Максим гордился своим домом, иначе пришлось бы его ненавидеть. Он всем говорил, что такой дом остался один в Москве – доходный дом конца позапрошлого века, с высоченными, «как в Питере», потолками, с лабиринтом коридорчиков и крошечных комнат в каждой квартире, с ванной на кухне, опять же, «как в Питере», а главное – с чёрными лестницами.
Чёрные лестницы по ширине не уступали парадным (уже и неясно было, какие первоначально служили чёрными, а какие парадными), но их завалили старой мебелью, коробками, всяким барахлом и хламом, который неизбежно набирается в местах долгого проживания людей… И здесь, на чёрных лестницах, Максим с ровесниками-соседями любил проводить время. Не любили, точнее, привыкли…
Сегодня, в субботу, Максим проснулся часов в десять. Сполоснул лицо, съел, не разогревая, найденные в холодильнике две вчерашние котлеты. Радуясь, что матери дома нет (уехала, как каждую субботу, на Щукинский рынок, где продукты дешевле), порылся в ящиках серванта и набрал двенадцать рублей мелочью. И своих у него было сто шестьдесят. Для начала долгого выходного дня не так уж плохо.
Максим посмотрел в окно. Люди ходили в рубашках и платьях. Значит, по-прежнему тепло.
– Ништяк, – сказал себе Максим, рассовал по карманам джинсов сигареты, паспорт, мобильник, обулся и вышел из квартиры. Запер оба замка.
Дом не имел двора, то есть двор был, но за домом – поросшая мелкой травой площадка со стволом когда-то упавшего и так оставшегося лежать тополя. Кора давно отвалилась, ветки обломались, и ствол служил лавкой. Площадку окружали гаражи-ракушки… А нынешняя парадная лестница спускалась сразу к тротуару, выводила в суету оживлённого Большого Тишинского переулка. Не переулок, а нормальная, не самая узкая улица Москвы…
Максим постоял у двери, проморгался, привыкая к обилию света, и подумал, что делать дальше.
Можно позвонить парням – Дрозду, Котику, Пескарю, – предложить собраться. И Максим уже вынул мобильник, но сразу спрятал обратно – там и так в минус. Возвращаться домой было опасно – сейчас мать вернётся, запряжёт делами. Суббота ведь, генералка… Максим быстро дошёл до соседнего подъезда, набрал код, дверь пискнула.
Поднялся на второй этаж, позвонил в восьмую квартиру.
Дверь открыла мать Котика.
– А Ко… – Максим запнулся, поправился: – Виталик дома?
– Здороваться надо, – ответила мать Котика и скрылась в глубине квартиры.
Максим остался на площадке, подождал. Минуты через две появился Котик. В одних синих футбольных трусах, худой, заспанный.
В детстве он был упитанным, розовым, с пушистой головой. Соседки любили с ним возиться и называли котиком. Прозвище это так за ним и осталось…
– Чего? – хрипнул Котик, жмурясь.
– Выйдешь?
– На фиг?
– Ну, потусуем. – Максим пожал плечами. – Ты чё, с бодуна?
– Уху…
– Выходи.
– А башли есть?
– Ну так, немного.
– Щас тогда…
Котик ушлёпал куда-то и тут же пришлёпал обратно в синей футболке, разношенных сланцах.
– Ты куда опять? – раздался слезливый голос его матери.
Котик молча захлопнул дверь, стал спускаться.
Не видя в руках у Котика ничего, кроме помятой пачки «Явы», Максим удивился:
– А ты пустой, что ли, совсем?.. У меня меньше двухсотки.
Котик залез рукой в трусы, покопался, достал свёрнутую несколько раз пятисотку. Протянул Максиму. Тот отдёрнул руки:
– В жопе, что ль, ныкал?!
– На, блин! И пошли резче, пока она, – Котик мотнул головой вверх, – не вылезла.
На противоположной стороне переулка, почти напротив их дома, был «Погребок». Там обычно и покупали выпивку, чего закусить.
– Где набульбенился-то вчера? – спросил по пути Максим.
– Да где… Во дворе тут… Хотел проститутку намутить, но куда её? Эта, – снова мотнул головой Котик, – и так ворчит по любому поводу… Купил, короче, пузырь и выжрал.
– Блин, а почему без меня? Я весь вечер дома торчал. – И Максим хотел добавить, что тоже мог бы сегодня забухать один, но вспомнил, что Котик вложил пятисотку, а он всего двести, и промолчал.
В «Погребке» дежурил знакомый продавец.
– Здорово, Рагим. «Старая Москва» осталась?
«Старая Москва» стоила здесь на тридцать рублей дешевле, чем в супермаркете, была явно левой, но не ядовитой. Отравлений не случалось, и у знающих людей она пользовалась спросом.
– Для вас всегда осталась. – Рагим достал из-под прилавка бутылку. – Хватит?
– Пока что.
– Пивка ещё возьми, – велел Котик, – чтоб отлегло…
С одной стороны, семьсот рублей – сумма приличная, а с другой… Туда-сюда, и их нет. И поэтому Максим и Котик долго, ожесточённо спорили, что именно купить на закуску. Рагим стоял и улыбался. То ли вежливо, то ли презрительно.
Наконец, чуть не поссорившись, выбрали двухлитровку кока-колы, полкаравая «Столичного», банку маринованных корнишонов, триста граммов ветчины (попросили Рагима порезать тонкими пластинками). Сигарет ещё взяли…
По дороге во двор выпили пиво. Котик облегчённо вздохнул:
– Ну вот, можно жить… Видел на неделе «Арсенал»? Лигу чемпионов?
– Нет.
– Проиграли, блин, «Манчестеру». Без Аршавина – совсем другая команда. Ничего не показали.
– Аршавин – это сила, – бормотнул Максим без энтузиазма – к футболу он был почти равнодушен, а Котик старался не пропускать ни одного матча. Когда-то он ходил в футбольную школу «Динамо», подавал надежды, но пацаны стали дразнить его мусором, а старшаки почмыривать, и Котик забросил тренировки, а теперь жалел – многие, с кем был в одной группе, стали известными и богатыми.
Накрыли «полянку» на стволе тополя, расставили закуски в давно образовавшихся углублениях и ложбинках. Настроились, что вот сейчас внутрь вольётся горячее, живое, способное изменить мир вокруг, и тут оказалось, что нет посуды.
– А чё ты стаканчики не купил?! – поднял на Максима негодующие глаза Котик.
– Блин, а ты?!
– Что – я?!
Чуть было опять не дошло до ссоры. Максим вовремя вспомнил:
– На лестницах же заначены.
– Ну так сгоняй.
– А почему я?
– У меня ключей от нашей нет.
– Хм! – Максим достал ключи. – Вот, пожалуйста. На третьем этаже в комоде. Там салфетки даже…
– Не пойду я никуда. У меня пахма, мне лишний шаг сделать… – Котик сменил интонацию: – Сходи, Макс, принеси. Скорей принесёшь, скорей хлопнем.
Максиму пришлось идти на чёрную лестницу. Принёс. Котик налил. Выпили. Экономно закусили.
Как часто бывало с ним после первого глотка водки на этом месте, Максим по-новому увидел родной двор. Нет, не по-новому (как его, ежедневно видимый, увидишь по-новому), а как-то более отчётливо. И гаражи-ракушки, и темнеющие за ними стволы старых тополей, один или два из которых в большую бурю падали… Сам двор в мае зеленел, но сейчас, в конце апреля, был серый и скучный. Когда-то здесь гоняли в футбол, мужики по вечерам рубились в домино за большим деревянным столом, женщины сидели на скамейках и беседовали… Ни скамеек, ни стола уже давно не было. Не осталось почти и мужиков – они или умерли, или сбежали из этого дома в другие места.
Раньше в выходные весь двор пестрел развешенным бельём, вкусно пахло порошком «Лотос», но потом, когда появились импортные машинки с хорошим отжимом, бельё стали сушить в квартирах – часа два повисит, и можно гладить, прятать в шкафы.