Мы – Виражи! - читать онлайн

Глава 1 Банк «Крот»

Пылкий огонь танцевал во тьме. Он распускал широкие лепестки, лихо пощёлкивал, брызгал искрами. А всё ради зрителей, что собрались вокруг, пусть было их не так много: папа, мама, бабушка, трое детей – и все по фамилии Вираж.

Близнецы Малинка и Ломик радовались огню, как старому другу, с которым давно не виделись. Они угощали его сухими щепками и подсаживали на кончики веток горячие язычки пламени.

Остальным Виражам до огня дела не было.

Викки исполняла свой собственный номер: плясала на старом пне, задрав руки к звёздам, чтобы поймать мобильную сеть и отправить парочку сообщений лучшей подруге Лине. Бабушка Роза куталась в шаль и, прищурив левый глаз, смотрела на молодой месяц, похожий на изогнутый лепесток кувшинки. Месяц то и дело заслоняли завитки пара, которые поднимались из бабушкиной кружки. И бабушка сдувала их, чтоб не мешали.

Папа хоть и смотрел на огонь, но видел что-то другое, далёкое от лесной поляны. А мама помешивала еду в котелке. Ей хотелось приготовить ужин на костре, как в настоящем походе, чтобы сделать особенным их первый вечер вдали от дома. Но макароны слиплись и подгорели, потому что маме не хватало опыта. Ещё вчера она варила супы и каши дома, на плите с керамическим покрытием и умным таймером, который сам выключал конфорки в нужное время.

Да… Ещё вчера в семье Виражей всё шло по накатанной колее.

Ещё вчера…

Просторный коттедж Виражей в закрытом посёлке на берегу озера, на Зелёном мысе, был наполнен ароматом запечённой индейки и спаржи. Мама закончила сервировать стол на открытой веранде, когда по гравию подъездной дорожки зашуршали шины белого джипа – это папа вернулся домой.

Все удивились. Обычно он приезжал вечером, почти ночью, когда Малинка и Ломик смотрели десятый сон. Папа возглавлял банк, который сам создал, и ему хватало работы даже по выходным. А сейчас была середина недели, и часы в гостиной показывали всего лишь без четверти пять.

– В гроб и то краше кладут, – проворчала бабушка Роза, когда папа поднялся на веранду.

Она никогда не держала при себе своих замечаний.

– Антон, что стряслось? – мама заволновалась. – Ты заболел?

Папа поправил очки и тяжело опустился в кресло.

– Упали ставки по вкладам? – предположила Викки. – Клиенты забирают деньги с депозитов?

Она мечтала стать папиной правой рукой после окончания школы, поэтому знала о работе банка почти всё. Но и Викки не угадала. Папа вздохнул.

– В чём дело? Выкладывай! – приказала бабушка Роза и стукнула кулаком по подлокотнику кресла-качалки. – Не тяни резину!

Папа отвернулся к берёзке, росшей неподалёку от ступеней веранды, ещё раз поправил очки и ответил:

– Я банкрот…

– Что значит банк «Крот»? – перебила Малинка.

– Это значит, что у меня больше ничего нет, – пояснил папа. – Ни работы, ни денег. Вообще ни копейки.

– Что?! – воскликнула бабушка.

Папа не обернулся к ней. Он продолжал говорить с берёзкой:

– Меня могли обвинить в мошенничестве. И даже посадить в тюрьму. Но Дима Бардин меня спас. Только для этого пришлось отдать ему все сбережения. И джип. – Папа сглотнул, поправил очки. – И коттедж. Мы должны освободить его завтра.

– Коттедж?! – бабушка Роза принялась раскачиваться в кресле так, словно хотела умчаться на нём подальше от всех проблем. – Это наше единственное жильё! Ты в курсе?!

Папа развёл руками.

– А вот и не единственное, – мама обошла стол и погладила папу по голове, забыв снять варежку-прихватку. – Есть ещё дом на колёсах. Он три года стоит без дела с тех пор, как его купили. Прикрепим его к старому «Форду»… «Форд» и домик отдавать не надо?

Мама с тревогой посмотрела на папу.

– Нет, – он горестно мотнул головой. – Их разрешили оставить… Чтоб мы не были совсем уж бездомными. И могли уехать.

– Вот и уедем! – подхватила мама. – Самое время опробовать домик: летние каникулы в разгаре. Поэтому отправимся в путешествие… к морю! Мы десять лет не были в отпуске из-за папиной работы. Отдохнём, расслабимся. К тому же я кое-кто накопила. А ещё можем заложить в ломбарде мои украшения. Денег на какое-то время хватит…

– Хммм, – выразила сомнение бабушка Роза, но её короткое замечание потонуло в крике близнецов.

– Ура-а-а! – Малинка и Ломик подскочили и принялись вертеться и подпрыгивать.

Их движения напоминали ритуальный танец папуасов, которые поймали крупную дичь.

Близнецы обожали дом на колёсах и давно изучили его до последнего винтика. В нём было всё, что необходимо для путешествий: четыре удобные кровати, крошечная кухня с уютным диванчиком и складным столиком, душ и туалет, вместительный шкаф… Сколько раз близнецы тайком пробирались в гараж, где томился их дом. Сколько раз воображали, что бороздят в нём Австралию или Африку!.. А теперь путешествие будет взаправдашним!

Конечно, Ломик сомневался, что потерять всё – это очень уж весело. Папа вон какой грустный… Но Малинка радовалась, и он должен был её поддержать.

– Глупые! – Викки подскочила, точно ужаленная, и толкнула каждого близнеца в бок. – Теперь у вас не будет отдельной комнаты! Не будет игрушек!

Близнецы остановились, потирая бока. Но не прошло и минуты, как Малинка снова пустилась в пляс.

– Ура! Не надо убирать комнату! Не надо раскладывать по местам игрушки! – завопила она, и Ломик, конечно.

Викки закатила глаза. Людям уже по девять лет, а ведут себя как малявки! Один мозг на двоих – ничего не соображают. Но мама-то, мама!

– Мы же не уедем отсюда, правда? – Викки с надеждой взглянула на маму, которая по-прежнему гладила папу варежкой-прихваткой. – Надо что-то делать!

Она любила Зелёный мыс и большое тихое озеро, обрамлённое высокими соснами; их просторный уютный коттедж, свою светлую комнату. Ей нравилось, что до озера ровно пятьдесят пять её, Виккиных, шагов. И что по осени на берегу созревает крупный сочный боярышник, от которого кончики пальцев становятся розовыми и покрываются мягкими волнистыми морщинками. Викки готова была зубами вцепиться в Зелёный мыс, лишь бы не уезжать.

– Папа что-нибудь придумает, – пообещала мама дрогнувшим голосом. – А сейчас давайте обедать – индейка стынет.

Папа не успел ничего придумать. Он вообще не проронил ни слова после того, как объявил о банкротстве. Молчал папа и на следующий день, когда в коттедж явились мужчины в чёрных пиджаках и чёрных очках – все на одно лицо. Малинка назвала их Чёрными Чернушками, позаимствовав прозвище из любимого японского мультика. Они велели Виражам выметаться.

– Это незаконно – отнимать у нас единственное жильё! – попробовала сопротивляться бабушка. – Мы будем жаловаться! Мы пойдём в Конституционный суд! Будем звонить президенту! Мы…

Чёрные Чернушки были неумолимы. А папины друзья, которым звонила мама, чтобы спросить совета, не брали трубки. Пришлось наспех собирать те вещи, что не успели упаковать накануне, и крепить к «Форду» дом на колёсах. Мама справилась с этим благодаря подробной инструкции, которая чудом сохранилась в одном из шкафчиков, куда она пыталась впихнуть свою любимую соковыжималку.

– Пока папа не придёт в себя, я побуду капитаном, – сказала мама и уточнила: – Если никто не против.

Она чувствовала себя так, словно пролезла в кассу без очереди. Или уселась в чужое директорское кресло. Мама не привыкла решать важные вопросы в одиночку. Всегда и во всём она полагалась на мужа. Но что делать, если он молчит?

Мама села за руль, пристегнулась ремнём безопасности и завела двигатель.

– Курс – к морю, – объявила она, стараясь говорить бодро, и вбила данные в навигатор.

Так Виражи покинули Зелёный мыс.

Никто не обернулся. Слишком больно было смотреть, как Чёрные Чернушки хозяйничают на родной лужайке и топчут мамины бархатцы лакированными ботинками.

Глава 2 Обещание чуда

До моря добирались долго. По дороге пришлось дважды останавливаться на ночлег – едва ли мама ехала быстрее не самого отчаянного велосипедиста. К тому же она боялась вести машину с прицепленным домиком в темноте. Теперь Виражи сидели в лесу возле танцующего огня.

Никто не знал, что их ждёт и как быть дальше. Папа по-прежнему молчал и не отзывался, когда к нему обращались. Лишь изредка он поводил плечом и досадливо говорил что-то вроде «Ай, отстаньте!».

– Может, он того, – бабушка Роза постучала по лбу костяшками пальцев, – умом тронулся?

Мама осуждающе посмотрела на неё.

– Поймите, всё, что было для него важно, разрушено, – она попыталась оправдать мужа.

– Всё, что для него важно, никуда не делось. Оно здесь, возле этого костра, – возразила бабушка.

И Викки мысленно с ней согласилась.

Малинка и Ломик не слушали разговор взрослых. Они наслаждались лесом.

Темнота вокруг была живой: она шуршала и стрекотала, шелестела и поскрипывала. Где-то ухала сова, а вот стремительной тенью промелькнула летучая мышь. Дома, на берегу озера, тоже был лес. Но посёлок ограждал высокий глухой забор, и мама строго-настрого запрещала за него выходить. Лес Зелёного мыса давно стал для близнецов ручным и понятным, как прикормленная белка, которая приходила на веранду за орешками. Они исследовали его вдоль и поперёк – от забора до забора.

То ли дело новый лес, неизведанный, где нет границ. Что он скрывает? Какие тайны? Малинку тянуло во тьму как магнитом, но она держалась – знала, что мама будет переживать.

Неожиданно прямо у неё над головой вспыхнул голубой огонёк. Он покружил возле любопытного носа Малинки и полетел прочь от костра. Ломик тоже увидел огонёк. Брови его поползли вверх – огонёк не был светлячком или каким-то другим насекомым. Казалось, это светится в воздухе жемчужина.

«За ним!» – кивнула головой Малинка и медленно-медленно, чтобы никто не заметил, начала отползать от костра.

Потихонечку, полегонечку, ещё и ещё… Туда, где свет костра бледнел и таял. Где завис крошечный голубой огонёк, словно поджидая детей. Ломик, понятно, пополз следом, не бросать же сестру. Он робел, но у Малинки хватило бы храбрости на роту солдат. Ломик заряжался от неё, как от батарейки.

Когда острые ветки кустов упёрлись Малинке в спину, огонёк полетел дальше, и она нырнула за ним – тихо, как кошка. Ломик набрал побольше воздуха, словно там, за кустами, поджидало безвоздушное пространство, и тоже продрался сквозь ветки. Правда, немного громче. Его тут же схватили за руку и потянули. Малинка, конечно, кто ещё? У неё руки цепкие, как клешни крабов, с другими руками не спутать.

Ломик шёл за сестрой и смотрел ей в затылок, на взлохмаченные вихры. Куда они идут? Зачем преследуют загадочный огонёк? Может, лучше повернуть обратно, пока не поздно? Эти вопросы крутились у Ломика на языке, но он не успел их задать. Неожиданно Малинка остановилась – огонёк замер на месте.

– Смотри! – она ткнула пальцем вперёд.

Ледяные мурашки поползли у Ломика по спине, потому что огонёк начал увеличиваться и светить всё ярче. Сердце забилось у Ломика в груди, словно рыбёшка, попавшая в сачок.

– Ой, мамочка, – пискнула сестра и шёпотом приказала: – Замри!

Но Ломик и без того стоял еле живой от страха. Он не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел. А огонёк тем временем принял очертания… человека.

Стало светло как днём. Время для Малинки с Ломиком остановилось. Они увидели того, о ком прежде не знали, и получили обещание, о котором не помышляли.

А когда человек растаял во тьме, близнецы поклялись сохранить увиденное и услышанное в тайне до поры до времени – такое условие им поставили. И скрепили клятву железными объятиями под названием «Седьмая печать», от которых трещат рёбра и дыхание застревает в горле.

– Ну и куда подевались шилохвосты? – бабушкин голос разломил тишину, словно яичную скорлупу.

Мама и Викки вздрогнули. Только папа по-прежнему безучастно смотрел в огонь.

– Балбесы, – Викки закатила глаза.

– Марина! Ромочка! – обжигая пальцы, мама поставила на траву котелок с пригоревшими макаронами и огляделась по сторонам.

Близнецов нигде не было. Никто не отозвался на её крик.

– Антон, милый, – мама потрясла папу за плечо. – Возьми в машине фонарь. Нужно поискать детей.

– Ммм… – раздражённо отозвался папа.

– Антон! – в мамином голосе зазвенели слёзы.

Без толку. Папа словно пророс в землю.

– За мной! – бабушка Роза потянула маму. – Справимся без него.

Она уже взяла фонарь и плотнее закуталась в шаль, чтобы идти на поиски.

– Ты, Викки, жди здесь: вдруг шилохвосты вернутся, – скомандовала бабушка. – Если придут, дай три длинных гудка. А пока сигналь каждую минуту. Может, услышат и выйдут на звук…

Бабушка решительно шагнула с поляны, рассекая темноту светом фонаря. Мама незаметно взяла её за пушистую кисточку шали, чтобы не потеряться.

– Марина! Рома!

Их голоса метались среди тёмных стволов деревьев, как летучие мыши, которые сбились с курса. Они вспугивали птиц и мелких ночных зверей. Острые ветки царапали им руки и лица, словно сердились за то, что две женщины посмели нарушить ночной покой. Мама готова была разрыдаться, но бабушка упрямо продиралась вперёд, продолжая шарить во тьме лучом фонаря и звать, звать, звать…

Неожиданно со стороны лагеря раздались три длинных гудка автомобиля. Нашлись! Мама и бабушка обернулись. Они ушли от лагеря так далеко, что не было видно света костра. К счастью, Викки продолжала сигналить.

Исцарапанные и уставшие, мама и бабушка вывалились на поляну из зарослей и с облегчением выдохнули – близнецы сидели у костра, словно никуда не исчезали, словно взрослые их попросту не заметили.

– Ремня бы вам всыпать, – бабушка Роза упёрла кулаки в бока, и Малинка с Ломиком сжались под её тяжёлым взглядом.

– Или хотя бы в угол поставить, – поддакнула Викки, вылезая из «Форда». – Хотя где тут найдёшь угол?

Только мама не думала никого наказывать. Она была счастлива, что близнецы нашлись – живые и здоровые.

– Мариша, Ромочка, как вы могли уйти? Где вы были? – мягко упрекнула их мама, поочерёдно целуя то одну, то вторую макушку.

– Мы гуляли, – объяснила Малинка, уворачиваясь от поцелуев. – Знаешь, мам, это совсем другой лес, не такой, как у нас. Здесь столько интересного! А звёзды, мам… Ты видела, сколько их?

Мама улыбнулась. Две её главные звёздочки не затерялись во тьме. Другие не были ей нужны. Кроме Викки, конечно.

– Ну а ты, Рома, почему пошёл? Почему не остановил Малинку? – спросила мама. – Ты же такой рассудительный!

Ломик пожал плечами и покосился на бабушку, которая нависала, точно скала. Когда это он мог остановить сестру-близнеца? Да её и цепями не удержать!

– Отвечай! – прогрохотала бабушка.

– Ну-у-у, – протянул Ломик.

Он не любил болтать. Зачем тратить лишние слова, если Малинка может сказать всё, что нужно, и даже больше? Кроме того, его упрямый язык не желал произносить букву «р». «Малинка и Ломик» – так представлял он себя и сестру, когда был младше. Все, конечно, смеялись, поэтому Ломик начал стесняться говорить. А вот прозвище у близнецов так и осталось. Даже когда Малинка научилась р-рычать за двоих.

– Молчит… Опять молчит, – Викки покачала головой.

– Ладно, давайте ужинать, – устало улыбнулась мама. – Где там наши тарелки?

И пошла за сервизом, который прихватила из дома.

Глава 3 Подарки для Викки

День за днём Виражи медленно продвигались вдоль побережья. Они выбирали полупустой кемпинг[1], жили там, покуда не надоест, а затем отправлялись дальше.

Малинка была счастлива. Она гоняла босиком, плавала до посинения. Поджаривалась на солнце или закапывалась в песок так, чтобы одна голова торчала. «Не жизнь, а малина, – думала Малинка. – Жаль, папу раньше из банкиров не выгнали!»

Ломик делал всё то же самое, что и сестра-близнец. Но порой он замирал возле папы и смотрел на него не моргая. Малинка видела – Ломика пугает папино лицо: пустое, словно у куклы. Брат становился бледным и растерянным, совсем как два года назад, когда Малинка потащила его в отдел со сладостями и они заблудились в гипермаркете.

Малинка не позволяла Ломику долго смотреть на папу. Она силком волокла близнеца к шумным волнам, которые – Малинка знала – смоют любые тревоги. И вскоре Ломик начинал смеяться почти так же громко, как сестра.

Но вот мама решила вернуться в цивилизацию. На одной из развилок она повернула к курортному городку. Его улицы были забиты машинами и людьми. Мама с трудом проехала на стоянку и устало откинулась на спинку водительского сиденья.

– Ну всё, – выдохнула она, – побудем среди людей. Хватит с нас кемпингов – Ломик с Малинкой скоро в папуасов превратятся.

– Или в обезьян, – вставила бабушка.

Малинка была не против.

– Зато мы сможем лазить по деревьям и питаться одними бананами, – заявила она и подтолкнула близнеца локтем: – Правда, Ломик?

– Угу, – отозвался брат, хотя предпочёл бы остаться человеком.

– А мы сможем показывать вас за деньги. Глядишь, заработаем на новый коттедж, – съязвила Викки.

В последнее время она вредничала чаще обычного, потому что всё вокруг её раздражало. И узкая койка в домике на колёсах. И вездесущий песок, который, сколько ни вытряхивай из постели, никуда не денется. А главное – бабушка и близнецы на соседних койках! Ломик причмокивал во сне, словно доедал остатки ужина. Малинка по ночам шумно дрыгала ногами, сбивая одеяло на пол. Бабушка храпела, словно забуксовавший грузовик. Никакие затычки не спасали Викки от всех этих звуков: она привыкла спать одна в комнате.

Мама не ответила на колкость Викки. Только покачала головой и вышла на парковку. Близнецы выпрыгнули за ней, как два кузнечика.

– Можно нам с Ломиком к морю? Мы только туда и обратно! – затараторила Малинка.

– Погоди, торопыга, – ответила мама. – Есть идея получше. Сейчас мы идём гулять по городу все вместе. Потом пообедаем в кафе.

– С чего вдруг такая роскошь? – спросила Викки. – Мы снова разбогатели?

Она ушам своим не поверила, когда услышала про кафе. Да и как поверить, если при каждом удобном случае мама напоминала: «Экономь!» Экономь электричество, воду в душе, шампунь, то-сё – всё… А Викки не привыкла экономить и привыкать не хотела!

– Ты забыла? – мама обняла старшую дочь за плечи. – Сегодня твой день рожденья!

– Ха-ха! Забыла! – расхохоталась Малинка. – Хорошо, что у тебя есть мы. Мы-то помним! Правда, Ломик?

– Угу, – подтвердил близнец.

«Вот до чего меня довели! – подумала Викки, вскипая. – Про собственный праздник забыла!» А вообще-то ей всегда нравилось число тринадцать. Оно не раз приносило удачу, и Викки с нетерпением ждала день рожденья – что подарит тринадцатый год жизни? Как оказалось, ничего хорошего…

Викки почувствовала, что внутри у неё нет радости – даже на донышке. Только бурлящее недовольство, заполняющее от макушки до пят. Ясно и понятно: не будет двухэтажного торта, как в прошлом году, и шумных одноклассников с ворохом подарков. Её поздравят только родные, а их Викки каждый день видит…

– Ладно, идём, – мама пригладила волосы, глядя в боковое зеркало «Форда». – Антон, ты с нами?

Папа, как обычно, не отозвался. Он сидел в раскладном кресле, пялясь в пустоту сквозь заляпанные стёкла очков. И Викки в очередной раз подумала: в день, когда они потеряли всё, они потеряли и папу. Настоящий папа ходил в отглаженных рубашках и брюках. Его очки блестели, чисто выбритое лицо благоухало туалетной водой. А это существо было скорее недоразумением в папином обличье: мятые шорты, майка в пятнах, колючая щетина на щеках… Викки смотрела на него со смесью жалости и презрения.

– О! Это верно, кто-то должен сторожить наш домик, – не растерялась мама и чмокнула папу в лоб. – Какой же ты у нас молодец! Мы принесём тебе пирожное.

«Или косточку, – с досадой подумала Викки. – Сторожевым псам платят косточками». Она хотела сказать это вслух, но вовремя прикусила язык.

Кафе, конечно, не ресторан, где отмечали дни рождения Викки, но и не убогий домишко на колёсах – уже неплохо. По крайней мере, еда здесь точно вкуснее, чем то жуткое месиво, в которое превратилась мамина стряпня. Удивительно, как близнецы уплетали это за обе щеки?

В общем, Викки старалась не слишком привередничать, чтобы не портить себе настроение. К тому же она знала: сегодня мама вручит ей золотые серёжки, которые они вместе выбирали в одном из лучших ювелирных магазинов. Викки видела их у мамы в шкатулке ещё дома, в посёлке на Зелёном мысе. Мама всегда покупала подарки заранее.

Викки улыбалась, вытирала салфетками близнецовые щёки, перепачканные кремом. Она даже шутила совсем как раньше, и все хохотали до слёз над её меткими словечками и анекдотами. Наконец дело дошло до подарков: близнецы вручили старшей сестре бусы из мелких ракушек – сами делали, бабушка – блокнот для записей, а мама… Мама подарила свой старый жемчужный браслет.

– Прости, родная, – смущённо сказала она, заметив разочарование на лице дочери, – моих сбережений оказалось меньше, чем я думала. И я заложила в ломбарде последние украшения. Мы выкупим серёжки, когда всё наладится. Носи браслет с удовольствием!

Мама застегнула его на запястье Викки.

Но Викки не нужен был браслет! Она хотела серёжки! Она мечтала о них! Она их заслужила!

Раздражение, которое Викки старательно загоняла поглубже, вырвалось наружу кипящей лавой. Она вскочила и сорвала браслет.

– Не нужны мне такие подарки! – закричала Викки, не слыша, как жемчужины разбегаются в стороны, подскакивая, словно крошечные мячики. – И вы все мне тоже не нужны! Ясно?!

Близнецы бросились за жемчужинами в погоню. Они ползали под столом на коленях, бережно собирая в горсточки перламутровые шарики. Но Викки не смотрела на них. Слёзы застили ей глаза, а на языке словно копошились ядовитые скорпионы. Викки хотелось выплюнуть их, чтобы они жалили, жалили, жалили – всех вокруг…

– Ненавижу вас! Ненавижу! – крикнула Викки и бросилась вон из кафе.

– Кого-то она мне напоминает… Ах да, мою язву! – бабушкино замечание ударило Викки в спину.

– Не надо так о ней. Викки сложно принять новые обстоятельства, но она справится, – сказала мама. – Я свою девочку знаю.

Викки её не услышала. Она уже шла по улице. Шла куда глаза глядят.

– Мам, давай мы догоним Викки и притащим её обратно, – предложила Малинка, пересыпая жемчужины на ладонь маме. – Мы мигом! Правда, Ломик?

– Нет, – мама покачала головой. – Ей нужно побыть одной.

– А нам нужно праздновать! – решила бабушка Роза и разлила по стаканам газировку. – В конце концов, никто не запрещает отмечать день рожденья без именинницы!

– Только папе пирожное оставьте – вон то, шоколадное. Его любимое, – мама подняла бокал и через силу улыбнулась.

Она отпила глоток, когда услышала, что колокольчики на входной двери зазвенели. Мама резко обернулась, расплескав газировку, – вдруг Викки пришла обратно?

Нет, не пришла. Это были незнакомые люди.

Глава 4 Ещё один подарок

Весь день Викки бродила по городу. Вокруг разговаривали и смеялись дети и взрослые. Но чужая радость не трогала сердце Викки. Она чувствовала себя самой несчастной, самой одинокой на свете. «У всех этих людей есть дом, куда можно вернуться. И только у меня – телега на колёсах», – жалела она себя.

Викки устала и проголодалась. Она села на лавочку на набережной и решила, что будет сидеть так же, как сидит папа, – без слов, без движений, – пока не превратится в камень. И тут кто-то тронул её за плечо.

– Викки?

Она вздрогнула и обернулась – рядом стояла Лина Бардина, лучшая подруга, почти сестра! Её влажные волосы завивались крупными кольцами – наверное, купалась недавно. Карие глаза смотрели удивлённо. Два года назад Лина перешла к ним в класс, и девчонки сразу подружились. Ещё бы! Их отцы были не просто банкирами, но и партнёрами.

– Откуда ты здесь? Ты же писала, что путешествуешь с семьёй по Италии…

– Ох, Лина, прости! – Викки заслонила лицо руками и разрыдалась. – Я наврала!

Она рассказала про Чёрных Чернушек и папу, про тесный дом на колёсах. И даже про то, как храпит по ночам бабушка…

– Теперь я живу на парковках и в кемпингах, представляешь? – слёзы у Викки закончились вместе с рассказом. – Как бродяжка…

Лина слушала, поглаживая подругу по плечу. Она сосредоточенно хмурилась, вздыхала и охала в нужных местах. А когда Викки умолкла, предложила:

– Поживи у нас, пока твой отец что-нибудь не придумает. Мы с мамой в этом городе проездом. Завтра утром перебираемся чуть ниже по побережью – папочка купил домик на лето. Мои родители возражать не станут. Главное, чтобы твои тебя отпустили. Почему ты должна мучиться вместе с ними? Вернёшься потом, когда жизнь наладится.

Викки слушала, и улыбка – настоящая, не поддельная – расцветала у неё на губах. Только что ей вручили главный подарок на день рожденья – счастливый билет в спокойную жизнь, к которой она привыкла.

– Что скажешь? – спросила Лина.

– Что скажу? – Викки обняла подругу, которая теперь точно стала для неё родной сестрой. – Да! И ещё сотню раз да! Ждите меня завтра. Я приду рано утром.

И она поспешила на парковку, записав адрес, по которому остановились Бардины. Впрочем, Викки могла не записывать – название улицы и номер дома отпечатались в памяти, словно их огнём выжгли.

Викки вернулась в дом на колёсах, когда курортный город зажёг разноцветные огни. Близнецы бросились ей навстречу и повисли на руках. Бабушка приветственно кивнула. Папа даже не повернул головы в её сторону.

– Ну как ты, родная? – мама с тревогой заглянула Викки в лицо, но, увидев широкую улыбку, успокоилась. – Вижу, хорошо погуляла.

– Более чем, – согласилась Викки.

Мама с облегчением выдохнула и, притянув её к себе, шепнула на ухо:

– Знаю, доченька, тебе нелегко. Но всё наладится! Будут у тебя и серьги, и отдельная комната. Прости, что разочаровала…

– Ладно, проехали, – Викки выскользнула из маминых объятий.

Совесть кольнула её в сердце. Мгновение она колебалась, стоит ли уходить от родных. Но уже в следующую секунду от сомнений не осталось следа. «Сами виноваты, – подумала Викки. – Плохо обо мне заботились!»

Ещё по дороге на парковку она решила не говорить семье о переезде к Бардиным. Викки объяснит всё в записке, которую положит на подушку утром. Осталось только собрать вещи. Это было легче лёгкого: бо́льшую часть платьев пришлось бросить на Зелёном мысе, иначе весь багаж Виражей состоял бы из Виккиного гардероба.

Пока все сидели на улице, Викки набила рюкзак вещами и вместе с ним нырнула под одеяло. Ей нужно было выспаться, чтобы утром сбежать, пока родные не встали. Разговоры ни к чему.

Викки открыла глаза и почувствовала, как тёплая волна счастья заполняет её от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах. Кстати, вчера эти пальчики обработала педикюрша в салоне, куда Викки ходила с Линой и её мамой. Викки задрала к потолку ноги – ровные ноготки и блёстки на мизинцах. О чём ещё мечтать!

Викки огляделась по сторонам и улыбнулась. Наконец-то она там, где должна быть. «Домик», о котором говорила Лина, оказался громадным коттеджем, где для Викки нашлась отдельная комната – большая и светлая, с широкой кроватью. На ней вполне могли уместиться ещё и Ломик с Малинкой! И даже втроём не было бы тесно. За лёгкими занавесками – окно от пола до потолка. А в окне – чудесный вид на внутренний дворик с цветущей магнолией[2] посередине. Да, о такой жизни Викки мечтала! Такую жизнь заслужила за все свои мучения в домике на колёсах.

Теперь она могла нежиться в ванне, растягиваться на кровати в какую хочешь сторону… Никто не храпел над ухом, не причмокивал, не сучил ногами. А какую мягкую простыню постелила горничная! И, главное, без единой песчинки!

Викки была бы абсолютно счастлива, если бы не мысли о семье. Они налетали всегда внезапно, словно порывы ветра: то в магазине, где мама Лины примеряла новое платье, то за обедом, состоявшим из пяти блюд, то вечером, за просмотром фильма в просторной гостиной… Перед глазами у Викки вставали родные лица, и она начинала думать. Что делают близнецы и бабушка? Пришёл ли папа в себя? А мама? Сколько раз она ей звонила, когда прочитала записку, оставленную на подушке? Викки помнила каждое слово до последней точки: «Не звоните. Не ищите. Я поживу у Лины Бардиной, пока всё не наладится. Мы встретились в городе. Сообщите по электронной почте, когда можно будет вернуться на Зелёный мыс».

Да, мама наверняка звонила… Но Викки отключила мобильник.

Вот и теперь Викки вспомнила домик на колёсах, вечерние посиделки у костра, когда за границей тёплого света, где-то во тьме неподалёку, шумели неутомимые волны. Внутри у неё что-то натянулось, к горлу подкатил ком.

– Хватит! – одёрнула себя Викки.

Потом сбросила одеяло и побежала в ванную. Ванную она делила с Линой, поэтому всегда стучала, прежде чем войти.

– Тук-тук!

– Входи, – крикнула изнутри Лина.

Она уже умылась и приняла душ, а теперь вытирала лицо белым махровым полотенцем – мягким, как облако.

– Ещё пару минут – только крем нанесу, – сказала подруга. – Присядь.

Викки устроилась на кожаном пуфике и тут с ужасом заметила на полке перед зеркалом пакетики с пробниками шампуней. Тайком, пока никто не видел, она выдёргивала их из толстых журналов, которые продавали на заправках. Свой шампунь Викки истратила ещё в первые дни. А вчера она вытащила пробники из рюкзака, чтобы выбросить, – и забыла! Стыд-то какой… Заметила Лина пробники или нет?

Лина заметила.

Закончив наводить красоту, она обернулась к Викки, держа кончиками пальцев один из пакетиков.

– Это тебе больше не пригодится, Вик, – на лице у неё застыла жалость и, кажется, капелька брезгливости. – Ты же знаешь, мама приняла тебя, как родную. Всё наше теперь и твоё. Бери что хочешь!

– Спасибо, – промямлила Викки, чувствуя, как горят её щёки.

Три дня назад, когда Викки появилась на пороге у Бардиных, мама Лины в самом деле встретила её с распростёртыми объятиями. Она не делала различий между девочками: всё, что покупали Лине, покупали и Викки тоже. Правда, при этом с лица мамы не сходило жалостливое выражение. Оно было приторным, как сироп от кашля. Викки приходилось чаще улыбаться, чтобы никто не думал, будто она чувствует себя несчастной. Щёки от натужных улыбок болели.

– Ну что ты, не за что, Вик! – Лина взяла подругу за руку. – А теперь в душ и завтракать. Потом пойдём с мамой по магазинам – сегодня папа приезжает, надо подготовиться! Да, и заведи будильник на полночь – в новостях обещали шикарный звездопад. Будем загадывать желания.

Лина вышла из ванной, а Викки замерла посреди мрамора и зеркал, в сладком аромате крема подруги. К горлу внезапно подкатила тошнота. Что скажет глава семейства Бардиных, когда увидит её? Примет ли в своём доме? Лина так и не рассказала ему про гостью, и маме говорить запретила. «Сделаем папе сюрприз, – смеялась подруга, – вот он обрадуется! Ты ему всегда нравилась!» Но Викки сильно сомневалась в том, что отец Лины будет рад.

– Ладно, прорвёмся, – сказала своему отражению Викки и смахнула в мусорную корзину пробники.

Потом приняла душ, завела будильник на полночь и, одевшись, спустилась к завтраку. Кажется, повариха обещала яйца пашот. Викки сто лет таких не ела!

Глава 5 Часы на булавке

Уход Викки подкосил маму, как травинку, словно Викки забрала с собой все её силы. Она сидела в раскладном кресле рядом с папой. Только папа смотрел на море, а мама – в противоположную сторону: на дорогу, ведущую к парковке. По этой дороге должна была прийти Викки. Мама почти не вставала с кресла. И не выпускала из рук мобильный телефон.

– Викки вернётся, я свою девочку знаю, – повторяла она. – Подождём её здесь.

Теперь оба родителя стали похожи на окаменелости. Их не трогали шум и веселье, что доносились с пляжа. Не восхищали закаты, которые окрашивали морскую гладь во все оттенки розового, и ночное небо, усыпанное звёздами. Даже Ломик с Малинкой не могли их расшевелить. Жизнь словно обтекала маму и папу, не касаясь их. Малинке порой чудилось, что на плечах у родителей прорастает зелёный мох.

Только бабушкин громовой голос пока ещё пробивался к маме и папе.

– Антон! Маргарита! А ну, ложки – в руки, еду – в рот! – приказывала она. – Размякли, как желе, честное слово!

Родители послушно брали ложки, а потом не глядя забрасывали в себя то, что лежало у них в тарелках.

Первое время Малинка и Ломик пробовали отогреть родителей: кутали в одеяла, растирали щёки, дышали на ладони… Бабушка Роза молча качала головой, глядя на их старания. Но близнецы и сами поняли – всё без толку. Им стало тоскливо и жутко: жизнь потихоньку вытекала из мамы с папой, а Малинка и Ломик ничего не могли с этим поделать! Тогда они решили найти то, что им было обещано. Решили, не говоря ни слова. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга.

Близнецы стали убегать в город сразу после завтрака. Каждый день!

Первое время бабушка искала внуков в лабиринтах улиц, на причале, на пляже… Но потом поняла, что упадёт и не встанет, если будет стараться всюду поспеть за шилохвостами. А она не могла позволить себе валяться, ведь теперь бабушка всем заправляла. Она стирала и ходила на дальний рынок, где продукты продавали в два раза дешевле – для местных. Следила за тем, чтобы все были одеты и сыты. В конце концов бабушка Роза взяла тугую булавку, за дырочку ремешка прикрепила наручные часы к карману Ломика, потому что считала внука более ответственным, и сказала:

– Возвращаться всегда в девять вечера! – Для верности она прогремела это в ухо каждому из близнецов: если у одного из головы вылетит, то, может, у другого застрянет где-нибудь в районе барабанной перепонки.

Сама бабушка Роза дежурила возле дома на колёсах. Оставлять Антона и Маргариту надолго без присмотра ей было страшней, чем отпускать близнецов в свободное плавание. С шилохвостами ничего не случится, решила она. В конце концов, внуки были в своём уме и всегда возвращались домой. А этих великовозрастных детин попробуй оставь! Любой вор-неудачник мог увести у них из-под носа дом на колёсах заодно со стареньким, но бойким «Фордом». Да они бы и ухом не повели, продолжая пялиться в одну точку! Что дом… Их самих можно было перенести куда угодно!

Впрочем, нет: Маргарита крепко держалась взглядом за дорожку, ведущую к парковке… Слишком крепко. Она бы заметила, если бы кто-нибудь посмел сдвинуть её хоть на миллиметр.

Город радушно принял близнецов. Он открывал им самые потаённые уголки. А Малинка раскрашивала их сказками…

– Думаешь, это булыжная мостовая? Не угадал! Это чешуя гигантского дракона! Много веков назад дракон уснул здесь вечным сном. Он нарочно выбрал уютное местечко, на берегу моря. А люди взяли и построили город у него на спине…

Казалось, для любого камня, для любого флюгера на крыше Малинка может придумать историю.

– А трамвайчики почему так медленно ездят? Почему можно их обогнать, если бежать со всех ног? – допытывалась Малинка и сама отвечала: – Водители боятся разбудить дракона – вот почему!

– А стены домов в этом городе знаешь, почему такие белые? – хитро щурилась Малинка. – Потому что их выбелило само солнце! Ему нравится, когда город сверкает белизной, словно его только что постирали.

Малинка всегда любила сочинять. А теперь рот у неё и вовсе не закрывался ни на минуту. Ломик слушал сестру и улыбался. Малинкины выдумки были похожи на разноцветные камушки, выловленные из моря: раскладывай их на ладони и рассматривай сколько угодно – не найдёшь и двух одинаковых. С этими историями не скучно было бродить по городу. К тому же Ломик знал: Малинка рассказывает их не ради развлечения. Она пытается не думать о том, что им обещали. Иначе можно просто с ума сойти, поджидая это каждую минуту.

Ломик и сам размышлял о нём постоянно. Каким оно будет? Когда появится? Что изменит? Поможет ли маме и папе? Вернёт ли Викки?

Ожидание зудело у Ломика под кожей, особенно на локтях, и он то и дело чесал их.

Ему ужасно хотелось поговорить про обещанное с сестрой, но подходящие слова не лезли на язык. Впрочем, Малинка не умолкала, а перебивать Ломику не хотелось – пусть болтает, раз уж ей от этого легче.

Целыми днями близнецы бродили по городу и постоянно открывали что-нибудь необычное: статую длинноволосой девочки, стоявшую прямо посреди двора возле песочницы, пересохший колодец, в котором жило эхо… Однажды они попали на дегустацию сыра в маленькую частную сыроварню и наелись там до отвала. Ещё и бабушке набрали в карманы дырчатые кусочки – такие тоненькие, что просвечивались на солнце, – которые, конечно, раскрошились по пути на парковку.

Заблудиться близнецы не боялись. Городок был небольшой. Стоило подняться на любой холм, как с него открывался вид на море. А где море, там и парковка с домиком на колёсах, скромно притулившимся сбоку.

По вечерам, когда солнце клонилось к горизонту, Малинка и Ломик ходили на площадь неподалёку от парковки. Близнецам нравилось там бывать. Море подступало к высокому белоснежному парапету, ограждавшему площадь, и дышало на неё освежающим бризом, от которого покачивались гирлянды цветных фонариков, развешанные между деревьев.

Вечерами здесь было шумно. Люди сидели в уличных кафе, что расположились по краям площади, танцевали, вели неспешные разговоры. Близнецы каждой клеточкой впитывали чужую радость, растворяясь в этой благодушной загорелой толпе.

Некоторые официанты запомнили неразлучную парочку и, если получали щедрые чаевые, угощали близнецов молочным коктейлем. Или даже кормили круассанами – пышными, горячими.

Пристроившись на парапете, близнецы уплетали угощение, глядя на огоньки кораблей, дрейфующих в море. Они чувствовали себя самыми обычными детьми, приехавшими на отдых. Но потом коктейль заканчивался, последние крошки круассанов исчезали во рту, и Ломик вынимал часы, прикреплённые к подкладке его кармана тугой булавкой.

– Идём, – вздыхал он.

Из шумного веселья близнецы возвращались в печальную тишину домика на колёсах. Всякий раз они надеялись, что там их ждёт Викки, а ещё мама и папа, которые снова стали людьми. Но Малинку и Ломика встречала только бабушка Роза. Её длинная юбка надувалась колоколом от ветра. И Малинке чудилось, что юбка вот-вот зазвонит.

– Набегались, шилохвосты? Проголодались? – ещё издали гремела бабушка. – А ну скорей ко мне!

Она раскрывала для объятий длинные руки. И близнецы торопились к ней, как торопятся к маяку корабли, потерявшиеся в тумане.

А вечером, когда их уши были вымыты и пятки скрипели от чистоты, Ломик слышал, как Малинка, засыпая, шепчет, словно заклинание:

– Нам нужно обещанное! Срочно! Срочно! Срочно!

И обещанное нашло их.

Глава 6 Цирк дядюшки Жако

В тот вечер близнецы не узнали площадь. Она стала торжественной и нарядной. На деревьях появились разноцветные флажки и длинные ленты, заработал фонтан, где каждая струйка подсвечивалась огоньком. Зажглось ещё больше ярких огней. Но главное, посередине расположилась невысокая, наспех сколоченная сцена.

– «Странствующий цирк дядюшки Жако», – Малинка прочитала полуистёртую надпись на длинной ленте, протянувшейся над сценой.

Близнецы и раньше бывали в цирке. Но никогда прежде им не доводилось видеть странствующий цирк. Недолго думая, Малинка схватила близнеца за руку и потащила его за собой. Они прошли к помосту, и Малинка уселась прямо на брусчатку, нагретую за день солнцем. Ломик, конечно, устроился рядом.

Он с опаской озирался, но никто не спросил у них платы за просмотр, никто не прогнал. Близнецы так и просидели целое представление, позабыв о часах на булавке, о бабушке Розе, родителях и вообще обо всём на свете. Там, на сцене, такое творилось!..

Гимнаст гнулся в разные стороны, словно у него костей не было. Силач подбрасывал в воздух огромную гантель. Дрессировщик в длинном плаще управлял тремя белыми собачками. Маленький клоун («Это же ребёнок, как мы!» – сказала Малинка брату) с огромным носом и в рыжем парике смешил зрителей, изображая урок плавания: сначала у него не получалось надуть огромный круг, а потом он не мог влезть в него из-за своих чересчур широких боков.

Следом за ним на сцене появился сам дядюшка Жако, фокусник, – изящный, как французский повар, с тонкими усиками над улыбчивыми губами, с прилизанными волосами и длинной серёжкой в левом ухе, на кончике которой звёздочкой сверкал маленький прозрачный камень. Ловкие руки фокусника в белых перчатках чайками летали над сценой, выуживая из воздуха жёлтых канареек и пушистых кроликов.

Последним в цирковом представлении выступил метатель ножей – высокий широкоплечий здоровяк с длинными, как у моржа, усами, весь затянутый в чёрную блестящую кожу. Он поставил мишень и показал зрителям острые ножи, что висели у него на поясе. Их лезвия переливались в свете вечерних огней. «Семь штук!» – сообщила Малинка Ломику. Но близнец и без неё сосчитал. Ломик смотрел на ножи точно заворожённый.

Не мигая он наблюдал за тем, как метатель отправляет клинки в цель. Как сбивает яблоки с головы фокусника. Но вот дядюшка Жако спросил зрителей:

– Кто готов бросить нож? Хотя бы один? Самый меткий получит денежный приз!

И Ломика словно захлестнуло горячей волной – ему до смерти захотелось запустить нож так, чтобы он летел, со свистом разрезая воздух. Всё у него перед глазами поплыло и перевернулось. Как в тумане, Ломик увидел себя между дядюшкой Жако и метателем. Потом тряхнул головой, прогоняя видение. Но когда его зрение прояснилось, он понял, что действительно стоит на сцене – один, без Малинки, под недоумёнными взглядами зрителей, которых почти не осталось.

Как ему хватило смелости выйти сюда без сестры? А главное, когда он успел? Ломик хотел соскользнуть обратно, к Малинке. Но его взгляд остановился на ножах. Сначала он должен был послать их в яблочко. Все семь – один за другим.

– Шустрый парень, – рассмеялся дядюшка Жако. Публика отозвалась неуверенными смешками. – Разве мамочка не запретила тебе играть с остреньким?

Ломик вспомнил, что мама и в самом деле запретила ему брать ножи в руки, после того как он поранился, нарезая салат к ужину. Но сейчас Ломику было жизненно необходимо метнуть все эти ножи. Так же необходимо, как сделать вдох.

– Ладно, попробуй, – снисходительно ухмыльнулся дядюшка Жако и кивнул метателю: мол, пригляди.

Ломик взял нож – бережно, как сокровище. Гладкая рукоять удобно легла в ладонь. Ломик почувствовал, что нож стал продолжением его мысли. Он примерился к мишени и отправил свою острую мысль в полёт. Рукоять мягко выскользнула из пальцев, лезвие со свистом рассекло воздух и вонзилось ровно посередине красного круга.

– О-о-о! – одновременно выдохнули зрители.

Ломик не слышал их. Весь мир для него исчез. Остались только он, мишень и ножи. Ломик продолжал. Как голодный, хватал он из рук метателя один нож за другим. И вскоре все семь крепко сидели в яблочке.

На площади воцарилась мёртвая тишина. Улыбка застыла на лице дядюшки Жако, метатель ножей раскрыл от удивления рот. Но вот кто-то из зрителей робко хлопнул в ладоши, и в следующее мгновение загремел шквал аплодисментов. Хлопали зрители, хлопали посетители кафе, наблюдавшие за мальчиком со своих мест, хлопали официанты. Шквал оказался таким громким, что заглушил музыку и шум прибоя. Шквал закрутил Ломика, и тому почудилось, что он вот-вот улетит. Впрочем, не почудилось. Ломик и впрямь воспарил – это метатель ножей посадил его к себе на плечо. Далеко внизу Ломик увидел Малинку. Она махала близнецу руками, оттопырив большие пальцы.

Наконец Ломика вернули на землю, вручили ему деньги. И близнецы побежали на парковку, пока бабушка не явилась за ними на площадь. Они торопились и не заметили, что дядюшка Жако не выпускал из виду взлохмаченную макушку Ломика, пока она не растворилась в темноте.

– Мы сможем зарабатывать! – тараторила Малинка по дороге домой. Она заглядывала в лицо Ломику, забегая то с одной, то с другой стороны. – Ты будешь выступать, мы накопим кучу денег, выкупим обратно коттедж. Тогда Викки вернётся, а мама и папа снова оживут. Это же сбывается обещанное! Только не рассказывай бабушке и родителям!

– Но ведь…

Ломик попытался возразить, что сейчас самое время раскрыть тайну. Им было ясно сказано: как только чудо коснётся одного из вас, покажите его остальным Виражам.

– Обстоятельства изменились, – перебила близнеца Малинка. – Сначала надо скопить денег.

И никому на свете, даже самой себе, Малинка бы не призналась, что прежде хочет получить свою порцию обещанного. Она-то была уверена, что станет первой, кого коснётся чудо.

– Не спорь! – отрезала Малинка.

Но Ломик и рта не успел раскрыть. Бабушка Роза уже летела навстречу, словно разгневанная ночная фурия.

Глава 7 Маленький взрослый

Кафе на площади ещё не успели открыться, а Малинка и Ломик уже пришли к цирковым фургончикам. Город больше не манил их. Теперь самое интересное было здесь. К тому же Малинка верила: порция обещанного чуда найдётся в цирке и для неё.

Площадь была пустой и тихой. Только море шумело, обдавая белый парапет солёными брызгами, да свежий бриз свободно гулял по брусчатке.

Близнецы заметили, что фургоны переместили подальше от помоста, на край площади. Они стояли запертые, с задёрнутыми шторами на окнах. На ступеньках одного сидел мальчик – вчерашний клоун. Теперь он переоделся в футболку и шорты. Подперев рукой голову, мальчик смотрел на море и о чём-то думал.

Малинка прокралась поближе, утягивая за собой брата. И вскрикнула от удивления: у клоуна было лицо взрослого!

Циркач услышал её голос и обернулся.

– А! Наш юный метатель ножей, – сказал клоун звонким голосом. – Подружку привёл?

«Это моя сестра», – хотел ответить Ломик, но не сообразил, как заменить слово с буквой «р». Малинка его опередила.

– Мы близнецы, – ответила она. – Я Малинка, он – Ломик. А ты? Ты – лилипут, да?

– Карлик, – мягко поправил клоун. – Можете называть меня Усиком.

Близнецы подошли ближе. Никогда прежде им не доводилось видеть карликов. Разве что по телевизору, в фильмах. Зато теперь они могли хорошенько рассмотреть Усика. У него были коротенькие ручонки и ножки, а лицо взрослое, с морщинками на лбу и тёмными кругами, залёгшими под глазами. Казалось, это лицо менялось и старилось отдельно от тела.

– У тебя родители тоже карлики? А бабушка с дедушкой? А девочки-карлики существуют? Ты встречал их когда-нибудь? – Малинка завалила Усика вопросами.

– Я вырос в интернате и не знаю своих родных. Девочек-карликов не встречал, но они существуют – это точно, – ответил Усик.

Малинка покраснела. Карлик – несчастный сирота, а она расспрашивает о родителях. Но Усик не огорчился. Он рассмеялся и легонько дёрнул Малинку за прядку волос, совсем как мальчишка. Наверное, из-за небольшого роста и душа Усика была детской.

– Ты ещё вырастешь? – спросила Малинка.

– Зачем? – удивился карлик.

– Чтобы найти себе работу, – пояснила Малинка.

– Моя работа – смешить людей, – сказал Усик. – И мой рост мне помогает. Ведь больше всего на свете я люблю веселить детей. Они всегда смеются по-настоящему, потому что не умеют притворяться.

Усик скорчил забавную рожицу, передразнив задумчивое выражение лица Малинки, и она рассмеялась. Ломик тоже улыбнулся.

– Можно нам здесь побыть? – спросила Малинка.

Клоун не успел ответить. Дверь фургона, стоявшего напротив, открылась, и на пороге появился дядюшка Жако: в тёмно-синем льняном костюме, с прилизанными волосами – хоть сейчас на сцену.

– О! Наша маленькая звезда, – тонкие губы растянулись в улыбке. – И… сестра, как я понимаю? Решили навестить? Вот молодцы! Можете у нас погостить. Ходите где пожелаете, но не мешайте на репетициях. Усик вам всё покажет. А мне нужно отлучиться по делам.

Он соскочил со ступенек и неторопливо зашагал между фургонами. Усик проводил его взглядом. Потом лукаво улыбнулся и поманил близнецов за собой.

Карлик познакомил их с дрессировщиком Пьером и собачками. На самом деле его звали Петром Петровичем, но он переделал своё имя на французский манер и на другое не отзывался. Показал фургон силача Геркулеса, увешанный изнутри плакатами атлетов с накачанными мускулами. Потом напоил чаем в фургончике, где жил с гимнастом по прозвищу Флик-Фляк.

Всё испортил метатель ножей, моржовоусый Валентин, которого артисты звали Тинычем. Войдя без стука, он грубо бросил карлику мешок с реквизитом и сказал:

– Эй, коротышка, хватит языком трепать, пора репетировать.

Усик сжался и стал ещё меньше ростом.

– Не надо его обзывать! – Малинка заслонила карлика собой, как заслоняла Ломика от обидчиков в школе.

Ломик встал рядом с сестрой. Внутри у него натянулись невидимые струны. Тиныч был огромным и сильным. Он мог поднять Малинку одним мизинцем. А рядом с Усиком метатель ножей казался особенно мощным.

– Нашёл себе приятелей, недомерок, – моржовые усы Тиныча шевельнулись, как мохнатые откормленные гусеницы.

– Никаких недомерков здесь нет! – Малинка начала закипать.

Ломик дёрнул её за руку – не стоило спорить с великаном. Впрочем, Тиныч не обратил на близнецов внимания. Развернулся и ушёл. И Усик посеменил за ним на коротеньких ножках.

– Грубиян. – Малинка показала язык спине Тиныча.

Она решила обходить стороной усатого циркача и потребовала того же от Ломика. Близнец промолчал. Как обойти стороной человека, у которого есть прекрасные метательные ножи?

С того дня близнецы приходили в дом на колёсах только ночевать. Остальное время они проводили в цирке. И вскоре глазастая Малинка заметила, что артисты не слишком старались на выступлениях. Да и на репетициях тоже.

Силач вместо настоящей гантели пользовался искусно замаскированным куском пенопласта. Гимнаст повторял одни и те же движения, не выдумывая ничего нового, и, кажется, сам устал от своего номера. А главным помощником дрессировщика был голод – он не кормил собачек, и те выполняли его команды, просто чтобы хоть немного поесть. Да ещё этот грубиян Тиныч, который досаждал Усику. И странный хозяин цирка, фокусник Жако… От его неподвижного взгляда у Малинки по спине бегали мурашки.

– Больше мы туда не пойдём, – решила она как-то вечером, когда близнецы возвращались в домик на колёсах после очередного выступления циркачей.

Но Ломик впервые в жизни с ней не согласился.

– Нет, пойдём, – возразил он, старательно подбирая слова без буквы «р». – Усика жалко.

– Жалко, – согласилась Малинка.

Ломик покраснел до корней волос и порадовался, что сестра не видит этого в темноте. Ему и впрямь было жаль беззащитного Усика, который не смел и слова сказать Тинычу. К карлику Ломик привязался всем сердцем. Но ещё больше ему нравилось метать ножи.

Когда Тиныч ставил мишень, ладони у Ломика загорались от нетерпения. Он чувствовал, что погибнет, если не метнёт нож. Тиныч не давал ему погибать. Он отходил в сторону, уступая Ломику свои «инструменты». И Ломик посылал ножи в цель.

С каждым днём его мастерство росло. Он выстраивал ножи дугой и по диагонали, метал их из-под мышки и через плечо… Мог делать это часами, забыв про еду, отдых и даже про Малинку, которая стояла рядом, раздуваясь от гордости за брата.

Дядюшка Жако не пропускал его тренировок: стоял чуть поодаль, скрестив на груди руки или задумчиво потирая серёжку. А по вечерам, во время представлений, он вызывал Ломика на сцену. И тот, уже не стесняясь, раскланивался перед зрителями и показывал, чему научился. Ломик радовался, что ему разрешают метать ножи, что платят за это деньги, которые они с Малинкой неизменно прячут под капотом «Форда». И ещё нравилось, что с каждым представлением зрителей на площади становится всё больше. Ему казалось, это растёт слава цирка дядюшки Жако. Ломик не догадывался, что люди приезжают посмотреть на него самого.

Зато догадалась Малинка, но это не принесло ей радости. Она стала хуже спать, потеряла аппетит. И однажды, когда Ломик стоял на сцене, в голове у неё пронеслось: «Хоть бы промазал!»

От этой мысли Малинке сделалось так больно, точно один из ножей брата угодил ей в сердце. Малинка постаралась вырвать злую мысль с корнем. Но она возвращалась снова и снова, как назойливая муха. «Хоть бы промазал!» – вспыхивало в голове у Малинки, и она холодела от ужаса, потому что ещё никогда не желала зла тому, с кем росла в одном животе у мамы.

Глава 8 На острие ножа

На восьмой день, когда близнецы снова пришли к циркачам, они увидели, что артисты собирают вещи.

– Уезжаете? – спросила Малинка у карлика.

Ей было жаль с ним расставаться. Кто станет защищать маленького человека от грубияна с моржовыми усами? И всё-таки на душе у Малинки чуточку просветлело: уедут циркачи, значит, не будет представлений, и Ломик снова станет послушным братцем, который всё за ней повторяет.

– Жако говорит, пора в другой город, – ответил карлик, отводя покрасневшие глаза.

Усик выглядел жутко несчастным – ему и самому не хотелось расставаться с близнецами. Особенно с Малинкой. Она так трепетно оберегала его от Тиныча! С таким вниманием слушала его истории! А ещё подарила ему маленький разноцветный браслет, сплетённый из ниток. Никто и никогда не делал карлику подарков! Усик надел браслет и не снимал даже во время представлений.

– Мы будем писать тебе, Усик! – пообещала Малинка.

– Куда? – грустно усмехнулся клоун.

У него не было адреса. Даже электронного.

У Малинки слёзы на глаза навернулись. Неужели она больше не увидит Усика?

– Оставайся с нами! – горячо предложила Малинка. – Мы всё объясним бабуш…

– Куда это ты зовёшь моего клоуна? Как там тебя… Рябинка? – из-за фургона появился дядюшка Жако.

Он мазнул по Малинке равнодушным взглядом и широко улыбнулся Ломику. Малинка вскипела. Ну и наглость! Её имени никто, кроме Усика, не запомнил. Зато брата знал каждый артист! А фокусник продолжал:

– Лучше мы возьмём с собой твоего близнеца. Хочешь, Роман, поехать с нами? – дядюшка Жако участливо склонился к Ломику. – Только представь: будем путешествовать из города в город! Ты станешь знаменитым – с твоим-то талантом. Заработаешь много денег и поможешь семье.

Фокусник, конечно, знал о Виражах всё – языкастая Малинка в первый же день разболтала.

– Ломик не поедет, – встряла она.

Дядюшка Жако досадливо отмахнулся от неё, словно от мухи. Его немигающий взгляд вперился в Ломика.

Ломик побледнел, покраснел, снова побледнел. Воображение нарисовало ему толпу поклонников и новый коттедж – вдвое больше прежнего. Потом Ломик помотал головой, вытряхивая эти мысли.

– Нет, – прошептал он.

Ему не хотелось оставлять Малинку, родителей и бабушку Розу. Как-нибудь без толпы поклонников обойдётся. Только бы раздобыть ножи для метания. Ломик чувствовал, что не сможет без них жить.

– Твоё дело, – дядюшка Жако пожал плечами. – Тогда метни ножи напоследок. Тиныч наточил их для тебя. Девочка, не мешай. Что ты вечно крутишься под ногами?

Он сказал это так, словно Малинка забрела сюда с улицы, словно не было её в цирке все эти дни, словно не похожи они с Ломиком, как две капельки. Чаша, где копилось Малинкино раздражение, опрокинулась. Она выхватила у дядюшки Жако ножи, которые тот протягивал её брату, и громко заявила:

– А я тоже могу!

В самом деле, почему нет? Если получалось у Ломика, получится и у неё. В конце концов, они близнецы! У них мысли одни на двоих, значит, и способности тоже!

– Отдай, – тихо сказал Ломик.

Поджав губы, он стоял перед Малинкой прямой, как свечечка.

– Не отдам! – Малинка выпятила подбородок.

Усик хотел вмешаться, но дядюшка Жако его остановил. Он жадно следил за близнецами – какой шаг будет следующим?

– Отдай! – голос Ломика зазвенел. – Отдай!

Когда он брал ножи в руки, он словно становился сильней и выше. Чувствовал себя счастливым! А Малинка хотела присвоить всё это… Ломик прыгнул на сестру, пытаясь отнять ножи. Малинка вскрикнула и уронила их на землю. Все семь со звоном упали на брусчатку, но Ломик уже не смотрел на ножи. Он видел только ладонь Малинки, на которой проступила алая кровь. Сначала по капле, потом всё быстрей и быстрей она полилась на стоптанные сандалии сестры. Тиныч хорошо наточил лезвия.

– Это всё из-за тебя! Из-за тебя, дубина! – закричала Малинка. – Ты меня чуть не зарезал!

Она прижала к груди раненую ладонь, и по белой футболке стало расползаться алое пятно, словно Ломик пронзил Малинке сердце.

– Ненавижу тебя! – Она развернулась и побежала к морю.

Усик снова попытался помочь – остановить Малинку, помирить с Ломиком. Но Тиныч грубо схватил его поперёк туловища, затолкал в фургон и запер.

Дядюшка Жако покачал головой и обнял Ломика за плечи.

– Плохи твои дела, парень, – с сочувствием сказал он.

Помертвевший от ужаса, Ломик смотрел Малинке вслед – на её растрёпанные волосы и острые лопатки. Ему стало страшно оттого, что он едва не зарезал сестру-близнеца. Как же так получилось? Ведь Ломик в жизни пальцем её не тронул! Они всегда были двумя половинками единого целого. Они росли у мамы в животе бок о бок и появились на свет с разницей в двадцать минут. Малинка, конечно, и здесь была первой. А теперь как смотреть сестре в глаза? Как просить прощения? Да и простит ли она?

– Ты не можешь вернуться домой. После такого не возвращаются, – водянистые глаза дядюшки Жако заглянули Ломику прямо в душу. – Тебе лучше поехать с нами.

Ломик понял, что циркач прав. У него больше нет близнеца. Он сам разрезал ниточку, которая их связывала, острым ножом. Эта неподъёмная мысль обрушилась на Ломика и погребла под собой.

– Едем, – дядюшка Жако подтолкнул его к своему фургону и скомандовал: – До конца сборов пять минут! Хватайте вещи – и в путь!

– Эй, – Тиныч взял фокусника за рукав. – Зачем нам мальчишка? Разве не я метатель клинков?

– Ты, – кивнул дядюшка Жако. – Но ты же видел, как метает он? Думаешь, сам научился? Вот уж нет! Здесь не обошлось без нашего приятеля, точно тебе говорю. Мы должны оставить мальчишку у нас. Ему нельзя возвращаться домой. По крайней мере, в ближайший год. Иначе…

У Тиныча на лбу выступила испарина.

– Нам никогда не достанется всё, о чём он говорил? Верно? – Тиныч жадно облизнул губы. Дядюшка Жако кивнул, и Тиныч сильнее сжал его рукав: – Тогда держи мальчишку покрепче.

– Без тебя знаю! – фокусник выдернул рукав из крепких пальцев метателя. – Всё, хватит болтать. Едем.

Ломик не слышал этого разговора. Скинув сандалии, он забрался на кровать дядюшки Жако и лежал, потеряв счёт времени. Кровать пропахла табаком, но Ломик этого не заметил. Он спрятал голову под одеяло, не желая ничего слышать и видеть. Но даже когда он крепко зажмуривался, пятно крови на груди Малинки никуда не девалось. Оно так и стояло у Ломика перед глазами – алое, как центр мишени, в которую вонзались ножи.

Глава 9 В погоню

Весь день Малинка просидела на берегу моря. Она забралась подальше от пляжа – туда, где не было отдыхающих. Волны ласково поглаживали её босые ступни, и сердце Малинки потихоньку смягчилось. Она поняла, что сама виновата: сначала позавидовала Ломику, потом хотела отнять у него ножи, да ещё и порезалась, а всю вину свалила на брата.

И чего лезла? Она же видела, как горят у Ломика глаза, когда он стоит на сцене. Как он счастлив, когда ножи попадают в цель. Взяла и всю радость ему испортила… Постояла бы в стороне – ничего бы с ней не случилось. К тому же каждому из Виражей было обещано своё чудо. Оставалось просто подождать.

«Надо мириться с Ломиком!» – подумала Малинка. Эта мысль была непривычной, но правильной, потому что Малинке сразу стало легче на душе. Она встала, потянулась, разминая затёкшую спину, и только теперь заметила, что по небу разлились сиреневые сумерки. Малинка поспешила на парковку. Ломик наверняка был там.

Сердце у Малинки подпрыгивало от нетерпения. Она не привыкла быть одна и жутко соскучилась по Ломику. Но возле домика на колёсах её встретила лишь бабушка Роза. Родители по-прежнему сидели в своих креслах, глядя в противоположные стороны.

Минуя бабушкины объятия, Малинка запрыгнула в дом на колёсах – пусто. Только витал под потолком запах жареного лука. Наверное, бабушка что-то готовила. В «Форде», где Ломик часто сидел с книжкой, тоже никого. Сердце у Малинки замерло. «Куда ты пропал?» – испугалась она.

– Куда пропал твой брат? – бабушка Роза словно подслушала мысли внучки. – И что это за пятно у тебя на футболке? Похоже на… кровь!

Бабушка перепугалась не на шутку. На её памяти близнецы ни разу не расставались за девять лет их жизни. Даже в младенчестве приходилось укладывать их в одну кроватку – по отдельности они громко плакали.

– Ломик в цирке, наверное, – прошептала Малинка, прикрыв пятно на футболке.

– В каком цирке?! – прогремела бабушка. – Цирк уехал. Я сама видела, когда в обед ходила на рынок.

– Уехал… – эхом повторила Малинка.

– Почему у тебя кровь на футболке?! Где Ромка?

Вместо ответа Малинка сорвалась с места и лохматой кометой помчалась на площадь. Ломик наверняка спрятался где-нибудь там: испугался, увидев порез, вот и не возвращается. Надо ему объяснить, что он ни в чём не виноват…

Она выбежала на площадь – пёстрый шатёр в самом деле исчез. Остались только уличные кафе. Бабушка, запыхавшись, остановилась рядом с внучкой. Непросто было бежать с тяжёлой железякой в руках, которую она выхватила из кучи строительного мусора на краю парковки, чтобы отбивать Ломика от врагов.

– Ломик! Ломик!

Малинка металась от одного кафе к другому, сновала между столиками, задевая посетителей. Она высматривала знакомую фигурку и любимую завитушку на лбу. Бабушка не отставала ни на шаг. Страшное предчувствие вцепилось ей в сердце когтистой лапой.

– Стрекоза! – Малинку заметил официант, который не раз угощал близнецов молочным коктейлем. – А где второй из ларца, одинаковый с лица?

– Мы его как раз ищем, – бабушка Роза заслонила собой перепуганную Малинку. – Вы видели сегодня нашего мальчика? Где?

Растрёпанная, с тяжёлой железякой в руке, бабушка наступала на официанта.

– Видел… – Поднос в руках парня дрогнул, и пустые бокалы, стоявшие на нём, тоненько звякнули. – Он шёл к фургону дядюшки Жако.

– Увезли! – Малинка сразу догадалась. – Циркачи увезли Ломика!

Слёзы выплеснулись из неё потоком, а вместе с ними и события, что произошли на площади утром. Малинка рассказала всё.

– Та-а-ак… Ясно. – Выслушав внучку, бабушка сплюнула через плечо и согнула в подкову железяку.

Потрясённая, смотрела бабушка на дело рук своих. А Малинка до того удивилась, что перестала плакать. Официант и вовсе едва удержал поднос – бокалы опасно накренились и медленно поползли к краю.

– Об этом я подумаю завтра, – сказала наконец бабушка, возвращая поднос в горизонтальное положение.

Она разогнула железяку, забросила её на плечо и, схватив Малинку за руку, потащила на парковку, к домику на колёсах.

Официант долго смотрел им вслед. Потом поставил поднос на свободный столик и отпросился у начальства под предлогом дурного самочувствия. А сам отправился к ближайшим турникам – подтягиваться.

– Рита! Антон! – бабушка Роза трясла за плечи окаменелости. – Проклятые циркачи увезли нашего Ромку! Мы должны их догнать!

Её громкий голос разносился по парковке, отлетал к берегу, где волны облизывали песок. Папа досадливо поморщился от крика и пробормотал что-то вроде «Ай, отстань». Мама вздохнула.

– Совсем свихнулись, честное слово, – бабушка схватилась за голову, и её короткие седые волосы встали дыбом. – Что же нам делать-то?

Она не знала, как пробудить к жизни этих двоих, которые когда-то были людьми. Тогда за дело взялась Малинка.

– Мам, мам, мам! – позвала она, словно радист, который ищет нужную волну для связи. – У нас беда, мам! Ломика похитили циркачи! Это я виновата, мам. Но я не хотела, мам, честное слово. Очнись, пожалуйста! Ты же всегда спасала нас, мам!

Малинка тесно прижалась к маме. Её горячие слёзы покатились по маминым щекам.

– Мам! Мам! Мам! – всхлипывала Малинка, продолжая искать нужную волну.

Она уже отчаялась достучаться до мамы, когда почувствовала: кто-то обнял её. Легко и нежно, как в прежние времена. Может, сто или двести лет назад.

– Дочка… Ты плачешь? – мама усадила Малинку к себе на колени и заглянула в её красное зарёванное лицо. Она словно очнулась от долгого сна. – Что случилось?

И Малинка снова рассказала об утреннем происшествии. Мама слушала, не перебивая и не задавая вопросов. Только лицо её становилось всё бледней, а складка над переносицей – всё глубже. Когда Малинка умолкла, мама поднялась на ноги.

– Мы догоним их и отнимем нашего Ломика, – решительно заявила она и обернулась к мужу: – Антон, ты слышал? Надо ехать!

Но тот опять досадливо поморщился, как это бывало, когда его отвлекали от работы.

– Антоооон! – мама прокричала ему в ухо.

Она надеялась, что – хотя бы теперь, когда сыну угрожает опасность, – муж очнётся. Но мама ошиблась. Тогда она схватила его за футболку и принялась трясти что было сил… Казалось, ещё немного, и она порвёт папу на мелкие клочья, на сотню крошечных пап.

Бабушка ухватила её за руку.

– Сами управимся, – сказала она.

– Да. – Мама сдула упавшую на лицо прядку и поджала губы, чтобы не разрыдаться. – До соседнего города домчим на такси. Я сама боюсь ехать быстро…

Она метнула на мужа огненный взгляд, который мог бы спалить его, не будь он камнем.

– Антон присмотрит за «Фордом» и домиком на колёсах…

– Постой-ка, – бабушка Роза остановила маму. – Нам не хватит денег на такси… Почти все сбережения закончились. Может, ты всё-таки сама…

– Сейчас! Подождите! – воскликнула Малинка.

Она вытащила из-под капота свёрток – пачку банкнот, закрученную в полотенце. Мама сунула её в сумку.

– Потом расскажешь, откуда у тебя деньги. А сейчас – на площадь. Там есть стоянка такси, – сказала мама и в последний раз посмотрела на папу: – Антон?

Он не откликнулся. Тогда мама быстро написала записку и прикрепила её к футболке мужа своей невидимкой. На всякий случай.

– Идём, – скомандовала бабушка Роза.

И вместе с мамой и Малинкой побежала к площади, не забыв прихватить увесистую железяку.

Папа остался один, но, похоже, не заметил этого. Он так и сидел, повернувшись к морю. Свежий ветер ерошил его отросшие волосы, закатные лучи солнца отражались в стёклах очков. А папины мысли витали где-то очень далеко.

Глава 10 Больше никогда

– Не бойся, малыш, – дядюшка Жако не отходил от Ломика и всё говорил, говорил, говорил. – Конечно, это ужасно – то, что ты сделал со своей сестрой. Ужасно, что теперь тебе нельзя вернуться домой, к родным. Но ты заслужишь их прощение! Станешь всемирно известным циркачом, заработаешь кучу денег и приедешь в лучах славы…

Ломик слушал, и душа его разрывалась на части. Он не хотел славы, не хотел денег, он хотел одного – вернуться в домик на колёсах. Но как это сделать? Дядюшка Жако прав: после такого не возвращаются.

– Может, потренируешься? – дядюшка Жако ласково потрепал Ломика по макушке и чуть придвинул к нему ножи, лежавшие перед ним на столе. – А вечером выступишь.

Ломик отчаянно замотал головой. Как объяснить фокуснику, что перед глазами у него стоит алое пятно, расползающееся по футболке сестры? У Ломика не было слов. Все слова остались на языке у Малинки.

Дядюшка Жако не настаивал.

– Ладно, молчун, – он снова потрепал Ломика по макушке, но уже не так ласково, – отдохни, а к вечеру будь готов. Иначе как ты заработаешь прощение у семьи?

Ломик быстро кивнул и выскользнул из фургона дядюшки Жако. Яркое южное солнце ослепило его. Когда глаза привыкли к свету, Ломик увидел, что фургоны выстроились в круг на большой незнакомой площади. Посередине, словно на сцене, репетировали артисты.

Там был и Усик. Он отрабатывал трюк – взбирался на спинку стула и смешно скатывался на землю. Ломику захотелось поговорить с клоуном, но тот, заметив мальчика, поспешил скрыться у себя в фургоне. Ломик услышал только, как повернулся замок в двери. Карлик заперся. Заперся от него!

– Усик, – робко позвал Ломик.

По ту сторону двери было тихо, и Ломик понял: Усик ненавидит его, как и Малинка. Конечно, что ещё он заслужил?

У Ломика навернулись слёзы, и мир перед глазами поплыл. Но тут Тиныч установил шершавую доску, заменяющую мишень, где углём были нарисованы неровные круги, и начал метать ножи. Не каждый из них попадал в яблочко. У Ломика внутри всё переворачивалось, когда некоторые вонзались в чёрные полосы, а то и вовсе улетали в стену фургона.

Ломик смахнул слёзы и подошёл к Тинычу.

– Можно?

Он хотел спасти ножи, которые тоже – Ломик чувствовал! – страдали от промахов. К тому же теперь путь домой для него закрыт. Значит, надо становиться циркачом…

– Сначала утри сопли, – огрызнулся метатель и с размаху запустил нож в доску, но опять промахнулся. Правда, он передумал, едва на улице появился дядюшка Жако. – Ладно, бери…

Бросив ножи Ломику под ноги, он ушёл в свой фургон, громко хлопнув дверью. Но Ломик уже забыл и про Тиныча, и про Усика, и даже про тех, кого оставил на парковке в соседнем городе. Весь мир словно отодвинулся и растворился в горячем воздухе. Остался лишь он, семь ножей и доска с неровными кругами. Ломик отправил ножи в цель один за другим. Так, что они выстроились буквой «М».

– Браво, мой мальчик! – дядюшка Жако хлопнул в ладоши.

Теперь он был спокоен: паренёк не подведёт.

А Ломик так и стоял на месте, потому что на шершавой доске, ровно посередине, проступило алое пятно – точно как у Малинки на футболке. Ломик знал: воображение играет с ним злую шутку. Знал – но ничего не мог поделать. Он понял: ему больше никогда не метать ножей.

Ломик забился под дощатое пузо фургона, в котором жил Усик, и разрыдался.

Сколько он так просидел, размазывая по лицу слёзы и дорожную пыль, Ломик не знал. Но неожиданно сверху раздался скрип. Ломик поднял заплаканные глаза и увидел, что у него над головой распахнулся люк. В узком отверстии показались короткие ножки, а через секунду рядом приземлился Усик.

– Тсс! – он приложил палец к губам и глянул через колесо на площадку для репетиций. – Прости, что сбежал. Тиныч запретил мне с тобой разговаривать.

– Почему? – удивился Ломик.

– Не знаю, – Усик пожал плечами. – Но сейчас главное другое. Тебе надо вернуться к своим, Ромка!

– Нет, – Ломик замотал головой. – Не могу!

– Можешь, – Усик погладил его по волосам. – Не бойся, я что-нибудь придумаю.

Его лицо – лицо взрослого на теле ребёнка – сморщилось от жалости. Он уселся рядом. Ломик почувствовал его острое твёрдое плечико. И стало легче, словно половину тяжести маленький человек перевалил на себя.

– Я что-нибудь придумаю, – повторил карлик.

И Ломик ему поверил.

Глава 11 Куда идти?

Викки спустилась в гостиную и нерешительно остановилась в дверях. За столом, между Линой и её мамой, сидел глава семьи Бардиных. Викки непривычно было видеть его в футболке и шортах. Он ходил в костюмах и при галстуке даже в жару. Видимо, на отдыхе решил расслабиться.

Никто не заметил Викки и не пригласил к столу – Лина и её мама с увлечением слушали, как Дмитрий Александрович рассказывает о последней финансовой сделке.

– Да я его в два счёта облапошил. Как младенца! – донеслась до Викки последняя фраза.

Она топталась на пороге, не решаясь пройти к столу, и разглядывала лысину банкира. Лысина была красной, с тремя складками посередине. Викки чудилось, будто это второе лицо Дмитрия Александровича – оно хмурилось, разглаживалось. Только молчало… Викки вздохнула. Пожалуй, она должна была испытывать к этому человеку благодарность. В конце концов, он уладил папины дела. Но почему-то внутри у Викки колючим клубком сидело раздражение.

– Присаживайся, – мама Лины наконец заметила Викки и указала на место рядом с дочерью.

– А! Виктория Вираж, – банкир повернул к Викки щекастое лоснящееся лицо («На поезде не объедешь», – сказала бы бабушка) и со скрипом отодвинул стул, чтобы подняться и поприветствовать гостью. – Ну здравствуй! Рад, очень рад!

Он пожал ладошку Викки толстыми пальцами и галантно помог девочке устроиться за столом.

– Бедняжка! Не повезло тебе с отцом, а? Что поделать, не все в этом мире способны вершить великие дела. Тут нужны силы и, конечно, талант, – банкир поднял бокал и с удовольствием поймал в нём своё отражение. – Жить в домике на колёсах… Ужас! Бедная крошка! Ты правильно сделала, что сбежала.

Викки слушала и чувствовала, как её лицо заливает краска, а уши полыхают, словно их подожгли.

– Я не сбежала, – тихо возразила она.

– Ну конечно, – лицо Дмитрия Александровича расплылось в улыбке. – Скажем так: ты попросила убежища. Ничего-ничего, живи у нас, сколько потребуется. Думаю, этот неудачник не скоро оклемается. А ты… Будешь нам второй дочерью.

У Викки свело скулы – до того противно ей было слышать всё это. «Мой отец не неудачник! Он не неудачник! – хотелось закричать Викки. – И я не сбежала!» Но она лишь улыбалась в ответ и прятала глаза, ковыряя вилкой в тарелке под сочувственными взглядами Лины и её мамы. Даже горничная, наливавшая банкиру вино в пузатый бокал, посматривала на Викки с сожалением.

На ужин подали тушёные мидии, а ещё запечённого гуся, осетра, холодец, салаты и кучу закусок на необъятных серебряных блюдах. Викки не сумела проглотить ни кусочка, кроме трёх мидий, – невысказанные слова комом стояли у неё в горле. Пока Бардины ели и болтали, она пыталась держать лицо и поддакивать в нужных местах. Но под конец не выдержала.

– Извините, голова разболелась, – соврала Викки, когда горничная внесла торт. – Пойду прилягу.

– Бедняжка! Может, дать таблетку? – мама Лины изобразила такое сочувствие, словно Викки грозила по меньшей мере трепанация черепа.

– Спасибо, не стоит, – отозвалась Викки и выскользнула в коридор, но пошла не наверх, а на улицу, во внутренний дворик, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Викки села на лавочку под балкончиком и наконец дала волю слезам. «Я не сбежала, – мысленно твердила она. – И мой папа не неудачник!» Твердила и сама себе не верила, ведь именно эти мысли Викки спрятала глубоко внутри. А папа Лины одним махом вытащил их наружу. Словно содрал корку с затянувшейся раны.

Неожиданно что-то щёлкнуло у Викки над головой, и она замерла – кто-то вышел на балкончик.

– И долго твоя подруга будет торчать здесь? – в голосе банкира звучала сталь и ещё – отвращение, словно речь шла о приблудившейся блохастой дворняге.

– Да, что-то она задержалась, – сказала его жена. – Я столько денег на неё потратила! И ведь мне их никто не вернёт!

– Ну па-ап! Ма-а-ам! – плаксиво протянула Лина. – С Викки не так скучно. И потом, вы же сами говорили, что богатые должны заниматься благотворительностью. А Викки сейчас ужас какая бедненькая…

– Моя крошка, – с умилением прощебетала мама Лины.

Потом на балкончике воцарилось молчание. Похоже, Дмитрий Александрович размышлял. Викки как наяву увидела его складчатую лысину, которая тоже силилась что-то сообразить. Наконец банкир самодовольно хмыкнул:

– Ладно, пускай твоя бродяжка поживёт с нами недельку. Потом мы летим в Барселону. Не тащить же её с собой, а? Дадим ей деньжат на дорогу.

– Ещё деньжат? – возмутился женский голос.

– Ну да. В конце концов…

Дмитрий Александрович не договорил. Он зашёлся довольным смехом. И мама с Линой тоже рассмеялись.

Викки зажала рот, чтобы не закричать. Она ждала, что Лина, её лучшая подруга, почти сестра, возмутится. Скажет, что никуда не поедет. Что уйдёт бродяжничать вместе с ней, Викки. Но Лина лишь глупо хихикала. А банкир продолжал:

– Нет, дочь, тебе не нужна такая подруга. Твоя Виктория Вираж бросила семью. Сбежала, как крыса с тонущего корабля. Я бы не доверил ей и запонки от своей рубашки.

Викки больше не могла это слушать. Тихо, как мышь, пробралась она между кустами жасмина и стеной дома к входной двери, поднялась к себе в комнату и бросилась в туалет. Её тошнило от одной мысли, что она пришла в дом к людям, которые потешаются над отцом, над всеми Виражами! Викки вывернуло наизнанку, и в унитаз уплыли мидии, которые она впихнула в себя за ужином.

«А Лина-то, Лина! – продолжала страдать Викки. – До чего хороша! Притворялась лучшей подругой, а сама занималась благотворительностью! Предательница!»