Утро следующего дня началось с подарка. Я, пораженная, заподозрила было, что мы все (или не все) прошли вчера первый этап отбора. Никто никого не проклял, пчелу не подослал – молодцы леди, выдержка, наблюдательность и какое-никакое количество здравого смысла есть.
Вот только для ювелирного украшения коробка была великовата.
– Может, это мельничный жернов? – предположила Тина. – Вроде как вы выбыли, пора в пруд.
– Вниз головой, – дополнил Марон.
– Жернов больше, – отмахнулась я и потянула за кончик рыже-коричневого банта.
Гамильтон, лежавший на кресле, встрепенулся и в один прыжок оказался рядом. Ведь внутри, на серебряном подносе, покоилась внушительнейшая горка тарталеток с лососевым паштетом!
– Это явно мне, – облизнулся пес, – лосось высшей пробы!
Нос у пса ходил ходуном, а потому я просто левитировала ему коробку и отошла в сторону. Нет, мой компаньон добр где-то в глубине души. И даже щедр, если это касается золотых монет: он, как и все жители его мира, не очень хорошо понимает ценность драгоценного металла. Но еда… Я бы никогда не заставила его выбирать – я или тарталетки с паштетом! Это при том, что однажды он рискнул ради меня жизнью.
– А если отравлено? – предположила я, глядя, как компаньон уничтожает то, чего ему могло бы хватить на пару дней.
– Переварю. – Он облизнулся и, вспомнив о манерах, с болью в голосе спросил: – Хочешь?
А после, отрывая от сердца, левитировал мне в руки тарталетку. Маленькую, чуть перепеченную. Такую, как будто ее готовил ученик повара, а не он сам.
– Это вам на всех. Вы люди, вам много еды не требуется. – И Гамильтон, нервно дернув шкурой, поспешно отвернулся, возвращая свое внимание оставшимся вкусняшкам.
Мы с ребятами переглянулись и принялись делить эту несчастную тарталетку. И нет, на самом деле мы не хотели, но… Для Гамильтона этот поступок подвиг, а подвиги надо поощрять.
Поэтому тарталетка была поделена на четыре части – чтобы ему тоже досталась крошечка.
– Изысканно, – отметила Тина.
– Отменный вкус, – одобрил Марон.
– Рыба, – уверенно произнесла я и добавила: – Удивительно приемлемо для рыбы.
– Точно, ты же не любишь рыбу, – горестно вздохнул пес и понюхал коробку: вдруг там что-то еще есть?
Но в коробке была лишь небольшая записка.
Летящим почерком Правитель желал нам всяческих благ и надеялся, что этот набор украсит нашу неделю. На коробке, оказывается, были кулинарные чары.
– Наивный человек, – хмыкнула я. – Где он видел собаку, способную растягивать вкусняхи на неделю?
– Не сравнивай, ик, меня с местными вырожденцами, – недовольно проворчал Гамильтон и ушел в спальню.
По мере передвижения он увеличивался и увеличивался в размерах, так что жалобный скрип кровати услышали все.
– Надо как-то заказать свежее белье, – вздохнула я.
– И чего это мы такие брезгливые? – поразилась Тина. – Как на практике лягушек на костре жарить и сокурсников угощать – так ты первая была.
– Так я же угощала, – фыркнула я, вспоминая то маленькое приключеньице. – Да нет, просто шерстинки колкие и прямо в кожу впиваются. Он ведь и правда воин, и шерсть соответствующая.
Друзья только переглянулись. На слово они мне не верили, а Гамильтон был слишком ленив, чтобы что-то кому-то доказывать. Но я-то точно знаю, что мой компаньон – превосходный боец. В своем, правда, неповторимом стиле. Тут уж приходится смиряться и брать что есть.
К слову о лени – не прошло и двух минут, как из спальни донесся раскатистый храп.
– Вот просто представьте, – хихикнула Тина, – что вместо артефактов-подглядок, комната была бы оснащена ушками-подслушками.
Храп на мгновение стих, мы переглянулись и захохотали в голос, когда мой компаньон после краткой тишины выдал особо пронзительную руладу!
– Меня не оставляет ощущение некоей подвешенности. – Я выразительно потерла шею. – Правитель здесь, а мы сидим, в носу ковыряем. Дальше-то что?
– Ну, не все здесь в носу ковыряют, – Марон взмахнул тонкой пилкой для ногтей, – кто-то другое место гигиенит.
Быть ему битым подушками, но дверь распахнулась без единого стука, и в проеме появилась сестра Мирта.
– Вас, кажется, подглядывать поставили, – недоуменно произнесла я и бросила маленькую, но увесистую думочку на ковер.
– Не очень-то вас и жалуют, – будто не слыша моих слов, произнесла Божья Сестра. – Гостиная, спальня…
– Хр-р-хр уау, – протяжно отозвался сладко спящий Гамильтон.
– И две комнаты для сопровождающих, – продолжила запнувшаяся на мгновение сестра. – Как вы живете в таких условиях?
– Прекрасно живу, – я пожала плечами, – или вы ждете, что дочь барона и дочь герцога поселят в одинаковые комнаты?
– Но ведь на Отборе все равны? – Она прищурилась, я разозлилась:
– Это очень, очень дешевая провокация. Дверь – там.
– Вы не хотите доказать всем, что можете быть чем-то большим, чем просто…
Она развела руками, показывая, что ее словарный запас нищ и невыразителен.
– Странные, немного жестокие люди, – это я говорила о миледи проректоре и ректоре, – резонно заметили, что мне не нужно позориться. Достаточно быть собой.
– То есть вы по жизни посмеш…
Она икнула, глядя на острие клинка, что сейчас холодило кончик ее носа.
– Хотите, я срежу вам нос и вы сможете убрать его в кошель. Убрать и никогда не доставать, чтобы не возникало искушения сунуть его куда не следует, – процедила я.
– Значит, сотрудничать вы не хотите. – Она подозрительно быстро взяла себя в руки и, отступив на шаг, криво улыбнулась. – Хорошо.
Круто развернувшись, она направилась было к выходу, и я, честно говоря, предвкушала зрелище: Тине лучше всех удавалось сдвигать реальную дверь и рисовать на ее месте иллюзию…
– Посмешище, – процедила сестра Мирта и взмахом руки вернула все как было.
– Зачем тебе все это? – крикнула я ей в спину.
Но в ответ получила только скупой непристойный жест. Что было очень некрасиво со стороны той, кого величают Божьей Сестрой! Впрочем, некоторые представители нашего пантеона еще и не то своей пастве показывают… Но нас, просвещенных и приличных, это не касается. За экзотикой – на остров Цветов.
– Знаешь, мне кажется, мы ее еще вспомним, – задумчиво произнес Марон и спрятал пилку куда-то в рукав.
– Я в любом случае не могу дать ей то, что она хочет.
– Ты леди, – пожала плечами Тина, – могла бы присоединиться к этой гонке.
– Я леди, – согласилась я и безжалостно уточнила: – Окраинная. Могу сварить походный кулеш и выбрать червей из проклятой раны. Могу обустроить лагерь и стреножить лошадей. Или выхватить отцовский клинок и повести отряд в бой. Но… Вот это вот все – не мое. У всех свое место, знаешь ли.
– Тебе предложили развлечься, а ты мысленно отбор выиграла, – проворчала Тина.
– Потому что нет смысла вступать в борьбу, одновременно настраивая себя на проигрыш, – наставительно произнесла я.
– За нами скоро придут, – встрепенулся вдруг Марон.
А мы с Тиной недоуменно на него посмотрели и потребовали подробностей. Поскольку уж в чем-чем, а в предсказаниях наш друг не силен от слова совсем. Даже я лучше на чаинках гадаю!
– Прислушайтесь, – фыркнул друг.
В коридоре действительно что-то происходило. И, судя по накалу страстей, либо обыск на предмет непристойных картинок (было такое у нас в Академии), либо ценные указания раздают!
И раз никто не кричит и не плачет, расставаясь с самым дорогим, значит, все-таки второе.
Мы, все трое, увеличили софу и сели рядком, не сводя глаз с двери.
– Как думаете, хоть кто-нибудь в этом дворце умеет стучать в дверь? – с интересом спросила я.
– Мы это узнаем, – улыбнулась Тина, – через три, два…
Дверь распахнулась, и в комнату вошла драконья жрица.
– Один, – досчитала подруга. – Никто не умеет, что весьма печально.
– Хр-р-р-р-р! Уар-ра, – согласился с ней Гамильтон.
– Вы привели мужчину? – оторопела леди Илзерран и поспешно прикрыла дверь, чтобы никто больше не услышал моего компаньона.
– Я здесь с самого начала, – обиделся Марон.
– Она про Гамильтона, – пояснила ему Тина.
– Такая маленькая собака издает столько шума? – поразилась жрица.
Уточнять, что мой пес не потерял связь со своим миром и может куда больше, чем иные компаньоны, я не стала. Лишняя информация, абсолютно лишняя.
– Завтра на рассвете вас ждет Испытание Невинности.
Леди Илзерран честно пыталась быть пафосной, но повторенная в дцатый раз фраза явно набила ей оскомину.
– А если простыми словами? – спросила я.
– Выйдете наружу босая и в белом платье, без украшений и с распущенными волосами. – Драконья жрица чуть улыбнулась. – Там в присутствии Правителя и его семьи вы будете проверены на соответствие высокому званию…
– Всей семьей проверять будут? – заржал Марон и тут же зажал себе рот руками, чтобы через секунду спросить, не родственница ли леди Илзерран нашей миледи проректору.
– Она моя племянница, – любезно пояснила драконья жрица. – Проверять будет жрец, магией.
– А нас будут делить на кучки? – с интересом спросила я. – Как, знаете, крупу. Поедена жучками и не…
Ох, а у этой леди проклятья куда искристей!
– Результат объявят приватно, – процедила леди и покачала головой. – Вы невыносимы, леди Фоули-Штоттен, вся в своего безумного отца!
С этими словами она резко повернулась и вышла, захлопнув за собой дверь.
– Она знала твоего отца? – ахнула Тина.
А я только плечами пожала:
– Много кто знал барона Фоули-Штоттен. Отец приезжал в столицу редко, гораздо чаще он прямо писал, что у него есть более важные дела, нежели бесполезное и бессмысленное обсуждение бесполезных и бессмысленных вещей. Он не был в опале, но и обласкан вниманием тоже не был.
– Воин, – из комнаты выполз Гамильтон, – его знали и в нашем мире.
– У него был компаньон пес? – удивился Марон. – Обычно у детей и родителей разные компаньоны.
Мы с Гамильтоном одинаково фыркнули:
– Это если дети и родители враждуют или соревнуются друг с другом. Я росла и видела леди Ауэтари. Она во многом была мне большей матерью, нежели жена барона Фоули-Штоттен.
– А ты не можешь ее навестить? – тихо спросила Тина.
А я… Я могла только промычать, что, мол, вот собираюсь, да все никак, и вообще…
И только в этот момент до Тины дошло, что за нами наблюдают.
– Прости, – она состроила виноватое лицо, – я, как бы так сказать, не хотела давить на больное.
– Ничего, – покивала я, показывая, что все понимаю.
Но вообще, стоит озаботиться каким-то укромным уголком, где мы сможем поговорить. Право слово, ну не в туалет же набиваться!
Хотя… Он довольно просторный.
– А душевая тоже ведь не покрыта следящими чарами? – У Марона мысли шли в том же направлении, что и у меня.
– Проверю, – зевнул Гамильтон и честно добавил: – Если влезу.
И мы, помня о его чувствительной натуре, тут же уверили пса, что даже если он не влезет, это будет не его вина.
– А все потому, что кто-то слишком много ест, – одними губами сказала я.
Он, увеличившийся в размерах, так и не смог вернуться к удобному облику. И сейчас по покоям скакал пёсель размером с пони, что было не очень удобно.
– Там подслушивают, – шумно вздохнул вернувшийся Гамильтон и звучно плюхнулся на ковер, – почеши пузико, что-то мне не по себе.
Тему собачьего туалета мы, как правило, обходили. Но сейчас я все же решилась тонко намекнуть:
– Быть может, паштет хочет наружу?
– Рано, – буркнул смутившийся пес.
Но уже через пару минут его живот издал многозначительное «уру-ру», и Гамильтон с воплем: «Пора!» – сиганул в закрытое окно.
– А ведь миледи проректор, как всегда, права. – Я подошла к окну и полюбовалась на ошеломленные лица прогуливавшихся по парку невест. – Мне просто нужно быть собой.
– Чтобы быть хуже всех? – поддела меня Тина.
– Нет, – я легко улыбнулась, – чтобы получить стартовый капитал и открыть свою артефакторную лавочку.
– Ты же хотела купить домик на Окраине?
– И сейчас хочу. Леди Фоули-Штоттен я из замка выгнать не смогу, но и с ней жить пока не хочу. Значит, поживу где-нибудь и как-нибудь. И лавочку там же открою – буду чаровать возвращательные порталы для наших бойцов.
Помахав рукой невестам, я присела на корточки и стала собирать осколки.
– Твой, да-а. – Марон поспешно сделал вид, что зевает.
И ему на помощь пришла Тина:
– Ты так мастерски левитировала коробку с тарталетками, мне понравилось.
После этого она сделала многозначительную паузу. А я так же многозначительно постучала пальцем по запястью, намекая на браслет, из которого черпаю запасенную магию, когда моя засыпает.
Хотя сейчас мой дар уже активен, я не тороплюсь колдовать на полную. Хотя, конечно, вчера…
– Мать моя собака, – выдохнула я, вспоминая леди Ауэтари, которая никогда ничего не забывала.
– Ты чего? – Марон присел рядом и тоже начал собирать редкие осколки. – Основная масса стекла ушла в траву, будем там собирать?
– Нет. – Я покачала головой и встала, выронив уже собранное стекло. – Мне, может, ничего уже не понадобится.
– Ты чего? – Тина нахмурилась. – Все хорошо же. Или ты внезапно вспомнила, что когда-то сделала что-то, что не даст тебе пройти Испытание невинности?
Я, признаться, не сразу поняла, что именно она завуалировала, а после только фыркнула:
– Хуже. Я вспомнила, что леди Илзерран приказала мне навестить ее.
– Да? – удивилась Тина. – Не заметила.
– Не сегодня, – я криво улыбнулась, – вчера.
– Ой, – Марон потер шею, – я опоздал на лекцию к миледи проректору, и у меня неделю чирьи с задницы не проходили. А они ведь родственницы.
Я мрачно посмотрела на него и, нахмурившись, произнесла похоронным тоном:
– Знаешь, ты не успокоил меня.
– Она вряд ли сильно проклянет крылатую невесту, – поспешила вставить Тина. – Хотя тебя может, ты же не совсем для отбора.
– Спасибо, дорогие друзья, – саркастично произнесла я и хотела добавить еще несколько добрых слов, но тут в окно впрыгнул Гамильтон.
Пес был чем-то недоволен и ворчал под нос что-то про грубиянов в соломенных шляпах. И про то, что нет такого сорта роз, которые не требовали бы удобрений.
Поняв, что дело, возможно, слегка попахивает как собакой, так и проблемами, я предпочла не расслышать. В конце концов, если садовник все же придет ругаться, всегда можно послать его к устроителям отбора!
– Ты иди ищи леди Илзерран, а мы пока окно восстановим, – жизнерадостно улыбнулась Тина.
– Правильно, – поддакнул Марон, – встреть бурю грудью!
Показав друзьям язык, я подмигнула Гамильтону и спросила, не поможет ли он мне найти леди Илзерран.
– Я – нет, но мой племяш – да, – зевнул пес и топнул передней левой лапой.
По ковру побежали полупрозрачные колдовские круги, и перед нами появился очаровательный длинноухий малыш! Он был весь такой мягкий, теплый, складочный, что я, не выдержав, рухнула на колени и принялась его наглаживать и начесывать.
Пока не услышала, что недовольно-ревнивое сопение Гамильтона переходит в тихий рык. Тут и малыш со спинки перевернулся на пузо, и я убрала руки.
– Найди драконью жрицу, – сумрачно произнес Гамильтон и тоже лег. – А пока он ищет, я хочу столько же почесушек, сколько получил он.
Помолчав, мой компаньон добавил:
– Нет, вдвое больше. Чесать шею и грудь, немного за ухом и вот тут, да-да, под челюстью.
Ревнивца чесали в шесть рук: Тина и Марон тоже присоединились. На самом деле Гамильтон редко позволял себя именно тискать. Он ведь воин, боец, ему не пристало «увлекаться щенячьими забавами».
Малыш, взглянув на нас грустными карими глазами, только вздохнул и превратился в туманную дымку, которая втянулась в щель под дверью.
– Милтону всего двадцать зим. – Ууставший от почесушек Гамильтон съежился до своего обычного размера и встал, брезгливо подергивая шкурой. – Но уже сейчас он один из лучших в поиске. Его нюх – это нечто невообразимое.
В голосе моего компаньона было столько тоски, что я не нашлась что ответить. А Гамильтон меж тем запрыгнул в кресло и вытащил свою трубку. По комнате поплыл сладковатый табачный запах.
Едва пес успел докурить свою трубку, как вернулся Милтон и тут же оглушительно чихнул.
– Я готов сопровождать леди Фоули-Штоттен. – Рыжик уже успел насмотреться на людскую моду, и сейчас он создал на себе презабавнейший голубой кафтанчик.
– Мне страшно, – честно сказала я и решительно шагнула к выходу, – а значит, будет интересно!
– Истинно так, – зевнул Гамильтон и свернулся клубком. – Я – спать.
Показав язык своему гладкошерстному поганцу, я подмигнула друзьям и, придав себе бодрый вид, решительно вышла из гостиной.
Милтон, забавно переваливаясь и подметая ушами пол, устремился вперед. Было видно, что наш мир ему непривычен, но он мужественно превозмогает невзгоды.
Я же, зацепившись взглядом за кружево на его кафтанчике, невольно вспомнила день, когда мы с Гамильтоном стали компаньонами. У него было несколько условий, и одно из них – не спрашивать о его прошлом.
В нашу первую встречу Гамильтон создал для себя чрезмерно старомодную одежду. Такую, словно последний раз он был у нас около трех сотен лет назад.
Но он не догадался запретить спрашивать у его многочисленных племянников и племянниц. И теперь мне страшно хотелось схватить Милтона, затащить в ближайшую кладовку и спрашивать-спрашивать-спрашивать!
Вот только душевное равновесие и спокойствие Гамильтона в очередной раз победили. Хотя все равно страшно интересно, как в нем умещаются две диаметрально противоположные ипостаси. Увалень-сибарит и тот, кто способен за считаные секунды ускоряться в пятнадцать-двадцать раз!
Гамильтон подчеркивал, что он воевал, и то, что он не делился подробностями, для меня лишнее подтверждение его честности.
«Наверное, потеря нюха сильно ударила по нему», – промелькнуло у меня в голове.
Правда, эта мысль была вытеснена целым роем нецензурных ассоциаций: Милтон резко остановился, и я едва не наступила ему на ухо.
Он же, приняв пролетевшую мимо угрозу весьма философски, сел и, посмотрев мне в глаза, неожиданно выдал:
– Леди Арзинойская сожалеет, что ее лучший воин стал служить человеку. Дядя не послушает меня, но я бы хотел, чтобы вы его предупредили о ее недовольстве.
– Леди Арзинойская? – переспросила я.
– Старшая су… – пёсель осекся и неуверенно спросил: – Самка? Да, пожалуй, так. Она отправила дядю в запас после того пожарища.
– Пожарища? – кажется, судьба моя сегодня переспрашивать.
– Ой, – Милтон умудрился прикрыть пасть ушами, – дядя герой, но он запрещает об этом лаять! В общем, она думала, что он вернется, смирившись с некоторыми изменениями в… м-м-м, работе. А дядя ушел к людям. Потом вернулся и закрылся в своих владениях, не выходя даже на Большую Охоту. А потом он опять ушел, и теперь, если он вернется домой, его могут вызвать на бой. Ходят слухи, что леди Арзинойская обещала награду тому, кто срежет с дяди уши. Это очень большой позор для пса.