Я не люблю
Заоблачных высот,
Шумит в ушах
И как-то
Не летится,
И первый класс,
И лучший самолет —
Не мой размер,
Не босс я и не птица.
И не люблю
Подземных гаражей
И прочих под землей
Фортификаций,
Я – житель
Невысоких этажей,
На уровне сирени
И акаций.
И даже белый парус,
И шалаш —
Мне тоже не по сердцу,
Бедолаге,
И вообще,
Мой офис – карандаш
И пачка
Неисписанной бумаги.
Полна загадок
Жизнь земли,
Недаром так ее колышет,
А мы разведать не смогли —
Какими гелиями дышит?
Какой в ней внутренний мотор
И поперечные потоки?
Когда вселенский метеор
Прикончит наши с вами сроки?
Как предсказать
На нюх, на звук
Землетрясений обреченность?
И достаются от наук
Одни надбавки за ученость.
Проникновенье в вещество
И в космогонные порядки
Есть ровным счетом ничего,
А только – новые загадки.
Ломается все,
Не только часы,
Не только
Смесители в ванной.
От белой до черной —
Чуть-чуть полосы
На нашей,
На обетованной.
Бессмертен один
Бессмертный Кощей,
И не на кого
Обижаться —
Нет вечных людей
И вечных вещей,
Но хочется
Подзадержаться.
Моя жена не может без цветов,
И так уже сложилось
И слежалось —
Цветы у нас всегда,
И я готов,
Чтоб это бесконечно продолжалось.
Мне нравится коротенькое: ах!
Нет-нет, я не даю аристократа,
Но чтоб увидеть блеск в ее глазах,
Поверьте, это маленькая плата.
И хризантемы делают весну,
И розами украшенные вазы!
Цветы похожи на мою жену
И, как моя жена,
Зеленоглазы.
Песня моя любимая,
В полете она – балласт,
Вот захочу за облако,
Она мне взлететь не даст.
Сбросить ее без жалости —
И шарик мой и взлетит,
А так он на низком уровне
Лишь облака коптит.
А возвращусь на землю,
Стану ее искать,
Чтоб эту птичку певчую
Надолго не отпускать.
Все обыщу подлески —
Где он, балласт ржаной,
Песня моя любимая,
Честный мой хлеб земной?
Я по жене
Погоду узнаю
Точнее,
Чем по метеопрогнозу:
Когда она рассержена —
К дождю,
Когда она обижена —
К морозу.
А если не разгневана жена,
Как было
В незапамятные годы,
И все у нас о’кей,
То что тогда?
Я думаю,
Что нет такой погоды.
Я был с семнадцати при деле —
Я увлеченно воевал,
И напрягался на пределе,
И через край переливал.
Потом, когда войны не стало,
И мы приехали с войны —
Мы были люди из металла
И рядовые пацаны.
Когда свалилась эта глыба,
Подрастерялся я слегка,
И воздух ртом ловил, как рыба
На дне рыбацкого дубка.
За напряженку голосую,
Мне надо, чтобы я гудел!
Когда вполсилы – я буксую,
Мой средний уровень – предел!
Для европейских
Не гожусь вояжей,
Не понимаю даже —
Бестолков,
Как плещется вода
У каннских пляжей,
Не зная иностранных языков.
Могу принять «направо»
За «налево»,
Но был же этот случай
Без конца —
Мне ручкой помахала
Королева
В воротах
Букингемского дворца.
Я даже и не понял —
Кто я, где я,
Когда, весь в черном шлеме
И сукне,
Мне полисмен
Не надавал по шее,
Не накричал,
А улыбнулся мне.
Наверно бы,
Увлекшийся картиной,
О небывалом случае таком
Поэму создал
Некто с паспортиной,
А я лишь к слову вспомнил,
Со смешком.
Сервелат из подсобки!
Советская власть.
Но тебе не дано
В ту подсобку попасть.
Даже и не мечтай,
Если ты не из свит, —
Гинеколог стоит,
Стоматолог стоит!
А теперь – сервелат,
Пармалат, карбонад —
Все бери – не хочу,
Это ж просто разврат!
Но возникло в пространстве
Развратных витрин
Вещество несоветское —
Холестерин!
Карбонада – полно,
Сервелата – полно,
И промежду колбас —
Медицинское «но»!
Вот теперь и ответь —
А была ли спроста
И советская власть,
И витрин пустота?
На засыпку вопрос
Сам себе задаю,
И ответа пока
На него не даю.
Как привяжется размер,
Хошь – не хочешь,
Как трамвай, бежишь,
А с рельс
Не соскочишь.
Он и сам себе слова
Выбирает,
А закончатся слова —
Умирает.
И когда ты все сказал
В полной мере,
Он и точку
Ставит сам,
В том размере.
Лежу, не сплю,
А лень проснуться,
И как-то враз,
Не опосля,
И не успеешь потянуться,
Приходит первая мысля.
И в темноте слова летают,
Их белоснежная пурга
На чистом месте наметает
Свои сугробы и снега.
Ни вариантов,
Ни тетрадок,
И ямб,
Как милиционер,
Наводит в хаосе порядок,
Мой генетический размер.
Но вот слова угомонились,
Неподходящее – ушло!
Черновики не сохранились,
Мои сугробы – набело.
Телевиденье
Нас пудрит
Телепудрами
И раскрашивает
С помощью теней,
Им не главное,
Чтоб были мы премудрыми,
Им картинка
В телевизоре главней.
А гример
Колдует кистью
И тампоном,
И таким меня увидит
Белый свет,
И смотрюсь, бывает, я Ален Делоном,
А по сути разговора —
Пустоцвет.
Мы над Доном
Ходили парами,
Были девочки
В белых платьицах,
И не знали,
Что станем старыми,
Что жизнь покатится
И закатится.
Но мы – ростовские,
Незакатные,
И мелькают
В моих развалинах
Эти платьица
Аттестатные,
Все в оборочках
Накрахмаленных.
Телеграмм поздравительных
Не дочитан пасьянс,
На аншлаге закончился
Мой последний сеанс.
Завяжу с честолюбием,
Научусь отдыхать,
Надоело собачиться,
Надоело пахать.
Стопка чистой бумаги
Полежит на столе,
Я не вижу читателей,
И не вижу издателей,
И не вижу ровесников —
Их нет на земле.
Ну а если не выдержу
В небе вашего «бис!»,
Ненадолго, как радуга,
Выйду из-за кулис.
Нам плохо, если холодно,
И плохо, если жарко,
Нам плохо, если голодно,
И плохо от приварка.
Зимою – плохо в гололед,
И мы живем скользя!
Но плохо жить,
Как наш народ,
Не значит, что нельзя.
Я ждал,
Чего не надо мне
От вас,
Что было бы
Всей жизни
Перекрас,
А я,
Как будьготовский
Пионер,
Живу,
Не нарушая
Интерьер.
Закладки в книжках,
Тапочки в углу —
Зачем такому
Новую метлу?
И хорошо,
И ангел улетел,
И вышло все,
Как я того хотел.
Ни протекции, ни профессии,
А две дочери и жена,
Заявился в Москву за песнями,
А Москва никому не должна.
Поначалу и не заметили,
А никто и не звал меня,
Но аукнул, и мне ответили,
Сумму прописью отслюня.
К небожителям не приблизился,
Не обиделся на Москву,
Но не прогнулся и не унизился,
Так вот рядышком и живу.
Что положено – то получено,
И хотя и не суперстар,
Прогибаюсь в одном лишь случае —
Залезая в свой «ягуар».
Сюда мы ездили годами,
Не любопытствуя, ей-ей,
Вдруг очутиться в Амстердаме,
В квартале красных фонарей.
В подвальных барах – дринк и пицца
А наверху, в любом окне,
Вам продают совокупиться,
Договорившись о цене.
Прочь, прочь отсюдова скорей!
Здесь с циклом о Прекрасной Даме
Блок неуместен в Амстердаме,
В квартале красных фонарей.
Ах этот дом,
Магнит моей души!
Меня сюда пригнало,
Как этапом!
Сажусь к столу,
Велю себе: пиши,
Макай перо
В чернильницу с арапом.
Обиды нет,
И сам я – из повес,
Но как-то так
Все подошло к пределу.
Должно,
Сейчас волнуется Дантес,
Убью его!
А ежли не по делу?
За окнами —
Холодный зимний свет,
Мистерия
Закончится к обеду,
Нет ревности
И ненависти – нет,
Но честь велит —
Я еду.
Еду. Еду.
Еще я не пришел,
Но я приду!
Нет ничего на свете
Приворотней,
Чем очутиться снова,
Как в бреду,
У Пушкина
На Мойке,
В подворотне.
Сарай каретный,
Дворня, беготня,
И встали под оглоблю
Вороные!
Ждем барина,
И все мы – крепостные,
Карамзина считая и меня.
Вот-вот карету выкатят за ним,
И заскрипят полозья
По сугробам,
И тронемся и мы с Карамзиным
В Тригорское,
За Пушкиным,
За гробом.
А мы с ним вроде как
Дружили,
Сперва беседой
Увлеклись,
По переулкам покружили,
На что-то денег одолжили
И незаметно разошлись.
И все случилось очень просто,
Меня по прихоти ветров
С ним свел какой-то
Перекресток
Сказать друг другу:
«Будь здоров!»
И в суете забот и улиц
Мы и сошлись, и разминулись,
И оказалось как-то вдруг,
Что в сочиненьях
Дней летящих
Так много слов
Ненастоящих,
Таких, как это слово —
«Друг».
Я ничего от вас не скрою,
Не много в памяти храня,
Военной тайны не открою —
Все это лично про меня.
На всем пути моем былинном
Одной из первых тайн войны
Была бутылка с керосином,
А танкам было хоть бы хны!
Еще – сто грамм,
Глоток отваги,
Ну, за вождя,
За отчий дом!
Мы скоро, верные присяге,
И эту тайну унесем.
Я шел на кастинг.
Нужен был поэт,
И к офису народу подвалило!
Я понимал,
Что шансов, в общем, нет,
Да и жена по-тихому пилила.
Я стал в хвосте,
И не было понта,
Шел дождик,
Было слякотное лето,
Вода стекала под ноги с зонта
Промокшего до ниточки поэта.
И счастлив был,
В троллейбус пересев,
Что дотерпел
До встречи с режиссером,
И, несмотря на конченый отсев,
Он мне сказал:
«Я вас беру
Дублером!..»
Глядят мои портреты со стены,
И лет прошло,
И дождиков немало!
Я, кажется, прошел
У всей страны,
А вся страна
На кастинге стояла.
Что писание,
Что чтенье —
Одинаковое зло!
Среди всех,
Куда ни шло,
Есть два-три стихотворенья,
Вызывающих волненье,
Остальное же число —
Это словоговоренье,
А другие сочиненья —
В лучшем случае —
Уменье.
То есть
Просто ремесло!
Своя у каждого звезда,
Но все завязаны со всеми,
И кто-то водит поезда,
И кто-то врет в программе «Время».
Ментам ответственность дана
Стоять до головокруженья
Там, где поставила страна, —
В аду дорожного движенья.
Полет поэтов и орлов —
Совсем-совсем иные сферы!
Руководить движеньем слов
Не могут милиционеры.
Но разблюдовка такова,
И в ней поэтам нету места,
Слова, они и есть слова,
А на дворе – эпоха жеста!
Памяти Аркадия Вайнера
Друзья, которых нет,
Чей век под Богом прожит,
Чей в книжке записной
Остался просто знак,
Друзья, которых нет,
Нас больше не тревожат,
Но это же не так,
Но это же не так!
Дела оборвались,
И общих нет занятий,
И праздники – без них,
И все по мелочам!
Но вечное тепло
От их рукопожатий
В ладонях запеклось
И греет по ночам.
Конечно, сорок дней —
И души отлетают,
И больше нам в кафе
За столик не присесть!
Но мы без них – не мы,
И нам их не хватает!
Друзья, которых нет,
Друзья – которых – есть!
Москва проснулась
Или вся объята сном?
Какой-то шум
Уже родился за окном
И по чуть-чуть
В недальний грохот
Перерос —
Дома в разборочку
Повез панелевоз.
А крановщик со стропалем —
Еще со сна,
Пусть им хорошее
Приснится с бодуна!
Москва проснулась,
Завелась
И повезла
Что напечатала для нас
И напекла.
Вставайте, люди,
Принимайтесь за дела,
Москва проснулась!
Да она и не спала!
Их учат летать,
Этих девочек
В классах балетных,
Девчушки получше
Ленивы,
Считают: тщета!
А простеньких,
Сереньких мышек,
Другим незаметных,
Учить их легко —
И зовет их, как птиц,
Высота!
И кто-то взлетает
За облако
Дивертисмента,
Ну как Мэрилин
В час ее торжества,
Им снится во сне —
По ним сходят с ума
Президенты,
А после…
Но это уже
Вариант номер два.
Теперь они —
Все в бронзе,
И народ,
Завидев их,
В душе поклоны бьет.
Бетховен. Моцарт.
Штраус.
Боже мой,
И по сей день
Вращают шар земной.
И никаких долгов,
Страстей, измен,
Одна осталась
Музыка взамен.
А бронза —
Чтоб напоминать
Халдеям
О тех,
От чьей мы музыки
Балдеем.
Жили да поживали,
Но во все времена
Мы всегда воевали,
Ну, такая страна!
Дать по морде спешили,
Чтоб не врезали нам,
Потому что большие
И нам все по деньгам.
Побеждает, кто тратит!
Но окстились теперь
И решили, что хватит
И побед, и потерь.
Ни на кого
Нельзя переложить,
Когда с косою
В двери постучится!
Не дай нам Бог
Друг друга пережить,
Но у судьбы
Ни дня не одолжить,
И это обязательно случится.
Президент не принимает,
Мэр – совсем тушите свет!
Нет приема
У главкома,
У любого управдома,
У ларька металлолома!
Вообще —
Приема нет.
И для всех,
Не для альбома,
Этот как бы не секрет,
Эта как бы аксиома —
Что в стране,
Где нет приема,
Там народа
Тоже нет.
Мы все спешим,
С портфелями, с зонтами,
На службу, на бега,
На край земли!
Куда, к чему
Торопимся мы с вами?
К любви, к любви,
Куда бы мы ни шли!
И не тужим,
У опыта во власти,
Что дождь давно прошел,
Закрыть бы зонт!
И что любовь от нас,
По большей части,
Отодвигается,
Как синий горизонт.
Сегодня иду на футбол!
В двенадцать откроется касса,
Потом нас обыщет контроль —
Как долго до этого часа!
Сегодня иду на футбол,
Счастливое пересеченье!
Какие там, к черту, дела —
Они не имеют значенья.
Сегодня иду на футбол,
Газон размечает бригада,
И скошенной пахнет травой
До двадцать четвертого ряда.
Сегодня иду на футбол,
Там сходятся все интересы!
Обнявшись, ребята мои
Привстанут – присядут для прессы
Сегодня иду на футбол,
И нету во мне осознанья,
Что даже совсем молодым
Я так не спешил на свиданья.
Не знаю,
Где и что берется,
Когда поэта припечет!
Потом читатель разберется,
Когда он это все прочтет.
А и прочтет-то он едва ли,
Меня из виду упустив —
На книжном глянцевом развале —
Один кромешный детектив.
И я уверенность теряю,
Садясь при паркере за стол,
Как будто сам с собой играю
В настольный комнатный футбол.
Все нехорошее
Случается в субботу —
Вода и свет
Исчезнут в выходной,
А в понедельник
Выйдет на работу
Рабочий класс,
Сердитый и хмельной.
И молотки и гайки
Пораскинет,
На опохмел
Ударит по пивку
И нехотя,
Но все у нас починит,
И побежит вода по стояку.
И я, ленивый,
Мыслью не доеду —
Нормально
Все ломается в дому,
Ну почему в субботу,
А не в среду?
Я этого – убейте —
Не пойму.
Иду,
А косточки трещат —
Расходится скелет,
Но на молоденьких девчат
И загляжусь нет-нет.
И как-то станет
Веселей
На улице Москвы,
И животворный
Этот клей
Мне склеивает швы.
Жонглер жонглирует шарами
Без права шарик уронить.
Поэт играет со словами,
Пытаясь их угомонить.
Стихи – большая процедура,
Не прихоть легкого пера,
Но, может, вся литература —
Такая, в общем-то, игра?
Играем,
Но игра игрою,
А надо и придумать Трою!
Мало сил
Физических и прочих,
Выдохся с годами,
Поделом!
Потому что я —
Не из рабочих,
А из воссидящих за столом.
Значит,
Если искренне махали
Мы серпом и молотом
Сплеча,
Силы прибавляются,
Чем дале?
Как-то нелогично получа.
Какое дело ей,
Что он женат,
Что у него проблемы
И что дети?
Она понравилась ему,
И он богат,
И это – шанс ее
На белом свете.
Какое дело ей,
Что до нее
Он был, по слухам,
Первым ловеласом?
И даже если это —
Не вранье,
Она своим воспользуется
Часом.
Какое дело ей,
Что красота
Такие сочиняет пантомимы?
Вы не судите девочку спроста,
И как в писании —
Да не судимы!
Мы к нашим любимым
Приходим не сами,
А с нами приходят цветы!
Цветы нынче вовсе
Не пахнут цветами,
Прибавив еще красоты.
И розы – все в красном —
Стоят по корзинам,
Лиловый левкой – как левкой,
И пахнут цветочным
Живым магазином,
Есть запах еще и такой.
Гербер – охапки и роз – батареи,
Тюльпанов голландской крови!
Им далековато
До оранжереи,
А ближе всего – до любви.
Как мы оказались
На чьем-то месте,
Явились на сцену,
В нее влюблены,
Новые люди
И новые песни —
Нормальная смена
Зимы и весны.
Все – к перемене,
Все – к перемене,
Нам время с книжечкой
Сидеть в тепле
И думать, не как
Удержаться на сцене,
А как удержаться
Вообще на земле.
Я рос в дыму сирени
В приморском городке,
На каждой детской фотке
Сирень держу в руке.
Я прятался в прохладе
Сиреневых кустов,
И голова дурела
От запаха цветов.
И я глотал на счастье
Чуть горьковатый сок,
Завидев пятипалый
Сиреневый цветок.
И если что-то счастьем
Зовется на земле,
Махровые сирени
Считайте в том числе.
Нас мало на земле,
Фронтовиков,
Моих живых погодков
И подранков,
Солдат
Противотанковых полков,
Глаза в глаза глядевших
В дула танков.
А это страшно
Аж до срамоты —
Они идут, стальные,
И стреляют,
Но ведь и сам ты – пушка,
А не ты,
И пятиться
Война
не позволяет.
А кто мы были?
Просто пацаны
Из нервных клеток,
А не из металла!
Большая энергетика войны
По одному
Нас все-таки достала.
Если быстро не ходить,
Если баню отменить,
Отказаться от мясного,
От задиристого слова,
Заменить холестерин
Весь – на нитроглицерин,
Да на палку опереться,
Да на солнышке не греться,
Ничего не поднимать,
Никого не обнимать,
В синем море не купаться,
Лишний раз не волноваться
И гостей к себе не звать, —
Можно жить да поживать
При-пе-ваючи!
Ищу в себе – чего найдется,
Сожгу лампадку и свечу —
Хочу черпнуть со дна колодца,
Куда и в крик не докричу.
И вдруг вода пойдет кругами
На самой черной глубине —
И мысль неверными шагами,
Скрипя дверьми, войдет ко мне.
Я встану призраку навстречу —
Напрасный церемониал! —
И с огорчением замечу,
Что дверь никто не отворял.
И скоро солнышко займется,
Пора, пожалуй, отдыхать!
И – чернота на дне колодца,
И даже эха не слыхать.
Смиряется море,
Волной не частит,
Уже не грохочет,
Уже шелестит.
Недавно несметное
Чаек число
Метлою штормов
Дочиста подмело.
Намаявшись биться,
Улегся прибой!
И – тихо,
Как после скандала с тобой.
Полагается плакать,
Но некому плакать —
Без команды на слезы скупа
У стены новодевичьей,
В слякоть,
Любопытная к горю толпа.
Что-то сердце в тоске
Застучало неровно
На краю у отрытой земли,
И бесслезная жесткая
Нина Петровна
Через нас все глядела —
Не придут?
Не пришли.
Все ему поделом
Занесли на скрижали —
Целину, потолки, санузлы,
А в посольских дворах
Кукурузу сажали,
Ожидая его,
Наши с вами послы!
Это был человек!
Не найти прокуроров,
Чтоб его обвинить,
Вот и я не виню!
Я стою под дождем,
Среди штатских майоров,
Это был человек, я его хороню.
Неуютные комнаты
Переговоров,
В кресла въевшийся
Дым сигарет,
За дверьми —
Суета коридоров,
Это раньше звалось —
Худсовет.
И тогда мы сидели,
Балдея,
И тогда мы несли
Лабуду,
И хоть речь как бы шла
О какой-то идее,
Прибыль (личная!)
Тоже имелась в виду.
Будет слов как раз —
Не много и не мало,
Только те слова,
Что на душу легли!
Родина моя,
Хочу, чтоб услыхала
Ты еще одно
Признание в любви.
Тихо – не слыхать,
А громче – не умею!
Может, потому
И песню берегу?
Может, потому
Так долго и не смею
Спеть ее тебе
Негромко – как могу?
Родина моя,
Что будет и что было,
Все я пополам
С тобою разделю
Вовсе не затем,
Чтоб ты меня любила,
Просто потому,
Что я тебя люблю!
Как говорят,
Нет худа без добра!
А без тебя
Одно сплошное худо,
И засуха на кончике пера
Не предвещает
Замысла и чуда.
Какая сила есть в тебе
Ответь!
Что никогда никем
Не прирученный,
Я у тебя
Танцую, как медведь,
Цыганами
Для ярмарки ученый?
Живу не суетясь,
Не мельтеша!
Пустырник пью
И умываюсь снегом!
А песни нет
Пуста моя душа,
Как до тебя
Когда я был
И не был.
В нашей комнате нет
Ни ковров, ни диванов,
Ни карельских берез,
Ни мореных дубов.
В ней живут-поживают
Пяток чемоданов,
Да скрипуха-кровать,
Да стихи,
Да любовь.
Мы с годами с тобой
Заживем побогаче —
Мы накупим картин
И развесим ковры.
Время все —
И зажиток,
И чувства – иначит.
Жаль, что бедность,
Она, как любовь,
До поры.
Полчаса до рейса,
Полчаса до рейса.
Мы почти у взлетной полосы!
И бегут быстрее
Всех часов на свете
Эти электронные часы.
Вот и все, что было,
Вот и все, что было!
Ты как хочешь это назови!
Для кого-то – просто
Летная погода,
А ведь это – проводы любви.
И того, что было,
И того, что было,
Нам с тобою снова не связать!
Жаль, что мы друг другу
Так и не успели
Что-то очень важное сказать.
По аэродрому,
По аэродрому
Лайнер пробежал, как по судьбе,
И осталась в небе
Светлая полоска,
Чистая, как память о тебе.
Вот и все, что было,
Вот и все, что было.
Ты как хочешь это назови!
Для кого-то – просто
Летная погода,
А ведь это – проводы любви.
А мы на стадионе —
Не массовка,
А все мы – знатоки и мастера!
Футбол – необходимая тусовка,
Футбол – Непобедимая игра!
И каждый школьник знает,
Географию уча:
Земля имеет форму
Футбольного мяча!
Приходим из бассейна
Или с корта,
Врубаем ди-ви-ди
И рок-н-ролл,
И любим все другие
Виды спорта,
Потом,
Когда закончится футбол.
Футбол,
От неудачника до гранда,
Во все, что есть и будут времена,
Он больше, чем
Отдельная команда,
И больше, чем
Отдельная страна!
И каждый школьник знает,
Географию уча:
Земля имеет форму
Футбольного мяча!
Есть люди, которые
Жизнь положили
На то, чтоб мы с вами
Счастливее жили!
Примером нас учат
Любить и дружить,
И нам рядом с ними
Счастливее жить.
Золотое сердце,
Сердце золотое,
Бьется, как другие,
Нет ему покоя!
Бьется, отличаясь,
Может быть, от них
Тем, что это сердце
Бьется для других!
И глядя на лучших,
Мы с вами, мы с вами,
Добрее и выше
Становимся сами!
И там, где мы можем
Учиться у них,
Становится больше
Сердец золотых!
Золотое сердце,
Сердце золотое,
Бьется, как другие,
Нет ему покоя!
Бьется, отличаясь,
Может быть, от них
Тем, что это сердце
Бьется для других!
Джульетта, девочка,
Пришла твоя пора
Тропинкой тайной
Пробираться со двора.
Он бросил камешек,
Он ждет, все решено!
Кто это спятил,
Что любить запрещено?
Ах, Джульетта, ах, Джульетта,
Сколько сказано про это!
Как увижу – платье белое мелькнет,
Я машу рукой прощально —
Это кончится печально,
Но любовь,
Она и нас переживет!
Джульетта, девочка,
Любви не запугать!
Не первый раз нам