После школы я всегда спешил домой. Друзей у меня не было, ибо все меня считали странным и не от мира сего; даже учителя, несмотря на мои хорошие оценки, думали, что я чудаковатый и никак не могли разговорить меня. Отвечая у доски, я говорил кратко, чётко и по делу, как меня учила мама, что немного пугало учителей. Почему? Не знаю и, видимо, никогда не узнаю.
Один раз всё зашло настолько далеко, что учителя вызвали маму в школу.
– Госпожа Герда, можно задать вам несколько вопросов?
– Да.
– Скажите, у вас в семье всё хорошо?
– Да.
– Вы не бьёте своего сына?
– Нет.
– А его отец?
– У него нет отца.
– Умер?
– Ушёл из семьи.
– А бабушка с дедушкой?,.
– Живут отдельно. К чему все эти вопросы?
– Просто… такое ощущение, что ваш сын постоянно витает в облаках, то есть… Он ни с кем не общается, будто боится общения, у доски отвечает кратко и постоянно вздрагивает от любого вопроса.
– У нас в семье всё хорошо, но я поговорю с ним.
После этого разговора мама поговорила со мной по поводу друзей, на что я ответил:
– Мне не интересно общаться с ними.
А на вопрос о вздрагивании я сказал, что боюсь разочаровать учителей. Погладив меня по голове, она сказала:
– Никогда не надо бояться опозориться перед кем-то, тем более перед учителями. Все могут ошибиться, и ты точно имеешь на это право. Не бойся этого, хорошо?
– Хорошо.
Так, о чём я?.. Ах, да.
После школы я всегда спешил домой к моей мадонне, быстро переодевался, кушал и бежал в комнату, чтобы снова погрузиться в чудесный мир воображения. Снова и снова я заводил шкатулку, закрывал глаза и представлял, как кружусь в танце со своей мадонной, прижимая её к себе и слыша блаженный аромат её волос.
Мама всегда заглядывала ко мне в такие моменты и с улыбкой наблюдала за тем, как я лежу или сижу, слушая музыку. Однажды она вернулась домой после работы и, зайдя ко мне, поставила на стол ещё одну музыкальную шкатулку в форме чёрного телефона. Я был очень рад внезапному подарку и теперь каждый день включал свои музыкальные шкатулки по очереди: сначала наблюдал за своей мадонной, а затем прикладывал к уху телефонную трубку и заводил её.
Заметив мою тягу к музыке, мама в девять лет отправила меня в музыкальную школу учиться играть на пианино. Сказать, что я был безумно рад – ничего не сказать. Я с удовольствием посещал новое для меня место и внимал каждому слову своего преподавателя, коим оказался величайший маэстро Клавишин. Это был тридцатилетний высокий человек с длинными иссиня-чёрными волосами, красивыми глазами небесного цвета и благородным профилем с вздёрнутым носом и округлым подбородком. Он всегда ходил в своём любимом старом синем фраке с оранжевым галстуком, был невероятно ласков со мной и даже заменил мне отца, которого у меня не было. Я к нему обращался: «Папа», он же отвечал мне: «Да, сынок?» и рассказывал много нового и увлекательного о мире музыки. О, какой же это был умный человек! Он рассказывал, будто читал мне книгу, да читал так увлекательно, что постоянно заставлял моё воображение играть с моим разумом, как только ему вздумается.