку, пролетарий, к производству!».
Поставить Наркомпроду задачу создать продовольственную базу и на основе продовольственной базы создать общественное принудительное питание.
Произвести в новом широком масштабе учет квалифицированной рабочей силы. Трудовую книжку гражданина соединить с книжкой, определяющей отношение к воинской повинности, – с служебной книжкой красноармейца.
Перейти к использованию тех частей, которые освобождаются от боевых задач, на почве производства.
Все эти вопросы поставить в центре.
Печати приказать, чтобы она била в набат, чтобы она не смела писать оптимистических статей, ибо мы идем под уклон, и линия этого уклона падает все круче и круче. Процент больных паровозов все увеличивается. 25 % здоровых паровозов – это будет значить, что наша промышленность пришла к нулю, ибо 25 % не хватит для наших воинских перевозок, которые нам необходимы, не хватит для подвоза жалкого фунта хлеба. Это будет полное крушение.
Значит, нужно честно и открыто констатировать пред всей страной, что наше хозяйственное положение в сто раз хуже, чем было военное положение в худшие моменты.
Нужно сосредоточить все внимание на хозяйственной области. Прежде всего мобилизовать рабочую силу. Усилить профессиональные союзы и профессиональное образование. Ввести строжайшую дисциплину и военное положение в важнейших областях производства. Создать ударные батальоны труда и прежде всего для ремонта паровозов. Все ответственные партийные работники и работники профессиональных союзов должны приступить к работе. Задача рабочего класса в целом – собрать все силы и всю энергию, ударить в набат изо всех сил и выйти из нынешнего положения.
1920 г. Архив.
(Доклад на объединенном заседании III съезда Совнархозов и Московского Совета Раб. и Кр. Депутатов[38]).
Товарищи! Картина, которую нарисовал перед нами председатель ВСНХ, ни в коем случае не может быть названа отрадной. И несомненно, что наши враги и внутри страны и особенно извне постараются широко использовать те цифры, те данные, которые с откровенностью, характеризующей политику и работу Советской власти, здесь перед нами развил тов. Рыков.{1}
Не только открыто оплачиваемые представители капитализма доказывают в западно-европейской печати, что советский режим разрушает и губит хозяйство, по этому же пути идут социал-соглашатели с их главой Каутским,[39] который в последней своей книге «Россия» развивает ту же самую мысль, что советский режим по сути своей несовместим с развитием хозяйства. Тут, товарищи, мы имели бы полное право для проверки этого утверждения произвести сравнительную оценку нашего хозяйства и хозяйства Западной Европы, где оно опирается на несравненно более могущественную базу.
Что представляет собою хозяйство Германии? Хозяйство Германии дает картину все возрастающего упадка. Германская угольная промышленность расшатана, шахты закрываются одна за другою, снабжение электричеством падает, заводы не выполняют и незначительной доли заказов, безработица угрожающе растет и транспорт падает все более и более. Что сказать об Австрии, об этой стране тьмы, нищеты и всесторонней безвыходности? Ее хозяйство разрушено вконец, улицы ее городов темнее, чем наши, трамваи остановились, железные дороги накануне полного разрушения, во всяком случае не в лучшем положении, чем наши.
А в странах-победительницах? Во Франции вся северная часть, т.-е. ее наиболее промышленно развитая, цветущая часть находится в состоянии полного распада и развала. Французская металлургия, французская текстильная промышленность, французская металлообрабатывающая промышленность, сахарная промышленность суассонского района – все это разрушено, уничтожено, разбито до основания; свекловичные плантации северной Франции представляют собою теперь поля мерзости и запустения, где почва совершенно разрушена на большую глубину тяжелыми снарядами, и где земля, когда-то благодатная, соединена с осколками чугуна и с бесчисленным количеством колючей проволоки. Понадобятся месяцы и годы, чтобы эту почву сделать способной производить.
Бельгия находится в состоянии полной нищеты. Там кризис транспорта, кроме гужевого, достиг последней остроты; люди превращаются, по словам одного американца Вандерлипа,[40] во вьючных животных: они впрягаются в телеги за отсутствием лошадей.
Таким образом мы имеем факты, которые перерастают режим, которые коренятся в условиях многолетней войны, разрушавшей продукты труда при помощи других дорого стоящих продуктов труда. Европейская культура изнашивается вдвойне, вырывая рабочих из производства и заставляя производить только то, что нужно для разрушения продуктов вчерашнего труда. Так жила Европа годы и подорвала свое хозяйство. Названный мною деловой американец Вандерлип, представитель фирмы Моргана, говорит о гибели Европы без помощи Америки и констатирует факт, который в высшей степени знаменателен для Европы и который открывает, наоборот, большой просвет для нас. Он говорит о том, что Европа охвачена трудовым параличом, что широкая волна всеобщей лености, всеобщей пассивности охватывает Европу. Да и как же иначе? Откуда может пролетариат, после нескольких лет чудовищного напряжения всех сил, после разбитых надежд, возвращаясь к старым капиталистическим стойлам, к колоссальной буржуазной эксплуатации, найти новые источники энергии и силы? И это не только отзыв американца, страны которого – Америки – эта волна разрушения не охватила вполне. Такой же отзыв, хотя несколько прикрытый, дает компетентный представитель французской промышленности, инженер Жуге. Вот картина, которую он рисует:
«Во время войны железные дороги совершали колоссальную работу. Восстановления в полном объеме не производилось; изнашивание не покрывалось, основной ремонт не совершался. Таким образом, во всех без исключения областях железнодорожный аппарат накоплял элементы расстройства. Личный персонал изнашивался, как и материальная часть. Притока свежих сил не было, – чтобы заполнить брешь, привлекали либо уже уволенных служащих, либо из территориальных войск, т.-е. старшего возраста и без необходимой выучки. Кризис железных дорог, – говорит Жуге, – в значительной мере кризис неопытности».
Таким образом, мы наблюдаем факторы психического подкопа истории под капиталистическую промышленность. У людей не хватает больше энергии, решимости, воли, охоты, способности тянуть дальше ярмо капитализма. И представитель государственных железных дорог инженер Жуге говорит то же самое, что американский наблюдатель. Первый говорит о волне «поразительной лености», а второй говорит об усталости, об утомлении, о пассивности. Он изобретает меры и средства в своем дальнейшем докладе, как преодолеть эту волну, но мы с вами отдаем себе ясный отчет в том, что буржуазный мир Европы этой волны преодолеть не может. Буржуазия слишком много физической и моральной силы извлекла из рабочего класса в течение империалистической войны, слишком обманула его надежды и ожидания, чтобы ныне открыть еще новый источник потенциальной, подспудной энергии рабочего класса. Рабочий класс Европы только в тот час окажется способным найти в себе достаточно творческой энергии, когда ответственность за хозяйство Европы ляжет непосредственно на него.
Товарищи, все то, что было в Европе, у нас было в сугубой степени.
Тов. Рыков говорил вам здесь о том, как мы лишились в течение двух лет – механически лишились, так как были отрезаны, – важнейших областей нашего сырья и нашей индустрии. Мы были отрезаны от Польши с Домбровским угольным районом, который, правда, питал главным образом всю польскую промышленность; мы были отрезаны от нашего юга, который давал никак не меньше 90 % нашего угля, если не считать Домбровского района и если не считать ввозного угля. Мы ввозили около полумиллиарда, на юге получали миллиард и три четверти.
Мы были отрезаны от источников нашей нефти, которые давали нам до шестисот миллионов пудов. Наша промышленность на две трети кормилась минеральным топливом, твердым и жидким. Сразу отрезать все это – значило из-под здания вырвать колоссальную часть его фундамента. Конечно, оно должно было потрястись сверху донизу, и часть должна была обвалиться. Приходится поражаться, что это здание хотя бы на 20 – 30 % живо и существует, что кое-какие колеса еще вращаются.
Мы были отрезаны от Туркестана с его хлопком. Наш транспорт кормился в значительной мере углем и нефтью. Наши железные дороги пожирали около полумиллиарда твердого и жидкого топлива в год. Почти сразу это было вырвано из наших рук. Можно ли здесь обвинять режим? Я не говорю об отдельных учреждениях ВСНХ или его органах, но режим в целом и всю Советскую власть и политику, экспроприацию крупных предприятий, железных дорог? Здесь ли источник зла? Товарищи, фабрика может быть капиталистической, единоличной, акционерной, может быть частью треста, может быть социализированной в переходный советский период, или может быть частью законченного коммунистического хозяйства, но если у нее отнять топливо, если у нее отнять сырье, – ее труба не будет дымиться, ее колеса не будут вращаться. Из тех цифр, которые перед нами развернул т. Рыков, сделать вывод против советского режима, против перехода к коммунистическому хозяйству могут только приверженцы капитализма и шарлатаны, спекулирующие на темноте и на невежестве наиболее отсталой части рабочих масс.
Мы знаем, товарищи, из истории, что переход от одного хозяйственного строя к другому всегда покупался неисчислимыми жертвами и в том числе жертвами в области хозяйства. Человечество в силу своей косности и невежества вовсе не развивается со ступеньки на ступеньку вверх, правильно восходя и делаясь все более и более мощным. Этого нет. Человек бредет, вперед, спотыкаясь и падая, и иной раз падая гораздо ниже, чем стоял вчера, и потом только вновь поднимаясь. Человечество стояло долгое время на ступеньке рабства, прежде чем дошло до крепостного права. Оно стояло так, пока все это не было раздавлено волной варварства, которая смела старую рабскую культуру.[41] Все это покупалось ценой разрушения, ценой гражданской войны. Французские рабочие, французские ремесленники были под конец Французской революции гораздо беднее, чем в ее начале. Они восстали вследствие своей бедности и угнетения, но самая борьба, гражданская война и мировые войны, которые она вызвала, все это в совокупности еще больше увеличило бедность, но вместе с тем создало основы для увеличения богатства. И буржуазная Франция с ее могуществом, с ее культурой выросла из страданий, ужасов и бедности, отчаянной бедности, какая была порождена Великой Французской Революцией.[42]
Получается такое впечатление, что человечество – это застойное, консервативное неподвижное человечество – стоит на одной ступеньке, и когда ему нужно подняться выше, то эта ступенька, на которую он поднялся, проваливается под ним, и он одной ногой, а то и обоими, увязнет глубже, чем вчера, и потом только начнет карабкаться вверх. Так происходит и с нами и со всем европейским мировым хозяйством и его развитием.
Это, товарищи, опыт прошлого, – а мы обязаны теперь, чтобы не утратить перспектив и не потерять духа, отдать себе отчет в характере и смысле переходной эпохи, порождающей у нас новый фактор неоценимого значения – сознательного пролетария, члена гармонически согласованного общества, который чувствует себя ответственным за судьбы своей страны и своего хозяйства.
Воспитание работника-пролетария теперь происходит в бедствиях, в нищете, которые являются продуктом переходной эпохи, войн, гражданских столкновений, наступлений, стремления к спекуляции, остатков буржуазных навыков. Одно сочетается с другим в ужасающий кровавый узел, в петлю, которая готова нас задушить.
Но в этих условиях каждый рабочий, каждая работница приучаются оценивать хозяйство в целом, учатся понимать зависимость своей личной судьбы, своего очага, от тех паровозов, о которых вам говорил тов. Ломоносов, о которых вам говорил сегодня тов. Рыков. Каждый работник, каждая работница и подростки семей рабочих учатся понимать, что значит Туркестан для нашего нового объединенного хозяйства, что значит Донецкий бассейн.
И это новое воспитание сотен, тысяч и миллионов, привлечение их внимания, их энергии, их воли к производству, к хозяйству, есть наше завтра и послезавтра. Это величайшее завоевание, которое во всей своей силе должно сказаться только впоследствии, позволяет нам уже сегодня не только не опускать рук перед этой страшной картиной всероссийского разложения, а, наоборот, говорить себе, с полной и глубокой уверенностью, что мы справимся и с этим самым страшным и всеобъемлющим врагом.
Товарищи, ряд лет пройдет, – трудно сейчас сказать сколько, – пока будет установлено правильное взаимоотношение, согласованность между основными элементами производства. Тов. Рыков говорил, и это для нас – для марксистов, для представителей рабочего класса – основная истина, что и сейчас наиболее важным и основным фактором и производства, и нашей политики в производстве является квалифицированная часть, головной отряд, авангард трудящихся масс. На этом квалифицированном авангарде рабочего класса строилась Советская власть. Он вынес на своих плечах революцию, он вынес на своих плечах армию, и выносит и сейчас, и он должен вынести и вынесет на своих плечах производство. Задача в области производства для квалифицированных рабочих будет тем более велика и сложна, что вопрос о нашем механическом оборудовании остается и останется еще на продолжительный период большим, сложным и тревожным вопросом. Мы знаем, сколько у нас паровозов, здоровых и больных, при чем здоровыми мы сплошь называем полубольные паровозы, которые угрожают завтра заболеть. Мы знаем, что для того, чтобы число больных паровозов не превысило 59 %, нам нужно ремонтировать 10 %, а мы сегодня ремонтируем только 2 %, и стало быть процент больных паровозов грозит все более вырастать. Но в отношении машинного оборудования нашей промышленности наши сведения не отличаются такой точностью, во-первых, потому, что мы получили промышленность не из рук государства, как одно централизованное целое, – таков был переход железных дорог, – а потому, что мы ее социализировали и объединяли из рук отдельных предпринимателей и, в лучшем случае, из рук капиталистических трестов, еще также и потому, что в области промышленности из-за отсутствия сырья, из-за отсутствия топлива, которое пожиралось в значительной мере теми же железными дорогами из наших скудных ресурсов, мы так низко опустились, что не приводим в движение, не используем то материальное и механическое оборудование, которое имеется.
Нет сомнения, что за эти годы войны, революции, гражданских столкновений, эвакуаций и реэвакуаций наши машины подверглись колоссальному износу, утере и механическому разрушению. Все это нужно взять на учет, и, само собой разумеется, чем точнее хозяйственный план, чем он более охвачен одною централизованной мыслью, чем лучше распределены элементы нашей техники на важнейших для нас предприятиях, тем менее болезненно мы будем чувствовать наше техническое оскудение.
Но, поскольку Европа и Америка, которая в первую голову должна будет обслуживать Западную Европу, в течение ближайших лет дадут нам только незначительное количество машин, поскольку у нас машинное оборудование приходит в все более тяжкое состояние, постольку основным рычагом нашего хозяйства является вдвойне и втройне рабочая сила, в первую голову квалифицированный промышленно-индустриальный пролетариат и затем широкие ресурсы сырой рабочей силы, из которой мы должны извлекать в дальнейшем все больше и больше квалифицированных элементов путем их соответственной обработки и обучения. Я затрону этот вопрос лишь в самых общих чертах.
Всем известно, что революция и гражданская война обращались с передовыми рабочими еще более хищнически, беспощаднее, чем с сырым материалом и машинным оборудованием. В первых отрядах красногвардейцев из Питера и Москвы уходили лучшие металлисты, лучшие текстильщики, которые гибли на Дону, на Украине, во всех частях страны. В продотряды уходили квалифицированные рабочие. Когда развернулась наша гражданская война, наша Красная Армия стала великой пожирательницей передовых рабочих Петербурга, Москвы, Иваново-Вознесенска, Урала, всех районов и очагов нашей промышленности. И когда мы открывали для революции новые области и строили там Советскую власть, туда немедленно втягивалось известное число передовых рабочих.
Наконец, голод, квартирное неустройство и холод выгоняли рабочих из промышленных центров в деревни, и не только в деревни, но и в ряды спекуляции, в ряды паразитизма.
Таким образом происходило и происходит еще сейчас распыление рабочего класса; и здесь, товарищи, первый завет и первый зарок для нас – взять на точный учет всех квалифицированных и просто обученных рабочих, рассматривать их, как солдат промышленности, как охрану, опору, основу, творческую силу нашей советской страны, чтобы ни один не уплывал между пальцев, как это происходит сейчас, когда в индустрии числится в профессиональных союзах 1.150 000 организованных рабочих, а на заводах соответственных категорий числится только 850 000.
Вот уже утечка трехсот тысяч квалифицированных рабочих. Мы должны их разыскать, мы должны их организовать, учесть.
И прежде всего систему проведения трудовой повинности мы должны начать с того, что каждому квалифицированному, обученному рабочему мы должны вручить рабочую трудовую книжку.
Разумеется, товарищи, как здесь говорил тов. Рыков и как ясно само по себе, мы в течение ближайшего года не сделаем в области производства, стало быть, в области учета, мобилизации рабочих сил, серьезного шага вперед, если не разрешим хотя бы частично, хотя бы постепенно продовольственного вопроса.
Но здесь именно возвращение богатейших в продовольственном отношении окраин открывает перед нами широкие перспективы.
Мы можем прокормить рабочих и работниц и их семьи. Цифры говорят об этом своим красноречивым языком.
Накануне войны, в 1913 году, у нас было 900 миллионов пудов хлеба избытка над продовольственными потребностями страны. Если считать на каждого едока по 15 пудов в год – норма, о которой теперь русский рабочий класс не может и мечтать – то избыток – 900 миллионов.
Вывозилось за границу до войны, за пятилетие, в среднем около 3/4 миллиарда пудов в год. Ниже полумиллиарда пудов в год вывоз почти не падал за 15 лет.
Стало быть нам нужно теперь из того избытка, который вывозился, конечно, из статистического избытка, ибо и тогда были голодающие и умирающие, из этого избытка нужно собрать половину от 900 миллионов, одну треть, одну четвертую часть, и мы будем обеспечены на ближайший продовольственный хозяйственный период.
Эта задача должна быть сейчас поставлена органами Наркомпрода, органами военного ведомства и всеми хозяйственными советскими учреждениями страны, как основная задача, как первейшая задача.
Как вчера мы ставили задачей оборону границы Советской Республики, так теперь должна быть поставлена задача добыть, сосредоточить, погрузить, перевезти достаточное количество хлеба, мяса, жиров, рыбы, чтобы обеспечить рабочий класс минимальным необходимым продовольственным пайком.
Как велика зависимость трудовой энергии от продовольствия, об этом не нужно больших теоретических выкладок. Мне один инженер, который руководит, главным образом, простыми строительными работами, говорил, что он на практике подсчитал, что при увеличении пайка в два раза производительность труда соответственных рабочих увеличивается в три, в три с половиной раза.
При этом, разумеется, – колоссальная экономия на жилища, на инструменты, на освещение и отопление.
Словом, товарищи, нам нет надобности убеждать друг друга, что выгодно кормить рабочего человека. Нам нужно эту нашу задачу, как главнейшую задачу страны, поставить перед всеми органами, особенно на наших хлебородных окраинах. Мы это сделаем. Мы должны достигнуть, и мы достигнем того, что 300 миллионов пудов хлеба и всего прочего, что нужно, будет сосредоточено в главных промышленных районах. Мы создадим там продовольственные базы пролетариата, как создали продовольственные базы для Красной Армии.
Но, товарищи, вопрос стоит не только об индустриальном пролетариате. Он стоит для нас и становится все шире и шире как вопрос о привлечении сырой рабочей силы. Мы были лишены угля. Мы были лишены нефти. Мы теперь только вошли в область угля, но мы не взяли угля. Там только жалкие остатки того, чего не захватил Деникин, как на Урале и в Томском горном округе жалкие остатки того, чего не захватил Колчак. Там у нас только продовольственные планы, которые, разумеется, мы будем выполнять чем дальше, тем успешнее, но еще в течение ближайшего хозяйственного периода, пока не получим донецкого угля, нам придется строить на полене дров.
Стало быть, поставка, заготовка дров, торфа, сланцев является сейчас ближайшей задачей, требующей сосредоточения огромного количества рабочей силы, в большинстве простой, сырой, необученной рабочей силы, под ответственным техническим руководством.
Тов. Кржижановский в очень интересной статье, которая была напечатана в «Правде», нарисовал картину того, как мы можем всю страну отопить и осветить при помощи торфа. По его выкладкам, у нас торфяных богатств в три раза больше, если память мне не изменяет, чем лесных. Он доказывает, что наши торфяные болота могут нас освещать и отоплять 150 лет под ряд. Мы с вами не так требовательны, мы удовлетворимся, если в течение пяти лет, пока мы не возьмем в руки Донецкий бассейн, Северный Кавказ, бакинскую и эмбенскую нефть, если в течение этих пяти лет торф будет выполнять роль минерального топлива.