Даже если прежняя Джесси умерла в ночь «Инцидента», ее отголоски все еще существовали во мне. В основном ее плотские потребности. Думаю, что в этом же крылась одна из причин того, что я не была склонна к суициду. Я никогда не погружалась в оцепенение или что-то в этом роде. Я злилась, грустила, впадала в отчаяние, но главное – я испытывала чувства. И больше всего нужду.
Я всегда нуждалась в любви – не в этом ли таилась причина моего стремления зависать с глупыми друзьями Эмери, хотя я знала, что им нет до меня дела?
Просто хотела убедиться, что держу это при себе. Мои потребности оставались моими. Никто не должен был о них знать. Тем более он.
– Он собирался отыметь ее, как шлюху? – Бэйн шел за мной вприпрыжку, смех в его голосе по какой-то причине отдавался вибрацией в моей груди. Мои уши горели. О чем я только думала, читая эротический роман на улице? Я рассчитывала, что никто не заметит, поскольку это издание было замаскировано под совершенно приличную классическую книгу. Я не думала, что Бэйн выйдет из магазина спустя пять минут. Разве он не говорил, что потребуется десять? Насколько же хорош он в вымогательстве?
– Заткнись! – Я закрыла лицо ладонями. – Боже, это так унизительно. Пожалуйста, просто отпусти меня домой.
Он пробежал немного, развернулся ко мне лицом и пошел спиной вперед, раскинув руки в стороны, его улыбка была такой самодовольной, что мне захотелось содрать ее с его жутко привлекательного лица.
– Что насчет обещанного смузи?
– Это было до того, как ты высмеял мои литературные предпочтения.
– Перестань так говорить.
– Как так?
– Как будто тебе восемьдесят лет. Что тебе добавить в коктейль?
По привычке мне непроизвольно хотелось ответить, что я предпочитаю одиночество в своем смузи, развернуться и уйти. Незрело, я знаю, но мне не хватало опыта в том, что касалось общения. Особенно с парнями. Особенно с парнями, похожими на Бэйна, – татуированными дикарями со смекалкой и неуместной красотой.
– Клубнику.
– Что еще?
– Дыню.
– И?
– Банан.
– Хм-м. Банан. – Это не прозвучало так неприлично и отвратительно, как если бы то же самое произнесли Нолан или Генри.
– Так утонченно. Юмор в лучшем виде. – Я закатила глаза и бросила в него кошелек. Единственное, что нашлось под рукой. Он перехватил мой бумажник, отлепив его от своей груди, и без колебаний открыл его, продолжая идти спиной вперед.
– У тебя с собой не так уж много налички.
– Зачем она мне?
– Никогда не знаешь, кого придется подкупить, чтобы он не разболтал всем о твоих литературных предпочтениях. – Его улыбка стала шире, а лицо засияло от удовольствия.
– Думаю, ты забываешь, что моя репутация не может стать еще хуже, пока я не начну убивать щенков. Неприкасаемая, которую уже все коснулись, – пробормотала я, опустив плечи. Это чистая правда, и холодный пот от ее осознания уже скользил по моему позвоночнику при одной только мысли о взглядах, которыми меня наградят, как только я войду вместе с Бэйном в кофейню. Мы остановились перед «Кафе Дьем». Он кинул мне обратно кошелек, и я поймала его в воздухе.
– Хм-м. Вечеринка, посвященная жалости к себе. Спасибо за приглашение, Джесси, но я сегодня занят.
– Ты придурок, – вздохнула я.
– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.
– Шон Коннери носил парик во всех своих фильмах про Джеймса Бонда, – сказала я.
Бэйн рассмеялся:
– Что за бред?
– Ты попросил сказать что-нибудь, чего ты не знаешь. Спорим, этого ты не знал.
Он покачал головой, его плечи теперь сотрясались от смеха, и все его тело, подобно солнцу, излучало радость. Он подозвал меня жестом руки.
– Ну же, пошли. Я куплю тебе смузи.
– Это место принадлежит тебе, – уже второй раз за последнюю минуту я закатила глаза. И снова начала говорить, как прежняя Джесси, огрызаясь, как будто завтрашний день не наступит.
Бэйн открыл стеклянную дверь кофейни и зашел внутрь, даже не проверив, следую ли я за ним. Его идиотская тактика сработала, потому что после короткой паузы я тоже сделала шаг вперед. Я не знала, что в Бэйне такого особенного, что придавало общению с ним легкость. Но я понимала, что он делает. Он пытался бросить меня обратно в жестокие объятия реального мира. Мира, который я ненавидела, но в то же время по которому так сильно скучала. И по каким-то причинам, несмотря на парализующий страх, я позволяла ему это.
Все смотрели на нас.
И это не фигура речи. Буквально все посетители уставились на меня.
Будто каждый житель Тодос-Сантоса только и ждал, когда я выйду из своего укрытия, чтобы они смогли увидеть, действительно ли я монстр. Набрала ли я лишние килограммы или стала жертвой анорексии. Была ли в шаге от самоубийства или же просто сошла с ума. Побрилась ли налысо, содрала ли с себя кожу и потеряла ли свои потрясающие женские черты.
Слухи бесконечно ходили вокруг меня, и люди хотели удостовериться, что хотя бы часть из них правда.
Бэйн замедлил шаг, чтобы пойти рядом. Его лицо выражало одновременно злость и скуку – комбинация, которая не позволила никому произнести и слова в нашу сторону. В мою. Было ощущение, что он буквально ждал смельчака, который бы решился что-нибудь сказать, дабы на его примере объяснить, что делать этого не стоит, но никто не заглотил наживку. Я почувствовала, как мое лицо горит от смущения, но в то же время я не хотела уходить. В какой-то момент мне нужно было столкнуться с миром, и сегодняшний день был так же хорош для этого, как и любой другой, особенно когда я чувствовала защиту Бэйна Проценко.
Бэйн прошел за барную стойку, а я прислонилась к ее деревянной поверхности цвета шампань, наблюдая за ним. Он спокойно вымыл руки, затем кинул банан, клубнику и дыню в блендер, пока я забиралась на табурет, зарываясь лицом в свою толстовку. Люди уставились на него так, будто он Мессия, ворвавшийся в город на своем осле и в блестящих стрингах. Он оторвал взгляд от высокого стакана, в который наливал мой коктейль, и рявкнул:
– Следующий, кто будет таращиться, – уволен. Посетителей это тоже касается. Так как насчет яблок?
Я почти засмеялась. Почти. Но мне казалось, что я предам своим смехом новую Джесси.
Нынешняя Джесси не заводила друзей и уж точно не собиралась делить трапезу с Романом «Бэйном» Проценко, самым известным плохим парнем Тодос-Сантоса, только потому, что он проявил к ней легкий интерес. Бэйн кивнул в сторону углового столика, расположенного между стеклянными стенами с видом на океан.
– Присаживайся. Я подойду через секунду.
Меньше всего мне хотелось идти к нему самостоятельно, но я не могла струсить. Я последовала инструкциям Бэйна, предполагая, что он остался, дабы сделать смузи и для себя. Когда он подошел к нашему столику, то пододвинул ко мне коктейль и поставил перед собой стакан, приземлившись на стул напротив. Зловоние было безошибочным. Водка.
– За хороших друзей и плохие решения, – отсалютовал он своим напитком, склонив подбородок.
– Водка посреди дня? – Я выгнула бровь, мой мозг предпочел пропустить воспоминание о том, что это был любимый папин напиток.
– Ты что, полиция веселья? – он спародировал мою изогнутую бровь. – Если так, то тебя, вероятно, отстранят от работы за чтение непристойностей.
– Хотела бы я уметь нейрализировать, как в фильме «Люди в черном»[20], и стереть все твои воспоминания о том абзаце. – Я проткнула смузи соломинкой. Он весь был в чертовых комочках.
– Не-а, у тебя бы не вышло, нет такого глагола – нейрализировать.
– Ты что, полиция грамматики? Если так, то тебя, вероятно, посадили бы за использование слова «не-а».
Бэйн усмехнулся, позволяя насладиться своим великолепным профилем. Готова поспорить, он привык получать желаемое, когда щеголял своей будто вырезанной из камня челюстью и безбожно высокой фигурой. А еще готова поспорить, что прежняя Джесси уже бы отдала ему свое сердце и трусики, если была бы свободна. Черт, новая Джесси уже тоже об этом подумывала.
– Знаешь, я ведь тоже русская, – сказала я ни с того ни с сего, поднося розовую соломинку к губам и пробуя напиток. Бэйн вопросительно приподнял бровь, но ничего не ответил.
– Да, – я прочистила горло, бросив взгляд на стакан с водкой. – Мой отец переехал сюда вместе с семьей, после того как распался Советский Союз. Однако большинство родственников сейчас в Чикаго. Я не говорю по-русски. Пэм сказала, что бесполезно его учить, потому что я никогда не поеду в Россию.
– Пэм – идиотка, – категорично отрезал Бэйн. Я не могла с этим поспорить, так что просто пожала плечами.
– Но я все же знаю несколько слов. – Я снова погрузила соломинку в свой коктейль и придвинула ее к губам, делая следующий глоток. Обычно я не ела ничего, кроме батончиков «КитКат» из своих запасов, поэтому считала это прогрессом. Жалким, но все же.
– Давай же послушаем их.
– Сука, блин. Хорошо. Как дела. Пипец. Привет.
– Все это либо проклятия, либо любезности. Твоя русская семья, должно быть, знает толк в пассивной агрессии.
Не знаю, почему его слова заставили меня так сильно смеяться. Может, все дело в осознании, что мы чувствовали себя настолько нормальными рядом друг с другом. Нормальными. Боже. Я даже не подозревала, как сильно скучала по этому чувству.
– Итак, расскажи мне про Бивиса и Баттхеда[21]. – Он оперся на стол, подавшись вперед.
Пуф! И ощущение нормальности исчезло.
– Ты имеешь в виду Генри и Нолана? – Я проткнула соломинкой кусочек клубники и поместила ее в рот, обхватив губами. Его взгляд, задержавшийся на них, пронзил меня током с головы до ног. Я отвернулась, сосредоточившись на чем-то безопасном: изображении Мэрилин Монро, выложенном кофейными зернами на совершенно белой стене позади Бэйна.
– Маленькие мерзавцы на Camaro. – Он прочистил горло. Я сделала глубокий вдох. Я делилась откровенностями только с миссис Белфорт, и то это было не в счет, поскольку она не помнила большую часть наших разговоров. С Майрой я тщательно подбирала слова. Но с Бэйном… кто знал, как я должна вести себя рядом с ним? Я все еще не выяснила – враг он или друг.
– Что ж, я думаю тебе известно о том видео… и об оргии. – Я тяжело сглотнула. Челюсть Бэйна дрогнула под густой бородой, и он сделал большой глоток своего напитка. – Я никогда не соглашалась.
– Это было изнасилование, – сказал он сухо, но в его взгляде больше не проглядывалось прежней твердости.
Мое тело застыло. Никто не называл это так… так никогда.
Нападение. Жестокое обращение. Надругательство. Сексуальное домогательство. Люди смягчали ситуацию, будто меня там не было, будто все это не происходило в реальности. Изнасилование. Меня изнасиловали. Я отделила локон волос и принялась жевать его.
Бэйн покачал головой, кладя ладонь на стол.
– Я незнаком с людьми, которые устраивают оргии в переулке, а потом отправляют себя в спонтанное путешествие на машине «Скорой помощи».
Я опустила взгляд.
– Отец Нолана работает в больнице. Он смог скрыть факт моего поступления, – призналась я, задаваясь вопросом, какого черта я все это рассказываю Бэйну – какого черта я вообще с ним разговариваю? – и ненавидя себя за каждое произнесенное слово и каждый сорванный слой. – Лечилась я дома, самостоятельно. Ко времени моего возвращения в школу только хромота напоминала об «Инциденте».
И шрамы на животе. Они все еще со мной. Дрожь прокатилась по моей коже. Нынешняя Джесси умоляла меня: Не рассказывай ему. Не открывайся. Но прежняя Джесси отметила: Он назвал это изнасилованием. Никто раньше этого не делал. Рискни. Интересно, с каких это пор она со мной разговаривала?
– К тому времени, как я вернулась в школу, ученики соскучились по драме. Приглушенные перешептывания, жалостливые взгляды. Все думали, что я шлюха, из-за того домашнего видео, на котором Эмери обнаружил, что я не… – Я не собиралась говорить слово «девственница». Потому что я ею была. До него я ни с кем не спала. Но мне никто не верил. Я склонила голову. – Во всяком случае, именно так я и стала Неприкасаемой. Каждый раз, когда кто-нибудь хотел коснуться меня, я убегала или того хуже. Как будто существовало две версии меня: старая Джесси – девушка, которая когда-то была веселой, уверенной в себе и дружелюбной, и новая Джесси – та, что сейчас сидит перед тобой. Эта девушка до сих пор ждет, когда ты набросишься на нее и сорвешь одежду, просто потому, что физически можешь это сделать.
Тишина накрыла нас, подобно плотному одеялу. Он не выразил ни капли сочувствия.
– И поэтому ты никогда не выходишь из дома?
– Я выхожу, – защищаясь, ответила я. Кофейня была переполнена, и струйка пота стекала от затылка вниз, вдоль спины. Шум. Смех. Толпы людей. Все это вызывало во мне тревогу, но я старалась держать себя в руках.
Бэйн наклонился еще ближе. Его запах достиг моего носа. Я откинулась назад.
– Правда? И куда же? – спросил он.
– К своему психотерапевту.
– Максимум раз или два в неделю. Куда еще?
Я постукивала костяшками пальцев по краю стола, смотря куда угодно, только не на своего собеседника.
– В лабиринт.
– Лабиринт?
Я торжествующе кивнула.
– У моей соседки есть лабиринт из живой изгороди. Я хожу туда, когда мне надоедает слушать постоянное ворчание Даррена и Пэм о моем нежелании искать работу и друзей.
Будто их так просто найти.
– Сколько тебе лет, Джесси?
– В сентябре исполнится двадцать.
– Тебя устраивает твоя жизнь?
– Что это за вопрос такой?
– Тот, на который я хотел бы получить ответ. Жизнь заключается в том, чтобы суметь без дрожи смотреть на себя в зеркале.
– Поэтому ты вымогаешь деньги у невинных людей, а свое тело продаешь? – Я вызывающе вздернула подбородок. Мне не нравился его покровительственный тон. Было неприятно, что я открылась ему только потому, что он единственный, кто проявил хотя бы какую-то заботу. И мне ненавистна мысль, что он был прав. Я не жила. Не по-настоящему.
Однако ни одна из причин моей грубости не имела значения, как только я увидела его лицо. Его прищур, раздутые ноздри и короткие ногти, впившиеся в модное белое деревянное покрытие стола. В этих венах застыл лед. Эта мысль пронзила меня насквозь. Обычно Бэйн вел себя непринужденно, но теперь я видела его настоящего. Он снова натянул на лицо комбинацию из злости и скуки, мне хотелось сорвать ее и увидеть, что он на самом деле чувствовал по поводу моих слов, чтобы и мне почувствовать боль за то, что ранила его.
– Это правда. – Я повысила свой дрожащий голос, выпрямляя спину. – Вот кто ты. Преступник и мальчик по вызову.
«Вышвырни меня отсюда. Отпусти. Я не так уж хороша, – умоляла я про себя. – Ты разрушишь меня, вот только рушить уже практически нечего. Пожалуйста, позволь сохранить то малое, что у меня осталось».
– Ты сама в это не веришь, – сказан он, его баритон звучал тихо и расслабленно.
– Что ты мужская версия шлюхи? Верю.
– Что ж, тогда убирайся отсюда к чертям, – он жестом указал на дверь, все с той же скучающей маской на лице. – Сейчас.
Я уставилась на него, обдумывая свой следующий шаг. Его глаза пугали меня больше слов. Они проникали в мою душу. Я схватила рюкзак из-под стула и встала. Во мне что-то шевельнулось. Что-то тревожное. Я чувствовала… ярость. Неожиданно сильно. Я не привыкла к этому чувству. Волновалась ли я? Конечно. Боялась? Больше, чем готова была признать. Но ярость была другой. Наполненной страстью.
Но это же бессмысленно. Я оскорбила его – и он меня выгнал. Что естественно. И даже понятно. Так почему же мне тогда хотелось швырнуть стакан со смузи ему в лицо и бросить вызов каждому произнесенному им слову? Все, что угодно, дабы вызвать больше разногласий, насмешек и впитывать его внимание, его взгляд и секреты.
Почему мне так хочется дать отпор этому парню? Может, потому, что после сегодняшнего дня я знала без тени сомнений, что он не будет использовать физическое преимущество, чтобы выиграть.
– Спасибо за коктейль. – Я развернулась и вылетела на улицу, облегчение оттого, что я покинула переполненное людьми место, смешалось с раздражением и странным чувством утраты. Я схватилась за ручку двери своего автомобиля и распахнула ее.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты та еще заноза в заднице? – Голос Бэйна прогремел позади меня.
Я развернулась и наставила на него дрожащий палец.
– Ты сказал, что жизнь заключается в том, чтобы без дрожи смотреть на себя в зеркале. Мне просто интересно, спокойно ли ты смотришь на себя, когда спишь со случайными людьми ради услуг и денег.
Он одарил меня «взгляни-на-эту-маленькую-наивную-девочку» ухмылкой.
– Нужно ли мне напомнить тебе, что я молод, здоров, а в этом городе проживает огромный процент членожаждущих людей?
– То есть теперь слово «членожаждущий» существует, а «нейрализировать» – нет?
Его выражение лица сменилось с покровительственного на удивленное, а затем с удивленного на озадаченное. Он покачал головой, делая еще один шаг ко мне.
– Тебе должно быть лучше всех известно, что слова на многое влияют.
– И что это значит? – закричала я, полностью повернувшись к нему. Мои ладони чесались от желания ударить его по лицу. Чайки парили над нами, будто подслушивая.
– Это значит, что ты несносная. – Он наконец вздохнул, продолжая покачивать головой.
– Может быть. Ну так и не пытайся сделать меня сносной. – Я развернулась обратно к машине и дернула дверцу.
– Отлично. Давай. Продолжай прятаться от всего мира.
– Я не прячусь.
– Как скажешь. Лишь бы тебе спокойно спалось по ночам, Снежинка.
Я не сплю ночами. Уже давно нет.
– Перестань меня так называть.
– Почему же? Тебе это идеально подходит, учитывая, что твой мозг как раз уже начал плавиться.
Я ждала, что он еще что-нибудь скажет. Я снова повернулась к нему, не до конца понимая, почему мне было так трудно просто уйти. Мы стояли друг напротив друга на оживленной набережной, тяжело дыша и пронзая друг друга тяжелыми взглядами. Мы устроили сцену и привлекли внимание окружающих. Я вцепилась в свои волосы, осознав, что где-то в течение этого часа сняла бейсболку и капюшон. И люди теперь могли меня видеть. Мое лицо. Мою уязвимость. Всю меня.
Я развернулась, запрыгнула в машину и уехала так стремительно, словно за мной гнался сам дьявол.
На первом же светофоре я ударила по рулю и закричала.
Это было прекрасно.
Я чувствовала себя живой.
Я позволила восхитительной боли и ярости закрутиться во мне, подобно шторму, понимая, что пожалею о каждом сказанном Бэйну слове.
Осознавая то, что он, вероятно, тоже знал.
Я не смотрелась в зеркало несколько месяцев, а может быть, и лет.
Настолько долго, что иногда даже забывала цвет собственных глаз.