В целом Катюша оказалась бесценным жильцом. То ли из чувства благодарности, то ли чтобы произвести впечатление, она надраила квартиру и в первый же вечер приготовила ужин. Кира и не подозревала, что у нее есть столько посуды для готовки. И зря боялась, что племянница будет приставать с расспросами: та тихо торчала в своей комнате, и Кира смогла спокойно переварить медицинские новости в одиночестве.
Однако уже на второй день поняла, что если в ее сознании еще хоть раз всплывет термин «овуляция», то на прием придется идти уже к другому врачу. И сама решила заглянуть к гостье.
Екатерина успела превратить помещение, куда раньше изредка заваливались с ночевкой Кирины друзья, в девичий будуар. Непонятно откуда взялся на подоконнике горшок с цветами, приятно пахло средством для стирки, плед на стареньком диване казался таким пушистым, что в него хотелось зарыться лицом. Даже Линукс, вредное курчавое чудо генетики, предпочел обосноваться у Катюши.
Автор перемен сидела за столом с учебниками, но занята была далеко не учебой. Она что-то мило мурлыкала в телефонную трубку, и в ее речи то и дело проскакивало неведомое Кире слово «мусик».
Так держать, Скворцова! Племяша только перешагнула порог совершеннолетия, а у нее уже есть «мусик». Ну а тебя моментально продал за теплый плед даже четвероногий парень… Не говоря уже о собственных яичниках.
Кира хотела уже снова прикрыть дверь, как Катя заметила ее и спешно прервала разговор.
– Прости, – заявила разрумяненная прелестница. – Мой парень из Нижнего. Так скучаю…
– Понимаю, – Кира кивнула, надеясь, что неопытность не позволит Екатерине сразу распознать ложь.
– У тебя все в порядке? – заискивающе спросила Катюша. – Не хотела тебя беспокоить, тебе и так, наверное, не нравится, что я тут…
Что это промелькнуло в глазах Бэмби? Страх?!
– Перестань, все свои, – максимально дружелюбно ответила Кира, чувствуя, как от непривычного выражения лица сводит скулы. – Ты в пятницу вечером что делаешь?
– Ну, пары в три закончатся. Потом библиотека… А что?
– На выступление ко мне пойдешь?
– Что?…
Ну, ясно. Мама решила не позориться перед родней рассказами о стендапе. Хватит с нее того факта, что ее непутевая дочь не принесла потомства.
– Приходи – увидишь. Дам тебе адрес.
Кира сама пока плохо представляла, с чем выйти к телевизионщикам. Честно взяла пустой блокнот, положила перед собой. Но чувство юмора сдохло вместе с репродуктивной системой. Шутить о себе? Она попыталась, но вышло зло.
«Все знакомые советуют мне завести детей. Как будто это модный аксессуар или чихуахуа. „Это изменит твою жизнь! Только теперь я понимаю, что такое любовь! Это такое счастье…“ Слушайте, это сильно смахивает на секту. Нет, я рада за друзей, но почему вам так важно, чтобы все вокруг стали адептами этой странной религии?! Почему миллионеры не говорят: „Срочно заведи деньги! Это такой кайф, ты представить себе не можешь! Да, сначала будет тяжело, но оно того стоит! Этот момент, когда ты держишь в руках новенькие купюры… Они так сладко пахнут… Хочется оберегать их от всего мира…“ Такого ведь нет? А я скажу почему: люди не любят делиться хорошим. И это сразу наводит на мысль. А так ли хороши дети, что надо их нахваливать на каждом углу? Или это больше аутотренинг? Или просто коварный план: если мы вляпались по уши, то пусть и другим будет не лучше?… Нет, я ничего не имею против детей, потому что из них получаются люди. Сомнительный бонус, но не суть. Я их видела. Я серьезно: видела, слышала, нюхала. У меня достаточно племянников, чтобы понять: это история с подвохом…»
Кира выдернула исписанный листок и с ожес-точением скомкала его. Кого она пытается обмануть? Себя? Повезет, если не разрыдается прямо на сцене.
И почему она сейчас должна об этом думать? Или это типичная история запретного плода? Или чертовы гормоны решили устроить финальный всплеск?
Не с кем даже поговорить! Катя моментально растрезвонит по всей родне. Мама заохает, что надо было вовремя ходить по врачам. Ольга? Ольга со своей жалостью… Кира машинально взяла в руки телефон и пролистала последние вызовы. Саакян… Везет мужикам! Их ресурсы для размножения неиссякаемы. Хочешь стать отцом в сорок? В пятьдесят? В семьдесят? На здоровье! Хочешь, вообще никогда не женись. Хочешь – заведи ребенка на стороне, иногда перечисляй скудные алименты и дари раз в год огромную мягкую игрушку. Какого-нибудь кислотно-розового зайца из тех, что продают у трассы. Которому твоя пассия дрожащими от недосыпа руками сможет нанести двадцать ножевых.
Эрик Саакян. Он был хорошим другом, блестящим стендап-комиком, олицетворением всего, что Кира ненавидела в мужчинах. Она всю жизнь наблюдала за семьей родителей. Папа – добытчик. Глава в доме. Захотел купить машину? Купил. Захотел новую шлифовалку? Купил. А мама с виноватым видом выпрашивала шкаф в прихожую. А зачем? На старую вешалку все нормально влезает.
Ведь Нора Альбертовна когда-то была математиком! В голодные годы готовила поступающих не куда-нибудь, – в Бауманку. И в кого превратилась? В домохозяйку. Загрубевшие от бесконечной работы руки. Седые волосы. Сизая морщинистая кожа. Нора Альбертовна тайком утешалась крепкими сигаретами и искренне верила, будто никто об этом не подозревает. Все блюли ритуал: делали вид, что старой собаке Чаки смертельно необходимо три раза в день гулять, а от Норы Альбертовны не тянет махоркой.
И Олег пошел по стопам отца. Завел ребенка, устроился менеджером. Деньги – в дом. Но уж за это никаких домашних обязанностей. Если я с друзьями в бар – значит, в бар. Если в гараж – то в гараж. А жена пусть как-нибудь сама, она же все равно целый день дома отдыхает. Кто через весь город мчится укачивать внука? Нора Альбертовна. А Олег – с друзьями, он – добытчик, он заслужил.
Кира любила маму. Но временами ей становилось жутко досадно за нее. Откуда взялось это придыхание, этот благоговейный трепет перед мужчинами? Папа – ведь просто папа. Обычный человек. А мама смотрит на него, как на царя зверей. Взять того же льва: в чем его заслуга? В гриве? Или в том, что он все время лежит, жрет и осеменяет прайд направо-налево, пока многочисленные самки подтаскивают ему новые и новые тушки?
Кира снова взялась за ручку и записала мысли про льва. Почему-то на месте самодовольного кошака ей виделась физиономия Саакяна, и язвительные шутки рождались сами собой.
Словно уловив флюиды агрессии в свой адрес, Эрик тут же возник на экране ее мобильного. На заднем фоне слышалась женская болтовня. Что ж, никто и не сомневался. Выпасай свой прайд, Саакян, до пятницы еще полно времени.
– Чего? – недовольно отозвалась Кира.
– У тебя ПМС, что ли?
Она стиснула мобильный.
– Ты по делу?
– Нет, если ты не в духе, я лучше…
– Саакян! Твою мать, если ты сейчас же не скажешь, зачем звонишь, я…
– В Юрмалу едешь?
Вопрос был неожиданным, как удар под дых, и Кира застыла с открытым ртом.
– Что? – растерянно переспросила она.
– Музыкальный фестиваль КВН. Моя команда едет.
– Хочешь, чтобы я поехала в группе поддержки? С разрисованным лицом и пушистыми помпонами?
– Скворцова, поверь, ты – последняя, кого я хотел бы видеть в короткой юбочке. Нет, теоретически я готов, но для этого ты должна как следует проставиться.
Кира вздохнула.
– Только армянин может так заставить женщину раздеться, чтобы еще и развести ее на выпивку, – протянула она.
– Гениально! Мать, я забираю эту фразу.
– Конечно, сам-то ты придумать не можешь.
– Ты удивишься, но я не препираться звоню. Ты поедешь в Юрмалу?
– Тю! А твои модельные макаронины зачем?
– Макаронины для удовольствия, ты – для дела.
– Это должно было звучать как комплимент?
Кира совершенно не чувствовала себя задетой. Легкое ироничное фехтование любезностями было их давней традицией с Эриком. Никому и в голову не приходило обижаться, хотя со стороны казалось, что они друг друга ненавидят. Напротив, насмешливый голос Саакяна отчего-то поднимал Кире настроение, пусть и вызывал желание немедленно поколотить его обладателя.
– На следующий день после КВНа будет небольшой стендап-фестиваль. Могу по знакомству тебя туда протащить.
– А в чем бонус?
– Там будет куча нужных людей. И из бывших кавээнщиков, и из продюсеров. Понятно, что это не официальный кастинг, но если хочешь, чтобы тебя заметили… Очень полезно. Или ты еще не определилась?
– А вдруг я пройду пятничный кастинг? Как я могу планировать? И с работы отпрашиваться…
– Ну да, я забыл, что кроме тебя некому говорить: «Вы пробовали включить и выключить компьютер?»
– Эрик!
– А что Эрик? Я участвую и там, и там. Пройду пятничный кастинг – отлично, Юрмала только добавит очков. И на твоем месте я бы не особо рассчитывал на пятницу.
– В смысле? – Кира напряглась. – Ты же сам меня туда записал!
– Ну да. Но это так, по-дружески. Для опыта скорее. Слушай, ты в стендапе не так давно, у тебя бывают удачные выступления, а есть откровенные фейлы. Про родню был махровый совок.
– Спасибо!
– Только не злись. Я ж любя.
– Хочешь выделиться на моем фоне?
– Была такая мысль, – он усмехнулся. – Да нет, просто ты упорно не желаешь расти. Застряла в своей трясине. И не надо мне рассказывать, что ты выступаешь просто для развлекухи. Ты боишься сделать это чем-то серьезным. Но ведь хочешь, а?
– Почем ты знаешь… – она вздохнула и потерла переносицу.
– Ну вот тебе шанс: либо ты выступаешь активно: здесь, там… И начинаешь вкалывать. Либо просто раз-другой в неделю приходишь в клуб и там жалуешься на родственников. Смесь караоке с психоанализом.
– Я одного не пойму, Эрик. Какое тебе-то дело, как и чем я занимаюсь?
На другом конце воцарилось молчание. В какое-то мгновение Кире даже показалось, что связь прервалась, но потом Саакян заговорил снова:
– Короче. Ты. Поедешь. В Юрмалу?
– Я… Не знаю… Может… Поговорю с начальством…
– Дай знать. Надо за неделю подать документы на визу.
И он отключился. А Кира еще какое-то время смотрела то на телефон, то на исписанный острыми шуточками блокнот. Кто так неистово помогает своему конкуренту? Либо тот, кто не верит в противника, либо очень хороший друг. Так или иначе, очередной скомканный лист полетел в корзину. И о чем остается шутить? Семья, друзья и личная жизнь отпадают. Значит, работа. И Кира снова занесла над бумагой ручку, вызывая в памяти образ зловредного Локоткова.
К пятнице она все же накидала какие-то остроты. Но время от времени они ей казались настолько плоскими и убогими, что хотелось надеть на голову непрозрачный мешок, только бы никто не догадался о ее авторстве. Вдобавок накануне она щедро отлила платной клинике половину своей крови и столь же щедро отсыпала половину сбережений. Поэтому настроение было мрачным и экзистенциальным. Для комика – самое то.
– Ты правда в этом будешь выступать? – спросила Катя перед выходом, оценивающе оглядывая Киру и ее неизменные кеды с джинсами.
– Нутк, – кивнула та. – А что, грязные?
– Да нет, просто…
– Ты про дырку на коленях? Такой фасон. Вроде.
– А макияж?
– Тональник, тушь, – Кира на всякий случай придвинулась к зеркалу. – Я ж не на трассу. В смысле… – она заметила на лице племянницы блестящие тени и помаду. – Ну… Я не тебя имела в виду… То есть… Мне это все не идет.
Но Катя уже выглядела задетой. Слишком поспешно отвернулась и выскочила на лестничную клетку. Всю дорогу до клуба дулась и пялилась в окно. И Ольга, скептически поморщившись при виде нарядной студентки, только усугубила ситуацию.
– В сельской дискотеке выходной? – язвительно шепнула Оля, стоило Кате отойти на пару шагов.
– Не цепляйся к ней, – осадила подругу Кира. – У каждого свой вкус.
Не будь Екатерина родственницей, Кира и сама беспощадно прошлась бы по загадочной полупрозрачной блузке цвета «синий электрик» и сумочке со стразами. Но девчонка всю неделю старательно впахивала по дому и учебе, и теперь Кира чувствовала себя виноватой. Давненько с ней такого не случалось.
– Ладно, ищите места, я пойду отмечусь и получу номер, – кивнула она Ольге и Катиной спине и поспешила в подсобку.
Там царила неразбериха, словно Кира очутилась не в модном клубе, а на кольцевой ветке метро в час пик. Помимо того, что народу была прорва, каждый норовил куда-то незамедлительно протолкнуться. Да и открытый отбор в телевизор привлек странных личностей с улицы: то ли любопытствующих, то ли просто шизиков.
Во всей этой толпе Кира с трудом разглядела глянцевую от геля макушку Саакяна и, натыкаясь на чужие конечности, двинулась к нему. Касаткин уже был рядом. Его борода поражала симметрией, очевидно, к кастингу он готовился тщательно.
– Ну, какие тут порядки? – Кира получила очередной толчок в спину и чуть не влетела в Касаткина.
– Подходишь к одной из тех девушек, – Андрей придержал ее за локоть и кивнул в сторону столиков у стены. – Они находят тебя в списке и дают номерок. Потом ждешь, когда тебя вызовут на сцену. Жюри там.
– А у тебя какой номер?
– Семьдесят второй.
– Что?… Эрик?
– А у меня тридцать пятый, я заранее приехал.
– Мне не захватил?
– Скажи спасибо, что я тебя вообще сюда записал, – Саакян лениво склонил голову набок. – Давай, шуруй в порядке общей очереди.
Кира безнадежно вздохнула. Ей рассчитывать было не на что. Ни густой гривы шелковых волос, ни соблазнительно надутых уколами красоты губок, ни прелестей, чтобы вывалить вместо всяких аргументов. Свой парень – вот кем она была. Горькая цена независимости. Бросила для верности несчастный взгляд на Касаткина, но тот лишь развел руками. Пришлось толкаться за странным долговязым юношей с сальными волосами мышиного цвета и толстенными очками.
За полчаса ожидания она успела убедиться: стендап собирает побитых жизнью. Нигде, пожалуй, не найти столь разношерстного сброда. Кунсткамера, и она в их числе – один из главных экземпляров.
В конце концов, с чего бы осмеивать жизнь красивым и счастливым? Над чем им смеяться? Нет, те, кто тешит эго и ищет славы, скорее побежит петь, танцевать или играть бандита в мыльной опере отечественного пошиба. А выйти на сцену перед десятками людей и вытащить наружу свои комплексы, обиды и неудачи – это занятие для психа вроде нее. Неудивительно, что природа решила прекратить на ней дефектную эволюционную ветвь.
То и дело по комнате разносился монотонный голос:
– Номер девять, Латышев, пройдите к сцене. Пятнадцать секунд. Номер десять, Алиев. Пятнадцать секунд…
Эти равнодушные призывы, похожие на вокзальные объявления, контрастировали с всеобщей нервозностью. Кто-то щелкал пальцами, кто-то беззвучно шептал под нос, кто-то в сотый раз сверялся с жамканой бумажкой.
Чужие выступления были почти не слышны: голоса комиков через стены сливались в нечленораздельный бубнеж. Но вот реакция публики угадывалась на ура. Кира подсчитывала про себя: у этого всего два смеха и одни аплодисменты, у этого зал закатывался раз десять. И она вздрагивала от страха и разочарования: с каждым успешным выступающим ее шансы становились все туманнее.
Девяносто третий номер… А если кастинг закроют раньше? Они же не будут там сидеть всю ночь? Это пробный проект, наверняка им выделили не такой уж большой бюджет. Да, народ говорит, что камеры в зале есть. Но это так, для нарезки. Может, покажут самые яркие моменты. Вопрос в другом: попадет ли в эти моменты выступление Киры? Может, содрать с себя рубашку для эпатажа? Не вариант. Она и в ванной-то избегала смотреть в зеркало, зачем подвергать такому испытанию ни в чем не повинную публику?
Зачем ей это? Кира беспомощно озиралась. Что она здесь делает? Великим комиком ей не стать. А быть местной знаменитостью, про которую пишут в газетах с телепрограммой и с которой расшаркиваются на корпоративах попсовые куклы, ей даже в страшном сне не снилось. Так зачем она здесь? Зачем вообще ей в телевизор? Она ж не фрекен Бок…
Взгляд снова зацепился за Эрика. Он уже стоял у прохода к сцене и по-кошачьи что-то нашептывал девице в наушниках. Та кивала и явно готова была расстараться ради этого видного самца. Давай Саакян, совмести приятное с полезным.
Он посмотрел в сторону Киры, нагло подмигнул, что-то сказал собеседнице, и ее сразу сдуло.
– Номер тридцать пять, Саакян, идите к сцене. Пятнадцать секунд, – донеслось из громкоговорителя, и Эрик резко выпрямился.
Стал серьезным, и Кире даже почудилось, что он волнуется. Но нет, снова широкая беззаботная улыбка. Тряхнул плечами, поправил волосы и исчез. Из зала послышался его вкрадчивый баритон, и уже через минуту взрыв хохота. И как он это делает? Сто процентов пройдет, подлец.
К тому моменту, как очередь дошла до девяностых номеров, Кира не чувствовала ничего, кроме дикой усталости. Ушло волнение, Эрик и Касаткин куда-то свалили, наверное, отмечать удачное выступление и ждать результатов в месте получше. Комнатка опустела, даже девушки в наушниках беспрестанно зевали. В телефоне постоянно мелькали сообщения от Ольги и Катюши.
Кира бегло посмотрела на экран: свежий конвертик. Письмо. Проверила машинально, хотя по электронке кроме рекламных рассылок давно ничего не получала. Но теперь писали из клиники: результаты анализов. Длиннющие слова, цифры, выделенные красным. Ниже нормы… Дело плохо? Лечиться?… Что это значит? Таблетки?…
– Номер девяносто три, Скворцова, подойдите к выходу на сцену. Пятнадцать секунд.
Какой-то парень тронул Киру за плечо, она вздрогнула, пошла, споткнулась. Во рту пересохло так, что губы прилипли к зубам, а на голову будто намотали ватное одеяло.
– Что?…
– Идите, девушка, не задерживайте!
Она словно впервые попала на сцену. В глаза ударили софиты, будто кто-то швырнул в нее световую гранату. И Кира не сразу смогла разглядеть людей в зале. С трудом сквозь тающие зеленые пятна она опознала Ольгу, Катю. И чуть ближе, неподалеку от жюри, Эрика. Моргнула, и на нее обрушились звуки. Аплодисменты, голоса, фонящий микрофон.
– Всем… – она прочистила горло. – Всем привет, меня зовут Кира, и я – программист.