В моей семье все довольно высокие. Папа высокий, мама тоже немаленькая. Даже Милош уже довольно длинный. Так что сразу было понятно: я тоже вырасту высокой.
По этой причине сейчас мне приходится наклоняться, стоя перед зеркалом, потому что моя спальня на чердаке и в ней идиотский скошенный потолок. Не поверите: я могу выпрямиться только в середине комнаты.
Кажется, я схожу с ума. Я реально не могу представить, что кому-то может прийти в голову сделать из меня модель, чтобы демонстрировать хоть что-то. Да, я безумно высокая, и я знаю, что манекенщицы обычно тоже высокие, но я же похожа на долговязое пугало. В школе я притворяюсь, будто не слышу, как меня называют Великаншей, Девушкой Халка, Мадам Максим, Транссексуалкой, Худосочным Голиафом, Громилой, Слендерменом (эта кличка, если честно, даже мне самой кажется довольно забавной), Дылдой, Каланчой, Куин Конгом. Но я всё слышу. Проезжаются если не по поводу роста, так по поводу комплекции: «Ой, она, наверное, анорексичка. Только посмотри, до чего у нее ноги тощие! Прямо прутики!» Так что я устраиваю шумные представления с песнями и плясками: пусть все видят, как я смачно ем чипсы. «Тогда у нее, наверное, булимия».
Я в купальнике – единственном бикини, какое у меня есть, фиолетовое в бирюзовый горошек. Я надела его всего один раз – два года назад на Миконосе, – но ходить в нем при всем честном народе не смогла. В нем я чувствовала себя голой, так что потом всю неделю не снимала футболку. В итоге домой вернулась такой же бледной (прямо готка), что и до отъезда. Сегодня мне придется раздеваться перед незнакомыми людьми. Меня об этом предупредили. Что ж, по-моему, это честно, что они хотят увидеть мое тело. Но уж больно это тело нескладное. Не сексуальная фигура, как у Кардашьян. Ни сисек, ни попы – одни кости и суставы, я похожа на ходячий мешок с костями. И смазливой меня не назовешь: мне достался папин нос крючком.
Мальчишкам в школе нравится Эмили Портер (чашечки размера D) или Тиана Блейк (DD), а не я – и хорошо, у меня все равно есть Ферди, и, пока я ему нравлюсь, на остальных мне плевать.
Ох-ох. Блин, во что, интересно, надо наряжаться, когда идешь в модельное агентство? У меня нет красивых тряпок. Красивые тряпки мне не идут. Покупать-то приходится в секции «Большой рост», а иначе рукава заканчиваются чуть ниже локтя. Я выбираю сильно зауженные джинсы и футболку в черную и белую полоску, потому что Лорел говорит, что в ней я похожа на француженку, да мне и самой она кажется стильной. Ноги я пихаю все в те же облезлые и потертые конверсы.
Сбегаю вниз, чтобы позавтракать, хотя я дико психую, и желудок сжался до размеров изюмины. Со мной так уже было, когда сдавала экзамены. Продержалась я тогда только на честном слове и «Имодиуме»[7].
– Гляньте, а вот и наша модель. – Это Милош. Ехидный мелкий засранец.
Проходя мимо, шлепаю его по макушке.
– Мам! Ты видела? Она только что на меня напала!
– И поделом, заслужил, – улыбается мама, плюхая мне на тарелку теплый тост. – Поешь, пожалуйста.
– У меня явно сотрясение мозга, но ладно. – Милош ставит свою тарелку в посудомоечную машину и бежит собираться в школу. Ему еще целых две недели учиться. Сочувствую поганцу.
Намазав на тост немного нутеллы, я решаю проверить, может, мой урчащий желудок и впрямь проголодался.
– Что ты будешь пить – чай, кофе, сок? – Мама никогда не сидит на месте, порхает по кухне, как угорелый мотылек. Может, потому мы все такие худые: не умеем расслабляться.
– Лучше сок. Фу-у, а яблочного нет?
– Его Милош допил. Остался только апельсиновый.
– Мам, яблочный же был для меня! Милош нарочно его прикончил! Он его даже не любит!
Она воздевает руки вверх.
– Выйду сегодня, куплю еще.
– А папа где?
Вторая дверь, ведущая из кухни в наш маленький садик, открыта, и я решаю, что папа завтракает там. День снова выдался солнечный. Все говорят, что это – самый жаркий июнь в истории.
– Он уже ушел.
– Ой. А я думала, он с нами…
– Нет, у него сегодня утренняя смена. – Папа водит поезда метро на линии Бейкерлоо. Блин. По крайней мере, он на моей стороне. На самом деле. – Яна. Ты уверена, что хочешь этого?
Я закатываю глаза и делаю большой глоток апельсинового сока.
– Уф, он еще и с мякотью? Блин, почему ты всегда…
– Яна Катарина! – Ну, началось… Так я и знала.
Я вздыхаю.
– Папа согласен…
– Дело не в папе. Сама ты что думаешь?
– Думаю… – Я медленно тяну каждое слово, потому что мама никогда ничего не забывает и потом использует все, что я сболтну, как улику против меня же. – Думаю, что стоит сходить туда и послушать, что они скажут. Ты же не против?
Мама поджимает губы и кривится, как будто у нее лимон во рту. Так она всегда показывает, что НЕДОВОЛЬНА.
– Мам?
– Я считаю, что если уж ты хочешь стать моделью, можешь стать ею через два года, когда окончишь школу.
Нет, мама не врубается. Обычно я затыкаюсь и держу язык за зубами, но сейчас-то другое дело. Не то что тогда, когда мне в двенадцать лет приспичило учиться играть на виолончели – чистая глупость. Хотя в чем-то она права. Не могу сказать, что с детства только и мечтала об этом. Нет, я хотела стать стюардессой или динозавром. Но сейчас мне подвернулся этот шанс, упал прямо в руки – и я не хочу делать вид, что этого нет.
– Мам. Ну что такого-то? И потом, вдруг это – единственная возможность? Что, если я сейчас откажусь, а потом не получится – и выйдет пшик? Может, я должна именно сейчас держаться за шанс двумя руками, чтобы не упустить его? Может, через два года уже никому не буду нужна! И всю жизнь потом проведу, сожалея о том, что могло бы случиться? Не хочу я умереть с мыслью, что не воспользовалась шансом. А проверить все это можно только одним способом.
Мама улыбается.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – Она нежно стискивает пальцами мой подбородок. – Ты слишком умная. – Я смеюсь, а мама, отвернувшись, продолжает загружать посудомоечную машину. – Твой дедушка мне всегда так говорил.
Она очень, просто очень редко рассказывает о бабушке и дедушке. Мы с Милошем знаем, что лучше не приставать с расспросами: это из-за войны.
Я заканчиваю завтрак, запихивая в рот оставшуюся половину тоста.
– Может, я еще им не подойду, – говорю я. – Может, этот Том Карви на солнце перегрелся, вот и увязался за мной.
Я бы, кстати, не удивилась: все-таки на голове у него была вязаная шапка – и это в двадцать пять градусов жары.
От Клэпхема до Оксфорд-стрит ехать недалеко. После завтрака я успеваю еще почистить зубы и сбегать в туалет (где меня пронесло на нервной почве), затем мы с мамой бежим к метро, срезав путь через Уинстенли Эстейт. Мама рассказывала, что, когда они с папой впервые приехали в Англию, этот район был огорожен и охранялся полицией, потому что недели не проходило, чтобы там кого-то не зарезали или не застрелили. Сейчас – хотя на вид кварталы по-прежнему страшны, как смертный грех, – жить в них, по-моему, неплохо: много зелени, детская площадка с качелями и горками, по обочинам дорог растут деревья, а когда проходишь мимо карибского кафе, оттуда всегда пахнет курицей по-ямайски. Что может быть лучше?
Мы садимся в наземное метро до Воксхолла, а там пересаживаемся на линию Виктория. Я так нервничаю, что даже не играю на мобильнике, а просто смотрю в окно, пока мама листает «Метро». Маме не нравится, когда мы ездим в центр одни (даже если с нами Лорел, или Саба, или Ферди, или Робин), потому что боится террористов и убийц – и все равно я могу доехать до Большого Топшопа с закрытыми глазами. А сама мама, даже прожив здесь столько лет, толком Лондона не знает. Говорит, он ее выбивает из колеи. И до сих пор иногда заговаривает о том, чтобы «поехать домой». А я другого дома не знаю.
Мама уже много раз разговаривала по телефону с Томом, и он дал нам такие подробные инструкции, как добраться до агентства, что и идиот не заблудился бы; хотя гугл-карты справляются ничуть не хуже. Вообще, Тому пришлось долго уламывать маму, пока она, наконец, согласилась, чтобы я поехала на встречу: по-моему, она боится, что меня продадут в сексуальное рабство или что-то подобное. И только фраза: «Миссис Новак, мы – представители Клары Киз» – убедила ее, что там сидят не преступники. Про Клару даже моя мамочка слышала. Еще бы не слышать: она ведь из нашего квартала. По крайней мере, жила в нем когда-то давно.
Мы выходим на Оксфорд Серкус, пробежав мимо противного мужика без зуба, который называет меня «прелестницей». Лондон, что вы хотите. Тут не соскучишься. Офис «Престижа» совсем недалеко от станции метро, только пройти чуть-чуть по Маршалл-стрит, которую мы находим без труда. Еще не час пик, но лондонцы несутся по тротуарам, почти не отрывая глаз от экранов своих мобильников.
Я знаю, что мама тоже нервничает. Она нарядилась как на свадьбу или как на какой-то банкет – в свое летнее платье в цветочек, которое купила два года назад, на их с папой двадцатую годовщину. И даже накрасилась. А она никогда не красится. Ясное дело, не каждый же день сиделке, беженке из Сербии, приходится иметь дело с людьми из мира моды.
– Ну вот. Кажется, это здесь, – говорит мама, хотя это и так ясно. На шикарной стеклянной табличке над дверью красуется надпись: «МОДЕЛЬНОЕ АГЕНТСТВО “ПРЕСТИЖ”». Выглядит как любой другой обычный офис. Я ждала чего-то более… чумового, наверное.
– Мам, мне что-то нехорошо. – Честное слово, я в жизни не думала стать моделью. Вот прямо от слова «никогда». Но сейчас кажется, что, по идее, логично было бы стремиться к этому. Ну, типа, кто же откажется стать моделью?
Мне сдается, что ключ к разгадке кроется в самом названии: ты – идеал, образец того, как должен выглядеть человек.
– Все будет хорошо. Они сами тебя позвали, помнишь? Значит, ты им нужна.
Хорошая точка зрения. И хватит об этом. Ну почему я так нервничаю? Надеюсь, у меня под мышками нет кругов от пота. Это не круто. Я и так уже дико смущена, представляя, как я заявлюсь туда: «Привет, меня зовут Яна, и я вся из себя такая красотка, что могу быть моделью», хотя на самом-то деле отлично понимаю, что похожа на лося.
Это Ферди принял за меня решение – по дороге из Торп-парка, когда я в автобусе рассказала ему, что произошло.
Сама я не приняла этого всерьез: ясно ведь, что это полная ерунда и нелепость, но Ферди рассудил по-другому.
– Модели, – сказал он, – не должны быть красивыми, в них должна быть изюминка. А у тебя она есть.
Люблю я этого пацана.
Ну и, шутки шутками, его слова заставили меня задуматься. С вершины многоэтажного дома Ферди открывается вид на Темзу, на берег реки, очень шикарный: Фулхэм и Челси, показушные апартаменты со стеклянными стенами, балконами и садами на крыше. Сказать вам, кто в таких хоромах живет? Они самые, эти сраные модели, вот кто.
Богатые и знаменитые. Все хотят быть богатыми и знаменитыми, скажете, нет?
Мама входит в агентство первой, я иду за ней следом.
И у меня захватывает дух. Внутри, за дверью, светло, очень светло, все белоснежное, как в рекламе зубной пасты. Я как будто оказалась в другом измерении. Время остановилось и…
И снова пошло. Это всего лишь офис. Честно говоря, он мало чем отличается от приемной зубного врача или ветеринара. Прямо напротив двери – маленькая стойка. Женщина за ней – наверняка бывшая модель – примерно процентов на восемьдесят семь состоит из скул. Хотя в любом случае вряд ли модельное агентство наняло бы уродину встречать всех у входа.
– Привет, – говорит эта красавица с теплой улыбкой.
– Привет, – отвечает мама, и я радуюсь, что мне можно промолчать. Пусть уж мама: тем более она включила свой классический английский, как у королевы Елизаветы. На таком она разговаривает только по телефону или на родительском собрании. – У нас назначена встреча. Это Яна Новак.
По улыбке женщины-администратора я вижу, что она поняла, о ком речь.
– О, конечно. К Тому? Сейчас узнаю, может ли он вас принять. Мне кажется, у них пока встреча. Один момент.
Она поднимает трубку и набирает номер.
Меня ждут. Так это не дурацкий розыгрыш. Убиться веником, я и не думала, что эта встреча в Торп-парке – всерьез.
– Он сейчас выйдет. Вы пока присядьте.
Здесь довольно шикарно. Мы садимся на мятно-зеленый двухместный диванчик. Отсюда, за стойкой регистрации, мне виден оживленный офис. В нем – два больших белых стола, как два острова, и вокруг обоих, как пчелы вокруг ульев, вьются люди, бесконечно звонят телефоны, слышны разговоры на французском и английском языках. Перед нами низкий столик, заваленный журналами – Vogue, Elle, Tatler, Harpers. На стене висит плазменная панель, на экране – модели «Престижа». Я мало кого из них узнаю, но при виде каждой я только ахаю: «Ух ты!» Вообще-то, все они сильно смахивают друг на друга: блондинки с золотистыми волосами, золотистым загаром, золотистыми ногами и в золотистом золоте. Ни одна из них даже примерно не похожа на меня.
Откуда ни возьмись прилетает воспоминание. Мне шесть лет, у первого класса семейный праздник – все мамы и папы должны прийти посмотреть представление. Мисс Скипси, наша учительница, разучила с нами песню «Английский сельский сад», мы все должны были петь и изображать цветы, мотыльков и ежиков. Кроме меня. Вот так. Лорел была одуванчиком, а Саба – бабочкой, мне же досталась роль сорняка. На мне были зеленые колготки и старый папин джемпер болотного цвета, а лицо мне размалевали какой-то буро-зеленой краской. Гадский сорняк.
На экране появляется Клара Киз – в этом месяце, кстати, ее фото на обложке австралийского Vogue. Она похожа на черную куклу Барби: немыслимые диснеевские глаза, пухлые губы и знаменитая безупречная кожа. Дело в том, что карьерой она обязана не только лицу (и ногам), но и сказке: несчастная сирота, приемный ребенок – ее приметили в «Макдоналдсе» на станции Клэпхем, где она уплетала мороженое «Макфлурри» – я и сама вот так же сидела там миллион раз. Считаные недели – и вот она уже участвует в Неделе моды в Лондоне, и все взахлеб хвалят и называют ее новой Наоми. Но у Клары нет ничего общего с Наоми, кроме цвета кожи. Она – самая настоящая Золушка.
По другую сторону журнального столика в кресле сидит девушка. Ну, уж эта точно модель. Она сжимает в тоненьких, как зубочистки, ручках портфолио «Престиж», из-под гладких желтых волос настороженно смотрят глаза с темными кругами, как у енота. Она высокая, но почему-то кажется мелкой; вид у нее какой-то птичий: типа, она птенец, который только что выпал из гнезда на очень высоком дереве. Лет ей примерно как мне, но впечатление такое, что она месяц не спала.
Если им нужны такие, то я в пролете.
– Яна! Привет! – К нам, широко раскидывая руки, бодро шагает Том. Я встаю, чтобы поздороваться, и он меня обнимает. Хм, не надо. Я ценю свое личное пространство. Не люблю обнимашки.
– Как дела? Спасибо, что пришла.
– Нормально, – бубню я. Разговаривать со взрослыми, которые не твои учителя, как-то странно. С учителями говорить тоже странно. Я стараюсь поменьше с ними болтать. – Это моя мама.
– Здравствуйте, миссис Новак. Как приятно встретиться с вами лично. Ну что ж, идем? Все умирают от нетерпения: хотят с вами познакомиться.
Меня подмывает спросить, много ли народу хочет познакомиться с нами, но боюсь показаться ненормальной. Я думала, будет только он. Это что же, мне придется расхаживать в бикини перед комнатой незнакомых людей? Не хочу. И никогда не хотела.
– Сюда, пожалуйста. Нам в переговорную комнату, это наверху. – Следом за ним я иду по офису, сотрудники не смотрят нам вслед, никто и головы не поднимает от своих столов. Тетка с желто-голубыми волосами что-то возмущенно кричит по-французски в трубку, прямо стрекочет, миллион слов в минуту. Видно, кто-то там, во Франции, нехило облажался.
За следующим столом молодая женщина визжит на красивого до идиотизма чувака с волнистыми рыжими волосами. «Да что ж это такое, Шеймус! – вопит она, дергая себя за волосы. – Я тут из кожи вон лезу, тебе же помогаю деньги получить! Ну ты-то… мог ты там хотя бы ПОЯВИТЬСЯ!»
Шеймус, насколько я замечаю, слишком бухой, чтобы вникать. Видно, что сейчас его вообще ничего не волнует.
По узкой лестнице Том приводит нас на второй этаж, где расположена еще одна рабочая зона, сплошь разделенная на маленькие тесные офисы. Один смахивает на тюрьму в фильме «Подмастерье», но мы проходим мимо и попадаем в другую комнату, не такую зловещую, с креслами вокруг журнального столика. Ух ты, на нем миска с зелеными яблоками (спорю, их никто не ест – так, декорация).
– Садитесь.
На диване уже сидят две женщины. Одна – очень классная азиатка с очень короткой бирюзовой стрижкой, а вторая – очередная супермодель на покое. Ключицы такие, что она может ими глаз вам выколоть.
– Привет! – здоровается Стриженая, вставая, чтобы нас поприветствовать. – Я – Ро, руководитель отдела по кастингу и отбору новых лиц. Приятно познакомиться, Яна.
– Здрасьте.
– Привет, Яна, меня зовут Ческа Дебретт, я возглавляю Женщин. – Честно говоря, она действительно выглядит так, будто может возглавить Всех Женщин Мира. Она настоящая богиня – моего роста, золотые кудри распущены по плечам. – Присаживайтесь. Что вам принести – чай, кофе?
Я мотаю головой, но мама просит чай. Том посылает за ним стажера, после чего присоединяется к нам.
– Как ты себя чувствуешь? – мурлычет Ческа очень сексуальным, чуть хриплым голосом. Она наверняка из Челси, стопроцентная, экологически чистая Челси. Я бы поставила на это любые деньги.
Я заставляю себя положить руки на колени. И скрещиваю ноги, как взрослая дама.
– Очень волнуюсь. Извините, – говорю я глухим басом.
– Не за что! – говорит Ро. – Тебе совершенно не о чем беспокоиться, дорогая. Просто нам хотелось встретиться, посмотреть на тебя живьем. Фотографии, которые ты прислала по электронной почте, мы видели, так что экзамена и суда не будет, обещаю!
Я замечаю отправленные мной портреты – один в фас, другой в профиль, – они лежат на столике.
Возвращается стажер с кувшином воды и маминым чаем на подносе.
– Том не закрывает рта с тех пор, как увидел тебя в Торп-парке, – сообщает Ческа.
– Это точно, я все уши им прожужжал! Прости, Яна, я просто не могу поверить, что тебя раньше никто не пригласил. Ты – находка десятилетия!
Я чувствую, что краснею до ушей.
– Том! Не пугай бедную девочку, – одергивает его Ческа и наливает мне стакан воды.
– Яна, дорогая моя, – начинает Ро, – ты просто уникальна. Тебе это известно?
Убейте меня, вот что она сейчас хотела этим сказать?
– Э-э. Угу. Спасибо.
Ческа улыбается.
– Дай угадаю. В школе ребята смеются над твоей внешностью… так?
Черт, как неудобно. Я стараюсь не смотреть на маму.
– Ну да. Иногда. Зовут Жирафой и все такое. И, вообще, я даже в нетбол толком играть не умею.
Они все хихикают.
– Видишь эту стену? – Ческа показывает через стекло на стенку напротив. Там ряды глянцевых фотографий – лица, лица…
– Каждую из этих девушек дразнили – кого Страшилой, кого Пугалом или Жердью… и почти всех Жирафами. А теперь они зарабатывают тысячи фунтов.
– Яна, у тебя суперская, уникальная внешность. – Ро, хлюпнув, допивает латте и гремит кубиками льда в стакане. – Я буду с тобой совершенно откровенна, вряд ли ты можешь, например, стать лицом косметической фирмы: там свои критерии. Зато для эдиториалс[8] и подиума, О МОЙ БОГ, у тебя потенциал буквально до небес.
Надеюсь, она выразилась фигурально, не в буквальном смысле, но неважно.
– Вы правда так думаете?
– ДА! – выкрикивают они все втроем в один голос.
Раздается стук. Дверь РАСПАХИВАЕТСЯ, и в комнату влетает облако выкрашенных в красный цвет, завитых штопором кудряшек. В тот же миг Том, Ческа и Ро в своих креслах вытягиваются в струнку.
– Привет, привет, привет. Не обращайте на меня внимания, продолжайте.
Она старше остальных… под пятьдесят, наверное. Одета безумно, но невероятно эффектно: платье в тонкую полосочку, мягкие мокасины от Gucci (на них прямо так и написано) и больше украшений, чем можно представить себе на одном человеке зараз. – Ну должна же я была забежать, чтобы взглянуть на новое страстное увлечение Тома.
– Яна, – говорит Том, – это Мэгги Розенталь, директор «Престижа».
В следующую секунду я вспоминаю и ахаю. Она перекрасила волосы с тех пор, как я в последний раз видела ее по телевизору. Эта женщина постоянно мелькает в новостях и много говорит о модной индустрии. Это же именно она, Мэгги Розенталь, проходила мимо нашего «Макдака», когда Клара Киз ела там свой «Макфлурри».
– Привет, дорогуша. Это твоя мама? – Она пожимает маме руку.
– Я Рита. Рита Новак.
– Очень приятно. Что ж, Яна. Давай на тебя посмотрим.
Я с грохотом возвращаюсь на землю. Что?
– Поднимайся. Встань!
Я делаю, что мне говорят.
– Встань-ка прямо, милая. Умница. Отличный рост. Пять-одиннадцать?
– Да, кажется.
Она обходит меня вокруг, рассматривая меня со всех сторон.
– Замечательно. У тебя есть при себе резинка для волос, солнце мое?
– Ой, нет. Извините.
– Возьми-ка это. – Ческа протягивает мне эластичный галстук.
– Можешь убрать волосы в хвост, золотко?
– Конечно. – Я собираю все волосы, закрывающие лицо, и связываю их на затылке.
– Прошу прощения за мой французский, дорогуша, но черты лица у тебя чудовищно крупные. Ох, простите, мамочка, – лексикон у меня как у матроса. – И она театрально подмигивает маме. – Что скажешь, Ро? Стрижка?
Ро кивает так глубокомысленно, как будто с самого начала имела этот план в голове.
– Именно об этом я и думала.
– Какой у тебя размер обуви, золотко?
– Шестой.
– Как зовут стажера?
– Невада, – говорит Том.
– Невада! – пронзительно кричит Мэгги, выглядывая в дверь. – Каблуки шестого размера, пожалуйста!
Она нежно берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо из стороны в сторону.
– Пойми меня правильно, милая, у тебя довольно мужественные черты. Брови, профиль. Мне это чертовски нравится. Ты очень андрогинна. Андрогинность нынче в моде.
Мне тысячу раз говорили, что я выгляжу как мужик, но никто и никогда раньше не произносил это как комплимент.
Прибегает Невада с парой устрашающих туфель из лакированной кожи на красной подошве. Я уже знаю, что будет дальше.
– Я должна в них ходить?
– Боюсь, что так.
– Я… кхм, я не умею ходить на каблуках. – Я не хочу вдаваться в подробности того, что произошло на выпускном вечере, но в этом была замешана я, туфли на каблуках и падение на инвалида-колясочника.
– Пока не умеешь. Давай-ка, поднимайся и пройдись с шиком. – Она пожимает мне руку.
Я снова заливаюсь краской, неуклюже сажусь и снимаю конверсы. Под ними у меня носки с сердечками. Вот такая я. От резинок над щиколотками остались ярко-розовые следы. Внутри на туфлях надпись – Louboutin. Господи, у них в офисе лабутены в примерочных кабинках. Небрежно так. Саба и Лорел обрыдаются, когда я им расскажу.
Я надеваю их и глубоко вздыхаю.
– Просто попробуй, – говорит Ческа. – Я пока не стала моделью, никогда не носила каблуки. Зачем нам, когда мы и так высоченные, так ведь? Но я тебя порадую: ходить на каблуках мы тебя вмиг научим. Но никто не может научить быть высокой и красивой.
– Давай, пройдись туда-сюда, – говорит Том. – Не пытайся подражать моделям. Все проще: иди, и все.
Набрав в грудь воздуха, я выталкиваю себя из кресла и взмахиваю руками, чтобы выпрямиться. Пальцы на ногах тут же начинают вопить: «Ты с ума сошла, втискивать нас в треугольник? У тебя ноги не треугольные!» Я видела тьму модных показов по телику и все такое. И смотрела «Топ-модель по-британски». Я знаю, что модели ходят не как нормальные люди. Когда Клара Киз демонстрировала «Викторию Сикретс», она шла, как все они, нога за ногу. Может, и мне попробовать? Или лучше просто сосредоточиться на том, чтобы не сломать ногу?
Разворачиваясь, я шагаю к двери. Ноги подворачиваются в лодыжках. Одна туфля немного велика и все время хочет соскочить. Я будто оказалась дома, в пижамке со свинкой Пеппой, мне четыре года, и я напялила мамины шпильки. И хохочу так, что голова отрывается. Фотография до сих пор стоит на каминной полке.
– Смотри вверх, а не под ноги, дорогая, – командует Мэгги, когда я добираюсь до двери.
Кивнув, я пускаюсь в обратный путь. Левая лодыжка подворачивается, и я оступаюсь.
– Не сжимай кулаки, малышка. У тебя такой вид, будто ты вот-вот бросишься в драку. – Я и не замечала, что стиснула кулаки. – Пусть руки свободно висят. И лицо расслабь.
Я делаю еще шаг и немного расслабляюсь. Даже начинаю двигаться чуть быстрее.
– Хорошо, золотко, достаточно, – говорит Мэгги. – Господь целует наши намерения.
– Очень плохо, да?
Том улыбается.
– Все прекрасно. Мы видали и похуже, намного хуже.
– Абсолютно, – соглашается Ро. – Сто процентов, что это поправимо.
Тут наконец рот открывает мама.
– Значит ли это, что вы хотите… взять Яну на работу?
Том, Ро и Ческа поворачиваются и смотрят на Мэгги, а та выдерживает драматическую паузу.
– Миссис Новак. Я не часто говорю такое, поэтому дайте мне насладиться моментом. Я не выпущу вашу дочь из этого офиса, пока она не подпишет с нами контракт. Я лягу поперек дверей, если потребуется. – Мэгги улыбается, и глаза у нее блестят. Перегнувшись через журнальный столик, она берет обе мои руки в свои. – Яна, солнышко, для нас будет охренительной честью, если ты согласишься подписать контракт с модельным агентством «Престиж». Ну, что скажете?