Что есть мир, что есть вселенная? Это бренно, как все вокруг, кроме этих древних гор, подпирающих своими вершинами своды поднебесной, кроме вечного солнца, и заката, опаляющего медовым маревом все вокруг. Во времена зарождения мира и порядков, которые существуют и правят людьми и поныне, когда законы смертных и непоколебимые границы измерений еще не отделили человеческий мир от другого, загадочные существа странствовали по юной планете.
Однажды на восемнадцатый день априла, когда все льды стаяли и сбежали хрустальной капелью в прозрачные горные реки со студеной водой, из-за северной вершины Кэйнмэйк пришло облако, заслонившее и нежный розовый восход, и закат, отливающий золотом и пурпуром. Облако опустилось и висело над вершиной совершенно недвижимо. Дикие черные лебеди кружили над ним, покуда поднималось солнце. Так в царстве хаотиков стал знаменоваться рассвет.
Повелитель Эван возглавлял величественное шествие, растянувшееся по подножию горы, конца ему не было видно.
Воины, закованные в серебро и золото, терялись в густых зарослях леса. Император осветил факелом свод пещеры, летучие мыши с писком полетели прочь от палящего огня, Эван вошел, и воины последовали за ним.
Тронный зал был узким, он помещался в самой глубине пещеры, где не били живительные родники, куда не проникал спасительный луч света. Мрак и сырость царствовали в его сводах. Озеро, обложенное зелеными тусклыми каменьями, делило залу на равные половины. Воды его дымились, наполняя все вокруг запахом соли и подводной травы. От зеленых камней исходило слабое свечение.
Помост, на котором возвышался трон, отдававший лиловым холодом, был устроен на груде камней. Магистр в черном одеянии занимал агатовое кресло, на его подлокотниках нашли свое прибежище каменные тролли с мохнатыми ушами. На лапе одного из них лежала тяжелая рука Магистра позолоченая перстнями.
Эван направился к нему. Он чинно ступал по слюдяным плитам зала и звуки его шагов гулко отдавались от каменных стен и повисали в воздухе.
– О Магистр, – молвил Эван. Я повеливаю носителями многих титулов, но склоняю свою голову у колен твоих…
– Знаю, путник, чего жадешь ты… Ты будешь и далее властителем земель своих и тех, кои не поминаются ни в манускриптах, ни в одах Всевышнему, но даровать тебе бессмертие было б жестоко.
– О, маг!..
– Не мыслишь ты, как надобно, глупец!.. Исчезни!..
Каменья подземного озера сверкнули, ослепили дерзкого повелителя и вся процессия продвигавшаяся сквозь лесные кущи начала медленно таять. Кони, дамы, рыцари, превращались в клубы сизого дыма, стелились по траве, обращались пением птиц, повисали прозрачной росой в призрачной красе северных гор.
– Ну что же? – голос Магистра разбил стеклянную тишину зала. Хотел бы я знать кто посмеет оспорить мое решение?
Он встал, глаза тролля сверкнули зеленым огнем, черные бархатные одежды зашелестели вслед.
– Янгус! – гремел глас Магистра.
От стены темного зала отделился маленький скрюченный человек, рыжий клок волос закрывал правый глаз, пятна на лице, скрывали его выражение.
– Величество…
– Хочу знать о манускрипте Хранителей. Мне виделось, они преемников себе искали. Юнцов. Было это далеко впереди.
Столетия, страны, города летели…
– О да, Магистр…
– Решение их принято и законно?
– Не решено, Магистр, покуда Ваше слово не звучало…
– О равновесии дбра и зла судить хотели без меня?
– Вас ждали…
– Мир рухнул бы, нельзя склонить чаши весов, ведь Мы не вечны – Хранители, Хаотики уйдут. Всевышний не дал Долорес права. Альфредо не посмеет чрез порог познанья преступить.
– О да, Магистр…
– Я должен видеть их…
– Пожалуйте, сюда, Магистр…
Маленький уродец семеня шел к озеру. Он снял синий перстень с левой руки Магистра и бросил его в туманные воды озера. И тот час столб воды взметнулся ввысь.
– Они?! – в голосе Магистра возмущение рокотало громом.
– О да!
– И вновь они? Вот это трио?
– Вы правы Маг! Антоний, Юриус и Эва…
– Не быть тому. Добра не будет больше, чем можем сотворить мы зла. Не быть. Довольно, Янгус!
Я стоял потрясенный, ошарашенный. Не знаю, как это получилось, но я уже не принадлежал себе. Даже странно. И еще я очень напугался, потому что никогда такого раньше не было. Когда с тобой происходит нечто невероятное помимо твоей воли, а ты к тому же можешь понять, что именно!
Кажется, я весь покрылся мурашками, и ладони стали влажные и холодные.
Я медленно пошел к нему. На невысоком постаменте передо мной стоял весь в позолоте клавесин. Белые-желтые клавиши из слоновой кости показались мне горячими, когда я дотронулся до них. Высокий дребезжащий звук разбил прохладную тишину зала. Я оглянулся. Нажал еще одну. А потом мне почему-то захотелось сыграть «Собачий Вальс». Ну не знаю, чего это меня так сподобило! Я тогда волновался, вдруг кто-нибудь услышит. Стыдно – скажут: «Такой верзила, и „Собачий Вальс“ играет!». А я, может, ничего другого и не умею.
В общем, это клавесин произвел на меня такое впечатление, что я обо всем забыл. Как маленький, стоял и нажимал все клавиши по очереди, как будто ноты на вкус пробовал. И тут, когда я уже прошел четверти три, между ними что-то блеснуло.
Так холодно, как звезда, тогда, на рыбалке. У меня от удивления чуть глаза не выпрыгнули.
Осторожно нажал еще одну клавишу, раздался какой-то низкий звук, и я мизинцем прижал прозрачный камушек на тонкой длинной железке. Аккуратно вытащив ее полностью, я стал рассматривать свою находку. Белый камень в окружении светло-зеленых и сиреневых, маленьких, словно осколки.
Длинный стержень, на котором они крепились, был потолще цыганской иголки и остро заточенным на конце. Это я выяснил, когда легонько до него дотронулся. Тут же на моем указательном пальце выступила круглая, как бусина, капля крови.
Я сунул эту иголку в карман, бросил прощальный взгляд на клавесин, который вдруг показался мне старой рухлядью, и пошел догонять класс.
Хотабыч все так же увлеченно о чем-то рассказывал, кивал на портреты и пейзажи, развешанные на стенах. Ребята хлопали глазами и старались поближе протиснуться к механическому пианино. Олег Владиславович позвол всем немножко поиграть, после чего экскурсия гуськом отправилась дальше.
Я догнал Красильникова и положил ему руку на плечо:
– Ну как?
– Отлично!
Я ничуть не сомневался, что он именно так и скажет. Дальше мы все осматривали вместе, и играть пробовали вместе: он, потом я – все вместе. Я был очень рад, что у меня есть такой друг, но что-то внутри царапало меня и было как-то нехорошо. Только я никак не мог понять: почему именно.
Вечером я поделился с Антоном своей находкой.
– Как тебе программа Хотабыча?
– Какого Хотабыча? – удивился Красильников.
– Да экскурсовода, – я забыл, что не поделился с другом своей ассоциацией.
– А он и правда на него очень похож. Понравилась, конечно, а что?
– Просто мне кажется, что я время в музее провел с большей пользой, чем вы все вместе взятые…
– Это ты к чему клонишь? – хитро прищурился Антон, – Рассказывай, пока я приготовлю чего-нибудь на зуб положить, – попросил он.
И тут я, ни слова не говоря, достал из кармана иголку с камнями.
– Вот это штука! – присвистнул Красильников. – Где ты ее взял?
– В музее, – скромно ответил я.
– Стянул?!
– Издеваешься? – тут пришла моя очередь удивиться. – Чтобы я что-то украл?!
– Да не кипятись ты, я просто не ожидал такое увидеть.
– Понятно – не ожидал. А что ты хотел? Чтобы я рояль или контрабас из кармана достал?! – продолжал возмущаться я.
Мы поняли, что нам обоим нужно помолчать и остыть. Я на повышенных тонах ничего объяснить не могу, а он ничего понять не в состоянии. Поэтому мы не придумали ничего лучше, чем сидеть и жевать бутерброды.
В комнату зашел Макс. Он-таки ходил в Макдоналдс. Ну и настырный же тип.
– А вы уже едите! – вместо обычного «Привет!» сказал он.
– А ты, судя по всему, уже сытый, – ни с того ни с сего огрызнулся я.
– Садись с нами, если хочешь, – предложил Антон.
– Не-а, после чизбургеров колбасу и кетчуп как-то не очень хочется.
– Ну и все, свободен, значит, – продолжал сердиться я.
Макс удивленно посмотрел на нас, пожал плечами и вышел.
– Ты чего? Он-то тут причем? Зачем на него напускаться надо было? – Антон как с цепи сорвался.
– Ага, на него, значит, нельзя! А на меня – пожалуйста!
Спасибо!
– Юрка, ты чего? Зачем все в штыки воспринимать, я просто удивился, чего это ты на всех набрасываешься…
– Я набрасываюсь?! Это я-то?!..
– Ну не будем же мы ругаться? Ведь даже повода не было!
Я встал и налил себе крепкого кофе. Хорошо, что Антон додумался захватить кипятильник.
В дверь постучали. Красильников пошел открывать.
– Вы пойдете ужинать? – спросила Журавлева, появившись в темном прямоугольнике открытой двери. И тут же скользнув взглядом по нашим физиономиям, добавила:
– Что-то случилось?
– Да нет, ничего, – быстро соврал Антон.
– Значит, случилось. Мне еще про вас сон какой-то мерзкий всю ночь снился. Я думала, что вы в музее что-нибудь эдакое выкините… А у тебя, Гислер, вообще день сегодня отватительный, потому что Юпитер противостоит Марсу.
– Все-то ты знаешь! – съязвил я.
– Все, не все, а знаю, – обиделась Ева.
– Тут у Гислера есть кое-что, но он не говорит… – Красильников посмотрел на меня и осекся на полуслове.
– Просто есть одна штука, но я не знаю, что это такое.
Какая-то иголка, украшенная цветными стекляшками, – вдруг ни с того, ни с сего выпалил я.
– Дай посмотрю, – сказала Ева, про ужин она, по всей видимости, совсем забыла.
Я достал иголку, которую с появлением Макса предусмотрительно убрал в карман, и протянул Журавлевой:
– Смотри…
– Вот это да! – прошиептала она с восторгом, – это же изумруды и аметисты! Откуда у тебя такая прелесть?
– Нашел, – ответил я без особого энтузиазма, потому что знал – не поверит.
– Как это нашел? Где? – вопросы из Евы так и сыпались.
– В музее. Только не говори никому. А то знаю я вас, девчонок, – тут же все разнесете.
– Я? Чтобы я кому-то сказала? – обида и недовольство тут же нарисовались на ее лице.
– По-моему, ей вполне можно доверять. Она никогда нас не подводила, – встал на ее защиту Антон.
– Так, с камнями ты разобралась, а вообще, что это за штуковина, знаешь? – хотел все до конца выяснить я.
– Это булавка для галстука, – спокойно сказала Ева, – полагаю, вещь довольно дорогая, и скорее всего, старинная.
Поэтому я, собственно, и удивилась – откуда у она тебя.
Я понял, что теперь эти двое от меня не отстанут, и придется рассказать все, как было. Неожиданно для себя я рассказал все быстро и даже внятно, только опустил историю с «Собачьим Вальсом», может, одному Антону я ее и поведал бы, а вот Еве…
– Это неспроста, – подумав, сказала Журавлева.
– Ну уж не знаю. Но какая-то загадочная история… – поделился своими мыслями на этот счет Антон, – и что теперь с ней делать будешь?
– Не знаю, – вздохнул я, – может, вы чего посоветуете?
– Самое простое, что мы можем сейчас сделать – это выяснить ее ценность, а потом видно будет. И то, придется ждать, когда в Псков вернемся… Где мы тут антиквара найдем? – предложила Ева.
– А Женька на что? – сообразил Антон.
Снова раздался стук, и я так же машинально, как и в первый раз, убрал булавку.
– А, вот вы где! – Лидия Васильевна обнаружила, что мы не пришли на ужин. – Вы есть собираетесь? А то внизу все уже расходятся.
– А вкусно? – поинтересовался я.
– Даже очень.
– Тогда идем, – решил Красильников и посмотрел на нас.
Мы поднялись и пошли с совершенно непроницаемыми лицами за Лидией Васильевной. Ужин прошел быстро, нам некогда было рассиживаться: если бы с самого начала не опоздали, тогда не пришлось бы торопиться.
Когда мы проснулись, утро уже вовсю гуляло по нашей комнате. Оно впустило веселых солнечных зайчиков сквозь синие занавески, и они желтыми пятнами подрагивали на полу.
На сегодня была запланирована экскурсия в театр. Первый театр в России посмотреть, конечно же, следовало. Но и загадочная булавка терзала мои мысли. Я встал, очистил полость рта от ночевавших там микробов, умылся и шатался по комнате в поисках одежды. Не знаю почему, но никак не могу воспитать в себе привычку складывать все в одном месте.
Проснулся Антон:
– Я придумал, что мы с булавкой делать будем, – начал было он.
– Тихо ты! – шикнул я на Красильникова. – И вообще, почему ты решаешь, что с моей булавкой делать?
– Ничего я не решаю, просто хотел предложить…
– А кричишь чего? Хочешь, чтобы Макс все услышал?
– Да не кричу я ничего, – оправдывался Антон, – ты сейчас и то шумишь больше.
Максим заворочался на кровати, потянулся, покрывало тут же съехало и он, не успев его поймать, – видимо, реакция по утрам у него плоховата, начал зевать и потягиваться.
– Чего, уже одеваться надо? – все еще позевывая, спросил он.
– Да, одеваться и паковать чемоданы, а потом бежать на вокзал за билетами в Псков, – я был зол на Макса – он никогда ничего не знает.
– Как в Псков?
– Да вот так! Говорю же – собирай чемодан, конец каникулам.
– Да не слушай ты его, – Красильников, как всегда, придерживался дипломатической линии в отношениях с кем угодно, кроме меня, – одевайся, сейчас пойдем вниз на зуб чего-нибудь положим. А тебе, Гислер, нечего с утра настроение всем портить.
– Это я, значит, настроение всем порчу? Какой я, оказывается, нехороший мальчик, – я буквально из себя выходить начал, что называется, «из кофты» выпрыгивал. – Чего ты меня вечно одергиваешь, подрасти сначала…
Не знаю, зачем я сказал про рост, ведь знаю же, что Антон всегда подрасти хотел и завидовал моим аршинам, но так, «белой завистью». Просто вдруг показалось, что он мной командует во всем и всегда. А это кого хочешь из себя выведет.
Они оба смотрели на меня с ошарашенными физиономиями.
– Ну чего вы на меня уставились? Первый раз видите? Я – Гислер Юрий Валерьевич. Надеюсь, что ума быстро это запомнить вам хватит.
Макс с Антоном переглянулись так, как будто меня не было, – ну, увидели что-то и переглянулись. А я вроде и не здесь, пустое место, и все.
Первый раз так мерзко утро начиналось. Я взял ветровку и рюкзак и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
– Юра, ты завтракать пойдешь? – крикнул мне вдогонку Антон.
– Спасибо, я вами наелся, – крикнул я и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по ступенькам.
Обида душила меня. Ну почему он так? Ведь я первый, кто оценил его по-настоящему, когда он перешел к нам в школу. Я первый показал ему город, когда узнал, что он приехал из Волгограда. Может, я и зря вспылил, только Красильников сам виноват, не надо было так ко мне относиться. Обиделся я по-детски глубоко, а это хуже всего. Такое быстро не проходит.
В фойе гостиницы я столкнулся с Журавлевой. Она уже облазила все окрестные магазинчики в поисках астрологической литературы, если это вообще литературой назвать можно.
– Ты куда? – спросила Ева. – Еще и завтрака не было…
– Да меня уже накормили… – нехотя ответил я.
– А, Антон! Хорошо ты с ним устроился!
Это меня уже окончательно добило, и я не выдержал и сказал все, что думал про Красильникова в тот момент.
– Все так серьезно? Ушам не верю. А я-то думала вы – друзья, не разлей водой, как говориться… Хочешь погулять? – неожиданно предложила она.
– Да мне все равно… – неопределенно махнул головой я.
Тут что-то больно кольнуло ногу. Аж искры из глаз посыпались. Может, даже не столько больно, сколько неожиданно.
– Что случилось? – Ева моментально среагировала на мое изменившееся лицо.
– Ерунда. Пойдем лучше, раз предложила.
– А я и не отказываюсь.
Позабыв о том, что Лидия Васильевна будет очень переживать – ведь она за нас головой отвечает, мы шатались по Ярославлю. У Евы был с собой фотоаппарат, и мы фотографировались.
Потом, как будто что-то вспомнив, она внимательно посмотрела на меня:
– А где вчерашняя булавка?
– С собой, в кармане, а что?
– Можно на нее еще раз взглянуть?
– Пожалуйста, только что это тебе даст?
– Может быть, конечно, я и неправа, но подозреваю, что это бриллиант, – сказала Ева, постукивая ноготком по самому большому прозрачному камню.
– Это? Быть не может. Откуда на клавесине взялась бы булавка с бриллиантом? Шутишь, что ли?
– Понимаешь, такая прозрачность бывает еще у цирконов, но уж слишком он переливается. Хотя, может быть, это из-за огранки.
– Ты хотя бы представляешь сколько это стоит, чтобы так запросто лежать на экспонате в музее? Приходите и берите! – не унимался я.
– Я, конечно, не специалист, но пару-тройку четвертых пентиумов, мотоцикл и пожизненную аренду баскетбольной площадки ты на эти деньги легко устроить сможешь. А вот к антиквару эту штуковину отнести нужно обязательно, если ты ее, разумеется, у себя оставить планируешь.
Удивительно, что девчонкам иногда стоящие идеи в голову приходят, а то кажется, будто они все время только про косметику всякую думают. Но и Ева, надо отдать ей должное, не совсем обычная девчонка. Так сказать, улучшенная и дополненная версия.
– Значит, ты прелагаешь искать специалиста по антиквариату… – задумчиво проговорил я, – а где ты его тут найдешь?
– Ну не знаю… Может, Женя знает?
Точно, и почему я сам не додумался! Вот уж точно улучшенная версия.
– Только у меня в гостинице остался его адрес. А вообще, он говорил, что где-то на Республиканской живет… Поищем?
– Просто так идти по улице? Мне кажется, он придет в гостиницу, чтобы отвести класс в театр. Мы же собирались с Лидией Васильевной. Но они, наверное, уже ушли… – предположила Ева.
Я взглянул на часы:
– Половина одиннадцатого. Собирались к двенадцати. Так что мы еще можем успеть и перехватить Салина у входа. Будем возвращаться?
– Это идея, – согласилась Журавлева.
Дорогу до гостиницы мы нашли без труда, поскольку фотографировались во всех симпатичных местах, и основные пункты наших остановок быстро вспоминались. От маршрута мы с Евой отступили только раз – около симпатичного кафе, потому что есть прилично хотелось, а желудок музыкально урчал на разные лады.
Чипсы, фанта и мороженое на сладкое вполне удовлетворили наш аппетит, и мы пришли вовремя: Салин как раз входил в фойе.
Я, рискуя попасться на глаза Стрижевой, побежал за ним.
– Женька!
Он оглянулся.
– Привет, Юра, а что, все уже готовы?
– Нет, но нам нужна твоя помощь.
– Кому это вам? – не понял он.
– Мне и Еве. Помнишь ее?
– А, русоволосая девушка-астролог?
– Точно.
– И какая же помощь вам нужна? Насколько я помню, мы договаривались сегодня днем смотреть театр, а потом в парк.
Что-то изменилось?
– И да, и нет. Это не объяснишь быстро. Ты можешь сказать Лидии Васильевне, что не сможешь отвести класс в театр?
Женька задумался:
– Я должен подумать… Это нехорошо, ведь мы же договаривались. И ваша классная дама рассчитывает на меня. И к тому же я не знаю, что у вас за дело… Может быть, ты мне все-таки расскажешь…
Я беспокойно теребил цепочку на джинсах. Оно и понятно – волновался же. Как ему все сказать? И вообще, можно ли довериться? Пусть я и поругался с Красильниковым, но ему я доверял, а Женька… Кто его знает, какой он на самом деле?
Я почувствовал, что мне жутко не хватает Антона, но с другой стороны, обида на него все еще не проходила. Я с надеждой посмотрел на Еву – может быть, она что-то придумает? И, словно прочитав мои мысли, умница Журавлева сказала:
– Знаешь, Женя, когда людям нужна помощь, им ее обычно дают или не дают, а не расспрашивают, что и зачем. Если хочешь помочь, пойдем сейчас к Лидии Васильевне. Ты объяснишь ей и ребятам как добраться до театра, а сам пойдешь со мной и Юрой.
– Но ведь Стрижева не физрук, у нее голова на плечах есть, и она сразу заподозрит, что здесь нечисто… – выразил я беспокойство.
– Не создавай проблемы там, где их нет. Ты вернешься в комнату и скажешь, что у тебя болит живот, и в театр ты не пойдешь. А если все будет нормально, то присоединишься к классу в парке. Я останусь с тобой, потому что нехорошо бросать больных в полном одиночестве.
Я поразился Журавлевой. Вот это голова! Неплохо было бы с ней совсем подружиться. Конечно, всем и так кажется, что я, Антон и Ева – друзья не разлей-вода, но на самом деле я Журавлеву почти не знаю.
– Здорово, Ева! – искренне восхитился я.
– Ну, здорово, не здорово, а другого выхода я пока не вижу.
Женька с изумлением смотрел то на меня, то на Журавлеву. Оно и понятно: видок у нас был еще тот – заговорщики почище Максвела и Опа. Так что понятно чего у него глаза как блюдца стали.
– Я не совсем понимаю, о чем идет речь… – начал было Салин, но Ева его тут же оборвала:
– Это, Женечка, потому что тебе еще ничего не объяснили, а когда мы тебе расскажем… – тут она выразительно посмотрела на меня, – если, конечно, расскажем, то все будет очень понятно. Ну что? Идем к Срижевой?
Не знаю, был ли Женька напуган, но радости и удовольствия на его лице не замечалось. Если напуган – это плохо. Трус тут не поможет. А что я бы на его месте делал?
Я тихонько проскользнул в свою комнату, а Ева и Салин пошли к Лидии Васильевне. Как-то тревожно за них было. Но беспокойство вмиг вытиснилось новой стычкой с Антоном.
– Ты куда пропал? Я всю площадь оббегал… Волновался.
– По-моему, ты – не моя мамочка, и поэтому мог не бегать и не волноваться. Нервные клетки не восстанавливаются.
Я забрался под одеяло и сделал страдальческое лицо, рассчитывая на скорое появление классной дамы.
– Тебе плохо? – спросил Антон.
Ага, значит, лицо «действует» – подумал я и сказал:
– Лучше не бывает. И еще, я вполне могу обойтись без твоих забот.
– Как хочешь… – обиделся Красильников, – а с булавкой что решил?
– Не твоего ума дело… – не знаю, чего это я на его так огрызался. Может, был все еще обижен. Я вообще, по-детски обижаюсь. Мама говорит, это – нервы. Не знаю, по-моему, это – характер, кто-то обижается меньше, кто-то – больше.
– Тебе не нужна моя помощь? – спросил Антон.
– Мне от тебя вообще ничего не нужно… – я не успел закончить, потому что в комнату вошла Лидия Васильевна.
– Доброе утро, мальчики! Юра, Ева мне сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Это правда?
– Угу, – простонал я и чувствовал себя последним подлецом, обманывая Стрижеву. Она ведь всегда меня в школе выручала, да и вообще, она просто замечательная женщина. – У меня живот болит. Мы с Евой ходили аптеку искать.
– Все понятно. Я принесу но-шпы, а в театр ты, судя по всему, не пойдешь. Но ничего, недеюсь, после завтра все будет в порядке, потому что мы взяли билеты на спектакль.
Поэтому постарайся выздороветь. Кто останется с больным?
Красильников вопросительно посмотрел на меня. Я отвернулся, – дескать, ты мне не нужен.
– Антон, ты не останешься? – спросила Стрижева.
– Если Юра не против…
– Красильников очень хотел в театр попасть, – соврал я, – пусть лучше Ева останется.
– Журавлева? Ну как хочешь, – сказала Лидия Васильевна, попрощалась и вышла из комнаты.
Я уже хотел было вскочить и сплясать от радости зажигательную цыганочку с выходом, не от того, что провел классную даму, а что все получилось. Но тут Лидия Васильевна вернулась.
– Юра, может, врача вызвать? Я очень волнуюсь. Вдруг это что-то серьезное, а не обычное недомогание? А если в поезде ты подцепил инфекцию? Нет, пожалуй, было бы верхом легкомыслия оставлять тебя здесь только с Журавлевлевой, не проконсультировавшись с врачом.