«У циклоунисов сдали нервы, и они решили ответить самым мощным оружием, каким обладала их цивилизация – энергетическим деструктором…»
Павел несколько раз пробежал глазами строку. С минуту задумчиво посидел перед экраном компа и затем отключил программу. Ступор. За целый месяц не написал ни одного предложения. А ведь казалось, что конец уже близок: несколько финальных сцен – и роман готов. Но нет. Муза словно взяла отпуск и уехала далеко—далеко. К сожалению, с этой капризной госпожой такое иногда случается.
Павел устало выбрался из—за консоли. Нет, он сегодня не работал много. Его доканывали безделье и абсолютная пустота в голове. Того волшебного ощущения творческого подъёма, когда строчки будто сами ложатся на лист, а душа поёт от радости, он не испытывал уже давно. И потому страдал.
– Всё к чёрту! – воскликнул Павел в сердцах и вырубил комп.
Спустя двадцать минут, укутавшись в стёганную куртку с капюшоном, он уныло брёл по ночной улице. Фонари горели как обычно, но из—за метели света едва хватало, чтобы разглядеть контуры зданий по сторонам проспекта. Настроение – хочется повеситься. Когда душа страдает, весь мир не мил.
Вот и набережная, сразу же пахнувшая резким ветром и ледяным дыханием реки. Павел надвинул шарф на лицо, стараясь укрыться от пронизывающего холода, и направился к перилам. «А может, утопиться? – пронеслась крамольная мысль. – Зачем такое существование, если ничто не радует?»
А снег крепчал. Отворачиваясь от бивших в лицо колючек, Павел облокотился на перила и склонился над пропастью. Там, внизу, пленивший реку лёд призрачно белел в неярком свете далёких фонарей. Некий внутренний порыв толкал вперёд, но сознание всё же оценивало ситуацию: «Да, у тебя депрессия, вызванная творческим упадком. Но это же не повод для самоубийства».
– А кому какое дело?! – дрожа от холода, рявкнул Павел, желая заглушить внутренний голос.
– Ты не прав, – заявил кто—то.
Но несчастный писатель, беседовавший с собственным эго, не обратил на него внимания. «Я выдохся. Я уже сказал миру в своих книгах всё, что должен был. Или мог, – продолжал Павел разговор с собой. – Потому муза и покинула меня. А значит, мне больше нечего тут делать».
– Как же всё осточертело! – в сердцах воскликнул он.
– А ты говори, говори, – вновь раздался голос. – Всё легче станет.
– Не понял, – оглянулся Павел. Он впервые услышал незнакомца. – Кто здесь?
– А какая разница? – хмыкнул печальный мужской голос. – Ты пришёл сюда излить душу – так лучше с кем—то беседовать, чем внутри себя бегать по кругу. Всё равно никуда не прибежишь.
– А мне никуда и не надо. Я отбегал своё.
Ветер стих, будто кто—то закрыл дверь. Зато сильнее повалил снег, и на лицо стали налипать противные холодные комочки. И без того мерзкое настроение Павла упало до нуля.
«Вот, уже голоса чудятся, – подумал он. – Значит, у меня галлюцинации. Я спятил. Всё. С этим пора кончать».
Как—то само получилось, что нога поднялась и легла на перила. Но здесь балюстрада была достаточно высокая, по грудь стоявшему человеку, так что Павел не смог забраться на ограждение и застрял в неудобной позе.
– Вот гляжу и не пойму, – сказал незнакомец, – ты гимнастикой занимаешься или решил поупражняться в ночном плавании?
Возможно, из—за неудачи пришло отрезвление, и мозг Павла лихорадочно заработал, пытаясь найти объяснение ситуации. «Наверное, из—за снега я не вижу собеседника, – пронеслась мысль. – Но он хорошо меня видит».
– Ты где? – спросил Павел, выворачивая голову.
– Да здесь я. Куда мне деться—то?
– Не вижу.
– Ну, если тебе нужен зрительный образ, то вот он я. – Из белого марева проступил тёмный контур и остановился на грани видимости.
– Ты кто? – спросил Павел, стараясь разглядеть незнакомца.
– Да какая разница? – хмыкнул силуэт.
– Если ты решил побеседовать со мной, то должен же я как—то тебя называть.
– Не важно. Я здесь мимоходом. А тут гляжу – ещё кому—то не сидится дома, хотя там уютнее и теплее. Да и комп, наверное, уже заждался.
Павел тяжело вздохнул и шмыгнул носом, а из глаз выступили слёзы то ли от холода, то ли из—за вспыхнувших эмоций. Он уже был сегодня на свидании с пустым белым экраном. Опять пялиться в него – как—то не вдохновляло. Прямо боязнь чистого листа – профессиональная болезнь писателя.
– Что, не пишется? – участливо спросил незнакомец.
– Ты?! – Павел уставился на тёмный контур. А в голове закрутилось: «Кто этот незнакомец и откуда меня знает?»