Свет прожектора разгонял тьму в лучшем случае на пять метров, открывая взору унылый пейзаж. Редкие камни в песке, частый песок среди подводных растений, подводные растения среди песка и камней. И всё это хорошо сдобрено илом. Никаких вам затонувших кораблей с открытыми сундуками, посверкивающими золотом и прочим кладом.
Мы двигались на столь небольшом расстоянии от дна, что я опасался, как бы Ахти не повредил батискаф. Но водитель подводной колымаги был совершенно спокоен. Да и ориентировался он, насколько я понял, не столько по картинке в лобовом стекле, сколько по приборам, радовавшим глаз гирляндой разноцветных огоньков.
Мне надоело молчание, в котором мы проделали весь путь, и я спросил:
– И что, ни одного затонувшего корабля во всём огромном озере?
– Захотелось поиграть в искателя сокровищ? – усмехнулся Вяйнемёйнен.– Их здесь довольно много. И кораблей, и сокровищ. Только большинство уже покрылись илом и водорослями. Так что без техники к ним и не подобраться.
– А что здесь, на Ладоге, есть ещё такого-этакого?
– Какого?
– Ну, таинственного, загадочного…
Ахти пошевелил губами, точно пережёвывая какую-то мысль.
– Много всего, – произнёс он.– В северной части озера, например, есть Валаамский архипелаг. Так я, даже используя свои необычные навыки, до сих пор не могу понять, что там происходит. Вот где настоящая мистика творится.
– Даже непонятнее, чем путешествие по разумам водных жителей? – изумился я.
– Это другое, – Вяйнемёйнен покачал головой.– Там живут люди. Закрытая община. Очень закрытая, – после этих слов он замолк.
– И что же в этом такого странного? – не дождавшись ответа, спросил я.– Ну, не любят люди посторонних, так что ж с того? Вон, те, с острова, тоже весьма недружелюбны к пришельцам. Может, они просто эти… ксенофобы. Или мезонины… то есть, мизантропы.
– Знаешь, когда люди ходят босыми ногами прямо по воде, это вызывает чувство непонимания, – Ахти сверкнул в мою сторону глазом.
– Какой-то трюк, – отмахнулся я.– Или, может, это просто зимой было? По льду и я смогу пройтись, аки посуху. Только не босиком.
Водяной хмыкнул. А потом мотнул головой, указывая в кормовую часть батискафа:
– Приготовься.
Я принялся перебираться через спинку своего кресла, путаясь в ластах. Ахти вздохнул, поглядев на мои потуги, и одним движением руки развернул моё сиденье на 180 градусов.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Сзади обнаружился уже открытый люк. Я сел на краю, окунув в воду ноги.
– Сом лежит справа на дне, – дал последние пояснения Вяйнемёйнен.– В ил зарылся. Так что ищи на ощупь. И не забудь активировать маску.
Я кивнул. Приложил ладонь к переключателю на груди. Голову легонько стянуло. Загубник занял своё уже привычное место.
Я соскользнул в темноту. Светофильтры маски тут же приспособились к новому освещению. Вернее, они попытались. Это я понял по чуть увеличившейся чёткости окружающего мира. Чуть. То есть видимость увеличилась с расстояния в ладонь до вытянутой руки.
Помня наставления Ахти, я опустился на дно и стал постепенно двигаться вправо, пытаясь нащупать зарывшегося в ил сома. Наткнулся на какую-то ветку. Дёрнул в раздражении.
И тут же об этом пожалел. Ветка оказалась одним из сомовьих усов. Вы пробовали дёргать кота за усы? Вот и рыбе, достоянием которой являются эти довольно толстые органы чувств, не понравилось. Сом резко повернулся. Я тут же потерял всякую ориентацию во взметнувшейся туче ила. Хорошо хоть был в маске. Иначе бы все глаза залепило.
Кое-как выбравшись из ещё клубившегося ила, я заметил неподалёку в паре ладоней над дном толстое и длинное бревно. Бревно шевелило длиннющими усищами и глядело на меня с явной укоризной.
Я очень осторожно и медленно подплыл к нему. Успокаивающе погладил по толстому боку. Сом, к его чести, быстро ко мне привык.
Батискаф мигнул нам на прощанье прожектором и, развернувшись на месте, отправился в обратном направлении. Я же схватился одной рукой за спинной плавник своего транспортного приятеля. В другой же зажимал одолженное Ахти подводное ружьё.
Сом двинул хвостом, и мы начали свой путь к острову. Медленно. Но неотвратимо.