года
А у нас сегодня праздник – воду дали4. Еще бы денежное довольствие подняли – было бы вообще отлично…
Но все равно, постоять под душем, да еще когда такая вода горячая – это настоящее наслаждение…
Ценить простые радости жизни я научился еще в Афганистане. В составе отряда специального назначения МВД СССР – «Кобальт». В отличие от спецназа КГБ и армии, про нас почти никто ничего не знал, хотя нас было шестьсот человек. Часть находилась в Кабуле, часть – по провинциям и уездам. Учили, консультировали местный Царандой и ХАД5 – хотя большинство афганских ментов училось у нас же, в СССР, хорошо говорили по-русски. Кстати, в отличие от армейских, у «наших» афганцев почти никогда не было случаев измены, перехода на сторону врага. В армии это было сплошь и рядом, некоторые армейские части бунтовали по несколько раз. Их не расстреливали, поскольку других солдат все равно не было.
Разрешите представиться – Дедков Александр Владимирович, специальное звание – подполковник милиции, что для тридцати шести – весьма неплохо. Последнее место работы – легендарная Петровка-38, Московский уголовный розыск. Боремся с бандитизмом – это шестой отдел называется. Шестое управление МВД СССР – пробил легендарный генерал Гуров после того, как власть наша признала, что в вопросах борьбы с преступностью у нас – полный швах. Перестройка породила класс людей с большими деньгами, кооператоров, посредников. Практически легализовалась торговля валютой, несмотря на то, что соответствующую статью из Особенной части никто не изымал6. А раз так – появились преступники, желающие это отнять. Начиная от воров в законе, и заканчивая казанскими отморозками – тяпляповцами и прочими7. Ну и просто – накачанные пацаны из подвалов с портретами ВанДамма и Шварца, которым в этой жизни никто ничего просто так не давал, и кто настроен взять всё силой – всё, что пожелают. Как там…
Завтрашний день…
Будет потом!
И все что нам нужно.
Нам нужно сейчас8!
Вот они и берут – сейчас. Только в этом году по Москве и Московской области больше пятидесяти криминальных трупов с огнестрелами, связанных с разборками за незаконный контроль над колхозными рынками, таксистами, гостиницами, проститутками, ларьками, каталами. Схема простая – приходят двое-трое амбалов и говорят: мы – твоя крыша, мы от такого-то, будешь платить столько-то. Откажешься – подожгут машину, изобьют, вывезут в лес, могут пытать. Убивать коммерсов чаще всего не убивают – если убить коммерса, кто тогда будет платить? Убивают друг друга. Если ты уже кому-то платишь, говоришь: у меня уже есть крыша, даешь номер телефона. После чего две «крыши» в лице из главарей либо договариваются, кто будет получать конкретно с этого коммерса, либо начинается разборка. Забивается стрелка – то есть назначается место и время, к этому месту в нужное время собирается весь наличный состав обеих группировок. Дальше – либо у кого-то не выдерживают нервы, и он бросается бежать, либо начинают мочить. Раньше дрались, дрались жестоко, потому особую роль в криминальном мире играли опытные рукопашники, боксеры, каратисты, самбисты, победители соревнований. Сейчас всё чаще стреляют. На руках всё больше автоматов: с горячих точек, с Прибалтики, с армейских складов – видано ли дело, выводим целую армию из Германии – там не автоматы, там танки продают. Валом пошли помповые ружья – американского, европейского производства; они продаются официально, и с ними меньше проблем со снабжением боеприпасами – подходят от обычной двухстволки. Дошло до того, что помповиками Моссберг вооружился… МУР! Как на кассетах в фильмах про полицию. Привезли американцы партию, что-то вроде помощи. Купил себе Моссберг и я – уже по лицензии от охотобщества9. Мало ли…
Живу я один. Многие менты – так и не заводят семьи, а кто завел – до семидесяти процентов браков заканчиваются разводами. Статистика эта секретная, хотя… чего тут секретного. После Афгана дали комнату в новом доме в Химках, однокомнатную – хорошо, что успел получить по специальной, афганской очереди – сейчас, хрен что получишь. Ну и от отца остался старый Жигуль, Ваз-2106 шоколадного цвета. Вот, собственно и все. Но даже за этот Жигуль на меня посматривают косо – обрастание имуществом это называется. Хотя времена Федорчука давно прошли – при желании10, припишут и это.
Все. Покайфовал и будет. На работу.
Одежда – лежит, собранная еще с вечера, тяжелый Стечкин – в кобуре, сам Гуров для нас их пробивал вместо Макаровых. Понятное дело – по ночам в Москве уже из автоматов стреляют. Кстати, сколько же времени я не ночевал дома до сего дня? Четыре дня? Пять?
Топчан в дежурке – для нас это еще роскошь…
Выхожу, и только прилаживаю маленький кусочек бумаги в дверь – телефонный звонок, длинный, настойчивый.
А это еще что…
– Да.
Никто из нас – никогда не представляется, потом поймете почему.
– Добрый день. Вам следует подъехать в основное здание.
– Тридцать три.
Тридцать три – это «понял». У нас – свой язык.
После возвращения из Афганистана – меня лично принял Пуго11. Он же выделял квартиру – надо сказать, отличный был мужик, хотя и знал я его мало. Добрый. Спросил, где я хочу работать. Я ответил – на войне.
Следом – была оперативная группа по Нагорному Карабаху, ранение – и предложение от легендарного генерала Александра Гурова перейти в шестое управление. В нем я работаю и доселе, хотя звонок не оттуда – с Житной 1612.
И ехать туда мне совсем не хочется. Да видимо, не уйдет это от меня…
На улицах Москвы – машин почти нет, рано еще. Старые, рогатые троллейбусы – уныло плетутся вдоль тротуаров. Сыро, лето совсем не чувствуется…
И палатки. Палатки, палатки, палатки…
С тех пор, как объявили свободу торговли, как спекуляция стала из уголовно наказуемого деяния деянием нормальным, и даже поощряемым – торговать бросились все. И всем. Кто-то продает вынесенное с завода, кто-то – выращенное на своем или колхозном поле. Последние – мешочники, каких не было со времен Гражданской войны – они сильно поднялись в эту несытую зиму. Тот, у кого на продажу есть еда – делал два, три конца. Потом, на них, конечно, насел рэкет. Вон, стоят, раскрылились. Приметы современного рекетира – кожаная турецкая куртка или джинсовка по жаре, цепура из золота (типа денег девать некуда), у некоторых – уже мобильные телефоны, но это скорее примета больших боссов. И тачка, у кого попроще девятка или Волга, а кто побогаче – тот покупает или владивостокскую Тойоту, или пригнанную из ФРГ доблестными воинами ГСВГ подержанную бэху – БМВ. Из Японии – все советские суда, да и не советские тоже – приходят по Владивосток заставленные иномарками по самую надстройку, чтобы больше влезло – их ставят «на попа». Потом их перегоняют в Центральную Россию… а по пути на Сибирском тракте – поджидают разбойники. Сколько могил безымянных вдоль дороги – не счесть. Ну а немецкий канал открылся после того, как всем солдатам и офицерам выводимой из Германии Западной группы войск разрешили бесплатно, беспошлинно ввезти для себя по одной иномарке. Вот и начали лихие люди ввозить – у кого связи в минобороны – договариваются, записывают на солдатиков, берут справки – и гонят. Есть тут и дикари – те, кто едет в Германию сам, покупает машину и гонит в Союз. Растаможить ведь можно не только по военному каналу, есть и афганский, есть и церковный каналы льготной растаможки13.
Вот и гонят. Для директоров заводов, для отцов спекуляции и обнала, для кооператоров, для братвы. Страна стремительно перерождается в буржуазном смысле – все то, чего мы так долго боялись. Все то, о чем мы так долго мечтали…
Правильно ли это? Я не знаю. Я мент, я имею дело с самыми темными сторонами человеческой натуры. На выборах – голосовал за Ельцина. Почему? А потому, что хватит, наверное, уже врать самим себе, кто мы есть и что из себя представляем. Угробили органы требованием девяностопроцентной раскрываемости – у не в пример лучше оснащенных полицейских ФРГ, США, Великобритании раскрываемость по квартирным кражам, например, процентов тридцать, сорок – никак не больше. А с нас требуют минимум девяносто! Ну и что в итоге – а в итоге массовое укрывательство заявлений от регистрации – не можем просто принять заявление от потерпевшего и все. И в конечном итоге это оборачивается обратной стороной – вора берут, он называет даты, имена, соучастников – а его не привлекают! Почему – а потому что укрыли заявление от регистрации и если привлечь по этим эпизодам, то заодно попадет и тем, кто укрыл. Раньше укрывали кражи, грабежи малозначительные – шапку сшибли. Теперь укрывают изнасилования, разбои – даже убийства. Как? А так – внаглую пишут «некриминальный труп» – и всё. Непрошибаемо.
И в жизни… если мы строим коммунизм, то х… ли так торговать то рьяно кинулись? А если кинулись – так может, признаем, что никакие мы не коммунисты, и никакой коммунизм мы не строим. Ельцин, по крайней мере, честно признал, бросил партбилет. Вышел из партии и я (принимали перед Афганистаном, всех чохом) – хватит уже вранья.
Но все-таки… не знаю, так ли это было надо делать? Ну, да, вожжи надо было ослаблять. Но потихоньку, а не совсем отпускать. А тут – совсем отпустили. Вот и творится – не пойми, что.
Да и я, если честно… вот как, например, это нормально, что я работаю в союзной структуре, а голосовал за Ельцина? Хотя сейчас сам черт разберет.
…
Машину удается оставить на Крымском валу, недалеко от министерства – ездят то сейчас мало, потому что бензина нет, а вот припарковаться негде, потому что все машины стоят. Здесь тоже торгуют. Как только я выхожу из своей Тойоты – цыганки подхватываются и оперативно сваливают, а цыганенок – наоборот бежит ко мне.
– Дядь, девочку будешь?
– Ша.
– Дядь, совсем молодые есть, чистые.
Пытаюсь прихватить – но цыганенок выворачивается
– Тьфу!
Кого только в Москве нет…
…
Куратор – на сей раз его помощник – ждет меня внизу, потому что пропуска на Житную у меня нет. Одухотворенное лицо то ли комсомольца, то ли мошенника на доверии. Строгий костюм фабрики «Большевик».
– Подполковник Дедков?
– Он самый
Помощник оглядывает меня с головы до ног. Понятно, что увиденное ему не нравится – джинсовый верх и джинсовый низ, цепура и гайка.
– Как вы… одеты?
– Нормально одет. В самый раз.
Помощник фыркает, не в силах выразить возмущение
– Шестой отдел, юноша, живет красиво.
– Вас вызывали… к министру!
– Переодеться времени не было. Вам же срочно.
Помощник снова пышет гневом как перекипающий на плите чайник.
– Я могу съездить домой и переодеться.
У помощника выкатываются глаза – заставлять ждать министра! На нас уже оглядываются. Здесь вообще – свой мир, свои законы, свои правила, не имеющие никакого отношения к реальной жизни – но карают за них строго. За неуставные ботинки – а уставные носить невозможно, не искалечив ноги – наказывают строже, чем за нераскрытое убийство.
– Идемте.
Помощник – проводит меня через проходную, заводит в комнату на первом этаже. Там – какие-то шкафы, пыльно.
– Выбирайте форму. Быстрее!
…
Форму мне с грехом пополам подобрали – а вот форменную обувь – нет, и я так и иду на прием к министру – в кроссовках. Ходить в кроссовках – привычка еще с Афганистана, и очень полезная, надо сказать, привычка. Многим там она жизнь спасла.
В приемной толпится народ… вообще интересно – чем меньше полномочий, тем больше посетителей. По новому Союзному договору – у союзных министерств и ведомств остаются лишь функции координации, обучения и так далее. Например, конкретно по милиции – в союзном ведении оставили все картотеки – было бы глупо их делить. Но с тех пор, как на республиканские министерства упала реальная ответственность по всем категориям дел – они начали дружно переваливать ее на Центр, особенно – по резонансным делам. Смех и грех прямо. Хотели независимости – так вот она! Нет. Независимость – в их понимании это не ответственность, это на площади базланить.
Помощник ведет меня какими-то окольными путями, открывает дверь, замаскированную под дверцу шкафа и…
– Товарищ министр внутренних дел, подполковник Дедков по вашему приказанию явился!
Новый министр – неплохой, в сущности человек. Даже очень. Родом из Свердловска, шел вверх по милицейской лестнице – не так как некоторые, у кого партийный стаж за выслугу лет засчитали и назначили начальством над тем, над чем они ни в зуб ногой. Но сейчас на министерском посту в любой союзной структуре нужен гений – учитывая все обстоятельства. А с этим у нас – как то не очень…
– Присаживайтесь.
В кабинете еще двое. Одного я знаю, другого нет.
– Где вы сейчас, подполковник?
– Шестой отдел, Москва, товарищ министр.
– Самый горячий участок…
Я ничего не отвечаю.
– И почему же у нас такой беспредел на улицах, подполковник? Коптевские, измайловские – я не говорю о солнцевских, и о казанской шпане.
Ответить можно по-разному. Я выбираю достаточно наглый вариант.
– Справимся, товарищ министр
– Справитесь? И когда же?
– А когда законы нормальные примут, товарищ министр. Половина того что они творят – не покрывается старым УК вообще никак – нам не за что их брать. Потерпевшие – у половины у самих все рыло в пуху, заявление написать не заставишь. Потому что следом придет ОБХСС и спросит – откуда дровишки. Но мы все равно их закроем, товарищ министр. Надо будет – шмеля зарядим14, но закроем.
Это уже окончательная наглость, еще год назад за это можно было вылететь из органов с волчьим билетом. Но сейчас и тогда – две очень разные вещи. Да и понимаю я – нужен я им зачем-то. И сильно нужен.
Министр криво усмехается, смотрит на Герасимова, моего можно сказать, крестного отца в органах. Это к нему я попал – желторотый птенец комсомольского призыва. Точнее – он сам меня выбрал, каким-то своим, нутряным ментовским чутьем. Понял, что в отличие от других таких же желторотых комсомольцев – я действительно хочу научиться ловить преступников.
Это я в самом начале так сказал. На что Алексей Алексеевич дал простой ответ: птичек ловят, юноша. А преступников – разыскивают и задерживают.
Я это помню.
– Дедков Афганистан прошел, товарищ министр – Герасимов бьет меня под столом ногой – два срока. Кандагар.
– Даже так… интересно.
– И Нагорный Карабах. Имеет ранение.
Министр что-то выстукивает ручкой по столу, смотрит на меня, потом в бумаги, потом опять на меня.
– Значит, опыт работы в горячих точках есть?
– Так точно.
Ранение в Нагорном Карабахе я получил по откровенному предательству и глупости. Оперативная группа была практически на сто процентов проармянской, многие это даже не скрывали. Потворствовали открытому беспределу, без санкции встречались с лидерами армянского сопротивления – или бандформирований, если точнее. Причина этому… скорее всего, была та, что армяне намного сильнее, чем азербайджанцы интегрировались в советскую интеллигенцию, и потому умели окольными путями лоббировать свои интересы. Армян было полно и около Горбачёва – академики Аганбегян, Ситарян15. А я и еще несколько человек, считались проазербайджанскими – это выражалось в том, что мы настаивали на жестких мерах в отношении всех, кто задержан в зоне вооруженного конфликта без документов, тем более с оружием, кто при задержании оказал сопротивление16. Я Афганистан прошел, я этого дерьма понавидался – когда сначала взяли, потом выпустили в рамках процесса национального примирения, глядишь – и опять он в банде, по тебе стреляет. А теперь то же самое происходило на советской земле – в точности! Документов нет. «Что здесь делаете? – Коровники строим». Все местное население – армянское, оно не только их покрывает, но и зачастую пытается отбить задержанных, окружает РОВД, ГУВД, митингует, тут же появляются народные депутаты… Зорий Балаян, Стелла Капутикян…
Вот, после долгих бесплодных разъяснительных бесед и даже попыток сунуть взятку – местные федаины поняли, что со мной договариваться бесполезно, – и подстрелили меня. Из охоткарабина «Лось», прямо в Степанакерте. Как мне потом доверенные люди передали, федаины пожелали мне выздоровления, сказали, что я честный. Если бы был не честный, брал бы взятки у азеров, стреляли бы в голову…
– Товарищ Дедков… Есть предложение поработать в Киеве.
Киев. А там то я что забыл?
– Обстановка в Киеве сложная… не буду скрывать. Формируется временная сводная опергруппа. Нужны самые опытные люди. Алексей Алексеевич называл вас.
Раз так…
– Я готов.
– Детали до вас Алексей Алексеевич доведет, он останется в Москве. И…
Министр пристально посмотрел на меня:
– Не подведите…