В коридоре сразу за дверью я обнаружила ведро с речной водой, в которой плескались четыре очаровательного вида малюсенькие рыбехины, такие милашки! Из комнаты нарисовался папа.
– Тебя можно поздравить? – спросила я, имея в виду улов.
– Еще как! Четыре здоровенных окуня! Раздевайся, иди обедать, – без перехода добавил он.
Я еще раз глянула в ведро и попыталась примерить к прелестной мелюзге определение «здоровенные». Это рыбаки настолько сильно любят гиперболизировать, или окуни сами по себе настолько маленькие, что эти чудики считаются великанами? Если второе, зачем тогда их ловить? Даже похвастать нечем, я имею в виду перед непросвещенной темнотой вроде меня. Да еще и нужно ведь угробить на это целый день, а в холодное время года стоять на ветру в жуткой многослойной спецодежде и тяжелых резиновых сапогах… Нет, я этого не понимаю.
Не успела я скинуть кеды, как мама велела обуть их снова и отправляться в магазин.
– Пусть Танька идет! – взбунтовались во мне лень и некоммуникабельность: с продавцами же общаться надо, а я это не люблю и не умею.
– Совсем обнаглела, ничего по дому не делаешь, лодырь, тунеядка! – Эти «комплименты» вынудили меня обуться, но не более.
– Предлагаю консенсус. Пусть Танька общается, а я буду таскать за нее сумки.
На том и порешили.
– Пока ты неизвестно где шаталась, мы с предками ходили комнату смотреть, – поделилась со мной одноклассница, когда мы вышли из дома. У меня в руках были свернутые трубочкой пустые пакеты, у Таньки – ее розовый пиджак, который она сняла с себя по случаю теплой погоды, оставшись все в той же оранжевой юбке и красной блузке на пуговицах, которая, как и пиджак, не слишком гармонично смотрелась с низом.
– И что? – пропустила я мимо ушей «неизвестно где шаталась».
– Истинный дурдом. Клопов, тараканов, мышей и прочей мелкой живности навалом, а вот людей приличных не наблюдается: в одной комнате – два-три десятка граждан подозрительной национальности, в другой – отпетый псих. Каждодневно пытается совершить суицид, выпрыгнув из окна.
– И что же? – не на шутку перепугалась я. – Спасают?
– А чего там спасать – первый этаж, – резонно возразила Таня и первая вошла в двери мини-рынка.
– Реально дурдом, – согласилась я с поставленным ранее Грачевой вердиктом и последовала за ней.
Когда сумки стали слишком тяжелыми, я всучила Татьяне пустой пакет (осталось купить молоко и хлеб, донесет как-нибудь, не развалится) и отправилась домой.
Едва открыв дверь, я поняла: у нас гости, вернее, гость. С кухни доносился незнакомый мужской голос, который что-то возбужденно рассказывал, и это что-то, судя по искренним раскатам смеха моих родителей, было чрезвычайно смешным. Я успела разуться, когда в коридоре появилась мама, одетая в… норковую шубу.
Я, ни на секунду не веря своим глазам, прошептала:
– Что это?
– Нравится? По-моему, мне идет.
– Папа ведь опустошил всю подковровую область! Неужто в помойном ведре столько скопилось? – Послушай нас человек непросвещенный… Ну да ладно. По всей видимости, мы тоже живем в своего рода дурдоме.
– Нет! Представляешь, только вы за дверь – звонок. Думала, денег не взяли и ключи забыли. Открываю – тот самый бизнесмен, ну помнишь, когда я в праздник его зубы лечила? Так вот, говорит, не знает, как отблагодарить…
– А как же двести долларов? – вешая ветровку на плечики, напомнила я.
– Говорит, что не считает это благодарностью. В Москве, говорит, все лучшие врачи так берут. Но у нас-то область. Знаешь, скажу по секрету, – мама понизила голос до заговорщицкого шепота, – в моем кабинете твоя фотография стоит в рамке. Так он все время на этот снимок глазел. Соображаешь?
– Видать, искал надпись: «Это мы делаем с теми, кто мешает нам работать». Вот и молчал. Боялся. – Что и говорить, я не фанат своих зубов.
– Чушь не городи. Ты там очень хорошенькая. Он свататься пришел, понимаешь?
– Как в австралопитековский период. – В этот момент с кухни донеслось: «Огней так много зо-ло-тых…» – А спаивает он вас тоже за свои деньги? – рассвирепела я. Господи, ну почему меня так раздражает, когда люди тихо-мирно пьют и поют песни? В то же время, Господи, ну зачем люди вообще пьют?
– Чего-чего? Кто такие австралопитеки? Послушай, мы просто обмываем покупку. Он – во мужик! – подняла мать вверх большой палец. – А ты у меня совсем уже в девках засиделась. Любовь, что ль, ждешь? Не существует ее, любви-то, она еще в нашу с отцом твоим молодость сходила на нет. На сегодня и вовсе остался один голый расчет. А Володя, между прочим, нестарый, богатый и холостой.
– Нестарый, это сколько?
– Тридцать шесть, – пропела мама и поплыла на кухню.
Я вспомнила следователя. Он еще возмущался, что старше меня в два раза. А что бы ты сказал, Борис, узнав, что меня выдают замуж за твоего ровесника? Наверно, достал бы голубенький платочек и протер раннюю лысинку, это так на тебя похоже.
С такими грустными мыслями я вошла на кухню вслед за мамой.
За столом сидел типичный «новый русский»: маленькая бычья голова со впалыми черными глазками, волосы сбриты почти «под ноль», бычья же шея, на коей красовалась золотая цепь толщиной в три моих пальца, черная футболка, облегающая мощную, опять же бычью, грудь.
Они, что, надо мной издеваются?…
Увидев меня, мужик перестал разгорланивать песню, поднялся, тем самым достав мне прямехонько до плеча (а рост мой ни много ни мало – сто семьдесят один сантиметр), и, протянув руку, пробасил:
– Вован к вашим услугам.
Я машинально пожала его ладонь, выдав свое незамысловатое имя, о чем тотчас же пожалела: примкнув к ней губами, он ее более не отпускал, вынудив этим жестом сесть рядом с ним. Я пыталась как-то высвободиться, но не тут-то было: хватка оказалась железной, иначе как бы он выжил в своей предпринимательской деятельности?
– Юленька, не желаете ли пирожных? – предложил сладеньким тоном Вован.
Удивляясь про себя, где же мама их прятала, так как до моего ухода холодильник никаких пирожных в себе не содержал, я уж было потянулась к этим яствам, с тем чтобы заесть питательной глюкозой свое горе, но здесь мама решилась пояснить:
– Это любезный Владимир Павлович накупил, зная, что ты у нас сладкоежка, – после чего рука повисла в воздухе, а затем вернулась на колено, что было сопровождено горестным вздохом. Вторая по-прежнему была в плену у немцев.
Тем временем разговор потек в абсолютно ненужном мне направлении, то есть обо мне. Судя по этому разговору, я была «спортсменкой, комсомолкой, ну и наконец, просто красавицей».
– И хозяйка замечательная, – под конец бросила в меня гранатой мама, чем полностью и бесповоротно убила. Кто еще сегодня ругался, что я ничего по дому не делаю? Ладно, будет тебе контратака.
– Конечно, – безропотно согласилась я. – Кто ж не знает, что макароны моются, после чего обязательно сушатся; винегрет и борщ делаются без свеклы, а блины без муки; полы предварительно моют и лишь затем подметают, пока они еще мокрые.
Владимир Павлович слегка прибалдел, но мать не так просто победить: она растянула губы в милой улыбке и разъяснила:
– Она у нас еще немного путается, но у Юли есть своя тетрадь, куда она подробно записывает, что и как нужно делать.
Гостю сие заявление пришлось по вкусу, он вновь заулыбался и только крепче стиснул мою беззащитную худенькую ладошку.
«Ах так! – разозлилась я. – Получай артиллерию!»
– Милый Володя, ответьте мне на один вопрос, – при слове «милый» мама удовлетворенно закивала головой, а сам виновник военных действий даже проронил слезу райского счастья.
– Конечно, Юляша, для вас – что угодно!
– Чем вы зарабатываете себе на жизнь?
– А, ну, это… – Он чуть-чуть поерзал на стуле, затем поглазел в потолок, а не найдя там подсказок, вновь заерзал. – Мне принадлежат два ресторана, автомойка, ну и пара-тройка ликерных магазинчиков, – выдал он, когда я уже не ожидала услышать ответ.
– А-а, значит, вы криминальный элемент, да? – довольная, изрекла я. – Крышуете? Ведь порядочному человеку такой набор не осилить.
Бритый расстроенно замолк, а мать накинулась на непослушную дочь:
– Ну чего ты к человеку прицепилась? Пусть Владимир Павлович занимаются чем душе угодно. В нашем мире иначе нельзя. Или хочешь до смерти жить в бедности, как мы сейчас?
От подобного откровения папа подавился маринованным огурцом, а бритый Вован даже покраснел, что с его образом ну никак не вязалось, а потому выглядело весьма забавно и даже несколько мило.
Мама продолжала гневно взирать на меня. От ответа меня избавил звонок в дверь. По дороге в прихожую я обдумывала ее слова. Честно говоря, я никогда не думала о том, что мы якобы живем плохо. То есть, конечно, не в роскоши, но я к этому никогда и не стремилась. Не понимаю женщин, вожделеющих женить на себе богатых бизнесменов. Просто, во-первых, ты не можешь быть миллионером и оставаться хорошим человеком (особенно в России, с ее коррупцией, монополией и процветанием мошенничества), а я хочу быть женой хорошему человеку. Во-вторых, я не хочу потом всю оставшуюся жизнь опасаться, что моего богатого мужа кто-нибудь пристрелит или меня похитит ради выкупа. Или что в один ужасный момент я лишусь всего и покончу с собой, так как уже привыкла к роскоши. Короче говоря, между горьковскими ужом и соколом я выбираю первое. Впрочем, понятно, что мама хочет мне только добра, просто ее понятие добра не сходится с моим.
На пороге стояла Таня.
– Ты че так долго? – зашипела на нее я, пропуская в дом и принимая из ее рук пакет.
– В палатке хлеб закончился, пришлось топать за тридевять земель. Уф, устала.
Я сунула руку в сумку. Помимо хлеба и молока, я выудила еще и глянцевый журнал.
– Это что такое? Я не просила тебя купить «Космо»!
– Это мне! – Танька вырвала у меня из рук макулатуру в прозрачной упаковке.
Ну да, она же хочет быть звездой. Очевидно, надеется найти совет в глянце. Я так и представила себе заголовок: «32 способа стать знаменитым, не вставая с дивана».
Снимая пиджак, она прислушалась к звукам на кухне.
– У нас гости?
– Ты имеешь в виду, помимо тебя? – улыбнулась я саркастично, затем все же удовлетворила ее любопытство. – Да. Бизнесмен по имени Владимир.
– Ах, прямо как президент! – Таня восторженно приложила ладони к груди, а я закатила глаза. Пропаганда федеральных каналов рассчитана как раз на таких, как Грачева. Даже то, что случилось с ее семьей, не поменяло Таниных ультрапатриотических взглядов.
Внезапно меня посетила превосходная идея.
– Таня, иди на кухню! – Я вернула ей пакет с продуктами. – Скажи моей маме, что ты купила все, что она велела, и спроси гостя, не хочет ли он чего. Скажи ему, что ты умеешь готовить!
– Зачем?! – Одноклассница едва в обморок не грохнулась от удивления.
– Потому что он холостой! – пропела я совсем как мама недавно и подтолкнула ее в сторону двери на кухню. В последнюю секунду я заметила журнал у нее под мышкой и успела выхватить. Не нужно Вовану знать, что Таня на самом деле несерьезная и не блещет интеллектом. Подслушивая под дверью, я по-злодейски потирала ручонки: пущай гость увидит, кто тут на самом деле хозяйственный. Может, лицом Танька и не вышла, зато косы ниже попы сейчас редко встретишь, а уж огненно-рыжие волосы и подавно, глядишь, и отобьет его у меня. Хотя в свою счастливую звезду я уже давно не верила.
Потом мы уселись писать реферат. Я время от времени поглядывала на настенные часы. Когда большая стрелка приблизилась к семи (троица на кухне все еще пьянствовала), всерьез забеспокоилась. Почему он не звонит? Или Николай под словом «вечером» имел в виду «завтра вечером»?
Внезапно в комнате появилась мать и позвала меня на разборку в сортир, как в каком-то дешевом боевике.
– Бесстыжая!
– Почему это? – воспротивилась я столь нелестному отзыву о своем поведении.
– Он что, тебе совсем не нравится? Ни чуточки?
– Нет, – отрезала я.
– Но почему? Ладно, я понимаю, он для тебя не совсем подходящего возраста, но могла бы хоть позволить за собой поухаживать, твое сердце свободно и…
– Нет, не свободно! – не дала я ей договорить и пересказала вкратце о всех встречах с Николаем, намекая тем самым, что ее попытки свести меня с первым попавшимся мужиком, которого она сама едва знает, совершенно бесперспективны. В особый восторг она не пришла, но тому, что ее дочку посетила наконец первая любовь, порадовалась, и мы, помахав друг дружке белым флагом, разошлись по углам.
Тихо поужинав с одноклассницей в комнате перед телевизором (как Таня и любит), мы с ней приняли поочередно душ и легли спать. Коля в тот день так и не позвонил.
Утром я позвонила Катьке и, естественно, ее разбудила, что меня, в общем-то, давно перестало удивлять. Выяснив, как у нее дела, я полюбопытствовала, чем сегодня займемся в плане поиска убийцы. Или убийц?
– Можно сейчас сходить к Юрочкиным и допросить кого-нибудь из них, – предложила подруга. – Вчера я узнала у Натальи их адрес.
– Да? Правда? Давай! – взвизгнула я от восторга, демонстрируя всецело поглотивший меня ажиотаж.
– Чего это с тобой? – изумилась Катька, ранее не наблюдавшая в своей подруге ни капли энтузиазма в отношении этого мероприятия.
– Просто я хочу скорее завершить расследование, вот и все, – постаралась я выкрутиться, хотя пытаться сбить с толку проницательную от природы Катьку было занятием зряшным, и я это знала.
– Ха! Во-первых, завершать нам нечего, мы все только начали, а во-вторых, кому ты вкручиваешь? Что-то обязательно должно было случиться такое, прежде чем тебя могло заинтриговать расследование.
Ну я ж говорила! Придется сказать все по правде.
– Видишь ли, Катя, – я набрала в грудь побольше воздуха, – вхрякалась я.
– Ты – что, прости? Я, конечно, не лингвист, но слово такое слышу впервые.
– Вхрякалась, – повторила я. – Ну то есть влюбилась в Хрякина. И он… – Я хотела сообщить, что он тоже занимается расследованием, но подруга меня перебила.
– Этого еще не хватало! Он мне не нравится!
Н-да, в этом вся Катька. Ну скажите мне, почему он должен ей нравиться?
– Почему… – начала я произносить этот вопрос, но Любимова поняла меня превратно, снова перебив:
– Не знаю. Хитрый очень.
Скажите пожалуйста! Хитрый! А ты прям святая простота!
Мне захотелось повесить трубку, и я это сделала, лишь только сухо назначив время встречи.
Катерина опоздала на шесть с половиной минут, мы еще раз поздоровались, после чего всю дорогу до нужного дома шагали молча. Таким образом и дотопали до ультрасовременного строения в шестнадцать этажей, с подземным гаражом, огороженным со всех сторон высоким забором двором с клумбами и детской площакой и кучей вахтеров на каждом передаточном пункте. Мы остановились и разинули рты: жителям маленьких городов, коими мы и являемся, было в диковинку лицезреть такой дом, так как строить их у нас стали сравнительно недавно. По соседству стояла точно такая же шестнадцатиэтажная махина, а рядом с ней воздвигался новый дом.
– Ты уверена, что Юрочкины живут здесь? – первой прекратила я игру в молчанку, когда подружка потащила меня к одному из подъездов, над которым значилось: «квартиры 1-96».
– Да.
Мы в таком доме были впервые, потому обе несказанно удивились, услышав за своими спинами недоброжелательное: «Вы к кому?» – а обернувшись, увидев старушку в платочке за чистеньким столом с амбарной книгой в руках. Невзирая на современность строения, о компьютерах здесь пока, видимо, не слышали.
– К Юрочкиным, в тридцатую, – сообщила Катька, с точностью копируя тон.
– А Георгия Алексеевича нет, он в США, – прозвучало это так, словно тетка обвиняла его в государственной измене.
– Знаем, мы к его жене.
– Она сегодня на смене, придет только на обед, дома сейчас Ефросинья Григорьевна и дети, – осведомленность бабки поражала. Ей бы в ФСБ работать.
– Тогда мы к ним, – не сдавалась упертая Катька и взлохматила курчавый каштановый локон.
– Тридцатая на пятом этаже, – уступила старушка, но стоило нам вздохнуть полной грудью и развернуть свои торсы к лифту, как консьержка окликнула нас:
– Доченьки, а записаться?
Выдав дотошной «эфэсбэшнице» фамилии, имена, отчества, серии и номера паспортов, даты рождения, а также рост, вес и сексуальную ориентацию, мы блаженно выдохнули и, выслушав подробную инструкцию по пользованию подъемным механизмом с названием «лифт», потопали по шикарному красному ковру к нему же.
– Считаешь, им нужно наследство? – хмыкнула я, пока мы поднимались на пятый этаж.
– Иногда краеугольный камень не деньги, а амбиции, – ответила Катька с такой уверенностью, будто бы являлась признанным на весь мир психологом или же следователем со стажем. – Некоторые люди просто не могут быть замами. Они хотят больше власти и больше свободы, которую эта власть дает.
Лифт остановился, мы вышли, и Катерина надавила на кнопку звонка. Из-за двери послышалось заливистое пение соловья.
– Ктё тям? – раздался детский альт по ту сторону двери.
– Кто-нибудь из взрослых дома? – спросила Катя у ребенка, наклонившись, чтобы ему было лучше слышно.
– Мы с Еголкой и бабуфка, тока она спит. Но мы вам не отклоем, потому фто папа знает калатэ и наделёт вам зад!
– Да, – поддакнул другой, еще более высокий голосок.
Мы обменялись встревоженными взглядами: современные дети – это настоящая катастрофа.
Тут за дверью началась какая-то ребячья возня, видимо, мальчикам и минуты было жалко тратить на разговоры с тетей, вместо того чтобы весело себе играть.
Мы призадумались, как поступить. Нет, ну надо детей отваживать от незнакомцев за дверью, имея такого пса в консьержах! Они так и мать родную не пустят.
Я уж решила, что придется ее ждать, когда Катя проявила чудеса сообразительности.
– В таком случае не получите конфет, которые купит вам бабушка на пенсию, что мы принесли.
– Конфет? – заинтересовались с той стороны. – Шоколадных?
– Шоколаднее не бывает, – заверила Катька, и в следующий момент послышались скорые удаляющиеся шаги и крики: «Бабуфка! Конфеты!»
Им удалось растолкать свою бабушку очень быстро, потому что всего через десять-пятнадцать секунд тяжелая металлическая дверь распахнулась. Женщина лет шестидесяти, та самая, что мы видели на кладбище, взирала на нас с подозрением.
– Кто вы? Какие конфеты вы продаете?
– Конфеты? – Катя часто-часто заморгала, демонстрируя непонимание. – Нет, дети, видимо, меня не так поняли. Мы ассистенты частного сыщика, расследуем смерть Александра Крюкова.
– Жора не говорил мне, что нанял вас. Я мать Саши и уверяю, нечего и расследовать. Все предельно очевидно.
Мы не стали оспаривать ее предположение. Так как Георгий вернулся в США, разоблачение в ближайшее время нам не грозит. Только вот что она имеет в виду?
Катя решила прояснить этот момент:
– Подождите, вы намекаете на то, что знаете, кто убийца?
– Конечно. А вы чертовски плохие сыщики, если еще к этому не пришли.
Ее глаза сурово взирали из-под уродливых очков в толстой роговой оправе. Ее волосы, седые у корней, но покрашенные в коричневый цвет на концах, сальными патлами свисали до шеи. Внезапно мне стало интересно, кем она работала. Я помню, Наташа говорила, что Александр снабжал ее деньгами, но не всегда же? Были ли у нее профессиональные навыки? Я бы решила, что она учительница, но больно неопрятно выглядела. Я повидала многих преподавателей, и все они были более или менее ухоженными. Может, из-за того что она давно не работала? Ефросинья Григорьевна, впрочем, могла бы быть уборщицей, но для этого она выглядела как раз недостаточно неряшливой.
Эти мысли проскочила в моей голове за пару секунд, тем временем Катя попросила:
– Не могли бы вы тогда указать нам на наши ошибки, рассказав все, что вам известно?
Женщина помолчала какое-то время, затем нехотя посторонилась, позволяя нам пройти в недра просторной квартиры.
– Сюда, – указала она на двери кухни, в которой разметила нас на белом кожаном диване возле круглого стола с прозрачной стеклянной столешницей. Само помещение было метров пятнадцати и для выходцев из хрущевских пятиметровых каморок, куда только при помощи магии можно впихнуть и плиту, и холодильник, и стол с табуретками (которые нужно обязательно после использования задвигать под него, иначе можно споткнуться в потемках), казалось огромным.
– Так кто же, по-вашему, убил Александра? – спросила Катя, когда хозяйка молча устроилась напротив на высокий деревянный стул с красивой резной спинкой.
– Его жена.
Вот те раз, подумала я, порадовавшись, что бабка негостеприимно ничем нас не угостила, а то ведь так и подавиться немудрено, а Катя деловито спросила:
– У вас есть какие-то доказательства?
Меня тоже интересовал этот вопрос, так как сейчас у нас имеются два главных подозреваемых, перекидывающих вину друг на друга. А нам как быть, они подумали?
Мать убиенного надула губы, и глаза ее налились лютой ненавистью.
– Конечно, у меня есть доказательства, – сквозь зубы процедила она. – Моя первая сноха – тварь, скрывающаяся под маской доброжелательности. Да только гляньте на нее! Она раздает улыбки, она кажется такой милой и обиженной жизнью: ах, посмотрите на меня, я сирота! Но на самом деле – лицемерка, каких поискать. Поверьте, у меня есть другая сноха, мне есть с чем сравнивать. Вот возьмите Ангелину. Это хорошая жена для моего сына. Девушка бросила карьеру преуспевающей певицы, отказавшись от славы, фанатов, денег, чтобы выйти замуж за Жорика и родить ему двоих сыновей.
– Ангелина – певица? – ошалела я от такого поворота. Я видела ее на кладбище, и данное утверждение казалось смехотворным, потому что девушка не была красоткой и не обладала модельной фигурой. Она была самой обыкновенной, никакой даже, а продюсеры не кипят желанием выпускать «никаких» девушек на сцену.
– Да, была. Их группа называлась «Созвездие Венеры», может, слышали? – Я покачала головой. – То-то и оно, после ухода Лины почти сразу же группа распалась, петь же кроме нее никто не умел. Это было шесть лет назад. Попала она туда, выиграв в каком-то конкурсе, а остальных набрали то ли для красоты, то ли знали они, перед кем нужно ноги раздвинуть… Сейчас Лина работает в туристическом агентстве «Грандо тур» только потому, что оно находится рядом с домом и можно в обед видеться с детьми.
– Это все безумно интересно, – даже не скрывая сарказма, сказала Катька, выделяя слово «безумно», – но при чем здесь Наталья?
Ефросинья Григорьевна зыркнула на мою подругу недовольно.
– Деточка, ты не дала мне закончить, это не очень вежливо по отношению к старшим! – Любимова надулась и уже готова была что-то вякнуть в ответ, но хозяйка не дала ей, быстро продолжив вещать: – Женщина должна всем жертвовать ради своего мужа, понимаете? А со стороны этой ведьмы ничего подобного не было. Это Сашенька всем для нее пожертвовал, подобрал ее, сироту нищую и никому не нужную, обогрел, женился, хотя знал, что она бесплодная и никаких детей у них не будет. – Мы пораскрывали рты. – А чего вы вылупились? Вы думали, почему у них за десять лет супружества детей не было?
– Ну, может, не хотели, – высказала я предположение, которое отвечало моему собственному мировоззрению. Я никогда не хотела детей. Да, в моем возврате еще рано об этом думать, но одноклассницы давно уже подбирают имена, а я, слыша это, лишь недовольно морщусь. Если ты ненавидишь свою жизнь, то мысль о том, чтобы кто-то так же страдал, скучал и томился, не вызывает энтузиазма. Я слишком люблю своих нерожденных детей, чтобы позволить им когда-нибудь родиться. Тем не менее я никому не навязываю свою точку зрения, я просто в тот момент подумала, что чета Крюковых могла считать так же.
– Ага! Фигушки! – Бабка выставила нам под нос внушительных размеров кукиш. – Ангелина и ведьма эта одного гинеколога посещают. Она сама проговорилась, пока ждали приема. Бесплодная эта нищенка! Пригрел на груди змею.
Сказав это полным яда тоном, Юрочкина отвернулась к окну. Мы подождали пару минут. Ничего не произошло.
– И все? – возмутилась Катька. – Это все доказательства, которыми вы располагаете? Тот факт, что кто-то не может забеременеть, не делает автоматически этого человека убийцей! Боже мой! – Подруга в негодовании закачала головой, а я кивнула, соглашаясь. Действительно, в дверях нам были обещаны доказательства, а мы пока ничего стоящего не услышали.
– Ах так? А как насчет того, что Саша хотел ребенка? Чем дальше, тем сильнее. В последний раз он поговаривал даже о разводе. Надеялся успеть еще раз жениться. На здоровой девушке, которая ему родит. Это было за пару дней до его смерти! Кроме того, когда спятившая Клавка померла в своей Италии, он нанял людей, которые занимаются продажей недвижимости за границей. Эти деньги собирался положить на секретный счет в Швейцарском банке. Он не хотел, чтобы кто-то знал, сколько он получит. Он скрывал это даже от своей жены. Вот и убила она его, девоньки. Из-за денег этих и угробила моего сынка! Старуху из меня, сучка, сделала, я, как узнала, вмиг поседела вся, на семьдесят выгляжу, хотя мне шестьдесят три. – И она, расплакавшись, махнула рукой, дескать, ничего уже не исправишь.
Пока я разглядывала прозрачную столешницу и видимый через нее плиточный пол, пытаясь отогнать недобрые мысли (а что если это правда? как мы могли так легко поверить Наталье? супруги всегда первые подозреваемые в таких случаях – и на то есть причина!), Катерина продолжила спорить:
– Ну развелся бы он с ней, и что? Все равно бы она получила половину.
– Ой, ну перестань! – Пожилая дама, прекратив плакать, зло усмехнулась, показывая желтые зубы. – Саша – банкир! Он знает, как прятать деньги! Она бы никогда не узнала, сколько он реально получил.
Катька не успела придумать достойный ответ, так как входная дверь открылась, и дети с оглушительным визгом: «Мама!» понеслись в прихожую.
– Я вижу, у нас гости. – Когда Ангелина вошла в кухню, я смогла ее рассмотреть более внимательно, чем тогда на кладбище. Однако первоначальное впечатление сохранилось – ничего особенного. Хотя голос и вправду был приятным, мелодичным.
Довольная донельзя бабка принялась нас представлять:
– Это Катенька с Юлечкой, помощницы частного сыщика. Я открыла им глаза на эту убийцу Наташу…
– Мама! Идите в свою комнату, – приказала Ангелина тоном, не терпящим возражений. – А с гостями я сама поговорю.
Бабка неохотно поднялась и скрылась из вида.
– Что наговорила вам эта сумасшедшая? – обратилась к нам Ангелина, как только послышался шорох закрываемой за Ефросиньей Григорьевной двери в ее спальню.
Я, честно говоря, слегка опешила от ее отношения к свекрови, которая вообще-то довольна своей снохой. Что, черт возьми, творится в этой семье?
– Ничего особенного, – удовлетворила я ее любопытство. – Только то, что Наталья Крюкова убила своего мужа.
– Глупости. Слушайте, что я вам скажу. Только у меня очень мало времени, а еще сыновей кормить. – В этот момент оба мальчика вломились в кухню, но мать отослала их, велев прийти через две минуты, и поставила разогреваться суп. Она была строгой, но справедливой матерью. – Моя свекровь всю жизнь ненавидит Наталью. Дело в том, что, узнав о сиротстве снохи, Ефросинья Григорьевна превратила ее для себя в конкурентку по выуживанию из сына денег. Всячески унижала, оскорбляла, но Наташка не я, которая обращается к свекрови на «вы», выполняет все капризы, позволяет жить в нашей квартире и на наши деньги. Еще неизвестно, как бы она любила меня, не была б я так малодушна. Наташка дала свекрови твердый отпор, отбив охоту к унижениям, ее жизнь научила с раннего детства стоять за себя. После того Жорина мать стала говорить о Наталье гадости уже за спиной, а когда умер Саша, она совсем свихнулась, поняв, что Сашиных денег и связей ей уже не видать, и потому выдумала, будто это Наташка убила ее сына, и теперь везде и всюду твердит эту мерзость.
Я спросила:
– Ангелина, вы слышали что-нибудь о том, что Александр хотел развестись с женой? Или это тоже ложь?
Она пожала плечами.
– Не слышала. Если это сказала моя свекровь, девяносто процентов за то, что это выдумки.
Катя же вернулась к своей любимой теме:
– Ваш муж сейчас в США, да?
– Да. В Нью-Йорке.
– Ага, финансовая столица мира, – Катя удовлетворенно закивала, словно была экспертом в этой области. – А не тяжело ли разлучаться на длительный срок, жить на разных континентах? Может, ваш муж навещает вас и детей? В смысле, он же прилетел на похороны…
– Нет. Он всего шесть дней назад туда улетел, потому что Александр отправил его в командировку как раз перед смертью, и вернулся только в день похорон, а ночью уже был в самолете. А что?
– Нет, ничего… Просто хотела пообщаться с ним тоже и надеялась, что он тут бывает наездами.
Я-то понимала истинные причины этого допроса, учиненного Ангелине. Мы знали от Хрякина, что Юрочкин должен был быть в Штатах во время убийства, но что если он вернулся на один день, никому на работе не сообщив? Да, жена в таком случае будет покрывать, но тогда она соучастница, а Катя, видимо, надеялась, что она не при делах.
– Что ж, в таком случае, когда мой муж вернется, я вам сообщу. – Ее голос поменялся, став прохладным и негостеприимным. – А сейчас прощу меня извинить, мне нужно покормить детей.
Словно подслушивая, мальчики тут же влетели на кухню.
Обуваясь в прихожей, Катя зачем-то спросила:
– Ваша свекровь сказала, что вы посменно работаете. Это очередная ложь, или завтра и потом в среду вам на службу?
– Это так… – Ангелина ответила с большим недоумением, но не успела потребовать каких-то объяснений, потому что мы с Катькой быстренько растворились в подъезде.
– Как тебе эта семейка? – как только мы вышли на улицу, спросила Катька. – Все друг друга ненавидят: свекровь – Наташку, причем взаимно, Ангелина – свекровь. Повезло, что у нас пока только один труп.
– Типун тебе на язык! – в ужасе пролепетала я. Мне не хотелось опять свалиться на чье-то прохладное тело и трогать его за руки. – И все-таки не все всех ненавидят. Ангелина тепло отзывается о Наталье, а Ефросинья Григорьевна рисует Ангелину лишь с хорошей стороны. Плюс, есть еще Георгий, которого почему-то любят все, даже Коля.
Внезапно я подумала, что, будучи фаворитом, Георгий мог попросить всех покрывать себя, не вызывая подозрений. Может, он улетел все же пять дней назад, а не шесть? Сразу из деревни, совершив убийство, в аэропорт?
Подруга не дала мне поделиться этой идеей, начав говорить всякую чушь:
– Ах, да, твой Коля Хрюкин… Как я могла о нем забыть? Он ведь тоже подозреваемый.
– Нет! И кстати, он начал свое собственное расследование. Поэтому он поначалу казался подозрительным. И он не Хрюкин, а Хрякин!
– Да что ты говоришь? Он, видимо, настоящий профессионал своего дела, раз начал расследовать еще до того, как выяснилось, что есть что расследовать!
Несмотря на то, что подруга выразилась витиевато, я поняла ее намек и кинулась на защиту своего парня, словно была его адвокатом:
– Он не был в деревне, чтобы что-то расследовать. Это просто совпадение.
– Почему тогда ты не поинтересовалась у него, что он там делал? Или поинтересовалась-таки?
– Нет, я… – Я замолчала и заскрипела зубами от злости.
– Именно. Ты боишься спрашивать, потому что боишься услышать то, что тебе не понравится. Ко мне?
– Что? – Я не умела переключаться так быстро на другую тему. Это Катькин мозг всегда работал быстро и хаотически.
– Я спрашиваю: ты ко мне или домой?
– Домой.
Я не хотела снова видеть Вована (а вероятность такая присутствовала), но с Катькой я в эту минуту не хотела общаться еще сильнее.