Мальчишки дрались.
Выбрались на задний двор, заросший малинником и одичавшей ежевикой, продрались в самое колючее нутро и дрались.
Молча. Зло.
Этак и вправду поубивают друг друга. Глеб выругался и поднял было руку, но ее перехватили.
– Не надо. – Васин выбрался из полутени, и стало удивительно, как это прежде Глеб не замечал немаленького этого человека. – Пускай. Им оно надо, а я пригляжу, чтоб никто никого не скалечил.
Калевой вывернулся из захвата, чтобы метнуться за спину противнику и отвесить приличного такого пинка, от которого Миклош не устоял на ногах.
Мальчишки засмеялись. Кто-то свистнул, но на него тотчас зашипели.
– Они…
– Пацанье, – сказал Васин, будто это все объясняло. – Пока не решат, кто старшой, будут бодаться. Вот пускай… оно и потренируются заодно. Пробирались хорошо, я одного даже не заметил.
– Арвиса?
– Нелюдь, – это было произнесено спокойно, Васин лишь отмечал очевидный факт, а не пытался оскорбить. – Завсегда тихушники. Нас один учил, правда, сказал, что не выйдет, шумные мы…
Он двигался по малиннику, удивительным образом пробираясь меж колючими плетями так, что и листья не шевелились.
– И этот добрый будет… если выживет.
– И все-таки, – у Глеба так ловко не получалось, ветки малины цеплялись за пиджак, за штаны, норовили ударить по лицу, коль уж не получалось, то хотя бы оставить след из липкой паутины. – Что там происходит?
– Драка.
– Это я и сам вижу.
– Так… – Васин почесал бритую макушку. – Я их учу помаленьку, как оно, чтоб без оружия… простенькое пока, потому как малые. Но учатся, да… вот парами ставил. Следил. Они и докумекали, что можно втихую помутузиться, чтоб я не знал.
Только не вышло.
– Пускай себе, тоже польза.
– А если кто кого порежет?
– Чем? – Васин достал из кармана самодельный нож и похвастал: – Пятый уже. Никак не угомонятся.
Глеб взял нож, бывший когда-то вилкой. Зубцы замотали плотным кожаным шнуром, а черенок заточили, пусть и плохо, но порезать кого при желании можно.
– А если есть еще?
Васин помотал башкой:
– Я ж не совсем дурной, приглядываю. Только вы шумный… вы того… идите, а то ж оно… почуют, после новое место искать станут. Намаешься.
Глеб сунул нож в карман.
– И того… в городе оно как-то неспокойно. Воевать будем?
– Надеюсь, нет.
– Я обрез принесу. И так, по малости… а то ж оно как-то с обрезом поспокойней, нежели без него.
С этим Глеб готов был согласиться. Вот только…
– И стрелять будешь?
Васин пожал могучими плечами:
– Так оно-то… если полезут, то и буду. А коль мозгов хватит не лезть, то и не буду. – Он отступил в тень, и фигура его словно размылась, готовая с этой тенью сродниться. – Шли б вы, барин, делом занялись. А туточки я пригляжу. Пускай валяют друг дружку, оно все полезней, чем втихую пакостить.
Этот гость прогуливался по улочке, привлекая взгляды и без того чрезмерно любопытных соседей. Он отходил от ворот, останавливался на углу, вперив взгляд в темное здание напротив, затем вздрагивал, будто очнувшись ото сна, и разворачивался на каблуках. Ровным чеканным шагом он добирался до противоположного угла. И вновь замирал.
– Чем могу помочь? – поинтересовался Глеб.
За гостем он наблюдал уж минут десять и точно знал, что присутствие его не осталось незамеченным. Владислав Даниловский обладал отличным чутьем. А еще поганым характером и нелюбовью к поездкам.
Стало быть, получил телеграмму. Поверил?
– Доброго дня, – Владислав приподнял фетровую шляпу, и полы серого плаща его, слишком теплого для нынешней погоды, разошлись. – Несказанно рад встрече.
О характере своем он знал и боролся с ним, пытаясь обуздать, загоняя в тенета хороших манер.
– Могу ли я рассчитывать на приватную беседу по одному известному вам вопросу?
– Прошу, – Глеб открыл калитку. – Не думаю, что беседовать стоит на улице.
Высокий. Темноволосый и бледнокожий. Тяготеющий к одеждам строгим, едва ли не траурного кроя, Даниловский являл собой тот идеальный портрет мастера Смерти, который одновременно и пугал людей несведущих, и внушал уважение.
А на то письмо, которое Глеб отправил еще зимой, Даниловский не соизволил ответить, впрочем, как и на приглашение. Школа ему была неинтересна.
Не только ему.
– Надеюсь, вы понимаете, что за достоверность информации я не поручусь? – тихо поинтересовался Глеб.
Даниловский же, слегка замедлив шаг, кивнул. Вот движения его отличались некоторой резкостью. И в том вновь же виделось проявление нервной его натуры.
– В данном случае я полагаю целесообразным проведение проверки, – он приподнял кофр. – Также до меня дошла некоторая информация о нестабильности настроения местного населения. Ввиду выросшего уровня агрессии, полагаю, что оптимальным решением будет переезд.
– Нет.
Даниловский слегка нахмурился. Но тотчас кивнул, признавая за Глебом право решать.
– В таком случае я предлагаю вам добавить в контур некоторые плетения. Семейные. Вы не будете возражать?
Настороженность.
Ожидание. Ему явно неуютно в чужом доме.
– Не буду.
– Отлично. – Даниловский поправил белоснежный воротничок. – Я должен поставить вас в известность, что изначально сама ваша идея показалась мне несколько…
– Безумной?
– Не без того. – Владислав протянул было руку к двери, но, вспомнив, что в этом доме он лишь гость, отступил. – Однако при здравом размышлении я осознал, что, вероятно, в ней имеется рациональное зерно. Вы знаете, что напряженность поля в сублокациях за последние пять лет выросла в несколько раз? И уровень ее настолько высок, что это нельзя объяснить естественными колебаниями.
– Боюсь… теория поля – это не совсем мое.
Кивок был слегка снисходительным.
Даниловский снял шляпу, положил на столик у двери, сделав вид, что не замечает тонкого слоя пыли, этот столик покрывающей. Следом отправились перчатки. И, тронув перстень, Даниловский произнес:
– Я подготовил доклад его величеству. И я готов.
– К чему?
– Помогать вам во всем… этом, – он обвел рукой полупустой холл. – В своем докладе я, как мне кажется, сумел обосновать наличие прямой взаимосвязи между числом одаренных, активно использующих свой дар, и уровнем остаточной энергии.
Он осматривался с любопытством, и по выражению лица сложно было понять, нравится ли ему увиденное.
– Ремонт нужен, – сказал Даниловский, ковырнув поблекшую виньетку.
– Нужен, – согласился Глеб. – И не только ремонт. Но… наверх.
Собственный кабинет показался тесным.
И донельзя захламленным, впрочем, Даниловский, осмотревшись, просто скинул на пол папки и устроился в кресле.
– Когда вы написали впервые… скажем так, меня задели слова о вымирании. Я, как вы знаете, далек от людей. – Он потер перстень пальцем. – Специфика моего характера такова, что мне сложно ужиться и с обыкновенными людьми, не говоря уже о тех, кто подобен мне. И добровольная изоляция в данном случае отличный выход, особенно когда она способствует изысканиям. Последние годы я изучал колебания энергетического поля.
Папки Глеб подобрал и отправил в шкаф.
– Мне было интересно разобраться в причинах возникновения аномалий. Мутации живого в неживое и неживого в немертвое. Эту тему начал исследовать еще мой дед, но они с отцом не пережили войны. Я же был слишком мал, чтобы участвовать в ней.
К счастью. Определенно к счастью.
– И вот, сопоставляя данные, я пришел к выводу, что количество аномалий напрямую зависит от общей напряженности поля. Дед выявил некоторые критические точки, на которых и проводил замеры. Я повторил его работу. Данные отличались. Они весьма существенно отличались.
Белые пальцы Даниловского пребывали в постоянном движении. Они шевелились, касались один другого, чтобы тут же отступить и вновь потянуться. Он, застывший в кресле, словно прял невидимую нить.
– До войны прорывы были редкостью, а стихийная нежить если и появлялась, то мелкая и большей частью нежизнеспособная. Сейчас же… за прошлый год случилось три самопроизвольных поднятия кладбищ. Заметьте, не отдельных особей, а именно кладбищ, причем, судя по докладам, среди исходного материала встречался и такой, который разменял не одну сотню лет.
Кости?
Да чтобы поднять кости без предварительной подготовки, нужна не просто энергия, нужна демонова прорва энергии.
– Именно, – Даниловский кивнул. – Меня тоже заинтересовал этот феномен. В последнем случае удалось присутствовать лично, и могу сказать, что имело место не только поднятие, но и частичная трансформация в иную форму. Полагаю, если бы не прорыв, через пару-тройку лет вышла бы личинка костного червя.
Глеба передернуло.
Еще та тварь. Ему случилось встретить такого на границе, древний, обосновавшийся в кургане, пусть и ослабевший от бескормицы, он представлял собой чудовище, слепленное из остатков костей. Ребра, бедренные и локтевые, мелкие позвонки, усеявшие бугорками то подобие шкуры, которое прикрывало костяной остов. И бугры черепов, усеявшие голову. Уродливой чешуей ее покрывали зубы мертвецов.
– Я читал, что вам довелось встречаться.
– Тогда мне повезло.
По утреннему времени червь был медлителен, да и давно уже успел выжрать всю энергию в кургане и окрест, не решаясь удалиться от обиталища.
– Но все равно… – Глеб дернул плечом, которое привычно заныло. – Пришлось… нелегко.
Тварь сожрала троих.
Подготовленных. Увешанных амулетами, которые он, глупый мальчишка, полагал едва ли не универсальной защитой, если не совершенной, то всяко близко. А тварь и не заметила. И Глеб помнил и свой ужас, парализующий, лишающий разума. И беспомощность. Хлопки выстрелов. Крик человека, которого насадило на тонкие ребра…
В тот раз Глеб додумался использовать огонь, хотя и горели кости плохо. К счастью, тварь оказалась слишком тупа, чтобы увидеть в пламени опасность.
– И прошу заметить, речь идет не о стихийном захоронении, а о вполне себе благополучном кладбище, небольшом, сельском, которому не повезло расположиться рядом с аномалией. После я выяснил, что неподалеку произошло сражение. Надо полагать, оно и послужило источником энергии. Но речь не о том. Если взять войну, то сражений было бессчетное множество, не говоря уже об обыкновенных стычках. И далеко не всегда места пролития крови зачищались должным образом.
В руках Даниловского появились четки. Бусины скользили, сталкиваясь друг с другом, и звук получался резкий, хлесткий.
– Прошу прощения. Успокаивает. Я… несколько отвык от бесед. Вы не могли бы не смотреть на меня?
Глеб перевел взгляд на папки, хотя и чувствовал себя при том на редкость глупо.
– Да, так определенно лучше. Войны случались и прежде, если не столь глобальные, то всяко имели место пограничные конфликты, восстания и иже с ними. То есть кровь лилась, случались и выбросы энергии. Однако та не имела обыкновения скапливаться, поскольку в мире присутствовало достаточное количество людей, ее потребляющих и таким образом нивелирующих негативное воздействие на мир всех тех насильственных смертей, которые в нем происходили.
Бусины замерли, а Даниловский поднялся:
– Ваше письмо, скажем так, заставило меня думать в другом направлении. Порой случается, что работа увлекает настолько, что некоторые вполне очевидные и логичные аспекты просто не воспринимаются. Так и я изначально не учитывал человеческого фактора. Да…
Он замолчал.
И остановился у шкафа. Провел пальцем по пыльной полке и, поморщившись, вытер ее белоснежным платком.
– Прислугу нанимать не пробовали?
– Пробовали. Не получилось. Разве что кухарку…
– Мои люди прибудут спустя неделю. Они надежны. Служат нашему роду не первое столетие, а потому привыкли к некоторым нашим, скажем так, особенностям. Детей, как я понял, пока восемь?
– Девять.
– Отлично, – Даниловский кивнул каким-то собственным мыслям. – Вы думали над программой? Впрочем, я читал проект, но полагаю, что вы слишком спешите. Вы хотите сделать из них полноценных мастеров, но в условиях обычной школы это преждевременно. Я предложил бы уделить большее внимание основам, а также вопросам индивидуального контроля, который, поверьте, во многом значительно облегчает жизнь.
Платок прошелся по полке, коснулся и папок.
– Думаю, это можно обсудить…
– Также надо решить вопрос с увеличением количества учеников. И реорганизацией этого места, если вы действительно собираетесь устроить школу здесь.
Он нервно скомкал платок. И застыл.
Дернулась губа. Приподнялась бровь. Лицо исказила уродливая гримаса, впрочем, Даниловский довольно быстро справился с собой.
– Что же касается рисунка, то это действительно мой герб. И да, у меня имеется дурная привычка обращаться к женщинам определенной профессии, что происходит исключительно из-за моих личных особенностей.
Ему и вправду было тяжело говорить.
Глеб видел, что практически каждое слово Даниловский вымучивает.
– Будучи моложе, я полагал, что сумею совладать с собой, но нормальных женщин я пугаю. Я не хочу никого пугать. И еще мне сложно с ними разговаривать. Я не всегда понимаю, чего от меня ждут. И это разочаровывает. Их. Женщины… с ними сложно.
– Соглашусь. – Почему-то Глеб не удержался от улыбки.
Сложно. И просто.
И в то же время никак не возможно, чтобы вовсе без женщин. Без одной весьма конкретной женщины, которая слишком хороша, чтобы быть правдой.
– Именно. С теми, кто работает, проще. Они получают плату. Я щедр. Я стараюсь выбирать тех, которые чище. И плачу за то, чтобы принимали лишь меня. В то же время я весьма много путешествую, что связано с работой. Поэтому я не исключаю, что ситуация, описанная вами, возможна. Однако, прежде чем делать выводы, я хочу убедиться…
– Само собой.
– Лучше всего, если я познакомлюсь с учениками. Со всеми учениками.
Он замер перед стеклянной дверцей, вперившись взглядом в свое отражение.
– Как думаете, я им понравлюсь?