Он тоже вслушивался в разговор голландских матросов.
– Голландский адмирал в Индийском океане, – ответил Хэл. – Его база – в голландской фактории в Батавии.
Он положил на грязную столешницу серебряный шиллинг.
– Купи им кувшин пива, Большой Дэнни, и послушай, что они тебе расскажут, – приказал он.
Но как только Дэниел встал со скамьи, он очутился лицом к лицу с какой-то женщиной. Она стояла подбоченясь и соблазнительно улыбалась Дэниелу почти беззубым ртом.
– Пойдем со мной, большой бык! – предложила она. – Я тебе дам кое-что такое, чего ты прежде не видывал.
– И что же такое у тебя есть, милашка? – Дэниел посмотрел на нее с широкой усмешкой. – Триппер?
Но Хэл, окинув быстрым взглядом оборванку, сообразил, что от нее можно добиться больше толку в смысле сведений, чем от пьяных голландцев.
– Просто стыд, мастер Дэниел! – сказал он. – Ты не способен узнать настоящую леди!
Женщина ухмыльнулась Хэлу, сразу отметив качество его плаща и серебряные пуговицы на жилете.
– Садитесь, миледи, прошу вас! – пригласил ее Хэл.
Она хихикнула и засмущалась, как юная девица, стараясь смахнуть с лица седые пряди грязными пальцами с черными обломанными ногтями.
– Выпейте немножко чего-нибудь, для пользы горлу. Дэниел, принеси-ка даме стаканчик джина. Нет-нет, не будем скупиться. Возьми целую бутылку.
Женщина расправила юбку из грубой ткани и хлопнулась на скамью напротив Хэла.
– Ты просто настоящий принц, да! – Она уставилась на него. – И красавчик, как сам дьявол!
– А тебя, красавица, как зовут? – спросил Хэл.
– Мадам Маакенберг, – ответила она. – Но ты можешь называть меня Ханной.
Дэниел вернулся с квадратной бутылкой джина и высоким стаканом, который наполнил до краев. Ханна поднесла его к губам, высокосветски отставив в сторону мизинец, и сделала маленький глоточек. Она даже не поморщилась от жгучего, как огонь, напитка.
– Что ж, Ханна. – Хэл опять улыбнулся, и женщина под его взглядом завертелась, как щенок, которого приласкали. – Здесь, на мысе, наверняка не может произойти что-то такое, о чем ты бы не знала, правда?
– Видит Бог, это так, – кивнула она, снова продемонстрировав дыры между зубами. – Что бы ты ни захотел узнать, сэр, ты только спроси старую Ханну.
И она не соврала.
Весь следующий час Хэл сидел напротив нее и слушал.
И он обнаружил, что за истрепанным лицом и мутным от джина взглядом сохранились еще остатки некогда острого ума.
Она, похоже, знала сексуальные пристрастия и склонности каждого мужчины и каждой женщины в поселении, от губернатора ван дер Стела до рабочих в доках и перевозчиков. Она могла сообщить цену всего на свете, продуктов на рынке – от картофеля до вишен, – и знала, кто из бюргеров гонит особо злой персиковый самогон. Она знала, кто продает своих рабов, сколько за них просят и чего они стоят на самом деле.
Она знала дни прихода каждого из кораблей в заливе, имена капитанов, какой там груз и в какие порты они заходили по дороге. Она могла дать полный отчет о последнем рейсе каждого из кораблей и о том, с какими трудностями они сталкивались на пути.
– Скажи-ка, Ханна, а почему сейчас в порту стоит так много кораблей голландской компании?
– Они все должны пойти в Батавию. Но губернатор ван дер Стел приказал, что все суда, идущие на восток, должны иметь сопровождение военных кораблей.
– Но почему он этого захотел, Ханна?
– Это все из-за Джангири. Ты же слыхал о Джангири, так?
Хэл покачал головой:
– Нет. Кто это? Или что это?
– Он себя называет Мечом Пророка. Но на самом деле он просто кровожадный пират, хуже, чем был когда-то Фрэнки Кортни.
Хэл переглянулся с Эболи. Обоих ошеломило такое небрежное упоминание имени отца Хэла, а заодно и то, что сэра Фрэнсиса до сих пор здесь помнят, хотя и лестной такую память назвать язык не поворачивался.
Ханна не заметила их реакции. Она еще разок глотнула джина и хрипло захохотала.
– За последние полгода три корабля голландской компании просто исчезли в Индийском океане. Все знают, что это дело рук Джангири. Говорят, он уже обошелся компании в миллион гульденов!
Ее глаза вспыхнули от восторга.
– Миллион гульденов! Я и не знала, что в мире существует столько денег!
Она наклонилась через стол и уставилась на Хэла горящим взглядом. От нее несло гнилью, но Хэл не отпрянул. Он не хотел рисковать и терять ее доверие.
– Кого-то ты мне напоминаешь… – Она задумалась на мгновение. – Ты не бывал раньше здесь, на мысе Доброй Надежды? Я никогда не забываю лица.
Хэл покачал головой, а Большой Дэниел хихикнул:
– Может быть, миссис, если он покажет тебе свой розовый кончик, ты его точно узнаешь, скорее, чем по лицу.
Хэл нахмурился, но бутылка с джином уже наполовину опустела, и Ханна захихикала:
– Я бы за это заплатила миллион гульденов! – Она снова всмотрелась в Хэла. – Хочешь пойти в заднюю комнатку с Ханной? Я с такого прекрасного мужчины даже денег не возьму!
– В следующий раз, – пообещал ей Хэл.
– Когда ты вот так улыбаешься, я тебя узнаю. Всплывает в памяти. Я никогда не забываю лица.
– Ты лучше расскажи мне еще о Джангири, – предложил Хэл, чтобы отвлечь ее.
Но Ханна уже теряла соображение. Она снова наполнила свой стакан и подняла пустую бутылку.
– Все, кого я люблю, уходят и бросают меня, – заявила женщина, и слезы наполнили ее глаза. – Даже бутылка не задерживается со мной надолго.
– Джангири, – повторил Хэл. – Расскажи мне о Джангири.
– Он чертов пират-мусульманин. Он сжигает христианских моряков просто для того, чтобы послушать, как они кричат.
– Откуда он взялся? И сколько у него кораблей? Каковы его силы?
– Один мой друг был на корабле, за которым гнался Джангири, только не догнал, – невнятно заговорила Ханна. – Он милый парень. Он хочет на мне жениться и забрать меня к себе домой, в Амстердам.
– Джангири? – удивился Большой Дэниел.
– Нет, глупый ком глины! – Ханна ощетинилась. – Мой друг! Я забыла его имя, но он хочет на мне жениться. Он видел Джангири. Ему повезло, он сумел сбежать от этого кровожадного дьявола.
– А где это случилось, Ханна? И когда твой друг столкнулся с Джангири?
– Двух месяцев еще не прошло, это было у Берега Лихорадок, недалеко от Мадагаскара.
– И какие силы у этого Джангири? – не отставал Хэл.
– Много больших кораблей, – неуверенно ответила Ханна. – Целый флот военных кораблей. Но корабль моего друга сбежал…
Хэл понял, что она уже просто бормочет что попало. Ничего важного она больше не могла сообщить.
Но он задал последний вопрос.
– А ты знаешь, каким маршрутом голландский конвой идет к Батавии?
– На юг, – ответила она. – Они говорят, что отходят далеко на юг. Я слышала, что они держатся как можно дальше от Мадагаскара и соседних островов, потому что именно там болтается Джангири, грязный пират.
– А когда уходит из залива конвой?
Но Ханна уже утонула в алкогольном тумане.
– Джангири – дьявол, – прошептала она. – Он – Антихрист, и всем истинным христианам надо его бояться…
Она медленно склонилась вперед и упала лицом в лужицу джина на столе.
Дэниел аккуратно взял ее за грязные, сальные седые волосы и поднял голову, чтобы заглянуть в глаза.
– Леди нас покинула, – сообщил он и уронил голову Ханны.
Та со стуком упала на деревянную столешницу.
И тут же, не удержавшись на скамье, женщина свалилась на пол и громко захрапела.
Хэл достал из кошеля серебряную монету в десять гульденов и засунул ее за лиф платья Ханны.
– Да она столько не заработает за целый месяц! – проворчал Большой Дэниел.
– Но она того стоит, – возразил Хэл и встал. – Это лучшая разведчица, чем все шпионы самого адмирала ван Рутерса.
На берегу их ждал с баркасом Эл Уилсон. Когда они переправлялись через залив обратно к «Серафиму», Хэл сидел молча, переваривая все то, что рассказала Ханна, и вплетая новые сведения в свои планы. К тому времени, когда он поднялся на палубу по веревочному трапу, он уже знал, что должен делать.
– Кое-что стало ясно из того, что говорила нам подружка Дэниела прошлым вечером…
Хэл оглядел внимательные лица своих офицеров, собравшихся в маленькой каюте на корме.
– Первое – это то, что база Джангири находится где-то здесь. – Хэл наклонился к карте, лежавшей на его столе, и обвел пальцем Мадагаскар и его окрестности. – Отсюда он может с великой легкостью совершать налеты на торговые маршруты, что идут на юг и на восток.
Эболи проворчал:
– Только найти его берлогу будет не так-то легко. Вряд ли он устроился на одном из крупных островов. А мелких там сотни, и они разбросаны на протяжении двух тысяч лиг от побережья Омана в Аравийском море до самых Маскаренских островов на юге.
– Да, ты прав, – кивнул Хэл. – И еще добавь к этому то, что там наверняка есть десятки островов, которых мы вообще не знаем, безымянных и не нанесенных ни на одну из карт. Мы можем болтаться там сотню лет и не обнаружить и не исследовать их все.
Он снова оглядел всех:
– Но если мы не можем прийти к нему, то что мы должны сделать?
– Заставить его прийти к нам, – ответил Нед Тайлер.
И снова Хэл кивнул:
– Да, нужно выманить его из берлоги. Бросить ему приманку, раздразнить. И подходящее для этого место – Побережье Лихорадок. Нам нужно курсировать у Мадагаскара и Занзибара, оставляя след вдоль берегов Африки.
Мужчины согласно забормотали.
– Можно не сомневаться, у него наверняка есть шпионы в каждом порту Индийского океана. И они посылают ему весточку о каждой возможной добыче, – сказал Дэниел. – По крайней мере, будь я проклятым пиратом, я бы именно так и делал.
– Да. – Хэл повернулся к нему. – Мы зайдем в каждый из портов, дадим понять, что мы ужасно богаты и плохо вооружены.
– Два боевых корабля с тридцатью шестью орудиями на каждом? – хихикнул Нед Тайлер. – Да этого хватит, чтобы напугать любого пирата.
– Один корабль, – возразил Хэл и улыбнулся, увидев удивление на лицах. – Я отправлю «Йоркширца» в Бомбей, как только он придет сюда. Он заберет наших пассажиров и самые срочные из наших грузов, и мы от них избавимся. А мы пойдем к Побережью Лихорадок одни.
– Но все равно «Серафим» – могучий корабль, – напомнил ему Эл Уилсон. – Большинство пиратов побоятся к нему подойти.
– Он не будет так выглядеть к тому времени, когда мы выйдем в море.
Хэл расстелил на столе чертежи корабельного корпуса, над которыми работал с тех пор, как они пересекли экватор.
– Троянский конь, джентльмены! Вот что мы приготовим для мистера Джангири.
Все столпились вокруг стола, рассматривая чертежи и одобрительно переговариваясь, когда начали понимать, что именно задумал Хэл.
– Мы превратим «Серафим» в богатый, жирный, невооруженный торговый корабль. Сначала орудийные порты…
На следующее утро Хэл сам обошел на веслах стоящий на якоре корабль. С ним находились Нед Тайлер и два корабельных плотника, которые внимательно слушали объяснения капитана, как именно он желает изменить внешний вид «Серафима».
– Мы оставим на месте всю эту резьбу и позолоту… – Хэл показал на прекрасные украшения на корме и на носу корабля. – Они придают судну замечательный роскошно-помпезный вид, вроде прогулочной баржи лорда-мэра.
– Скорее уж это похоже на французский бордель, – фыркнул Большой Дэниел.
– А кроме того, лорд Чайлдс просто выйдет из себя, если мы попортим эти произведения искусства. – Хэл показал на борта «Серафима». – Но наша главная забота – бойницы.
Нижние обвязки орудийных портов, расположенных в шахматном порядке, были украшены золочеными листьями, придававшими корпусу весьма привлекательный вид, но в то же время они откровенно подчеркивали военную мощь «Серафима».
– Так что начинайте с них, – приказал Хэл плотникам. – Я хочу, чтобы крышки бойниц оказались скрыты. Промажьте их смолой и перекрасьте так, чтобы они сливались с обшивкой корпуса.
Еще час они изучали корабль с баркаса и определили, какие именно небольшие изменения во внешности «Серафима» придадут ему более безобидный вид.
Когда они возвращались к трапу корабля, Хэл сказал Большому Дэниелу:
– Я не зря встал на якорь так далеко от берега; дело не только в пушках форта, но еще и в том, чтобы оказаться вдали от любопытных глаз на берегу.
Он кивнул в сторону грузовых лодок и мелких суденышек, все еще толпившихся вокруг корабля.
– Как только начнется работа, я хочу, чтобы ты разогнал эту мелочь. Мы должны считать, что у Джангири есть свои шпионы в здешнем поселении, и действовать соответственно. Я не желаю, чтобы всякие хитрые глазки наблюдали за всем, что мы делаем, а шустрые языки разносили все по мысу.
Вернувшись в свою каюту, Хэл написал письмо мистеру Битти, устроившемуся в городе; он объяснял, что мистеру Битти и его семье придется завершить вояж в Бомбей на борту «Йоркширца», когда тот прибудет, и что Гай может отправляться с ним. Хэл чувствовал облегчение, что есть возможность устроить это дело письменно, вместо того чтобы убеждать мистера Битти перебраться на другой корабль и спорить с ним.
– Ну вот, готово! – сказал он вслух, присыпая лист письма песком, чтобы высушить чернила. – А заодно будет покончено с кулачными и амурными склонностями Тома.
Запечатав письмо своей восковой печатью, он послал за Большим Дэниелом, чтобы тот доставил его на берег.
– «Йоркширца» еще не видно? – спросил он, как только Большой Дэниел сунул голову в дверь каюты.
– Пока нет, капитан.
– Скажи вахтенным офицерам, чтобы позвали меня сразу, как только увидят его мачты на горизонте.
Он уже отдавал этот приказ, и Большой Дэниел вытаращил глаза и сморщил губы, демонстрируя снисходительность. Хэл сдержал улыбку.
Большой Дэниел мог позволить себе такую фамильярность.
Он стоял на эшафоте в ярком утреннем свете. Всего лишь мальчишка, лет восемнадцати, определенно не старше.
И он был очень хорош собой и нравился Ханне Маакенберг.
Высокий, стройный юноша, с длинными волнистыми волосами, черными как вороново крыло, спадавшими на плечи. Он был смертельно испуган, и это возбуждало Ханну, как возбуждало и всю большую толпу вокруг нее.
Сюда явились все до единого жители поселения – мужчины, женщины и дети, все жены бюргеров, все рабы и готтентоты. Люди волновались, шумели и обменивались шутками. Даже самые маленькие дети находились здесь и, пользуясь случаем, визжали и гонялись друг за другом между ногами взрослых.
Рядом с Ханной стояла одна из жен свободных бюргеров, пухлая женщина добродушного вида, в фартуке, слегка испачканном мукой. Она явно оторвалась от замешивания теста на своей кухне. Крошечная дочка цеплялась за ее юбку.
Этот ребенок напоминал ангела; девчушка сосала свой большой палец и серьезно смотрела на человека, стоящего на эшафоте, огромными голубыми глазами.
– Это ее первая казнь, – пояснила мать, обращаясь к Ханне. – Ей немножко не по себе, она боится людей.
Руки пленника были скованы у него за спиной. Всю его одежду составляли потрепанные матросские штаны, а ноги оставались босыми.
Судья поднялся на эшафот, чтобы прочитать обвинение и приговор, и толпа покачнулась и загудела в предвкушении.
– Выслушайте вердикт суда колонии мыса Доброй Надежды! Милостью Божией и властью, возложенной на меня Генеральными штатами Республики Голландия…
– Да побыстрее ты! – заорал кто-то из бюргеров в задней части толпы. – Пусть попляшет для нас!
– Настоящим сообщаю, что Хендрик Мартинус Окерс, признанный виновным в убийстве…
– Я там была, – похвасталась Ханна стоявшей рядом бюргерше. – Я все видела. Я даже давала показания в суде, да!
На женщину это явно произвело впечатление.
– Но почему он это сделал? – спросила она.
– А почему любой из них это делает? – пожала плечами Ханна. – Они оба были в стельку пьяны.
Ханна помнила две фигуры, кружившие друг возле друга, и каждая с длинным ножом, зловеще сверкавшим в свете фонаря; от фигур падали длинные тени на стены таверны, а зрители кричали и топали ногами…
– И как он это сделал?
– Ножом, милочка. Он оказался быстрее. Ну просто как какая-нибудь пантера, да! – Ханна взмахнула рукой, показывая режущий удар. – Прямо вот так, по животу. Взрезал его, как какую-нибудь рыбину на прилавке. У того все кишки вывалились ему же под ноги, он о них споткнулся и упал.
– О-ох!..
Бюргерша содрогнулась, зачарованная ужасной картиной, вспыхнувшей в ее воображении.
– Они просто как звери, эти матросы!
– Да все мужчины таковы, милочка, не только матросы, – с важным видом согласилась Ханна. – Все мужчины одинаковы.
– Видит Бог, так оно и есть! – кивнула женщина, подхватывая дочурку и сажая ее себе на плечо. – Вот так будет лучше, милая. Так ты все увидишь, – сказала она.
Судья наконец дочитал до конца приговор:
– Вышеупомянутый Хендрик Мартинус Окерс тем самым приговаривается к смерти через повешение. Приговор должен быть приведен в действие публично на парадном плаце замка утром третьего дня сентября в десять часов до полудня.
Судья тяжело спустился с эшафота по лесенке, и один из стражников помог ему одолеть несколько последних ступеней. Палач, стоявший за приговоренным, шагнул вперед и надел на голову мужчины черный полотняный мешок.
– Терпеть не могу, когда они это делают, – проворчала Ханна. – Я хочу видеть его лицо, когда он повиснет на веревке, как он весь нальется кровью!
– Неторопливый Ян никогда не закрывал им лица, – согласилась стоявшая рядом с ней женщина. – Да! Ты помнишь Неторопливого Яна? Он был настоящим художником! Я никогда не забуду, как он казнил сэра Фрэнки, английского пирата. Вот это было представление!
– Помню, как будто это произошло вчера, – кивнула Ханна. – Ян с ним занимался почти полчаса, прежде чем покончил с ним…
Она внезапно умолкла, как будто что-то еще подтолкнуло ее память.
Что-то имевшее отношение к тем пиратам и к симпатичному парню на эшафоте. Ханна раздраженно встряхнула головой, джин слишком затуманил ее разум.
Палач надел петлю на шею осужденного и затянул ее узел под левым ухом несчастного. Юноша теперь дрожал с головы до ног. Ханна снова пожалела, что не видит его лица. Вся эта картина напомнила ей о ком-то еще.
Отступив назад, палач высоко поднял свой тяжелый деревянный молот и с размаху ударил по клину, что удерживал люк под ногами приговоренного.
Юноша жалобно вскрикнул:
– Пощады, бога ради!
Толпа зрителей разразилась грубым хохотом.
Палач снова взмахнул молотом и вышиб клин.
Крышка люка с треском упала вниз, и приговоренный провалился в отверстие. Он повис на резко натянувшейся веревке, его шея вытянулась, голова дернулась вбок. Ханна услышала, как треснули позвонки, словно сухая ветка, и снова ощутила разочарование. Неторопливый Ян сделал бы все гораздо лучше, он бы далеко не сразу позволил веревке полностью натянуться, прошло бы много мучительных минут, прежде чем жизнь окончательно покинула бы тело. А этот палач был слишком неуклюж, ему не хватало тонкости. Ханна сочла, что все закончилось слишком быстро.
Тело казненного несколько раз судорожно дернулось и замерло, медленно вращаясь на веревке; его шея изогнулась под неестественным углом. Ханна, ворча себе под нос, отвернулась.
И вдруг замерла.
Воспоминание, ускользавшее от нее так долго, внезапно возникло в уме.
– Это же тот мальчишка-пират! – негромко воскликнула она. – Ну да, сын сэра Фрэнки, пирата. Я никогда не забываю лица. Я же говорила, что знаю его.
– О ком это ты? – спросила женщина с сидевшей на ее плече дочкой. – Что за мальчишка Фрэнки? Какого Фрэнки?
Ханна не потрудилась ответить и поспешила прочь, дрожа от возбуждения. Она решила припрятать тайну для себя.
На нее теперь буквально нахлынули картины событий двадцатилетней давности. Суд над английскими пиратами. Ханна была тогда молодой и хорошенькой, и она кое-что позволила одному из стражей, чтобы тот бесплатно пропустил ее в зал суда. И она посещала каждое заседание, сидя в заднем ряду. Вот уж было представление так представление, лучше любой карточной игры или ярмарки…
Ханна снова как наяву увидела того юношу, сына сэра Фрэнки, скованного цепью с другими пиратами, когда старый губернатор ван де Вельде приговаривал одного к смерти, а остальных – к пожизненному заключению и работе на крепостных стенах. Как звали того парня?..
Когда Ханна закрывала глаза, она отчетливо видела его лицо мысленным взором.
– Генри! – вскрикнула вдруг она. – Генри Кортни!
А потом, три года спустя, пираты во главе с этим самым Генри Кортни вырвались из темницы под замком. Ханне никогда не забыть тех криков, шума, мушкетных выстрелов; а потом последовал оглушительный взрыв, и огромное облако дыма, пыли и обломков взлетело высоко в воздух, когда английские бандиты подорвали пороховой склад форта. Ханна собственными глазами видела, как разбойники умчались за ворота замка в украденной карете и понеслись по дороге к краю поселения.
Но хотя весь гарнизон крепости погнался за ними, они ушли в дикие горы на севере и исчезли.
А потом Ханна видела на рынке афишки, обещавшие вознаграждение, и такие же висели во всех тавернах вдоль берега.
– Десять тысяч гульденов… – прошептала она. – За них обещали десять тысяч гульденов…
Она попыталась представить такую кучу денег, но не смогла.
– Я с такими деньгами уж точно могла бы вернуться в Амстердам… могла бы до конца дней жить, как важная леди…
Но тут же она упала духом. Заплатят ли такие деньги через много лет? Ханна даже ослабела от разочарования, сообразив, что великое состояние ускользает от нее.
– Отправлю-ка я Аннеке на разведку в крепость…
Аннеке, одна из молодых и хорошеньких проституток, работала в тавернах на берегу. Среди ее постоянных клиентов был один клерк губернатора – на местном жаргоне таких клиентов называли «пароход». Ханна знала, что Аннеке снимала комнату в таверне «Малмок», одной из самых популярных у моряков, названной по имени альбатроса.
Ханне повезло: Аннеке все еще валялась на своей грязной постели в крошечной комнатке под самой крышей.
В комнате воняло мужским потом и похотью. Аннеке сонно села на кровати; ее черные кудри спутались, глаза припухли от сна.
– Эй, с чего ты решила разбудить меня в такое время? С ума сошла? – сердито протянула она.
Ханна уселась рядом с ней и быстро выложила всю свою историю.
Девушка выпрямилась и протерла сонные глаза. Она слушала, и выражение ее лица быстро менялось.
– Сколько? – недоверчиво переспросила она.
И тут же сползла с постели, чтобы собрать одежду, разбросанную по полу.
– На каком корабле этот тип? – спросила она, натягивая через голову кофточку.
Ханна призадумалась. В заливе стояло больше двадцати кораблей, и она понятия не имела, где находится ее жертва.
Но потом она сообразила. Генри Кортни был английским пиратом, а в порту стояли только два английских корабля. Он должен находиться на одном из них.
– Предоставь это мне, – сказала она девушке. – Я узнаю. А тебе только нужно выяснить, можно ли до сих пор получить вознаграждение и как именно.
«Серафим» простоял на якоре пятнадцать дней, прежде чем в Столовую бухту вошел наконец «Йоркширец», двигаясь против юго-восточного ветра. Он бросил якорь в кабельтове от «Серафима». Эдвард Андерсон тут же сам отправился на «Серафим» и, поднявшись по трапу, приветствовал Хэла.
– Я вас с трудом узнал, сэр Генри. «Серафим» как будто стал совершенно другим кораблем.
– Значит, я достиг своей цели.
Хэл повел Андерсона к своей каюте:
– Почему вы так сильно задержались?
– Встречный ветер, почти с того самого времени, как мы расстались. Меня занесло к самому побережью Бразилии, – ворчливо ответил Андерсон. – Но я рад, что мы наконец-то снова вместе.
– Ненадолго, – заявил Хэл, приглашая гостя сесть в кресло и наливая ему стаканчик мадеры. – Как только вы приведете в порядок «Йоркширца», я отправлю вас в Бомбей, в одиночку, а сам собираюсь пойти на поиски этого мусульманского бандита.
– Я, вообще-то, не такого ожидал…
Андерсон чуть не поперхнулся вином, сообразив, что трофеи могут ускользнуть от него.
– У меня хороший боевой корабль, и команда…
– Возможно, слишком хороший, – перебил его Хэл. – Судя по тому, что я узнал с тех пор, как пришел сюда, наилучшим способом добраться до Джангири станет приманка. А два боевых корабля, скорее всего, просто отпугнут его, чем привлекут.
– А! Так вот почему вы изменили внешность «Серафима»! – воскликнул Андерсон.
Хэл кивнул и продолжил:
– А кроме того, есть еще и пассажиры, неотложная почта и груз для Бомбея. Мистер Битти сейчас поселился в городе, он ждет, что вы доставите его с семьей в Бомбей. Попутный ветер продержится не слишком долго, со сменой времени года трудно будет добраться до места через Индийский океан.
Андерсон вздохнул:
– Я понимаю ваши соображения, сэр, хотя меня они не утешают. Мне весьма хочется снова разделить ваше общество.
– К тому времени, как вы доберетесь до Бомбея, ветер сменит направление. Вы сможете оставить груз и быстро дойти к Берегу Лихорадок, где я и буду ждать встречи с вами.
– Но это займет несколько месяцев, – мрачно заметил Андерсон.
Хэл был доволен, видя в Андерсоне воинственный дух. Другие капитаны компании, скорее всего, обрадовались бы возможности избежать опасности, их вполне устраивала роль мирных торговцев. И он попытался немного утешить Андерсона.
– Да, но к тому времени, когда мы опять встретимся, я буду уже гораздо больше знать о Джангири. Возможно, удастся вынюхать, где его берлога. Можете не сомневаться, нам понадобятся объединенные силы, чтобы выкурить его оттуда, и я даже пытаться не стану этого делать в одиночку, сэр.
Андерсон слегка посветлел:
– Тогда я должен поспешить с приготовлениями к следующему вояжу, в Бомбей.
Он допил вино и поднялся:
– Я сейчас же отправлюсь на берег, поговорю с мистером Битти и велю ему приготовиться к дальнейшему путешествию.
– Я отправлю с вами Дэниела Фишера, моего офицера, он вас проводит к гостинице мистера Битти. Я бы поехал сам, но по некоторым причинам это неблагоразумно.
– Ладно, а мои люди приготовятся принять от вас груз. И с Божьей помощью я буду готов отплыть через десять дней, а то и раньше.
– Если вы окажете мне удовольствие отужинать с вами завтра вечером, мы сможем обговорить все подробности дальнейших планов.
Они пожали друг другу руки, и Андерсон уже с более довольным видом спустился в свой баркас, а Большой Дэниел последовал за ним.
Ханна сидела на берегу, на вершине одной из высоких песчаных дюн – с этого места она видела всю флотилию в заливе как на ладони. Рядом с ней устроились еще двое: Аннеке и Ян Олифант.
Ян Олифант являлся незаконнорожденным сыном Ханны. Его отцом был Ксиа Нка, тридцать лет назад – могущественный вождь готтентотов. Тогда Ханна еще не растеряла свою красоту и золотистые волосы. Она приняла в дар от Ксиа накидку из шкур красных шакалов – в обмен на ночь любви. Связь между белыми женщинами и цветными мужчинами строжайше запрещалась законами компании, но Ханна никогда не обращала внимания на такие глупости, как закон, придуманный какими-то семнадцатью стариками в Амстердаме.
И хотя Ян Олифант унаследовал от отца внешность и цвет кожи, он гордился своими европейскими корнями.
Он свободно говорил на голландском, носил саблю и мушкет и одевался как бюргер. А фамилию он взял в соответствии со своим призванием. Ян был известным охотником на слонов и суровым, опасным человеком. По приказу компании никто из голландских бюргеров не осмеливался выходить за границу поселения. Но Ян Олифант с учетом готтентотской крови не подпадал под такие ограничения. Он мог уходить и приходить свободно, бродить в диких местах за горной цепью, а возвращаясь, продавал в колонии драгоценные слоновьи бивни.
Его смуглое лицо было жутко изуродовано, нос искривлен, рот пересечен яркими белыми шрамами, начинавшимися от похожих на густую шерсть волос и сбегавшими до подбородка. Сломанная когда-то челюсть ушла вбок, и Ян как будто постоянно ухмылялся.
Причина тому была проста: во время одной из первых вылазок во внутренние территории, когда Ян спал у своего костра ночью, к нему подкралась гиена и вцепилась мощными челюстями ему в лицо.
Только такой человек, как Ян Олифант, обладающий невероятной физической силой и могучим духом, мог выжить после такого нападения. Зверь уволок его в темноту, держа зубами, как кошка держит мышь. Хищник не обращал внимания на крики спутников Яна и на камни, которые летели вслед. Длинные желтые клыки так глубоко вонзились в лицо Яна, что раздробили нижнюю челюсть, а его рот и нос были зажаты в пасти, и он просто не мог дышать.
Но Ян сумел дотянуться до ножа, висевшего на его поясе, нащупать на груди зверя место между ребрами, где ощущалось биение сердца, и осторожно прижал к шкуре нож, а потом одним мощным ударом убил тварь.
Сейчас Ян сидел на дюне между двумя женщинами; его голос звучал искаженно из-за того, что ноздри и челюсть остались искалечены.
– Мать, ты уверена, что это тот самый человек?
– Сынок, я никогда не забываю лица, – упрямо ответила Ханна.
– Десять тысяч гульденов? – Ян Олифант весело фыркнул. – Да ни один человек, живой или мертвый, не стоит таких денег.
– Но это так, – с жаром возразила Аннеке. – Награда все так же в силе! Я поговорила со своим мужчиной в замке. Он говорит, что компания до сих пор готова выплатить всю сумму! – Она алчно хмыкнула. – Они заплатят за него, жив он или мертв, если мы сможем доказать, что это Генри Кортни.
– Но почему просто не послать к нему на корабль солдат, чтобы его схватили? – пожелал узнать Ян Олифант.
– Если они его арестуют, как ты думаешь, они отдадут нам денежки? – презрительно поинтересовалась Аннеке. – Мы должны сами его поймать.
– Он мог уже отплыть, – напомнил ей Ян.
– Нет! – Ханна уверенно покачала головой. – Нет, милый мой. Ни один английский корабль не снимался с якоря в последние три дня. Один пришел, но ни один не уходил. Смотри сам! – Она показала вдаль, через залив. – Вон они!
Залив покрывали белые барашки волн, и корабли, стоявшие на якорях, танцевали грациозный менуэт под музыку ветра, кланяясь и приседая на привязи, и их флаги и вымпелы разворачивались и взлетали, как подвижные радуги.
Ханна знала название каждого из них. И перечисляла корабли, пока не добралась до двух англичан, стоявших так далеко, что глаза не различали их цвета.
– Вон то – «Серафим», а второй, ближе к острову Робин, – это «Йоркширец».
Она произнесла названия с сильным акцентом, а потом прикрыла глаза ладонью:
– С «Серафима» спустили лодку. Может, нам повезет и в ней окажется тот пират?
– Им понадобится почти полчаса, чтобы дойти до берега. Так что у нас уйма времени, – заявил Ян Олифант.
Он разлегся на спине на солнышке, почесывая пах:
– Жутко чешется почему-то. Эй, Аннеке, почеши меня!
Аннеке изобразила скромность:
– Ты же знаешь, это против закона компании. Белым леди нельзя развлекаться с черными ублюдками.
Ян Олифант фыркнул:
– Я не стану доносить на тебя губернатору ван де Стелу, хотя, как я слышал, он и сам не прочь откусить кусочек черного мясца.
Ян Олифант отер слюну, стекавшую по подбородку из изуродованных губ:
– А моя мать посторожит нас.
– Я тебе не доверяю, Ян Олифант. Ты в прошлый раз меня надул. Так что сначала покажи денежки, – заявила Аннеке.
– Я думал, мы с тобой возлюбленные, Аннеке.
Он потянулся к женщине и схватил ее за грудь:
– А когда у нас будет десять тысяч гульденов, я могу даже жениться на тебе.
– Жениться на мне? – Аннеке разразилась визгливым смехом. – Да я даже на улице рядом с тобой не покажусь, уродливая обезьяна!
Ян Олифант усмехнулся:
– Да ведь мы не о прогулке по улице говорим.
Он обхватил женщину за талию, притянул к себе и поцеловал в губы:
– Ну же, мой пухленький пудинг, у нас уйма времени, пока тот баркас подойдет к берегу.
– Два гульдена! – категорически ответила Аннеке. – Это моя особая цена для всех моих лучших возлюбленных.
– Вот тебе полфлорина.
Он сунул монету ей в декольте.
Аннеке протянула руку и стала массировать его пах, чувствуя, как тот набухает под ее рукой.
– Один флорин, или можешь сунуть свою штуку в океан, чтобы охладить.
Ян Олифант фыркнул изуродованным носом, вытер слюну с подбородка и достал из кошелька еще одну монету. Аннеке взяла ее, потом встала. Ян Олифант вскочил, подхватил ее на руки и унес в ложбинку между дюнами.
Ханна без интереса наблюдала за ними, все так же сидя высоко на дюне. Ее беспокоила только доля награды. Ян Олифант был ее сыном, но Ханна не питала иллюзий на его счет; он наверняка обманул бы ее при первой же возможности. Она хотела быть уверенной, что вознаграждение попадет именно ей в руки… Но конечно, ни Аннеке, ни Ян, в свою очередь, ей не доверяли. Ханна ломала голову над этой дилеммой, наблюдая за тем, как Ян резвится с женщиной. Он сопел и кричал во все горло:
– Да! Да, вот так! Как ураган! Как прародитель всех слонов в джунглях! Да! Как фонтан кита! Это Ян Олифант!
Наконец он испустил финальный рев, соскользнул с Аннеке и свалился на песок рядом с ней.
Аннеке встала, поправила юбку и презрительно посмотрела на Яна.
– Скорее похоже на пузыри золотой рыбки, чем на фонтан кита, – сказала она и вернулась на дюну, чтобы снова сесть рядом с Ханной.
Баркас с «Серафима» уже находился невдалеке от берега; весла взлетали в воздух и погружались в воду, баркас подпрыгивал на волнах.
– Ты видишь, кто там на корме? – спросила Ханна.
Аннеке ладонью прикрыла глаза от солнца:
– Да, там двое мужчин.
– Вон тот… – Ханна показала на одну из фигур. – Он в ту ночь был с Генри Кортни. Они точно товарищи.
Крупный мужчина выпрямился на корме, отдавая приказ гребцам.
Они разом подняли длинные весла и теперь держали их высоко в воздухе, как копья кавалеристов. Лодка скользнула на песок и застыла на суше.
– Здоровенный дядька, – заметила Аннеке.
– Точно, это он.
Они наблюдали за тем, как Большой Дэниел и капитан Андерсон вышли из баркаса и направились по берегу в сторону поселения.
– Пойду поговорю с матросами, – предложила Аннеке. – Узнаю, на каком из кораблей наш человек и вправду ли он сын пирата Фрэнки.
Ханна и Ян Олифант смотрели, как Аннеке неторопливо идет по песку к лодке. Команда увидела ее, и матросы засмеялись, подталкивая друг друга.
– Похоже, именно Аннеке придется получить для нас вознаграждение, – сказала Ханна сыну.
– Ха! Я тоже об этом подумал. Это же ее дружок будет его выплачивать.
Они смотрели на женщину, смеявшуюся и болтавшую с матросами. Потом она кивнула и увела одного из них в темно-зеленую рощицу пышных деревьев над пляжем.
– Какую долю ты ей обещала? – спросил Ян Олифант.
– Половину.
– Половину?! – Ян был потрясен таким расточительством. – Это же слишком много.
Первый матрос вернулся из-за деревьев, завязывая на талии веревку, державшую его штаны. Товарищи встретили его ироническими возгласами, и тут же второй матрос выпрыгнул из лодки и поспешил в рощицу, провожаемый хором свистков и хлопков.
– Да, это слишком много, – согласилась Ханна. – Она просто жадная сука. Будь с ней поосторожнее, она готова услужить последней из этих английских свиней.
– Да, содрала с меня два гульдена. Жадная сука. Нам придется как-то от нее избавиться. – Ян с философским видом пожал плечами.
– Ты прав, сынок. Она этого заслужила. Но только после того, как она получит для нас награду.
Они терпеливо ждали, спокойно болтая, строя планы, как они потратят огромное состояние, которое должны вскоре получить, и наблюдая за процессией английских матросов, уходивших в рощицу и возвращавшихся через несколько минут…
– Говорила же я тебе, она их обслужит всех до единого, – сказала Ханна с легким неодобрением, когда последний матрос вернулся к баркасу.
Через несколько минут Аннеке появилась из-за деревьев, отряхивая песок с юбки и волос. Она подошла к Ханне и Яну Олифанту с самодовольным выражением на пухлом розовом лице. И хлопнулась на песок рядом с ними.
– Ну? – резко произнесла Ханна.
– Капитан корабля Британской Ост-Индской компании – сэр Генри Кортни! – с важным видом сообщила Аннеке.
– И тебе пришлось выслушать свидетельства восьми его моряков, чтобы убедиться в этом, – язвительно бросила Ханна.
Аннеке скривила губы и продолжила:
– Похоже, этот Генри Кортни – богатый английский милорд. У него огромные владения в Англии.
Ян Олифант усмехнулся:
– Как богатей, он должен стоить и побольше десяти тысяч. Мы с дружками будем ждать его где-нибудь здесь, когда он сойдет на берег.
Ханна встревожилась:
– Эй, только не пытайся захватить его ради выкупа! Он мне кажется скользкой рыбкой. Надо просто схватить его, отрезать ему башку и предъявить ее компании! Получи вознаграждение и забудь о выкупе!
– Значит, денежки за него готовы выплатить независимо от того, живой он или мертвый? – спросил Ян Олифант у Аннеке.
– Ну да, как я и говорила.
– Моя мать права. Мертвая рыбка не выскользнет из пальцев. Рыбка с перерезанным горлом, – протянул Ян.
– Я буду ждать его вместе с тобой. Как только он появится, я покажу его тебе, а дальше все зависит от тебя и твоих дружков, – сказала Ханна сыну.
– Если он еще раз сойдет на берег, – презрительно напомнила Аннеке, и Ханна снова забеспокоилась.
Груз для Бомбея был перевезен с «Серафима» на «Йоркширец». Бочки для воды вычистили и наполнили заново из ручья, что бежал по склонам Столовой горы.
Пополнили запасы лампового масла, соли, муки, сухарей и прочих сухих припасов, поистощившихся за время долгого перехода на юг. Хэл привел в порядок корабль, обеспечивая ему наилучшую готовность к дальнейшему плаванию. Команда пребывала в добром здравии и отличном настроении, матросы прибавили в весе, объедаясь свежими фруктами, овощами и мясом. Двадцать шесть случаев цинги исчезли без следа, после того как Хэл отправил заболевших матросов на временное проживание в колонию. Теперь они вернулись на борт, бодрые и готовые продолжать путь.
– Я выйду завтра на рассвете, – сообщил Хэл капитану «Йоркширца» Андерсону. – У вас тоже все готово?
– На этот счет не тревожьтесь, – заверил его Андерсон. – Буду ждать нашей встречи в первый день декабря.
– А я к тому времени подготовлю для вас хорошее дельце, – пообещал Хэл. – Но пока мне нужна ваша помощь кое в чем.
– Только скажите.
– Я собираюсь сегодня вечером сойти на берег, у меня есть одно важное дело.
– Простите, что сую нос, сэр Генри, но мудро ли это? Как вы сами мне доверительно сообщили, и как я сам выяснил, порасспросив голландских чиновников в колонии, они с вашей историей еще не покончили. И если вы попадете им в руки, ничего хорошего ждать не придется.
– Я благодарен вам за беспокойство, сэр, но я не могу пренебречь этим делом на берегу. И когда все будет закончено, я попрошу вас переправить для меня в Бомбей некий небольшой сундучок. И я буду весьма вам обязан, если оттуда вы отправите его первым же судном, выходящим из порта, моему старшему сыну в Девон.
– Вы можете быть совершенно уверены, что я это сделаю, сэр Генри.
Том с Дорианом уже несколько дней обсуждали между собой тот факт, что их отец не сходит на берег. И теперь наблюдали за подготовкой вылазки на берег с возрастающим волнением.
Когда Хэл выбрал людей, которые должны были отправиться с ним, и выдал им снаряжение и оружие, любопытство братьев уже переливалось через край.
Набравшись храбрости, они прокрались к каюте отца, где, как они знали, он в это время заперся со своими офицерами.
Пока Дориан стоял на страже на трапе, Том подобрался к самой двери и стал слушать, прижавшись к ней ухом. До него донесся отцовский голос:
– Ты, мистер Тайлер, будешь отвечать за корабль, пока я на берегу. Голландцы вполне могут наброситься на нас, и тогда нам придется возвращаться в спешке, поэтому на берегу нас должна ждать лодка с командой; людям следует постоянно оставаться настороже и держать наготове оружие, чтобы увезти нас в любое мгновение. А ты должен быть готов прийти нам на помощь в случае чего. А как только мы окажемся на борту, нужно будет мгновенно поднять якорь и паруса, пусть даже посреди ночи, в темноте.
Том увел Дориана обратно на палубу. Они вместе взобрались на мачту и уселись рядышком на рее. На это место они всегда отправлялись, если не хотели, чтобы их кто-то услышал.
– Сегодня ночью. Я слышал, как отец отдает приказы. И он берет с собой на берег вооруженный отряд, – сообщил Том младшему брату. – Похоже, мы знаем, для чего нужен сундук, а?
– Знаем ли? – с сомнением произнес Дориан.
Они видели, как несколько матросов под руководством Большого Дэниела вынесли из трюма таинственный сундук. Размером он не превышал маленький морской сундучок, а сделан из полированного тикового дерева, украшенного изумительной резьбой, с крышкой на скрепах.
– Конечно знаем! – важно ответил Том. – Отец собирается забрать прах деда оттуда, где Эболи его спрятал.
Дориан загорелся:
– А он разрешит нам поехать вместе с ним?
Том приподнял шапку и задумчиво почесал затылок.
Дориан настаивал:
– Ты ведь не боишься его спросить, а, Том?
Он прекрасно знал, что поддразнить Тома – лучший способ заставить его что-то сделать.
– Конечно нет! – возмутился Том.
Тем не менее ему пришлось собрать все свое мужество, прежде чем он решился снова подойти к отцовской каюте.
– Говорить буду я, – шепнул он Дориану и постучал в дверь.
– Войдите! – коротко откликнулся Хэл.
Увидев, кто явился, он сказал:
– А, это вы? Вот что, каким бы важным ни было ваше дело, ребята, у меня сейчас нет на него времени. Придется вам зайти попозже. Утром поговорим.
Братья, тиская в руках шапки, остались на месте; их лица сохраняли упрямое выражение. Том показал на полированный тиковый сундучок, стоявший теперь в середине каюты на полу:
– Мы с Дорианом знаем, что ты хочешь забрать останки деда Фрэнсиса этой ночью. Ты этот сундук специально взял для него из дома.
Хэл в это время чистил двуствольный пистолет, лежавший перед ним на столе, вынимая старые заряды, чтобы заменить свежими. Он оторвался от дела и всмотрелся в серьезные лица братьев. И наконец вздохнул.
– Поймали вы меня, – пробурчал он. – Отрицать нет смысла.
– Мы хотим пойти с тобой! – заявил Том.
Хэл изумленно посмотрел на него, но тут же снова перевел взгляд на пистолет и продолжил заряжать его. Он тщательно отмерил порох из пороховницы и, засыпав его в пистолет, крепко прижал шомполом. Потом занялся пыжом и пулей…
Пистолет работы лондонского мастера Джорджа Трулока выглядел великолепно. Рукоятку покрывали пластинки орехового дерева.
– Твоя рана еще не совсем зажила, Том, – сказал Хэл, не поднимая головы.
– С ней все в порядке! – возразил Том, проводя себя по боку ладонью. – Это и была-то просто царапина!
Хэл сделал вид, что с восхищением рассматривает затвор двуствольного пистолета. Его украшала золотая инкрустация, а восьмигранные стволы имели насечку. Это увеличивало скорость пули и позволяло прицеливаться более точно, чем из гладкоствольного оружия. И Хэл знал, что может попасть в цель размером в собственный ноготь с расстояния в двадцать шагов.
– Даже если и так, не думаю, что это хорошая идея, – сказал он наконец.
– Но он был нашим дедушкой! Мы – его семья! – настаивал Том. – И вообще это наш долг – быть там вместе с тобой.
Том заранее тщательно подбирал слова и даже мысленно порепетировал. «Семья» и «долг» – эти понятия являлись для Хэла святыми. И теперь он отреагировал именно так, как надеялся Том. Отложив в сторону заряженный пистолет, он встал и подошел к иллюминатору.
Какое-то время он стоял там, сложив руки за спиной и глядя на берег. Наконец заговорил:
– Возможно, ты и прав, Том. Ты уже достаточно взрослый и знаешь, как постоять за себя в схватке.
Он снова повернулся к братьям.
Том взволновался, его лицо сияло.
– Спасибо, отец.
Дориан весь напрягся от ожидания, он смотрел на губы отца, надеясь, что с них слетят нужные слова.
– Но ты – нет, Дориан. Ты еще слишком молод. – Хэл постарался смягчить удар улыбкой. – Мы пока что не хотим тебя терять.
Дориан как будто стал меньше от отказа. На его глазах выступили слезы. Том резко толкнул его и зашипел углом рта:
– Не реви! Не будь младенцем!
Дориан взял себя в руки и огромным усилием подавил слезы.
– Я не младенец. – Он выпрямился с гордым и трагическим видом.
«До чего же красивый мальчик», – подумал Хэл, глядя на сына.
Кожу Дориана позолотило тропическое солнце, на его локоны сквозь иллюминатор падал солнечный луч, и они поблескивали, как медные спиральные нити.
Хэла в который уже раз поразило сходство мальчика с матерью. Он почувствовал, как его решительность слабеет.
– Я не маленький! Дай мне шанс доказать это, отец, прошу!
– Хорошо. – Хэл не смог устоять, хотя и понимал, насколько это неразумно. – Ты можешь ехать с нами.
Лицо Дориана вспыхнуло радостью, и Хэл поспешил уточнить:
– Но только до берега. Будешь ждать нас там вместе с Элом Уилсоном и командой баркаса.
И он вскинул руку, предупреждая все возражения:
– Всё! Никаких споров! Том, иди к Большому Дэниелу и скажи, чтобы выдал тебе пистолет и абордажную саблю.
Они сели в баркас за час до захода солнца. Отряд, которому предстояла высадка на берег, насчитывал всего четыре человека: Хэл, Эболи, Дэниел Фишер и Том. У каждого имелась коробка с трутницей и потайной фонарь. Под темными просмоленными плащами они прятали абордажные сабли и пистолеты. Эболи к тому же привязал к поясу большой сложенный кожаный мешок.
Как только они спустились в лодку, Эл Уилсон отдал приказ работать веслами. Баркас рванулся к берегу. На его носу и корме стояли фальконеты – маленькие, но смертоносные ручные пушки, заряженные крупной картечью. На палубе между ногами гребцов лежали сабли и пики.
Все молчали; весла погружались в воду и взлетали в воздух бесшумно, лишь вода негромко плескала, стекая с их лопастей. Эл Уилсон обмотал их тряпьем.
Том и Дориан в тишине обменивались нервными улыбками: наконец-то настало время одного из приключений, о которых они мечтали и так много говорили в лихорадочном предвкушении.
Ханна Маакенберг лежала в рощице над берегом. Она провела здесь все дневные часы в течение последних трех дней, не сводя глаз с далекого силуэта «Серафима», стоявшего на якоре. Трижды она видела лодки, отходившие от английского корабля, и жадно всматривалась в них через длинную подзорную трубу, которую дал ей на время Ян Олифант. И каждый раз разочаровывалась, поняв, что Хэла Кортни на борту нет.
Наконец она уже начала впадать в уныние. Возможно, Аннеке была права. Возможно, он уже не сойдет на берег.
Ее собственный сын быстро терял интерес к охоте.
Первые два дня он не отходил от матери, наблюдая вместе с ней, но в конце концов утратил надежду и ушел со своими приятелями в кабак.
Но вот Ханна увидела силуэт баркаса, отошедшего от «Серафима»; он с трудом различался на фоне темнеющих волн.
Ханна не могла сдержать волнения. Он двигался к берегу в темноте, как и в прошлый раз, чтобы никто не мог его узнать. Ханна не сводила с баркаса подзорную трубу. Она видела, как нос лодки коснулся песка, и ее сердце сначала подпрыгнуло, а потом заколотилось как сумасшедшее. На западном горизонте остались лишь слабые следы света, когда высокая фигура шагнула из баркаса на белый песок; мужчина оглядел дюны и редкие кусты.
На какое-то мгновение его взгляд устремился прямо туда, где пряталась Ханна, и на его лицо при этом упал бледный свет, обрисовав черты.
Потом свет исчез, погас, и теперь даже через подзорную трубу стало невозможно рассмотреть лодку и команду.
– Это он! – выдохнула Ханна. – Я знала, что он явится!
Она напрягла глаза, высматривая маленький отряд. А моряки направились прямо в ее сторону.
Ханна сложила подзорную трубу и попятилась, чтобы спрятаться в яму между деревьями.
Мужчины шли молча, и наконец оказались так близко, что Ханна испугалась: неужели ее сейчас обнаружат?.. Но они, скрипя сапогами по песку, прошагали мимо, рядом, совсем рядом – Ханна могла бы протянуть руку и коснуться их ног…
Посмотрев вверх, она увидела лицо Хэла Кортни, освещенное последними лучами заката.
Мужчины исчезли в зарослях кустов, направляясь вглубь мыса.
Ханна выждала несколько минут, чтобы они наверняка не услыхали шаги ее босых ног, а потом помчалась по тропинке к городу. Ее сердце громко пело: «На этот раз он попался! Я разбогатею! Такие денежки! Я разбогатею!..»
Они шли гуськом во главе с Эболи. Людей по дороге они не встретили, даже когда пересекали дорогу, что бежала вдоль подножия горы к Соленой реке и к разбросанным фермам Константы. Один раз путников почуяла какая-то собака и залилась истерическим лаем, когда они проходили мимо, но никто не отозвался на ее лай.
Склон горы становился все круче по мере того, как они продвигались по нему вперед. Кусты стали гуще, но Эболи как будто инстинктом находил узкие заячьи тропы и вел их выше и выше.
Дальше начался лес, и ветви скрыли звезды над их головами; Хэл с Большим Дэниелом начали то и дело спотыкаться. Том, обладавший острым молодым зрением, прекрасно видел и в темноте: он уверенно ставил ноги, шагая дальше. А Эболи и вовсе был лесным существом, он двигался впереди них бесшумно, как пантера.
Внезапно они вышли к голому каменному выступу над поселением колонистов.
– Здесь передохнем, – приказал Хэл.
Найдя местечко на одном из поросших лишайником камней, Том с изумлением увидел, как высоко они забрались.
Звезды, казавшиеся отсюда совсем близкими, проливали на землю серебристый свет, поражая своим бесконечным числом. И точки желтого света в окнах домов внизу казались чем-то ничтожным на фоне звездного величия.
Том глотнул воды из кожаной бутыли, протянутой ему Эболи. Никто не произносил ни слова. Но сама ночь не была безмолвной. Мелкие существа шуршали в лесу вокруг них, ночные птицы ухали и хрипло кричали.
Где-то внизу на склоне раздавался отвратительный хохот гиен, рывшихся в кучах отходов голландского поселения.
От этих звуков по спине Тома пробегал мороз, и ему пришлось взять себя в руки, подавляя желание придвинуться поближе к темной фигуре Эболи.
Вдруг в лицо Тому ударил порыв теплого ветра; посмотрев на небо, он увидел, что звезды быстро исчезают за тяжелым облаком, принесенным со стороны моря.
– Шторм надвигается, – проворчал Эболи.
И сразу новый порыв промчался по голому каменному выступу. Но в противоположность первому он нес такой ледяной холод, что Том содрогнулся и поплотнее натянул на себя плащ.
– Нужно поторопиться, – сказал Хэл. – Пока шторм нас не нагнал.
Все сразу встали, не добавив ни слова, и двинулись дальше в ночь, черную от грозовых облаков, шумящую теперь от сильного ветра. Ветви деревьев трещали и сгибались над головами путников.
Том, шедший теперь рядом с Эболи, начал сомневаться, что кто-то, пусть даже его чернокожий друг и наставник, может найти дорогу в такую ночь, сквозь такой мрак, через лес, к тайному месту, которое он в последний раз видел двадцать лет назад.
Наконец, когда уже казалось, что половина ночи осталась позади, Эболи остановился перед крутым склоном расколотой скалы, чья вершина терялась где-то высоко над ними, в темном небе.
Хэл и Большой Дэниел шумно дышали после подъема.
Эболи, самый старший из них, ничуть не задыхался, как и Том.
Присев на корточки, Эболи поставил фонарь на плоский камень перед собой.
Открыв заслонку фонаря, он стал высекать огонь. Дождь ярких искр брызнул от кремня, и фитиль лампы загорелся. Эболи поднялся и, высоко держа фонарь, пошел вдоль подножия утеса, направляя слабый луч на поросшие лишайником камни.
В стене утеса внезапно открылся узкий проход, и Эболи довольно хмыкнул. Он вошел в него – ширины едва хватило на то, чтобы пропустить его могучие плечи. Дальше трещина оказалась плотно затянутой вьющимися растениями и висячими кустами. Эболи смахнул их саблей, потом опустился на колени в конце расщелины:
– Держи фонарь, Клебе…
Он протянул фонарь Тому. В луче фонаря Том увидел, что конец расщелины завален обломками скалы и валунами. Эболи голыми руками сдвинул один из камней и передал его назад, Дэниелу. Они работали молча, постепенно расчищая отверстие – вход в естественный туннель под скалой. Когда он открылся полностью, Эболи обернулся к Хэлу.
– Лучше будет, если только ты и Клебе войдете в место упокоения твоего отца, – негромко сказал он. – А мы с Дэниелом подождем здесь.
Сняв привязанный к поясу кожаный мешок, он передал его Хэлу, а потом наклонился, чтобы зажечь фитили других фонарей.
Закончив работу, он кивнул Дэниелу, и они оба отошли назад, предоставляя Хэлу и Тому самим завершить священный долг.
Отец и сын некоторое время стояли молча, прислушиваясь к вою штормового ветра, трепавшего их плащи. Свет фонарей бросал зловещие тени на каменные стены утеса.
– Идем, парень…
Хэлу пришлось опуститься на четвереньки, чтобы пробраться в темный зев туннеля. Том передал ему фонарь и двинулся следом.
Шум бури сразу утих за их спинами, а туннель внезапно вывел их в пещеру. Хэл выпрямился во весь рост, хотя потолок пещеры навис всего в нескольких дюймах над его головой.
Том встал рядом с ним и моргнул, оглядываясь. Они находились в склепе, где пахло пылью древности. Том был поражен религиозным благоговением; у него перехватило дыхание, руки слегка задрожали.
В дальнем конце пещеры имелась естественная каменная платформа.
На ней сидела на корточках человеческая фигура, глядя прямо на Тома пустыми глазницами черепа. Том инстинктивно отпрянул и подавил всхлип, рвавшийся из горла.
– Держись, парень!
Хэл взял Тома за руку. И шаг за шагом повел его к сидящей фигуре. Неверный свет фонаря открывал все больше деталей по мере того, как они подходили ближе.
Фигуру венчала голова – точнее, череп… Том знал, что голландцы обезглавили его деда, но Эболи, должно быть, вернул голову на плечи. Лоскуты сухой кожи все еще висели кое-где, словно мертвая кора на стволе дерева.
Длинные темные волосы спадали с черепа назад, причесанные и уложенные с любовью.
Том дрогнул, потому что пустые глаза деда как будто заглянули в самую глубину его души. Он снова попятился, но отцовская рука твердо удержала его и повела дальше.
– Он был хорошим человеком. Храбрым мужчиной с большим сердцем. Тебе незачем его бояться.
Тело было завернуто в звериные шкуры, в которых кожееды успели прогрызть множество дыр. Том знал, что палач четвертовал тело его деда, жестоко разрубив его на части на эшафоте. Но Эболи с нежностью собрал всё и связал полосами шкуры только что убитого буйвола. На полу перед каменной платформой виднелся след маленького ритуального костра – круг пепла и черных углей.
– Помолимся вместе, – тихо сказал Хэл и потянул Тома за руку.
Они опустились на колени на каменный пол пещеры.
– Отец наш небесный… – начал Хэл, и Том, сложив перед лицом ладони, стал повторять за ним.
Его голос звучал все увереннее, когда знакомые слова слетали с языка.
– Да будет воля Твоя на земле, как и на небесах…
Молясь, Том заметил странные предметы, лежавшие на каменном постаменте. Похоронные подношения, сообразил он. Их, должно быть, оставил здесь Эболи много лет назад, когда устраивал на покой тело сэра Фрэнсиса.
Там лежало деревянное распятие, украшенное раковинами морского ушка, и обкатанные водой камешки, мягко блестевшие в свете фонаря. Еще там стояла примитивно вырезанная модель трехмачтового корабля, на борту которого виднелось имя – «Леди Эдвина», а еще деревянный лук и нож. Том понял: это символы того, что являлось главным в жизни его деда. Единый Бог, высокий корабль и оружие воина.
Эболи подобрал последние дары с любовью и пониманием.
Закончив молитву, отец и сын какое-то время молчали.
Наконец Хэл открыл глаза и вскинул голову. И тихо сказал, обращаясь к обернутому шкурами скелету на возвышении над ними:
– Отец, я пришел, чтобы забрать тебя домой, в Хай-Уилд.
Он положил на возвышение кожаный мешок.
– Держи открытым пошире, – велел он Тому.
Потом опустился на колени перед телом отца и поднял его на руки.
Оно оказалось на удивление легким.
Сухая кожа лопнула, небольшие клочки волос и обрывки кожи упали вниз. После стольких лет запаха разложения не осталось, лишь слегка пахло пылью и лишайниками.
Хэл опускал скрюченное тело в мешок, ногами вперед, пока на виду не остался только пустой древний череп. Хэл помедлил. И, легко касаясь, погладил длинные пряди поседевших волос.
Увидев этот жест, Том был потрясен уважением и нежностью, которые тот продемонстрировал.
– Ты его любил, – сказал он.
Хэл посмотрел на сына:
– Если бы ты его знал, ты бы тоже его полюбил.
– Я знаю, как я люблю тебя, – откликнулся Том. – Так что могу догадаться.
Хэл одной рукой обнял сына за плечи и на мгновение крепко прижал к себе.
– Моли Бога о том, чтобы тебе никогда не пришлось исполнять такой же тягостный долг для меня, – сказал он и, опустив голову сэра Фрэнсиса Кортни в мешок, крепко затянул шнур. И встал. – Теперь нужно идти, Том, пока шторм не набрал полную силу.
Подняв мешок, он осторожно повесил его на плечо и вернулся к выходу из пещеры.
Эболи ждал их снаружи. Он протянул руку, чтобы избавить Хэла от ноши, но Хэл покачал головой:
– Я сам понесу его, Эболи. А ты веди нас.
Спуск оказался намного тяжелее, чем подъем. В темноте под ревущим ветром ничего не стоило потерять тропу и сорваться в пропасть или наступить на каменистую осыпь и сломать ногу. Однако Эболи уверенно вел их сквозь ночь.
Наконец Том почувствовал, что спуск стал более плавным, а камни и галька под ногами уступили место плотной земле, а затем и хрустящему береговому песку.
Яркая голубоватая молния зигзагом прорезала тучи, и на мгновение ночь превратилась в сияющий полдень.
В это мгновение впереди взору открылся залив, бьющаяся о берег вода, вспученная волнами и пеной. Потом тьма опять сомкнулась вокруг них, и раздался удар грома, от которого едва не лопнули их барабанные перепонки.
– Баркас на месте! – с облегчением прокричал Хэл сквозь шум ветра.
Мгновенно вспыхнувшая в свете молнии картина лодки отпечаталась в его голове.
– Зови их, Эболи!
– Эгей, «Серафим»! – проревел Эболи.
Сквозь шторм до них донесся ответ:
– Эгей!
Это был голос Эла Уилсона, и они поспешили по дюнам в его сторону.
Ноша Хэла, казавшаяся такой легкой в начале спуска, теперь сгибала его, но он отказывался ее отдать.
Они добрались до конца дюн плотной группой. Эболи поднял заслонку фонаря и направил желтоватый луч вперед.
И тут же закричал:
– Опасность!
Он увидел, что их окружают темные фигуры людей или зверей – ночь мешала разобрать точнее.
Эболи снова отчаянно крикнул спутникам:
– Защищайтесь!
Распахнув плащи, они выхватили клинки и сразу инстинктивно встали в круг, спина к спине, лицом к неведомому врагу.
Тут над ними, расколов тучи, снова вспыхнул ослепительный зигзаг молнии, заливший светом берег и бушующие воды. И тогда четверо рассмотрели фалангу угрожающих фигур, надвигавшихся на них. Молния осветила обнаженные клинки в их руках, дубинки и пики и на долю мгновения – лица.
Все они были готтентотами, среди них не оказалось ни одного голландского лица.
Том на мгновение ощутил суеверный страх, когда увидел приближавшегося к нему человека. Тот был страшен, как ночной кошмар. Длинные пряди черных волос извивались на ветру, как змеи, окружая жуткое лицо, пересеченное шрамами, с изуродованным носом и губами, перекошенное, деформированное, пускающее слюну из фиолетовых губ… глаза существа горели яростью, когда оно бросилось на Тома.
Тьма уже снова навалилась на них, и все же Том видел саблю, занесенную над его головой, и предупредил удар, отпрянув в сторону и поднырнув под саблю. Он слышал, как клинок просвистел рядом с его ухом, услышал хрип противника, вложившего в удар всю силу.
Все уроки Эболи разом дали себя знать. Том, ориентируясь на звук дыхания напавшего, нанес ответный удар и почувствовал, как его клинок погрузился в живую плоть… он никогда ничего подобного не испытывал прежде, и это его ошеломило. Его жертва закричала от боли, а Тома охватила дикарская радость. Он чуть отступил и сменил позицию, двигаясь стремительно, как кошка, а затем снова вслепую нанес удар. И опять почувствовал, что не промахнулся: сталь влажно скользнула в плоть и ударилась острием о кость.
Мужчина взвыл – а Тома впервые в жизни обуяла обжигающая страсть битвы.
При вспышке следующей молнии Том увидел, как его жертва отступила назад, уронив саблю на песок.
Мужчина схватился за свое изуродованное лицо. Его щека оказалась рассечена до кости, а кровь в синем свете выглядела черной, как смола, она лилась на подбородок и падала на грудь урода…
Той же вспышки Тому хватило, чтобы увидеть: его отец и Эболи уже расправились со своими противниками – один из готтентотов судорожно дергался на песке, другой сжался в комок, обеими руками зажимая рану и широко разинув рот в крике.
А Большой Дэниел был еще занят – он сражался с высокой жилистой фигурой, обнаженной до пояса, с черным телом и блестящей, как у змеи, кожей. Но остальные нападавшие отступали, напуганные яростью небольшого отряда. Тьма поглотила их, как будто за ними захлопнулась дверь.
Том почувствовал пальцы Эболи на своей руке и услышал его голос у своего уха:
– Отходим к лодке, Клебе. Держимся вместе.
Они побежали по мягкому песку, натыкаясь друг на друга.
– Том здесь? – В голосе Хэла слышалось беспокойство.
– Здесь, отец!
– Слава богу! Дэнни?
Видимо, Большой Дэниел успел убить того человека, потому что его голос прозвучал близко и отчетливо:
– Здесь!
– Эй, «Серафим»! – во все горло выкрикнул Хэл. – Отходим!
– Я «Серафим»!
На приказ откликнулся голос Эла Уилсона.
Еще одна молния осветила всю картину. Четверка находилась еще в сотне шагов от баркаса, лежавшего у самых бурных волн. Восемь матросов во главе с Элом бежали навстречу с пиками, абордажными саблями и топорами. Но банда готтентотов снова сбилась вместе и, как охотничьи псы, гналась за моряками.
Том оглянулся через плечо и увидел, что раненный им человек поднялся и бежит во главе бандитов. Хотя его лицо сплошь заливала кровь, он размахивал саблей и издавал боевой клич на незнакомом языке. Он заметил Тома и несся прямиком на него.
Том попытался подсчитать нападавших. Возможно, девять или десять… Но темнота спрятала их раньше, чем он смог толком это понять.
Его отец и Эболи перекрикивались, поддерживая связь, и теперь две группы сошлись. Хэл тут же закричал:
– Схватка в ряд!
Даже в ночной тьме они легко выполнили маневр, который так часто отрабатывали на борту «Серафима».
Плечом к плечу они встали навстречу атаке, подобной бурной волне. Сталь гремела о сталь, крики и проклятия сражающихся мужчин заглушали даже рев бури.
А потом вспыхнула новая молния.
Ханна подобралась к краю рощи с пятнадцатью мужчинами. Ночь показалась им слишком долгой, ярость шторма ослабила их храбрость, и еще их одолела скука ожидания. Потом их поднял на ноги шум битвы. Они похватали оружие и теперь выбежали из-за деревьев.
При свете молнии они увидели схватку, происходившую у самого края воды, где стояла пустая лодка. При той же вспышке Ханна отчетливо увидела Генри Кортни.
Он бился в первом ряду, лицом к ней; его сабля высоко взлетела и обрушилась на голову одного из готтентотов.
– Это он! – завизжала Ханна. – Это он! Десять тысяч гульденов! Вперед, ребята!
Она взмахнула вилами, которыми вооружилась, и бросилась через дюны. Мужчин, еще топтавшихся у края рощи, воодушевил ее пример.
И теперь все они бежали за ней – воющая и визжащая толпа.
Дориан остался в баркасе один. Он заснул, свернувшись клубком на палубе, и спал, когда началась битва, но теперь проснулся и, пробравшись на нос, опустился на колени рядом с фальконетом.
Он еще плохо видел спросонок, но когда молния осветила берег, увидел, что на Тома и его отца наседают враги, а через дюны к ним спешит новая угроза.
Во время боевых тренировок на «Серафиме» Эболи показывал Тому, как поворачивать и нацеливать фальконет на его шарнирах и как стрелять из него. Дориан с жадной завистью наблюдал за их действиями и умолял дать и ему попробовать. Но, как всегда, слышал раздражающий ответ:
– Ты еще слишком молод. Подрасти сначала.
И вот теперь Дориан получил тот шанс, в котором ему отказывали, а Том и отец нуждались в нем. Мальчик потянулся к тлеющему фитилю, воткнутому в ведро с песком под орудием. Эл Уилсон поджег его и расположил под рукой на случай необходимости. Дориан взял фитиль, развернул длинное дуло фальконета в сторону визга и крика той толпы, что спешила через дюны. Посмотрел поверх ствола, но ничего не увидел в темноте.
Тут прямо над головами загрохотал гром, и берег снова осветила молния. Теперь прямо под прицелом пушки Дориан увидел их – толпу вела какая-то сказочная ведьма, жуткая женщина, размахивавшая вилами, с длинными седыми волосами. Ее лицо, уродливое от старости и разгульной жизни, могло напугать кого угодно.