− Ты откуда взялся?!
Перед Андреевым стоял тот самый понурый жалкий Коленька. Он теребил край черной рваной футболки и влажными собачьими глазами смотрел на Андреева.
− Услышал ваш крик и вышел, − наивно ответил Коленька.
− Как вышел? – удивился Андреев.
− Вот так. Открыл дверь и вышел, − парень посмотрел на него, как на больного.
− Не может быть! Все двери заперты.
Андреев истерически задергал ручки. И, действительно, все двери были открыты. Из каждой комнаты на него смотрели чьи-то глаза. Он не верил, что все оказалось так просто ‒ он свободно вышел в коридор и свободно говорил с Коленькой.
− Я же вам говорил… Я не вру, − улыбнулся парень.
Андреева бросало то в жар, то в холод. Он сел на пол, упершись в противоположную стену ногами. Тело стало ватным и неподатливым.
‒ И давно они открыты?
‒ Всегда, сколько здесь нахожусь. А прибыл я сюда давно, не помню, сколько лет ‒ сбился со счета.
‒ Оказывается, можно выходить?
‒ Можно гулять по коридору, но нельзя заходить в чужие комнаты.
‒ И мы можем так просто стоять и разговаривать?
‒ Это не приветствуется. Главное, чтобы нас Василиса не увидела вместе, ‒ шепнул Коленька. ‒ Просто вы так орали, я не мог не выйти.
Андреев схватил парня за руку и потащил в свою комнату. Как только дверь открылась, парень замер на пороге. Внутрь он отказался заходить.
На кровати Андреева лежало безжизненное тело мужчины. Багровое одутловатое лицо с черными нависшими бровями, следы пальцев Андреева на бычьей шее. Андреев закрыл ему глаза.
‒ Что с ним? Ему плохо? ‒ испугался Коленька.
‒ Все гораздо хуже. Я убил его.
Коленька не проронил ни слова, постоял, посмотрел и быстрыми мелкими шажками утопал. Андреев остался наедине со своей жертвой. Но жалко ему было себя. Он чувствовал себя слабым, доведенным до ручки человеком. Конечно, он не виноват. Его вынудили убить ‒ они сами пускай и отвечают! Он всегда был добрым и отзывчивым человеком, мухи не обидел. Любую мысль даже о теоретическом убийстве всегда отвергал. Как же он мог? Что на него нашло?
Его взгляд суетливо бегал по комнате. Горько ему было ‒ так хотелось, чтобы его кто-то обнял, пусть и незнакомый, чтобы протянули руку помощи и не судили строго. Андреев пошел возвращать Коленьку. Парень сидел на своей кровати, накрывшись с головой простыней.
‒ Поверь мне, я не хотел, ‒ неубедительно произнес Андреев.
‒ Плохо, плохо ты поступил, ‒ шептал Коленька из-под простыни. ‒ Уходи!
‒ Судишь, значит, ‒ поник Андреев. ‒ Не имеешь права! Ты такой же, как я. Здесь прозябаешь, а не на воле радуешься жизни.
‒ Меня скоро выпустят.
‒ Как же! Мечтай, ‒ ухмыльнулся Андреев и ушел.
Слезы он больше не сдерживал. Забился в угол своей комнаты и рыдал навзрыд, как в детстве. Гадко было осознавать, что ничего уже не исправить, гадко было жить.
На шум прибежала Василиса. Она с недоумением смотрела на труп и не могла понять, как Андреев мог убить такого здоровяка.
‒ Андреев, что вы натворили? ‒ как нашкодившему ребенку, назидательно сказала Василиса.
‒ Я не знаю. Вы сами в этом виноваты! ‒ шмыгал носом Андреев.
‒ Вы лишили жизни одного из наших лучших наставников. С ним у вас был шанс на исправление. Теперь ‒ не знаю. Но вы точно здесь не зря оказались.
Василиса сдернула с кровати Андреева серую простынь и накрыла тело. Затем привела двоих неказистых мужиков. Они долго крутились возле мертвеца, не зная, с какой стороны к нему подступиться. Один за ноги, другой под мышки, с трудом его подняли. Ноги покойника выскользнули из рук одного. Второй не выдержал резко увеличившейся нагрузки, и труп упал на пол. Еле подняли второй раз. Но покойник снова выскользнул. И обессилившие мужики решили его, как они выразились, «аккуратно доставить волоком».
‒ Вам есть, над чем задуматься, ‒ сказала Василиса Андрееву и ушла.
Он снова остался один в темноте и в полной тишине. Чем больше он пытался что-нибудь услышать, чем тише становилось. Ничего даже не мерещилось в этой густой пустоте.
Андреев впервые подумал о том, что пришло время покончить с этой жизнью, вновь увидеть Эллочку и пойти на служение к Просову. В конце концов, что в этом плохого? Просов наглый и дерзкий, однако Андреев не смог вспомнить о нем ничего дурного. И между прочим, это он давным-давно намекал Андрееву, что он может потерять жену. Однако Андреев искренне не понимал, отмахивался и просил не лезть в его личную жизнь. Просов лишь по-идиотски улыбался: «Как знаешь».
И вот, спустя много лет, Андреев пытался отвлечься от всепоглощающего мрака и отчаяния. С усилием вспоминал последнюю неделю до трагической гибели сотрудников и участников «Третьего глаза». Но вместо этого перед глазами тусклой вспышкой мелькала Эллочка.
Она сидела на лавке под широкой старой липой. Андреев, проходивший мимо с тубусом под мышкой, ее бы и не заметил, если б громкие пронзительные всхлипы Эллочки не перебивали шум ливня. Ее хрупкие плечи вздрагивали, девушку трясло. Прохожим было не до нее. Они поспешно заходили в продуктовый магазин «Лакомка» и также быстренько выходили, пряча головы от дождя под плащами и газетами.
‒ Что с вами? ‒ Андреев решился подойти к девушке.
‒ Ничего страшного… Как видите, жива и даже здорова, ‒ всхлипнула она, смахнув с лица дождь и слезы.
Ее лицо сочетало в себе множество контрастов. Кожа белая, почти прозрачная. Брови и ресницы – черные. А волосы – русые с рыжеватым блеском.
‒ Это очень хорошо, ‒ сказал Андреев, поглядывая в сторону дома. ‒ А почему тогда плачете? Вас кто-то обидел?
‒ У меня бабушка умерла. Больше никого у меня не осталось.
‒ Соболезную вам. Бабушка здесь где-то жила?
Девушка отрицательно качнула головой.
‒ Как же вы здесь оказались?
‒ Я и сама не знаю. Возвращалась с похорон, потом шла-шла и оказалась здесь. Вы живете где-то здесь неподалеку?
Андреев кивнул.
‒ С учебы возвращаюсь.
Но девушке, видимо, эти подробности были неинтересны.
‒ Меня Эллочка зовут.