Несмотря на все поучения Кочо насчет богатства, я ожидала, что дом Знахаря – нечто большее, чем просто полуразвалившийся особняк. Подъездная дорога к нему была вся в колдобинах, и экипаж трясло. Моя раненая нога стукнулась о дверцу, и у меня вырвалось болезненное шипение, прежде чем я успела сдержаться.
– Проклятье.
Девушка перевела на меня взгляд.
После того как богоподобный меня зашил, мне позволили вернуться в карету. Кочо немногословно описал ему ситуацию, и Знахарь молча взялся за дело. Это оказалось больнее, чем я ожидала, но после остановки для перекуса, отдыха и перемены одежды мы снова тронулись в путь, а внимательный взгляд молчаливой девушки был теперь все время обращен на меня.
Нескончаемый дождь заливал карету, а теперь он будто пытался снести с холма ветхий дом. С террас, окружавших имение, лились водопады, крутой въезд почти превратился в болото.
– Ну и дыра! – объявила я, хотя с тем же успехом могла придержать язык – никто из спутников меня не поддержал. И даже Она хранила молчание после стрелы.
По пути на запад императрица Хана просыпалась чаще, но хотя и выглядела теперь получше, смотрела главным образом в пространство, как и сейчас, и не произносила ни слова.
Экипаж поднимался вверх по дорожке, дом исчез из вида и появился только за следующим поворотом. С ним вместе надвигалось и гигантское дерево. Я наклонилась поближе к окну.
– Это дерево проросло сквозь крышу, – сказала я, хмуро всматриваясь сквозь дрожащее, залитое дождем стекло. – Зачем допускать, чтобы дерево росло внутри дома?
– Дерево? – впервые заговорила императрица Хана.
Не отталкивая меня, она протиснулась к окну, вынудив меня подвинуться. Мы уже приблизились, и теперь не осталось сомнений в том, что дерево в самом деле проросло сквозь крышу когда-то элегантного загородного дома.
– Допустим, случилась ужасная буря, обвалилась крыша, и дождь залил дом, – сказала я. – Листья падают и гниют, через десять лет грязи стало достаточно, чтобы семя пустило корни. Но обычно, если в доме появляется поросль, ее выдернет даже тот, кому не на что чинить крышу. Если только он не решил, что древесная крона – хорошая замена крыши, и не упустил из вида, что эта дрянь листопадная.
Императрица Хана разразилась хохотом. Он начался гортанным смешком. Я была рада, что сумела ее развлечь, но она смеялась так долго и таким ненормальным смехом, и я начала сомневаться, что она вообще меня слышала. Когда взгляд ее налитых кровью глаз обратился к девушке, я уже была в этом уверена.
– Почему сюда? – вопросила она повелительным тоном, словно с высоты трона Коя. – Для чего твой хозяин привез нас сюда? Это место не…
Голос императрицы угас, вся уверенность покинула ослабевшие губы. Взгляд округлившихся глаз метался по лицу молчаливой девушки, словно Хана в первый раз ее видела. А в карете внезапно как будто стало недостаточно воздуха.
– Саки? – сказала императрица.
Девушка склонила голову набок. Экипаж сбавил ход, резко остановился, и в дверях появился возница, по-прежнему укутанный в дождевик. А в дверном проеме дома показалась другая фигура, приветствуя нас, словно это поместье лорда, а не гнилая развалина.
Вышел Кочо, его седые волосы прилипли ко лбу.
– Госпожа, – сказал он, – переводя взгляд с молчаливой девушки на императрицу и обратно. – Как там Ходячая смерть? Больше не сквернословит?
Девушка покачала головой, бросила еще один взгляд на императрицу, а потом с мимолетной улыбкой приняла протянутую сморщенную руку Кочо и шагнула в дождь. Небольшое расстояние от кареты до дома она шла, явно не тревожась о том, что насквозь промокнет. Кочо двинулся вслед за ней, суетливо, как спешащий в укрытие пес.
– После вас, ваше величество, – сказала я, указав на открытую дверцу, за которой порывистый ветер кружил дождевую пыль.
– Я более не императрица, госпожа Мариус, и знаю, кого за это благодарить. Не хочу поворачиваться к вам спиной, вы способны вонзить в нее нож. Еще раз. – И она с издевкой изобразила легкий поклон. – После вас, госпожа Мариус.
Я могла бы с ней объясняться, умолять о прощении и обещать служить ей, дабы загладить свою вину, только это были бы действия человека с сердцем и совестью, действия женщины, которой не безразлично, что весь мир о ней думает. Нет, я не такая. Я сделала то, что требовалось, и как только получу, что хотела, тут же двинусь дальше.
И поэтому я лишь невесело усмехнулась и вышла под дождь. После двух проведенных в блаженной сухости дней я дрожала теперь от сырого, холодного прикосновения бури. Тугая повязка на ране не позволила бы мне бежать, но, прихрамывая, я поспешила к двери. Несмотря на влажный воздух, холл был благословенно сухим. Опыт пребывания в кисианских домах у меня ограничен, но, по-моему, даже в самом пустынном из них подобало иметь в прихожей что-нибудь, помимо пары выцветших акварелей и горшка, растрескавшегося так, словно изнутри проросли зубы. В глубину дома вел единственный коридор, полный теней. Одна из них, медленно приближаясь, обрела форму Кочо.
Пока я ковыляла мимо, держащий дверь слуга оглядел меня с головы до ног, даже не стараясь скрыть любопытство.
– Чего уставился? – рявкнула я, когда к нам подошел Кочо.
– Не обращай внимания. – Кочо сунул в руки испуганному молодому человеку пару посохов. – Она, похоже, задалась целью стать такой мерзкой и жалкой, как только возможно. Ты привыкнешь.
И он вышел обратно под дождь, чтобы со всем возможным уважением и почтением предложить руку помощи императрице Хане.
– А куда мне идти? – спросила я, опираясь на стену, чтобы облегчить нагрузку на здоровую ногу.
– Э-э-э… – Слуга открыл рот, снова закрыл и огляделся в поисках подмоги. Не найдя ее, продолжил: – Я не знаю. Там есть комнаты для всех… для таких… для… – И умолк, отстраняясь в тень за дверью, поглубже.
– Подопытных?
– Да, подопытных, – с облегчением выдохнул он. – Да. Я не знаю, какая твоя. Но уверен, Кочо… – Он склонился к старику, только что вошедшему вместе с императрицей Ханой. – Кочо, куда должна идти Ходячая смерть номер три?
– У меня есть имя, спасибо. Погоди – Ходячая смерть номер три? Есть еще такие, как я?
– Сейчас нет, но раньше… И хозяин… не называет подопытных по имени. Проще звать их в соответствии с душевными аномалиями.
– С чем с чем?
Слуга снова отступил в тень, его взгляд метнулся к Кочо.
– Не трудись отвечать ей, Лечати, – сказал старик. – Предоставь это мне.
– Лечати? – повторила я. – У него, значит, имя есть, а я Ходячая смерть номер три?
– Всего несколько дней назад ты не стремилась сюда попасть. – Кочо обернулся к Лечати. – Вот, покажи ее величеству комнату рядом с госпожой Саки. Я о ней позабочусь.
Взгляд императрицы метнулся к Кочо. Это имя что-то для нее значило. Саки. Есть старинная кисианская легенда о Саки, но эта девушка с проницательными лиловыми глазами вполне реальна.
С облегчением вздохнув, Лечати протянул Кочо посохи и поклонился императрице Хане. Это движение вынудило его выйти к свету, и теперь стало видно, что его кожа темнее, чем казалось сначала, темнее даже, чем у левантийцев. По берегам Ленты вели торговлю люди из разных стран, но за все время в Женаве я ни разу не видела никого, похожего на Лечати.
– Вот сюда, ваше величество.
Кочо проследил, как они удалились, потом сунул мне посохи. – Пригодится, чтобы как-то передвигаться, – сказал он. – И позволь предупредить тебя – отсюда уйти так же просто, как и попасть сюда. Ни ворот, ни стен, ни охраны. Теоретически ты можешь уйти, когда пожелаешь. Большинство подопытных хозяина здесь добровольно – он так предпочитает. Но ты, – он ткнул пальцем в мое лицо, – ты же слышала там, в повозке, что нужна ему живой и здоровой. Если сделаешь, что он просит, может быть, он даст тебе то, за чем ты сюда пришла. Если нет – одной раной на ноге не отделаешься.
– От пьянчуг в женавских канавах я слыхала угрозы и пострашнее, старик.
Кочо усмехнулся.
– Мне известно кое-что, чего не знают те пьяницы. То, что ты далеко не такая мерзкая и холодная, какой хочешь казаться. Так что просто давай, веди себя хорошо. И без фокусов, ладно?
Он ушел в глубину коридора и ни разу не оглянулся. Несколько секунд я раздумывала, стоит ли за ним следовать, но когда у тебя по палке в каждой руке, перспектива прогулки под ливнем выглядит не очень заманчиво. Я поковыляла за стариком.
Коридоры ветхого дома укрывала густая тень. Сквозь открытые проемы дверей и решетчатые окна проникал тусклый свет, а дождь нескончаемо лепетал, но не находил дыр в крыше. Вероятно, когда-то вода текла – на полу виднелись темные пятна оттертой плесени, потолок был местами неумело залатан. Лучше плохая крыша, чем никакой, однако Кочо предпочитал не смотреть на следы поспешной починки, как будто это его огорчало.
– Не всегда дом выглядел как сейчас, – произнес старик, оборачиваясь ко мне, пока я неуклюже ковыляла за ним. – В свое время он был величественным.
– Значит, Знахарь не так хорошо латает дома, как раны от стрел?
Губы Кочо скривились чем-то вроде усмешки.
– Это место ему не принадлежит. Он им просто пользуется. Я вырос неподалеку, в маленьком городке Эсвар у подножия холма. В детстве мы подговаривали друг друга бегать сюда. О Ларотах много судачили. Говорили, что они пожирают детей. Что умеют превращаться в летучих мышей. Что умрешь, если встретишься с ними взглядом. В общем, всякую чепуху. Дом уже тогда начинал приходить в упадок, но в нем и теперь можно увидеть величественную красоту. Если бы мы вошли через парадную дверь, ты бы увидела Двор глициний. Он, конечно, зарос и в этот сезон залит, но туда на турниры странствующих рыцарей собиралась когда-то знать всей империи.
– Что случилось с семьей?
– Прогнивший род.
Я остановилась у выгоревшего портрета бесстрастной молодой женщины, Кочо тоже застыл в нескольких шагах от меня.
– Говоришь это так, будто люди тоже начали гнить, как и дом.
Старик пожал плечами.
– Можно сказать и так. Несомненно, под конец они не слишком любили друг друга, и один уже не был полностью в здравом уме. Так бывает при неверно понятых душевных аномалиях, а у них, судя по летописи, уже несколько поколений не рождалось нормальных детей. Мой хозяин счел это весьма любопытным, а его трудно удивить.
Он последовал дальше, а за ним, как привязанная, поплелась и я, задержав еще на миг взгляд на портрете.
– Значит, развалившийся дом и угасший род. Почему же мы здесь?
– Слухи охраняют от любопытных взглядов.
– Как и стены, и ворота, и запертые двери.
Кочо обогнул угол и двинулся куда-то вглубь дома. Свет лился теперь не только со стен, но и маячил далеко впереди, отражаясь от пола.
– Ты так и не скажешь мне почему?
Старик снова пожал плечами, не оборачиваясь.
– Захочешь узнать, тогда и стрел не понадобится, чтобы не дать тебе удрать.
– Я здесь не по своей воле, старый… – зло огрызнулась я. – Если будет хоть один шанс сбежать, можешь не сомневаться, я им воспользуюсь.
– Ну, как скажешь.
Он в молчании шел мимо закрытых дверей, под все новыми заплатами на потолке. Свет становился ярче и наконец залил весь коридор. К запаху пыли теперь примешивалось что-то сладкое, и я закашлялась.
– Что за запах? – спросила я, балансируя палками в попытке прикрыть рукой нос.
– Цветы.
– И что за цветы так воняют?
– Гниющие.
Я перестала дышать носом, но запах все равно ощущался на вкус.
– Даже самые гнилые цветы не смердят так ужасно.
Кочо снова пожал плечами. Вонь, кажется, его не тревожила, но когда он обернулся ко мне, его глаза были влажными.
– Ты привыкнешь, – сказал он, шмыгая заложенным носом.
– Я привыкну? Да ты сам плачешь.
– Ладно, вонь омерзительная и приятнее не станет, но пройти дальше, минуя центральный зал, невозможно, так что… прикрывай нос рукавом и иди.
Я показала палки.
– Я же ранена, не так-то это просто.
– Тогда считай это наказанием, – произнес он сквозь рукав своего простого одеяния.
– Да пошел ты.
Он прищурил глаза в усмешке.
Со стороны коридора зал выглядел просто как огромная ярко освещенная комната, но, ковыляя следом за Кочо, я остановилась и посмотрела вверх. Дерево возвышалось над обоими этажами дома, его крона широко раскинулась, полностью перекрывая дыру в крыше. Дерево проросло и внутрь, его ветви и корни, извивавшиеся как змеи, покрывали все – от пола и до балюстрады огромной лестницы. То, что я сначала приняла за пестрый ковер, оказалось толстым слоем гниющих цветов. Гигантские синие и радужно-пурпурные цветы распадались в прах на когда-то деревянном полу, превратившемся теперь в земляной.
Взяв две свои палки в одну руку, я нагнулась и подобрала цветок, оказавшийся куда тяжелее, чем я ожидала. Цветы на дереве тоже выглядели тяжелыми, оттягивали ветки вниз, как плоды.
– Это что? – спросила я.
– Дерево.
Я выпустила переливающийся цветок, он шлепнулся в воду, а я взглянула на Кочо.
– Дерево? Столько болтовни про души и прогнивший род, и таков твой ответ?
– Другого у меня нет. Иди. Тебе наверх.
Кочо пробирался через это болото по тропинке из гладких камней. Останавливался на каждом, спихивал сандалией гнилые цветы, бормоча, что они будут скользкими под моими палками. Пока он трудился, я смотрела, как поверхность воды колышут капли дождя, который здесь звучал музыкальнее, чем снаружи.
Шлепки жирных капель сопровождали нас всю дорогу по лестнице. Она обвивала огромное царственное дерево, каждый вырост на узловатом стволе напоминал черты старческого лица.
Наверху лестница разветвлялась в два коридора.
– Сюда, – сказал Кочо, свернув в один из них.
Когда мы отошли от дерева, запах быстро угас, словно был чересчур тяжел, чтобы нас преследовать, и я снова при каждом вдохе задыхалась от пыли и старых благовоний. Если бы не мерцающая пыльца, оставшаяся на пальцах, все это показалось бы мне игрой воображения.
– Вот, пришли. – Кочо остановился у двери, ничем не отличавшейся от других, лишь одна бумажная панель отсутствовала – гнилой зуб в ровной улыбке. – Я велю принести чистый матрас для сна. Кормят тут три раза в день, а когда ты понадобишься хозяину, кто-нибудь тебя отведет.