У Парыгина была вторая квартира, о которой никто из его знакомых не знал. Туда-то и привез он ошалевшую от страха и обессилевшую от слез вдову своего двоюродного брата Лолиту и ее семилетнего сына Сережу.
– Чья это квартира? – спросила Лолита, с удивлением оглядывая скудно обставленное жилище, в котором не было ничего, ни одной вещи сверх минимально необходимого.
– Одного приятеля, – уклончиво ответил Парыгин. – Ты можешь быть спокойна, здесь тебя никто не потревожит. Ключи есть только у меня. Сиди дома и никуда не выходи.
– А продукты? Мне же ребенка надо кормить.
– Я все принесу. И ночевать буду здесь, чтобы вы не боялись.
Он сходил в магазин, загрузил холодильник едой, потрепал племянника по темно-русым волосам и отправился по делам. Занимаясь Лолитой, он все время думал о своих утренних посетителях и теперь пришел к выводу, что они были, вероятнее всего, из милиции.
Для такого вывода у Парыгина были основания. И достаточно веские. Он действительно полгода назад, в июне, совершил убийство. И никогда милиция его не зацепила бы, если бы не нелепая случайность. Убегая с места преступления, он поскользнулся на какой-то разлитой на тротуаре гадости и упал. Упал неудачно, повредил ногу и разбил скулу. Тут же поднялся и побежал дальше. За ним никто не гнался, никто не кричал: «Держи убийцу!» Ничего такого не было. Парыгин вообще был уверен, что его никто не видел, потому что дело было поздним вечером, народу на улице почти не было, а стрелял он в свою жертву в подъезде. Да и темно. Так что лица его совершенно точно никто видеть не мог. А вот поврежденная нога и разбитое лицо – песня совсем другая. И нашелся же на его голову беспокойный папаша, торчавший у окна и поджидавший свою припозднившуюся дщерь. Он-то и сказал работникам милиции, что видел, как подъехала машина, его сосед Шепелев вошел в подъезд, а буквально через несколько секунд из подъезда выбежал какой-то мужчина, который поскользнулся и упал, потом поднялся, схватился за щеку и снова побежал, но уже прихрамывая. Милиция проявила завидную сноровку, и в течение ближайших суток по всей Москве отлавливали хромающих мужиков с разбитыми рожами. Парыгин тоже им на глаза попался, когда на следующее утро на работу шел. Вот, собственно, и вся история. На всякую старуху рано или поздно случается проруха, или, как недавно было написано в одной популярной газете, «на ихнее НАТО у нас всегда найдется Кипр с винтом». Нашелся такой «Кипр с винтом» и на профессионального убийцу-заказника Женю Парыгина, который до этого бесперебойно выполнял заказы на протяжении без малого трех десятков лет.
Начинал он в шестьдесят восьмом году, как из армии пришел. Хорошую школу прошел, учителя у него были опытные. Заказов в те годы было не так уж много, не сравнить с нынешними временами, потому и исполнителей высокой квалификации требовалось на всю страну не больше десятка. Нераскрытых убийств тогда не любили, заказы приходилось маскировать под аварии, отравления, утопления и прочие несчастные случаи. На долю Парыгина выпадало три-четыре заказа в год, а в остальное время Женя сначала учился в институте инженеров транспорта, потом работал на автозаводе. Он и сейчас там работает. При таком специфическом «хобби» гораздо лучше, когда по месту работы тебя знают много лет, уважают и при необходимости честно поклянутся, что ты – идеал порядочности и дисциплинированности. Никаких «прорех» в биографии, как пришел со студенческой скамьи, так и отдал всю жизнь на благо отечественного машиностроения. Хорошая репутация вкупе с железным здоровьем всегда очень выручала Парыгина. Если поступал заказ, подготовка и выполнение которого требовали отлучки в рабочее время или даже на два-три дня, ему никогда не приходилось связываться с поликлиниками и больничными листами или врать про похороны любимой пятиюродной тетушки. Достаточно было просто пожаловаться на недомогание, и начальство само тут же предлагало ему пойти домой и пару дней отлежаться, чтобы потом не было осложнений. Никому не приходило в голову заподозрить Парыгина в недобросовестности и отлынивании от работы, потому что больничными листами он никогда не злоупотреблял. Один раз в год сваливался с гриппом, больше ничем подолгу и всерьез не болел. И по семейным обстоятельствам никогда не отпрашивался.
Когда его, хромающего и с залепленной пластырем ссадиной на скуле, доставили в милицию и стали расспрашивать, где он был вчера вечером, чем занимался и кто может это подтвердить, Парыгин сразу понял, что таких, как он, у милиционеров десятки, если не сотни. И заниматься каждым подробно и детально у них просто нет возможности. Отбор кандидатов в подозреваемые пойдет по старой привычной схеме. В первую очередь – нигде не работающие, не имеющие постоянного источника доходов, не прописанные в Москве, имеющие судимости или просто попадавшиеся за что-нибудь. Евгений ни под одну из этих категорий не подпадал. Приличный человек, инженер на автозаводе, ветеран, можно сказать, больше двадцати лет на одном месте проработал, коренной москвич, в пьянстве не замечен. А уж об алиби он позаботился, без этого он заказ выполнять не начинал никогда.
Его довольно скоро отпустили. Потом, правда, еще пару раз вызывали, но ничего принципиально нового в вопросах сыщиков не появилось. И Парыгин подумал тогда, что «торпеда мимо прошла».
Что же теперь случилось? Ответ прост. По крайней мере ему самому так казалось. Убийство осталось нераскрытым, сыщики продолжали по нему работать, и где-то вылезла опасная для Парыгина информация. Мало ли как бывает… Дохнул кто, раскололся, проболтался. Всяко случается. И сыскари, дабы не тратить время и силы на тщательную отработку и проверку, решили применить силовой приемчик. Под видом обыкновенных налетчиков. Так-то оно проще выйдет, да и быстрее. Может быть, у них и информация слабовата, наверняка ничего не знают, но почему бы не попробовать? Там, в милиции, Парыгин вел себя тихо, спокойно, интеллигентно, никаких блатных выходок не допускал и уж тем более физическую силу не демонстрировал. Конечно, впечатление о самом себе он создал такое, что ежели виноват – расколется от легкого нажатия. Вполне возможно, что на Петровке начальство сменилось, требует интенсифицировать работу по нераскрытым убийствам, и сыскари теперь по всем тем пошли, кого когда-то с хромой ногой задержали. Он, Парыгин, в этом ряду не единственный. Просто очередной. Один из многих.
Если так, то все отлично. Больше они к нему не сунутся. И информации у них никакой нет. От него ушли – к другому пойдут.
А если не так… Если не так, тогда дело худо. Два варианта: либо кто-то действительно раскололся или ссучился и дал информацию про Парыгина, либо это вообще не менты, а кто-то из тех, других. Из стана заказчиков и их присных. Им зачем-то нужен Парыгин вместе с признанием. Зачем – вопрос второй, но уже и так понятно, что ответ на него приятностью не отличается. Не случайно, наверное, последний заказ у него сорвался. Вроде договорились уже обо всем, а потом вдруг «извините, не понадобилось». Конкуренция, ядрена матрена. Предложение превышает спрос. Зачем платить много квалифицированному профессионалу, когда можно все то же самое получить, прибегнув к услугам дурака дилетанта, который берет куда дешевле. Но ведь Парыгин – исполнитель не простой, не рядовой. За ним и опыт, и репутация. И система связи с ним сложная, защищенная от случайностей, много лет работавшая безотказно. Ни один заказчик не знает его имени и уж тем более адреса. Так что если это их проделки, то они его на связь вызвали бы. А домой прийти могли только менты. У них же адрес записан, тот самый, который у него в паспорте указан и по которому он действительно проживает. Выходит, последний заказ был и не заказом вовсе, а туфтой, дымовой завесой. Им не надо было никого убирать. Надо было вызвать Парыгина на связь и сесть ему «на хвост». Только таким путем могли они узнать его официальный адрес. Что-то, видно, вокруг него затевается. Или не угодил кому? Или сработал нечисто?
Кто осведомлен – тот вооружен, решил Евгений. И перво-наперво надо понять, кто к нему приходил и к нему ли одному. Для этого нужно выследить того опера с Петровки, который им занимался, и походить за ним следом несколько дней, посмотреть за его контактами. Если рядом с этим опером мелькнет кто-то из приходившей к нему троицы, переключиться на него и выяснить, ходят ли они со своей видеокамерой еще к кому-нибудь. Если ходят, значит, все в порядке, пальцем в небо тычут, всех тогдашних задержанных пробуют на вшивость. Если не ходят, значит, у них только на Парыгина информация. А ежели никто из троицы рядом с опером не появится, тогда придется заказчиками заниматься.
Миша Доценко выслушивал уже, наверное, пятнадцатую душераздирающую историю о печальной судьбе спортсменов. Для того чтобы добраться до этой осведомленной и готовой к длительным беседам дамочки, ему пришлось потратить два дня. Большинство спортивных функционеров, как известно, мужчины, а мужчинам несвойственно интересоваться чужими судьбами. Да и интереса к симпатичному высокому журналисту они не испытывали. Посему Мишу гоняли из кабинета в кабинет, с этажа на этаж, рекомендуя ему встретиться и поговорить с Иваном Петровичем или Петром Ивановичем, а этот последний, в свою очередь, отправлял журналиста еще к кому-нибудь. Но мытарства окупились сторицей, когда Мише наконец попалась эта замечательная во всех отношениях дама, которая всю жизнь собирала слухи и сплетни и с удовольствием их пересказывала. Беда была, однако, в том, что ни одна из рассказанных ею историй Мише пока не подходила. Но он не терял надежды.
– …совсем спился. А как выпьет – так начинает жену бить. У него же силища – сами можете представить, а она гимнастка, худенькая, легонькая, ее пальчиком ткни – она за километр улетит. Сколько раз ему говорили: Витя, не трогай ее, ведь до беды недалеко. Куда там! Однажды так напился, что выбросил ее из комнаты через балкон прямо на улицу. Сидит теперь, – она горестно вздохнула. – Хорошо еще, что детей не было. А то представляете, что было бы? Мать погибла, отец в тюрьме. У некоторых так и получалось…
Доценко понял, что сейчас услышит очередную, шестнадцатую историю, но она опять будет про мужчину. А ему нужна женщина. Женщина-баскетболистка с искалеченной психикой. И разговорчивую даму следовало вывести на интересующую его тему мягко, осторожно, чтобы ни в коем случае не обидеть.
– А почему жена все это терпела? – спросил Миша. – Неужели такая слабовольная была?
– Да что вы, Михаил Александрович, разве спортсменка может быть слабовольной? У нее воля железная. Но весь ресурс на спорт уходит. Вы понимаете, что я хочу сказать? Она в спорте с детства привыкла себя насиловать, заставлять делать то, что не хочется, потому что видит цель. Стать первой, стать лучшей. Олимпийской чемпионкой. И на этот алтарь кладет весь запас душевных сил. Поэтому ни на что другое этих душевных сил уже не остается. Тем более что и цели другой нет, которая по силе притягательности могла бы соперничать со стремлением к тому, чтобы быть первой. А все остальное кажется несущественным, неважным, и силы на это тратить жаль.
Что ж, с удовлетворением подумал Доценко, полпути мы уже прошли, говорим о женщинах-спортсменках. Теперь плавно переходим к баскетболу.
– Скажите, а у женщин-баскетболисток тоже проблемы в семейной жизни? Или это случается преимущественно с мужчинами?
– Ой, что вы, – дама всплеснула руками, – у наших девочек вообще одни сплошные проблемы с любовью. Они же высокие! Высокому парню жену найти – нет проблем, ему любая подойдет, лишь бы он ее любил. А девочкам-то что делать прикажете? У них один выход: искать мужа среди своих же братьев-баскетболистов. А мальчики наши высоких девочек не любят, вот ведь в чем парадокс. Вот я вам только что про Витю рассказывала, который жену-гимнастку из окна выбросил. Так вы ж подумайте: гимнастку! Она ростом метр с кепкой. И так все время. Двухметровые дылды обожают миниатюрных женщин. А двухметровым девочкам каково?
– Неужели они все двухметровые? – недоверчиво прищурился Доценко.
– Да нет, это я так, образно… – Дама засмеялась и вмиг помолодела лет на десять. – Метр девяносто в среднем. Но тоже немало, согласитесь. Бывают и совсем большие, за два метра, но это крайне редко.
– Как же они замуж выходят?
– По-разному. Они, кстати, пользуются немалым успехом у мужчин, которые ниже их ростом. Те, кто сумеет не обращать внимание на разницу в росте, вполне удачно создают семьи. Но это, конечно, не всем удается. Многие боятся выглядеть смешно рядом с маленьким мужчиной. Стараются найти высокого, а высокие, как я вам уже говорила, любят миниатюрных. В общем, замкнутый круг.
– Скажите, а характер у девушек от этого не портится? – невинно осведомился Миша.
– О, еще как портится! Не у всех, конечно. Но если наша девочка вбила себе в голову, что обязательно должна выйти замуж, иначе она будет как бы неполноценной, тогда пиши пропало. Соперничество, ревность, даже до драк, случается, дело доходит.
До драк. Это уже ближе. И кто же это среди баскетболисток оказался такой агрессивной?
– Неужели до драк? – Доценко изобразил на лице недоверчивость пополам с изумлением.
– Представьте себе. Да за примерами далеко ходить не надо. Вот взять Мариночку Тихвинскую… Только вы потом фамилии не пишите, когда статью будете готовить, ладно?
– Конечно, – пообещал Миша. – Фамилии и не нужны будут для статьи. Я же пока только собираю фактический материал, а на его основе потом буду делать анализ, обобщать и выявлять закономерности. Так что насчет Тихвинской? Это та, которая во время матча с кубинками выиграла решающее очко?
– Да-да, та самая. А вы смотрите матчи?
– Изредка, – признался Миша. – Этот как раз смотрел.
– Ну вот, Мариночка встречалась с мальчиком, не с нашим, он был с телевидения. Оператор, кажется. Во время трансляции матча познакомились. Хороший такой мальчик, симпатичный, высоченный, даже выше ее был. Марина отмечала свой день рождения, позвала девочек из команды, ну и мальчик этот был, естественно. Конечно, девочки на него набросились. Не в прямом смысле, а в переносном. Глазки строили, комплименты говорили. В общем, отбивать начали. Кто в шутку, дурака валял, а кто и всерьез на него глаз положил, сами понимаете, такой ценный кадр. Особенно одна девушка усердствовала, вцепилась в него, танцевать все время приглашала, то в кухне с ним вдвоем уединится, то на лестницу с ним выйдет. Мариночка рассвирепела и схватила ее за волосы. Та в долгу не осталась, короче, подрались они. Девочки, которые это видели, рассказывали потом, что Маринка будто невменяемая была. Побелела, глаза сверкают, ничего не слышит. Как бес в нее вселился. А потом, когда все кончилось, она говорила, что ничего не помнит. Даже удивлялась, что драку затеяла. Совсем не помнит, представляете?
Доценко представлял. Это была классическая картина аффекта. Не все в порядке с психикой у этой Тихвинской.
– С ней такое в первый раз случилось? Или раньше тоже бывало?
– Говорят, в первый. Зато потом еще несколько раз повторялось. Ее же как раз за это и дисквалифицировали.
Вот это уже совсем близко. Ну же, мысленно подгонял собеседницу Доценко, не останавливайся, продолжай рассказывать про агрессивную спортсменку, склонную к аффектам. Надо подать поощрительную реплику.
– Да что вы говорите? Неужели за драку?
– Именно. Во время матча набросилась на спортсменку из другой команды, которая задела Марину по голени. И начала ее избивать. Жуткая была сцена. Их еле растащили. Врач прибежал, сразу Маринку увел, какой-то укол ей сделал. А она опять ничего не помнила. Когда ее вызвали на комиссию, она так плакала! Простите, говорит, не помню, ничего сделать не могу, собой не владею.
– И что же? Выгнали ее из команды?
– Выгнали, – кивнула дама. – Разве можно такую оставлять? Это же пороховая бочка. В любой момент может взорваться, матч сорвать, покалечить кого-нибудь. Хотя жалко было ужасно, она спортсменкой-то была очень хорошей.
– И что с ней потом стало? Как жизнь устроилась?
– Да знаете, Михаил Александрович, верно говорят, что нет худа без добра. Из спорта ей пришлось уйти, это верно, но нашлась какая-то фирма, не то английская, не то канадская, которая специализируется на производстве одежды нестандартных размеров. Для очень толстых, к примеру. И для очень высоких. Специальные модели для них придумывают. А Мариночка-то красавица, вы и сами видели по телевизору. Вот они ее и взяли на работу. Так что теперь она за границей процветает.
Отбой. Все было так хорошо… Но Марина Тихвинская нам не подходит. Она за границей и вполне довольна жизнью.
– А суицидальные попытки бывают у спортсменов? – спросил Миша, надеясь получить в ответ еще какую-нибудь историю.
– Это редко, – авторитетно заявила дама. – Люди когда хотят с собой покончить? Когда считают, что жизнь не удалась, ничего не получилось, все было напрасно, и они никому не нужны. Даже из-за несчастной любви они обычно в депрессию не впадают, потому что, я вам уже говорила, для них успех в спорте – это самое-самое главное. Все остальное куда менее значимо. Конечно, когда возраст подходит, тогда случается… Но обычно человек сначала уходит из спорта. Начинает устраивать свою жизнь, становится тренером или педагогом, находит себе другое какое-то занятие. Пытается адаптироваться к новой жизни. И только потом, если ничего не получается, может дать депрессию. Но обычно-то это ведет к пьянству, а не к суицидам. Хотя случается, конечно, что и говорить. Анечка Лазарева, например, два раза пыталась отравиться, когда перестала играть.
– Ее тоже выгнали из команды?
– Нет, возраст, знаете ли… Она сама ушла. Но как-то жизнь у нее не складывалась. Аня очень хотела замуж выйти. Знаете, это даже неприлично выглядело. Над ней девочки посмеивались. Она была какая-то… несовременная, что ли. Считала, что если парень с ней переспал, то у него серьезные намерения. И ужасно переживала, когда оказывалось, что это не так, что он через два дня о ней и думать забыл. Она совсем не умела быть гордой, мгновенно влюблялась, таскалась за каждым своим возлюбленным по пятам, проходу не давала, в глаза заглядывала. Начинала подарки делать, домой приглашать, чтобы познакомить с родителями. Конечно, парни от нее как от чумы шарахались. Для них переспать с девушкой во время сборов – дело самое обычное, там постоянно кратковременные романы заводятся, и никто от них голову не теряет. А Анечка к каждому знаку внимания, даже самому незначительному, относилась как к предложению руки и сердца. Парень ее на танцах пригласит один раз, а она уже мечтает, как он будет за ней ухаживать и какой замечательный роман у них будет развиваться вплоть до свадьбы. При этом она ведь не была недотрогой, в постель легко укладывалась, то есть в этом смысле она была вполне современной. Но мечтательница! Наивная, романтическая, трогательная мечтательница. Но все-таки, пока она играла, спорт был на первом месте. А когда пришлось уйти, вот тогда все любовные неурядицы выросли до гигантских размеров. По-моему, она даже умом тронулась из-за этого.
– Почему вы так решили? Она странно себя вела?
– Да как-то… да, пожалуй, странно. И вообще она стала странной. Я иногда вижу ее, мы живем возле одной станции метро. Первое время она всегда охотно останавливалась поболтать, а теперь старается сделать вид, что не заметила меня. Почему? Разве я сделала ей что-то плохое? Я же не виновата, что ей пришлось оставить спорт. Это со всеми происходит рано или поздно.
– Может быть, это связано с ее попытками покончить с собой? – предположил Михаил. – Знаете, некоторые любят об этом рассказывать, вроде как выставляют свою трагедию напоказ и ждут сочувствия, а многие этого очень стесняются и начинают избегать общения с людьми, которые знают о суицидальной попытке. Это я вам как специалист говорю.
Разговор на некоторое время застрял на проблемах сугубо психиатрических. Осведомленная о личной жизни баскетболистов дама была в психиатрии полным профаном, и Мишиной подготовки, полученной в ходе изучения курса судебной психиатрии в школе милиции, вполне хватило для того, чтобы заморочить ей голову и создать иллюзию беседы со специалистом. Потом Михаилу удалось мягко выскользнуть из неинтересной для него темы и снова вернуться к обсуждению бывшей спортсменки Анны Лазаревой. И чем дальше, тем больше он убеждался, что с этой Лазаревой надо поработать.
Оперативника, который беседовал с ним летом, Парыгин нашел легко. Даже имя его вспомнил – Михаил Александрович. Хорошо, что государственные служащие должны ходить на работу, и работа эта находится на глазах всего честного народа, в самом центре Москвы. Стой и жди, сколько хватит терпения, нужный человек обязательно рано или поздно появится.
Симпатичный черноглазый паренек по имени Михаил Александрович, конечно же, появился, что сильно порадовало Парыгина. Значит, не уволился, работает еще. Если бы уволился или перешел в другую службу, дело значительно осложнилось бы. Поди узнай, кто теперь убийством Шепелева занимается. Но, слава богу, Михаил Александрович на месте, и можно приступать к осуществлению задуманного.
Первый день наблюдения не дал ничего интересного. Михаил вышел с работы около часу дня и отправился в какое-то хитрое место, где пробыл почти до семи вечера. Правда, на здании, куда он вошел, висела табличка, оповещающая граждан, что здесь находится Федерация баскетбола, но Парыгин был уверен, что это липа. Чего сыщику искать среди баскетболистов? Уж в любом случае не убийцу гражданина Шепелева.
Парыгин проводил оперативника до самого дома, а на другое утро там же и встретил его, заняв свой пост уже с семи утра. На этот раз Михаил снова отправился сначала на Петровку, и потом поехал куда-то к черту на кулички в Орехово-Борисово, на Ясеневую улицу. На Ясеневой он пробыл недолго и снова потащил за собой Евгения мотаться по всему городу. Никто из троих странных гостей Парыгина так и не мелькнул.
Но Парыгин не торопился. Он знал, что иногда ждать приходится очень долго, а удача приходит только к тем, кто умеет быть терпеливым. «Надо завтра заскочить в поликлинику, продлить больничный», – подумал он, возвращаясь поздно вечером в свою вторую квартиру, к Лолите и племяннику.
Разговорчивая дамочка из Федерации баскетбола невольно подсказала Мише Доценко, что самый надежный способ завязать знакомство с Анной Лазаревой – ухаживание. Бывшую баскетболистку он нашел в районе станции метро «Профсоюзная», где она торговала с лотка газетами и журналами. Издалека она показалась Михаилу совсем невысокой, но, подойдя ближе, он увидел, что Анна не стоит, а сидит на раскладном стуле. Она была далеко не красавицей, черты лица неправильные, нос покраснел от мороза, а отрешенное выражение лица никак не способствовало желанию завести с ней знакомство.
– Добрый день, – весело поздоровался Доценко. – Девушка, скажите-ка мне, что я буду читать в дороге?
Анна подняла на него непонимающий и какой-то сонный взгляд.
– Что?
– Я говорю, мне ехать далеко. Что бы такое купить у вас почитать в дороге?
– Выбирайте, – равнодушно ответила она, – все перед вами.
– А что интереснее? Ну посоветуйте мне что-нибудь, вы же лучше меня знаете все эти издания. А то куплю за двадцать тысяч вот этот полиграфический шедевр, – Миша наугад ткнул в яркую обложку запакованного в полиэтилен «Плейбоя», – а там и читать нечего, одна сплошная реклама.
Губы девушки чуть дрогнули в едва заметной улыбке.
– Там как раз не реклама, а голые красотки, вам, мужчинам, это нравится. Возьмите.
– Да вы что! – Он изобразил возмущенное негодование. – Неужели я похож на человека, которому это может понравиться? Нет, мне нужно что-нибудь осмысленное, над чем можно подумать. Вот есть такой замечательный журнал, «Наука и жизнь» называется. У вас нету?
– Не бывает. Возьмите «Совершенно секретно», там интересные статьи. И подумать есть над чем.
– Давайте.
Он полез за бумажником, одновременно окидывая взглядом прилавок.
– А что это у вас за книжечки там, с краю?
– Вот эти? Это любовные романы. Вам это неинтересно.
– Почему вы так решили?
– А мужчины их никогда не берут. Это женское чтение.
– Глупости, – решительно произнес Михаил. – Нет на свете ничего важнее и интереснее любви во всех ее проявлениях. Я с удовольствием читаю любовные романы, если, конечно, они хорошо написаны. Вы сами-то их читали?
– Эти? Конечно. Я же тут целыми днями сижу. Все читаю, что привозят на продажу.
– Выберите мне, пожалуйста, на свой вкус, – попросил он.
– А вдруг вам не понравится?
– Не может быть. Я уверен, что вкус у вас хороший.
Анна протянула руку к краю лотка и вытащила две книжки карманного формата в ярких обложках.
– Посмотрите вот эти. Они самые приличные. А вы точно для себя покупаете, а не для жены?
– Девушка, милая, я до сих пор не женат. Наверное, оттого, что читаю слишком много любовных романов, – обаятельно улыбнулся Миша, стараясь говорить неторопливо, чтобы ни одно произнесенное им слово не ускользнуло от внимания продавщицы прессы. – Отравился представлениями о счастливой любви и ищу для себя такую же. А ее все нет и нет.
– Надо же, – лицо Ани приняло осмысленное выражение, – такой красивый молодой человек – и не женат. Так не бывает.
– Господи, девушка… Простите, вас как зовут?
– Аня.
– А меня – Миша. Так вот, Анечка, кто вам сказал, что красота – залог успеха в любви? Смотрите на меня, я – живой пример того, что это неправда. В любви счастливы не те, кто хорошо выглядит, а те, кто умеет любить. Вы согласны? Готов поспорить, что вы знаете это не хуже меня. Вас глаза выдают.
– Как это?
– А вот так. По глазам видно, что вы много страдали от неразделенной любви. И от этого стали спокойной и мудрой. Угадал?
– Девушка, – встряла стоящая рядом женщина, которая подошла уже давно и терпеливо ждала, пока продавщица обратит на нее внимание. Видно, терпение у нее кончилось, – дайте «Домовой» и «Газету для женщин». Сколько можно болтать, честное слово!
– Извините. Вот, пожалуйста.
Анна торопливо достала журнал и газету, отсчитала сдачу. Доценко понял, что она боится, как бы он не ушел, пока она занимается покупательницей. Знала бы она, что он и не собирается никуда уходить, пока не назначит ей свидание!
– Вы не замерзаете, сидя целый день на холоде? – участливо спросил он. – Походили бы, попрыгали.
– Ничего, нормально, – улыбка девушки перестала быть боязливой. – Холодно, конечно, но терпеть можно.
Михаил понял, что в обыденной жизни ей приходится стесняться собственного роста, поэтому она и не встает, особенно сейчас, когда разговаривает с ним.
– Хотите, я вам горячего кофе принесу? Тут рядом в палатке продают. И сам выпью, не могу пить кофе без хорошей компании.
– Спасибо вам. – Она полезла в карман за деньгами.
– Что вы, – остановил ее Михаил, – не нужно. Я быстро.
Через три минуты он снова стоял возле прилавка с газетами, протягивая Анне картонный стаканчик с не особенно горячим кофе и завернутый в салфетку бутерброд с салями.
– Вы кого-то ждете? – спросила она, и столько в ее голосе было безнадежности, что у Доценко сердце защемило.
– Нет, – ответил он как можно удивленнее. – Почему вы решили, что я жду кого-то?
– Так. – Она пожала плечами и сделал большой глоток кофе. – Просто подумала, что человек, который идет по делам, не станет тратить столько времени понапрасну и поить незнакомую девушку кофе за свой счет.
– Ну, во-первых, девушка уже знакомая, раз я знаю ее имя, а она – мое.
– А во-вторых?
– А во-вторых, очень редко бывает, чтобы случайно начатая беседа с посторонним человеком вдруг стала интересной. И если уж такое происходит, то нельзя этим пренебрегать. Ради этого можно и дела отложить. Так что можете мне поверить, я никого здесь не жду.
– Вам что, правда интересно со мной разговаривать?
– Правда. Истинный крест, не сойти мне с этого места, – шутливо поклялся Миша, озорно подмигивая. – Кое в чем вы, конечно, правы, я действительно бежал по делам. Мне нужно ехать на другой конец Москвы, до станции «Алтуфьево», поэтому я и хотел купить что-нибудь почитать в метро. И теперь у нас с вами только два пути.
– Какие?
– Первый: я пропускаю важную деловую встречу и продолжаю с вами беседовать. После этого шеф сдирает с меня кожу без наркоза, причиняя мне ужасные страдания. И второй: я еду на эту встречу, потому что она действительно важная, но разговор мы все-таки продолжим. И вы, Анечка, должны мне сказать, когда и где.
Он знал, что действует грубо, примитивно, слишком напористо, но время поджимало. И без того два дня были убиты на то, чтобы узнать имя бывшей баскетболистки со странностями в психике.
Анна задумчиво посмотрела на него, потом резко поднялась со своего стульчика. Она была, конечно, высоковата даже для Доценко, имеющего рост метр восемьдесят девять, но не настолько, чтобы это выглядело смешным. Более того, для подавляющего большинства людей, имеющих в среднем рост меньше ста восьмидесяти сантиметров, они выглядели практически одинаково.
– Вы все еще хотите продолжить разговор? – спросила она неожиданно зло. Агрессивность вспыхнула в ней внезапно, ничто, казалось, этого не предвещало. Вот только что она сидела, чуть ссутулившись, на своем неудобном низком стульчике, жевала бутерброд, пила кофе и робко улыбалась Мише, боясь, что он сейчас повернется и уйдет, и вдруг голос стал напряженным, губы – узкими, глаза засверкали, а красные от мороза щеки даже побледнели.
– Вы имеете в виду свой рост? Так ведь и я не маленький. У нас с вами разница – сантиметров пять, не больше. Покажите-ка ваши сапожки. Ну вот, я так и знал, танкетка. Значит, на самом деле разница еще меньше. И вообще, Анечка, я не понимаю, при чем тут ваш рост. Меня, честно говоря, больше душа интересует. Почему вы сердитесь? Я вас чем-то обидел?
Она не ответила, молча уселась обратно на стул и стала считать газеты, лежащие в большой коробке. По тому, как тряслись ее пальцы, Доценко понял, что Аня сильно разволновалась и старается отвлечься, чтобы взять себя в руки.
– В котором часу вы заканчиваете торговлю?
– Около семи. Иногда в восемь. Как машина придет, – ответила она невыразительным тоном, не поднимая головы.
– Если я вернусь к семи, я вас здесь застану?
– Не знаю. Может быть.
– Тогда я вернусь к шести, – весело пообещал Доценко. – Только дайте мне слово, что к моему приезду вы перестанете сердиться. Сколько с меня за газету и две книжки?
– Шестнадцать пятьсот, – тихо сказала Анна.
Доценко расплатился, сунул в «дипломат» купленное чтиво и нырнул в метро.
На «Профсоюзную» он вернулся к половине седьмого. Некоторое время постоял в сторонке, наблюдая за Лазаревой. Девушка то и дело поглядывала на часы, и с каждым разом лицо ее все больше мрачнело. В какой-то момент Мише показалось, что она сейчас заплачет, и он понял, что тянуть дальше уже неприлично. Купив в ближайшем киоске пышную белую розу на длинном стебле, он подошел к Анне.
– Добрый вечер, Анечка! Вы про меня не забыли?
Ее лицо вспыхнуло такой радостью, что Мише стало неловко. Похоже, все, что рассказывала ему сотрудница Федерации баскетбола, соответствовало действительности. Аня Лазарева и в самом деле в каждом мужчине, удостоившем ее внимания, готова была видеть романтического поклонника и даже жениха. А уж если этот мужчина высок и хорош собой…
– Это вам. – Он протянул ей розу. – Боюсь только, что цветок замерзнет, пока мы с вами будем разговаривать о превратностях любви. Продайте-ка мне пару газет, я его упакую. Заверну в несколько слоев, все-таки бедной розочке потеплее будет. Когда прибудут ваши освободители?
– Мои – кто? – не поняла Аня.
– Те, кто должен вас освободить от этой разноцветной прессы и отпустить домой.
– Не знаю. Скоро, наверное. А вы торопитесь?
– Нет. Я никуда не тороплюсь, я сделал все свои дела и приехал к вам, чтобы проводить вас после работы, куда вы скажете. Надеюсь, вы живете не в соседнем доме?
– В Орехове-Борисове. Это далеко. От метро двадцать минут пешком.
– Это не далеко, Анечка, это прекрасно. Вас дома ждут?
– Только родители.
– Тогда я приглашаю вас поужинать. В тепле разговаривать приятнее. Вы согласны?
– Я не одета для ужина.
– А я приглашаю вас к себе домой. Так что форма одежды значения не имеет.
– Я не знаю… Это так неожиданно.
За спиной у Анны остановился пикапчик, из него вышли два дюжих парня.
– Анютка-незабудка, складывайся! – закричал один из них.
Доценко отошел в сторонку, чтобы не мешаться под ногами. Он наблюдал за Анной Лазаревой, пытаясь увидеть признаки психической неуравновешенности. Излишняя резкость или, напротив, непонятная заторможенность движений, неадекватная реакция на реплики окружающих, внезапная злость, немотивированный истерический хохот и многое другое могли бы послужить Михаилу сигналом: с этой девушкой не все в порядке. Пока ничего такого ему в глаза не бросилось. Но ведь был приступ внезапной злобности во время их первого разговора. И были трясущиеся руки и безуспешные попытки справиться с нервозностью и волнением. Все это было. И отрицать этого нельзя.
До дома, где жил Михаил, добираться с «Профсоюзной» было неудобно, пришлось делать две пересадки в метро. Анна всю дорогу была молчаливой, при любой возможности старалась сесть, вероятно, чтобы не бросаться в глаза своим ростом, шла ссутулившись и не вынимая рук из карманов. И только переступив порог квартиры своего нового знакомого, расслабилась и расправила плечи.
– Я так намерзлась за целый день, что даже раздеваться боюсь, – призналась она. – Мне каждый вечер кажется, что я уже никогда не согреюсь.
– У меня тепло, – заметил Доценко, мысленно похвалив себя за то, что утром, уходя из дому, не открыл форточку для проветривания. Теперь в квартире было не просто тепло – душно, он этого не переносил, но зато для Ани, наверное, будет в самый раз.
– Вы совсем один живете? – спросила она.
– Я живу с мамой, но сейчас она в больнице.
– Что-то серьезное? – в голосе Ани прозвучало искреннее сочувствие.
– Нет, просто появилась возможность положить ее в хорошую клинику и провести общеукрепляющий курс, витаминчики поколоть, процедуры поделать. Раздевайтесь, Анечка, и пойдемте на кухню. Кулинар из меня никакой, так что готовить ужин будем вместе, а если он получится невкусным, то будем вместе мужественно его есть.
Анна медленно, будто нехотя, расстегнула длинную, почти до колен, куртку-пуховик, сняла вязаную шапочку и сапоги на танкетке. Теперь она выглядела совсем не так, как еще час назад, когда сидела, несчастная и замерзшая, с красным носом, над своими газетами и журналами. Под курткой на ней был надет красивый бирюзовый свитер, а джинсы, обтягивающие невероятной длины мускулистые ноги, были модными и явно новыми. Более того, когда исчезла вязаная шапочка, закрывавшая голову и уши, оказалось, что у Анны Лазаревой густые блестящие темно-русые волосы, а на работу, даже такую неинтересную, она ходит в серьгах. Не бриллианты, конечно, но все равно красивые длинные серебряные подвески с вставками из бирюзы, под цвет свитера. Да, красавицей бывшая баскетболистка, безусловно, не была, но то, что она очень за собой следила, сомнению не подлежало. Интересно бы рассмотреть ее руки, прикидывал Доценко, провожая гостью в кухню и вытаскивая из холодильника продукты, из которых предполагалось приготовление ужина.
– Даже и не знаю, как бы нам с вами, Анечка, распределить обязанности, – сказал он, с сомнением оглядывая расставленные на столе тарелки и пакеты. – У вас маникюр? Покажите-ка руки.
Аня послушно протянула руки. Доценко осторожно взял ее пальцы и стал внимательно рассматривать. Каменская говорила, что у первой жертвы душителя на шее были следы ногтей, а у остальных таких следов уже не было, то есть после первого убийства маньяк остригал ногти. Что-то не получалось… Ногти у Лазаревой были длинными и ухоженными. Хотя это, конечно, еще ни о чем не говорит. Накладные ногти продаются во всех магазинах. Так что надо перво-наперво выяснить, свои у нее ноготки или искусственные. А если свои, то быстро ли отрастают.
– Красивые у вас руки, – восхищенно произнес он. – Трудно, наверное, с такими ногтями домашней работой заниматься, да?
– Совсем нетрудно, – улыбнулась Аня. – Я дома все делаю, кроме готовки. Готовить не умею. А так и стираю, и мою.
– И сколько же времени нужно такие коготки отращивать? – невинно поинтересовался Миша.
– Месяца три примерно. Миша, вы ужин обещали, а сами моими руками занимаетесь.
– Ох, простите! – Михаил сделал вид, что спохватился. – Когда вижу что-то необычное, про все забываю. Так, Анечка, вам на выбор предлагаются следующие виды работ: чистить картошку, отбивать мясо, резать овощи для салата. Что вы предпочитаете?
– Да мне что-нибудь попроще. – Она виновато улыбнулась. – Я же честно призналась, что готовить почти совсем не умею. Давайте я буду картошку чистить, здесь хоть испортить ничего нельзя.
– Годится. Вот вам фартук, вот нож, вот кастрюля, а картошка в этой сумке.
Анна встала возле раковины и принялась за дело, а Миша тем временем занимался мясом, пытаясь вспомнить, что и в какой последовательности в таких случаях делала мама.
– Аня, а как же так получилось, что вы готовить не умеете? – спросил он, нарезая мясо толстыми ломтями для отбивных. – Вас мама от всей домашней работы освободила?
– Нет, что вы, я же сказала, что дома все делаю. Просто у меня от природы нет к этому способностей. Я стараюсь, а все равно ничего не получается. То недосолю, то переперчу, то недожарю. Должно быть какое-то чутье, а у меня его нет. Так мама говорит.
– Нет, Аня, дело не в отсутствии природного чутья, а в любви. Это я вам точно говорю. Пока вы живете с мамой, ваше чутье дремлет, потому что мама все равно приготовит поесть. А когда вы будете стоять перед необходимостью накормить любимого мужчину, и накормить вкусно, чтобы он в вас не разочаровался, а, кроме вас самой, приготовить еду будет некому, вот тогда все у вас получится. Внутренние ресурсы сразу мобилизуются, и все, что до той поры в вас дремало, проснется и активизируется.
– Вы думаете?
Она оставила в покое картошку и повернулась к Мише.
– Уверен.
– И мужчина обязательно должен быть любимым, иначе ничего не получится?
– Достаточно, если он будет вам нравиться. Важно, чтобы вы не захотели его разочаровать.
– Значит, если я попробую приготовить ужин для вас, у меня обязательно получится?
Да, дама из федерации нисколько не передергивала, рассказывая об Анне Лазаревой. Девушка уже готова приступить к выяснению отношений и к раздаче авансов на будущее. Сейчас она вцепится Мише в горло и начнет добиваться каких-то намеков на душевное расположение и готовность развивать отношения. Ладно, ничего не поделаешь, придется поддерживать игру, сам же первый начал.
– А что, я вам нравлюсь? – спросил он.
– Нравитесь. Иначе я не пошла бы к вам в гости.
– Тогда вперед, Анечка. Я самоустраняюсь от кулинарного процесса, чтобы не нарушать чистоту эксперимента. Попробуем?
– Неужели рискнете? – лукаво улыбнулась Аня. – А вдруг я вас обманула и вы мне совсем не нравитесь? Тогда ваши продукты будут переведены напрасно, есть то, что я приготовлю, вы все равно не сможете.
– Рискну, пожалуй. Поскольку я сам готовить тоже не умею, то хуже не будет. А вдруг моя теория верна? Тогда у меня есть шанс устроить пир посреди рабочей недели.
– Ну что ж… Люблю отчаянных мужчин.
Она снова занялась картошкой. Миша уселся за кухонный стол и стал внимательно наблюдать за ней, попутно выдавая какой-то отработанный до автоматизма треп про любовные романы. Мужчина, хорошо знающий и с удовольствием читающий такого рода литературу, – огромная редкость, и Доценко после длительных размышлений выбрал себе именно такое хобби, хотя от любовных романов его тошнило. Но женщины ловились, что называется, влет. Причем ловились даже те, которые сами этих романов не любили и не читали. Ловились просто в силу необычности ситуации. Можно в принципе не любить собак, но не обратить внимания на собаку с двумя головами невозможно. Вот уже два года Миша Доценко покупал и тщательно, с карандашом в руках, изучал любовные истории, написанные зарубежными писательницами, искал и отмечал сходства и различия, старался запомнить названия и имена персонажей. «Хобби» оказалось очень полезным, и чем больше становилось число женщин, которых ему удалось расположить к себе и выяснить с их помощью ценную для раскрытия преступлений информацию, тем менее острым делалось отвращение к этим книжкам. Это было почти так же, как когда-то в детстве с творогом. Маленький Миша, занимаясь в спортивной секции, несколько раз ломал то руку, то ногу, причем в ситуациях, в которых его друзья отделывались обыкновенными ушибами. Врач тогда сказал Мишиной маме, что у мальчика наблюдается недостаток кальция, и это ведет к повышенной хрупкости костей. Надо пить специальные препараты и есть побольше продуктов, содержащих кальций, главным образом – сыр и творог. Творог Миша терпеть не мог, давился, но мама заставляла… Через год оказалось, что кости стали прочнее и уже не ломаются при каждом падении. Через два года Миша смог возобновить занятия спортом, а ненавистный творог продолжал есть и по сей день. В конце концов, не такой уж он противный, если приносит очевидную и ощутимую пользу.
Забивая эфир рассуждениями о героях и героинях зарубежных любовных романов, Миша Доценко отмечал про себя ловкость и точность движений своей гостьи. Врет она все насчет того, что не умеет готовить, вдруг подумал он. Все она прекрасно умеет. Это же ловушка, обыкновенная ловушка для мужиков. Ай да Анечка! Да, ты действительно вешаешься на шею каждому, кто окажет тебе внимание, и в твоем арсенале за много лет скопился богатый выбор приемов. Но ты далеко не так проста, как показалось с первого взгляда.
– …кстати, этот роман был экранизирован, на мой взгляд, очень неудачно. Вы видели фильм «Сияющая пропасть любви»? Его показывали где-то в середине декабря.
– Нет, – ответила она, не оборачиваясь.
– Неужели не видели? Может, просто запамятовали? Там Ричардсон играет роль Майкла.
– Нет, не видела. Хороший фильм?
– Не очень. Книга намного лучше…
Так, первую проверку ты, Анечка Лазарева, не прошла. Доценко готовился к знакомству с девушкой очень серьезно, заранее продумывая, как и на чем будет пытаться ее подловить. В частности, тщательно изучил телевизионные программы тех вечеров, когда были совершены семь убийств, запомнил, какие передачи и фильмы тогда шли. Американский фильм «Сияющая пропасть любви» показывали как раз в тот вечер и в то время, когда было совершено четвертое убийство. Если бы Анна видела его, это можно было бы рассматривать как алиби. Конечно, предстояло бы еще проверить, действительно ли она видела фильм именно в декабре и именно по телевизору, а не на видео, но это могло бы, по крайней мере, стать отправной точкой.
– Миша, где у вас перец?
– В шкафчике, справа от вас. Все остальные специи тоже там. Аня, вы спортом занимались?
– Баскетболом, – коротко ответила она.
– И успешно?
– Вполне.
– Давно бросили спорт?
– Два года. На какой сковородке вы мясо жарите?
Доценко понял, что от разговоров о спортивной карьере Анна уклоняется. Что ж, вполне естественно, если ей это неприятно. Ну-ка проверим, действительно ли так уж неприятно.
– А почему вы ушли из спорта?
– Старая стала. В какую миску салат резать?
Доценко поднялся и достал из кухонного шкафа красивую пластиковую салатницу.
– Пожалуйста. Сколько же вам лет? Или об этом неприлично спрашивать?
– Двадцать девять. Миша, давайте не будем об этом, ладно? Вы остановились на экранизациях.
– Да, хорошо, что вы напомнили. Я как раз хотел спросить вас кое о чем как эксперта, потому что мне все-таки трудно влезть в женскую шкуру. Вы читали «Твой нежный образ»?
– Читала.
– Тогда скажите мне, может ли такое быть, чтобы женщина из-за одной-единственной любовной неудачи начала ненавидеть весь мир. Когда я читал роман, мне это показалось несколько… ну, натянутым, что ли. Я уверен, что на свете нет ни одной женщины, которая хотя бы раз не потерпела неудачу в любви. Все через это проходят, но если бы из-за этого начинались такие страшные психологические ломки, в мире царила бы одна сплошная ненависть. А ведь это не так. Большинство женщин совершенно нормальны и спокойны. Во всяком случае, нам, мужчинам, так кажется. Но возможно, что мы и ошибаемся. Что вы скажете по этому поводу, Анечка?
Возникла пауза. Анна перевернула на сковородке мясо, тщательно вымыла под краном помидоры, огурцы и зелень петрушки и укропа, приготовила разделочную доску, потом как-то преувеличенно долго выбирала подходящий нож. Молчание затягивалось, и это Мише Доценко совсем не понравилось. Наконец она заговорила:
– Я ничего по этому поводу не скажу. Некоторые и десять любовных неудач переносят легко. А некоторые из-за одной-единственной голову теряют. Это очень индивидуально. У кого какая психика.
Она вскрикнула, отбросила нож в раковину и поднесла палец ко рту.
– Черт, порезалась!
Доценко вскочил и принялся искать бинт и йод. Анна стояла белая как полотно, капля крови упала на светлый линолеум. Миша ловко забинтовал порезанный палец и усадил ее за стол.
– Посидите спокойно, я сам салат сделаю. Очень больно?
– Нет, просто испугалась, – она попыталась улыбнуться. – Не переношу вида крови.
Руки у нее тряслись, лицо по-прежнему было бледным, бескровным. Михаил резал овощи и размышлял над ее странным поведением. Он своими глазами видел, как ловко Аня управлялась с ножом. Даже на руки почти не смотрела, движения были точными, словно механическими. Как же она ухитрилась порезаться? Неужели затронутая им тема была для нее настолько болезненной, что она потеряла самообладание? Или специально полоснула ножом по пальцу, чтобы отвлечь его и уйти от обсуждения вопроса? Если так, то поступок явно не из разряда нормальных. Когда-то Мишу учили: телесная целостность – одна из самых больших ценностей, существующих на уровне подсознания. Любая хирургическая операция наносит человеку психическую травму, которую он может не осознавать, не чувствовать. Даже небольшой порез – это нарушение целостности. И одно дело, если это происходит в результате несчастного случая или оплошности, и совсем другое, когда человек намеренно режет себя ножом. Пожалуй, о некоторых отклонениях в психике Анны Лазаревой говорить все-таки можно.
Было уже около полуночи, когда Доценко довел Аню до подъезда ее дома. Ужин прошел в теплой спокойной обстановке. Мясо оказалось приготовленным весьма удачно, девушка получила свою порцию комплиментов и похвал, порезанный палец больше не болел и был благополучно забыт. Доценко предусмотрительно старался не провоцировать гостью и не выводить разговор на опасные темы, а то еще чего доброго опять за нож схватится. Весь вечер беседа их строилась вокруг книжных романов, не затрагивая романов реальных. Анна была несколько взбудоражена, но это казалось Мише вполне естественным, поскольку флирт всегда будоражит и волнует.
Чем ближе они подходили к дому на Ясеневой улице, тем напряженнее становилась Лазарева. Миша понимал, что она ждет от него каких-то слов, может быть, обещаний, вопросов о следующей встрече, но никак не мог выбрать правильную линию поведения. Конечно, девица подозрительная. За минувший вечер он успел в первом приближении проверить ее на пребывание дома в период еще двух убийств, первого и шестого, как бы между прочим задавая вопросы, касающиеся соответствующих телепередач и фильмов. Оказалось, что в интересующие его периоды времени Анна телевизор не смотрела, и это было, с одной стороны, против нее, но с другой, еще ни о чем не говорило. Совсем необязательно таращиться в «ящик», если сидишь дома. И трясущиеся руки… И порез…
Как же вести себя с ней? Закреплять знакомство и договариваться о следующем свидании? Или вежливо дать понять, что первая встреча будет и последней?
Когда до подъезда осталось всего несколько шагов, Доценко решился. Анну надо разрабатывать дальше, пока что ясности никакой. И даже если она окажется ни при чем, с ней можно будет поработать в плане получения информации о других баскетболистках, имеющих некоторые странности в поведении. Дамочка из федерации знает, конечно, много, но, во-первых, наверняка не все, а во-вторых, нельзя быть слишком назойливым, это может вызвать подозрения.
– Я каждый день могу найти вас там же, где сегодня? – спросил он.
– Кроме вторника и субботы. А вы собираетесь меня искать?
– Обязательно. Любовь – огромная проблема, а мы с вами только-только начали ее обсуждать.
– Тогда я буду ждать.
Она приблизила свое лицо к его лицу, явно ожидая поцелуя, но Доценко решил не форсировать события и слегка отступил.
– Надеюсь, мне не придется ждать слишком долго, – сказала она почти шепотом.
– Ни в коем случае, – ответил он весело и громко. – Иначе я просто умру от голода. Пока мама в больнице, кормить меня некому, кроме вас. Тем более что у вас это получается отменно.
– Вот видите, – она продолжала говорить очень тихо, словно призывая его подойти поближе, – значит, ваша теория верна. Кстати, вы не боитесь остаться голодным в те дни, когда я не работаю на «Профсоюзной»?
– Боюсь. И вам придется дать мне свой телефон, чтобы я не боялся.
Он записал телефон Анны, который уже и без того знал со вчерашнего дня.
– Все, Анечка, спасибо вам за вечер, я побегу, а то меня в метро не пустят.
Она все-таки решила не отпускать его без поцелуя, но Доценко ловко подставил щеку, сделав вид, что рассчитывал только на это. Он уже отошел довольно далеко от ее дома, но, поворачивая за угол, оглянулся. Анна стояла на тротуаре и смотрела ему вслед.