Держите меня, ничего не могу с собой поделать – люблю я толстых, маленьких и лысых. И чтоб глаза были черные, а брюшко чтоб пушистое. И чтобы они мяукали, мяукали, мяукали… Мужчины-коты мне нравятся. Да, и нос должен быть длинным. Неважно, чей это будет нос, еврейский или армянский, в данный момент меня интересует один турецкий нос.
Только он заболел, к сожалению, у него температура и насморк. Вчера вернулся из России, вот у нас-то его и просквозило.
Господин Ахмет прикатил на свою фабрику в отвратительном настроении.
Как только он вышел из машины, старый охранник сразу это заметил: «Злой, как шайтан». Догадаться легко, господин Ахмет запарковался нервно, резко завернул на свое место и остановился в одном сантиметре от высокого железного забора.
А над забором – огромные золотые буквы. Перевести с турецкого мне сложно. «Плавильные печки. Серьезная фирма» – примерно так это звучит по-русски.
Охранник поднял шлагбаум и вышел из своей каморы. Шефу он поклонился и улыбочку зафиксировал.
– День добрый, Ахмет-бей.
Хозяин не ответил. Упулился в носы своих ботинок и протопал мимо. Охранник дождался, пока Ахмет-бей скроется за железными воротами цеха, и закрыл проезд.
– Вот они, деньги-то, что с людьми делают, – старый турок был огорчен. – Раньше-то было – со всеми за руку здоровался. Да остановится, да спросит, как дети, как жена, как овцы твои…
Чтобы попасть к себе в офис, господин Ахмет должен пройти через цех. Пятнадцать лет назад, когда вся эта фабрика только строилась, каждое утро рабочие выходили из-за станков навстречу хозяину, поздороваться. И каждому Ахмет-бей успевал пожать руку. Это был ежедневный ритуал, старая команда к нему привыкла. И сейчас тоже все хотят услышать командирское слово. Ахмет понимает, людям мало того, что ты им платишь, людям надо, чтобы ты их еще развлекал и воспитывал при необходимости.
«Братья мусульмане! – вот как раньше Ахмет говорил. – Снилось мне – мы порвем этих америкосов!»
И ведь в руку были все его сны. Из простого инженера американской фирмы Ахмет превратился в ее конкурента. «Степ бай степ», или, если по-турецки, «корак по корак» – так он объяснял свое восхождение к успеху. Кажется просто, шаг за шагом, да только не каждый сможет догнать Ахмета, слишком уж бойко стучат на асфальте его шаги.
Годы прошли, народу на фабрике прибавилось, и теперь ему некогда с каждым за руку здороваться. Кивнет мимоходом – и то хорошо. А народ обижается, людям, оказывается, не хватает крепкой лапы.
А нечего на шефа обижаться! Вот взял бы он сам, этот старый охранник, сел и подумал: если Ахмет-бей начнет с каждым раскланиваться, когда он к себе в кабинет доберется? К обеду, не раньше.
Господин Ахмет щелкает каблуками по цементному полу, пальтишко на ходу расстегивает, а рабочие косятся на него из-за станков. Думают, «шеф возгордился, шеф зажрался, шеф забыл заплатить своим людям новогоднюю премию». Припоминают Ахмету новую виллу на озере. Да, да… Припоминают.
А он-то, бедный, с температурой, носом шмыгает… Песню свою вечную, самую грустную поет: «Никто меня не любит! Никому я не нужен! Всем нужны мои деньги! Только деньги!»
В стеклянную дверь секретарша увидела, как приближается этот маленький танк, и построилась.
– Отправь водителя в аптеку, – просипел Ахмет-бей, – я простудился.
Без лишних любезностей он прошел к себе в кабинет и за дверью громко чихнул.
А какой у него кабинет! Вид на горы, на снежные вершины, на облака… Главный фасад офиса стеклянный, витражи тонированы синим, тонировка делает еще более глубоким небесный оттенок. Две горные макушки, белые от снега, сверкают в ясный день. Да и не в ясный тут неплохо. Если собираются тучи, господин Ахмет видит, как они сползают с гор, как они клубятся и темнеют, а все прелести промзоны, грохот металла, дорожная пыль, все это остается внизу.
Десять лет назад, когда еще не было никаких витражей, а только бетонные перекрытия стояли посредине стройплощадки, господин Ахмет… Впрочем, тогда он не был еще господином… так вот, Ахмет затащил сюда наверх свою любимую русскую женщину и показал ей снежные вершины.
– Смешной ты человек, – она ему ответила. – Хочешь удивить русскую женщину снегом. Я вообще-то из холодной страны, ты бы меня лучше морем удивил.
– Что желаешь, дорогая? – спросил Ахмет великодушно. – Все сделаю для тебя.
– Квартиру в Анталии. Широкий балкон, цветочки, на крыше бассейн…
– Будет, – Ахмет обещал, – со мной у тебя все будет. И балкон, и бассейн у тебя будут, и цветочки. Вот построю фабрику – и будет у тебя квартира в Анталии!
Восточная хитрость была проста: обещай женщине все, что она захочет. Все, что ни просит, обещай, пусть мечтает. Когда говоришь женщине «да», она уже получает удовольствие и привязывается к тебе своими мечтами. Так что Ахмет не обманывал, он обещал.
А что такого? Разве кто-то не понимает, что только сказка быстро сказывается? Десять лет, не меньше, нужно потратить, чтобы организовать себе такой светлый воздушный кабинетик.
А кресло у Ахмета какое удобное, прям садись и катайся. Он рухнул в это кресло, открыл ноутбук и начал просматривать почту.
Ничего срочного не было, в основном новогодние поздравления от партнеров и клиентов. И кое-что личное. Ахмет увидел письмо от сына и в первую очередь начал читать его.
«Отец, я не хочу с тобой встречаться, – отписался наследник, – не вижу в этом смысла. Ты променял мою мать на иностранку, ты меня бросил, я не хочу с тобой разговаривать, мне не нужна твоя фабрика, я тебя не люблю».
Вот и все. Обидел папу. Отца обидел – глазом не моргнул. Ахмет согнулся весь в своем кресле, как начал кашлять – до слез раскашлялся. «Бьешься, бьешься, – он полез в карман за платком, – фабрики ему строишь, по миру носишься, а он тебе кебабы крутит».
Сыну Ахмет не ответил. Это была его самая любимая восточная хитрость: когда не знаешь, что ответить, – не отвечай ничего.
Через пять минут доставили лекарства. Секретарша заварила чай и принесла на серебряном подносе дорогому шефу в кабинет. Заодно аккуратно положила на стол приказ о новогодней премии, который Ахмет забыл подписать перед отъездом в Россию.
– Бухгалтер просил, чтобы вы посмотрели…
Ахмет сгорбился и тяжело, надрывно закашлял.
– Вот еще срочное… – секретарша подсунула факс, тревожно заглядывая шефу в красные больные глаза. – От наших украинских партнеров.
Господин Ахмет заглянул в бумагу: «…Вынуждены прервать сотрудничество, в связи с форс-мажорными обстоятельствами…» Дочитать не смог, его накрыл новый приступ кашля. В груди как будто поселились кошки и царапали когтями, воздух вырывался со свистящим хрипом.
Секретарша открыла пузырек с зеленой душистой микстурой. Ахмет понюхал, зелье пахло горькими травами.
– По две ложки. По две ложки, Ахмет-бей… – Девушка положила шефу последнюю бумажку. – Вот еще письмо от русских.
«Просим Вас предоставить нам скидку в размере 20 % в связи с…»
В связи с чем русские хотят скидку, он не дочитал, потому что в легких началась такая резня, как будто Ахмета кололи острием кинжала. Он схватился за горло и глотанул зеленую микстуру прямо из флакона.
Секретарша изобразила сострадание и, прикрывая нос, быстро удалилась из кабинета.
И сразу понеслось по фабрике: «Ахмет ужасно простудился. Летал в Россию за своей блондинкой и заболел».
На стене у Ахмета висит карта мира. Красивая яркая карта в позолоченной раме. Ахмет все время смотрит на Россию. Сначала на Турцию, маленькую, а потом на Россию, огромную. Россия его возбуждает. Для него это не страна, не кусок земли, Россия – это женщина, славянка с роскошными формами. Объемы его возбуждают. Маленький Ахмет обожает крупных женщин. Он хочет Россию, и все на фабрике это знают. И женщина его любимая русская, когда переводит землякам на деловых переговорах, всегда добавляет, от себя, тихо в сторону: «Торгуйтесь, торгуйтесь, он уступит. Россию хочет – аж дрожит!»
Так вот он в нашей-то России болезнь и подхватил, как бы не воспаление легких. Немудрено, у нас в конце декабря было минус восемнадцать, метель, порывы ветра, снежные заносы. В аэропорту Ахмета никто не встретил. Любимая женщина на звонки не отвечала. Сброшенные вызовы раздражали Ахмета до скрежета зубов.
Он приземлился в осеннем пальто и прыгнул в первое стоявшее такси. Никак не мог назвать улицу, ломал язык, перебирал на память:
– Казакова, Лузакова, Узакова…
– Лизюкова, – подсказал таксист.
Ахмет звонил любимой женщине всю дорогу, пока ехали холодным мрачным городом, который намертво заносило снегом. В заносах были все тротуары, сугробы намело до окон первых этажей, а снег продолжал падать.
Ахмет был в России не в первый раз, но все равно удивлялся. Случись такая беда в Стамбуле, там сразу же остановилось бы движение, но тут все ехали, даже обгоняли, и люди шли по улицам как ни в чем не бывало, только пригибались от ветра и прятали лица в шарфы.
Ахмет отправил СМС: «Я приехал», «Я подъезжаю», он был уже на месте, но ему по-прежнему не отвечали. По памяти в глубине двора он нашел и дом, семиэтажный, и подъезд, второй от торца, и окно на первом этаже. Свет горел, тень мелькала, любимая женщина была дома. Ахмет нажал кнопочку с номером квартиры, но домофон молчал.
Замерз он моментально, на ветру хватило и пары минут. Он начал подпрыгивать, притаптывать снег под окном, звонить и опять отправлять СМС. «Анжела! Я тебя люблю!», «Открой, Анжела! Мне холодно!». Силуэт в окне мелькнул, свет погас, а потом включился в другой, в дальней комнате.
Двор замело, там, где были песочницы, стояли двухметровые сугробы, от грибочков остались одни шляпки, ветер толкал заледеневшие качели, и они скрипели, тоскливо и противно, как в морге.
На дороге блестела накатанная ледяная лента. Двое мальчишек скользили на ней, разбегались и проезжали на согнутых ногах.
В торце дома был магазин. Время от времени люди шныряли туда из своих подъездов. Все прикрывали носы перчатками и бегали одним маршрутом: из подъезда в магазин, из магазина в подъезд.
Ахмет тоже зашел в этот магазинишко погреться. В углу, где стояли пивные кегли, он попросил чашку кофе. Что-то ему развели из пакетика. Он понюхал, выпить не смог, но руки погрел о теплый стаканчик.
Внезапно нахлынули подозрения. Он отправил несколько сообщений: «С кем ты, Анжела? Кто у тебя в квартире? Ответь мне, ты не одна?».
И снова ответ не пришел, из теплого магазина Ахмет кинулся на мороз, на ветер, под окно. Анжела не открывала, только дразнила моргающим светом.
Последний раз любимую женщину Ахмет видел месяц назад. Он лично вызывал для нее такси и быстренько, быстренько выпроваживал из своей квартиры. Красивой женщине пришлось на ходу застегивать сапожки, на бегу подтягивать колготки и в лифте разбираться с застежками и шарфиком. Свиданье пришлось сворачивать, потому что Ахмету позвонил его сын и сказал, что ему нужно срочно встретиться с папой.
Такое уже случалось. «Я еду, папа, это важно», – говорил ребенок, и Ахмет быстро отсчитывал сумму, которую выделял на жизнь для своей иностранки. Иностранкой, словом в Турции почти неприличным, любимую женщину Ахмета называл его сын.
«Твоя иностранка сбежит от тебя в Россию, – дерзил мальчуган, – ты ей не нужен, ей нужны только твои деньги». Ахмет не верил, он знал, что ребенок повторяет этот тезис за своей матерью, но все равно побаивался.
Все десять лет после развода родителей мальчишка регулярно обламывал папе свидания. Ему исполнилось семнадцать, но правила не изменились: парень звонит, Ахмет достает бумажник, Анжела выметается.
– Через порог нельзя, – она ему напомнила в последний раз.
– Увидимся, дорогая.
Ахмет ее торопливо чмокнул, уже не голодным, не горячим, а скользящим сытым поцелуем.
Когда Анжела села в такси и уехала, ребеночек перезвонил и сообщил, что у него возникли неотложные дела в университете… И только сейчас!.. Только сейчас, когда Ахмета приморозило на русской улице, он догадался, откуда у сынишки такое острое чутье на русскую любовницу. Соседка по лестничной клетке была знакома с бывшей женой и позванивала, если замечала, когда в квартире у Ахмета появляется высокая блондинка.
А если и так? Разве это повод – уезжать в Россию, запираться, держать мужчину на морозе? Да на ночь глядя? Да в вашей варварской стране? Да тут у вас на Лизюкова его ограбят, в сугроб укатают и глазом не моргнут. И что потом мы будем делать?
Стемнело моментально, хотя не было еще и четырех часов. В окнах горел свет, по елкам бегали цветные огоньки, на третьем этаже танцевали парень с девушкой. Ахмет наблюдал с дикой завистью, как они перемещаются по теплой комнате, подходят друг к другу и обнимаются… А парень взял и шторы задернул. И у Анжелы окно не горело, по мерцающему приглушенному свету было понятно – любимая женщина спокойно смотрит телевизор.
Господин Ахмет знал своего ребенка очень хорошо. Да, мальчик у него манипулятор. Развод с его матерью случился, когда мальчишке было шесть, и до сих пор ребеночек умело нажимает эту кнопку. Правильно делает, Ахмет на сына не обижался. Если метод эффективен, почему бы им не воспользоваться многократно. «Молодец, сынок. Из него выйдет хороший бизнесмен», – этого Ахмету очень хотелось.
Сын получился красивым, не таким, как маленький кривоногий Ахмет. Мальчик выше отца на голову, и подрастет еще, и в плечах прибавит. Лицом он похож на Ахмета, и нос тоже острый, и глаза такие же властные, но черты его мягче, нежнее, как у матери.
Ахмет любил встречаться с сыном в старых ресторанах, где все ему кланялись. «Ахмет-бей с сыном» – это звучит покруче, чем просто Ахмет.
Красивые люди всегда вызывали у Ахмета легкое преклонение, он понимал, ему, с его приплюснутой макушкой и короткими загребущими лапками, таким, как они, не стать никогда.
Свою жену он выбирал как раз за красоту. Ей было восемнадцать, когда Ахмет на ней женился. Закончила восемь классов, турецкая девочка, и сидела у окошка, ждала, когда ее возьмут замуж. Так до сих пор все и делают, в маленьком закрытом городе, где женщины не снимают платков.
Сватались двое, Ахмет и еще один, красавец. Ахмет – коротышка, плечи узкие, кудри уже тогда были редкими, да и глаза не имели своей нынешней власти, туманные были глаза, как у рыбы. Он смотрел на свежую невесту с нежной кожей и думал: кого она выберет, его или красавчика?
Конечно, красавчика, после восьмого класса девочки всегда выбирают блестящее. Но тут вмешалась турецкая мама. Дочке она быстро внедрила: «Твой красавец не имеет диплома. Он шофер и всегда будет простым шофером. Ахмет инженер, он работает в американской фирме, он умный, я чую, будут у него большие деньги».
Маму послушали. Благодаря теще Ахмет обошел красавчика, и, кстати, американская фирма была не последним аргументом в его пользу. Через год жена родила ему сына, других детей у Ахмета не было.
Так вот, ребенок в очередной раз испортил папе встречу с его блондинкой и перезвонил, как только она удалилась. Замутил, что вообще-то он еще в Стамбуле, у него лекции, а разговор можно перенести на завтра-послезавтра.
– Это касается мамы, – он сказал. – Она начала работать. Ты знаешь?
– Мама? Пошла на работу? – Ахмет удивился, – Как давно?
– Неделю назад. У нее там проблемы, но лучше она сама тебе расскажет.
Но как же! Ахмет настроился, проводил свою женщину и забыл, как ее зовут, так всегда случалось, когда он переключался на сына. И вдруг послезавтра…
– Я подъеду к тебе, в университет, – сказал он. – У меня как раз есть дела в Стамбуле.
Через час Ахмет был на Галатском мосту. Чудесное место: направо Босфор, налево Босфор, а впереди синие шапки и острые башни знаменитых стамбульских мечетей.
Вдоль моста стояли рыбаки, их всегда там много, весь мост был забит рыбаками, так что удочкам было тесно. Турки следили за поплавками, облокотившись на ограждения, и у каждого рыбака в ведерке что-то плескалось. Некоторые стояли с утра, а некоторые приезжали в обеденный перерыв, прямо в офисных костюмах. Клерки быстро разматывали удочки, брали чашку кофе у разносчика и отдыхали. Покидают полчасика – и снова в офис. Их машины занимали весь правый ряд, поэтому на мосту замедлялось движение.
Ахмет набрал своего сына, но телефон у парня был выключен. «Наверно, на лекции», – подумал Ахмет.
Он приехал в университет, покрутился, как всегда с легким трепетом, на старинных парадных ступенях, и что-то вдруг его потянуло зайти, взять счет на оплату второго семестра.
В деканате он назвал свою фамилию и ждал, когда же вот эта милая женщина из канцелярии всплеснет руками или вот этот профессор с чашкой кофе у окна обернется и скажет: «Какой у вас умный мальчик!».
Так всегда говорили про Ахмета его родителям. Он был отличником. Да, умница! Чего уж скромничать, один из четверых детей он сам бесплатно получил высшее образование.
Темная нора – таким был дом его родителей. Электричества не было, Ахмет учил уроки с керосинкой. Семья ложилась спать, а он все сидел с книжками в уголке или вообще под столом, Ахмет завешивал стол одеялом, чтобы никому не мешать.
– Ложись спать, – мама ему говорила. – Глаза испортишь.
А отец всегда заступался:
– Пусть учится. Будет у нас инженером. Будет у него своя фабрика и русская любовница.
За русскую любовницу отец получал – мать толкала его с пуховой перины. На пол он падал громко и весело.
Стены университета разволновали Ахмета, он снова вспомнил свою керосинку и улыбнулся. Это было приятное воспоминание.
Профессор, тот, что пил кофе у окна, подошел к нему и говорит:
– Простите, а как выглядит ваш сын? Очень хочется с ним познакомиться. За первый семестр я ни разу не видел его на своих лекциях. Может быть, вам не стоит платить за второй?
Из университета господин Ахмет выскочил как ошпаренный и, чтобы немного успокоиться, побежал, не глядя, через площадь по аллеям зеленого парка. В ближайшей мечети включили динамик, он разнес по улице тревожную муэдзинскую песню, и примерно то же самое звучало в душе у господина Ахмета. Он выбежал на проспект Ататюрка и только там немного отдышался.
Центральная улица была полна народу. Ахмет от стыда своего не хотел смотреть на людей, но его глаза по привычке ловили русских блондинок. Блондинки! Это была его слабость. Из-за блондинок жена Ахмета и подала на развод.
В то время он много ездил в командировки на Украину и в Россию. После этих поездок на его телефон приходили сообщения. Все они были написаны по-английски, неграмотная турецкая женщина не могла их прочитать. Кто же знал, что она перепишет эсэмэски на листок и сходит с этой бумажкой к своим грамотным подругам.
Жена перевела невинную переписку турецкого мужчины со славянками, и когда он вернулся из очередной командировки, она не пустила его в дом. Выставила чемоданы и сказала: «Больше ты меня никогда не увидишь». В турецких семьях это самое страшное ругательство, которое говорят мужья или жены перед тем, как друг друга зарезать.
А все равно блондинки нравятся Ахмету! Славянки его тонизируют. Он шел по проспекту, рассматривал короткие юбки, распущенные волосы и маленькие куртки, под которыми двигались обтянутые джинсами бедра – все это поднимало ему настроение. У арабского рынка, где русских девушек всегда особенно много, господин Ахмет был уже в норме.
Там, на проспекте, его остановили две туристки и спросили по-русски, ни секундой не сомневаясь, что Ахмет их поймет:
– Мужчина, подскажите, пожалуйста. Мы правильно идем в Еребатан?
– Да, – ответил он.
И обязательно! Конечно! Улыбнулся своей неподражаемой, лукавой и опасной для русских женщин улыбкой.
Блондинки вздрогнули и засмеялись. Ахмет был готов проводить красавиц до самого Еребатана. Гнев покинул его, и он спокойно позвонил своей бывшей жене.
– Дорогая, – он спросил, – ты не в курсе, где наш ребенок?
– В университете, – она ответила.
– Его там нет. Он не ходил на занятия весь семестр. Ты знала об этом?
– Нет, не знала.
– Но ты же мать…
Ахмет сказал это абсолютно спокойно, так что со стороны никто бы не заметил ни упрека, ни вопроса. «Но ты же мать! Овца! Куда ты смотришь?» – приблизительно так это звучало бы по-русски.
– Но я ведь женщина, – ответила ему жена.
В переводе с турецкого это означает: «Я родила, какие еще вопросы?»
– Хорошо, – Ахмет согласился, провожая взглядом стройные ножки в узких сапожках. – Когда появится, скажи, что я хочу с ним поговорить.
– Конечно, я скажу.
На этом деловая часть беседы была закончена, но дипломатическая только начиналась.
– Как ты поживаешь? – спросил Ахмет жену.
– Хорошо, – она ответила, но тон ее стал печальным.
– Ты расстроена?
– Нет, – она выпустила легкий всхлип.
– Ты плачешь?
– Нет, – она еще немного поднажала на слезу, – тебе это неинтересно, это мои дела…
– Расскажи, – попросил Ахмет, – что случилось?
Женщина секунду помолчала, сосредоточилась. Она понимала, деловому мужчине проблему нужно излагать четко, ясно и коротко.
– У меня неприятности на работе, – сказала она. – Ты же знаешь, я решила пойти на работу? Я работаю с прошлой недели…
– Зачем? Разве тебе недостаточно моих денег?
– Мне хватает, но сын уже взрослый. Я пошла диспетчером в наше такси… – вот тут она вздохнула и заплакала в голос. – А хозяин ко мне пристает. Не дает мне прохода…
– Кто он?
У Ахмета, у этого очень самолюбивого собственника, включились защитные рефлексы. В маленьком городе, где все его знают, какой-то нахал позволяет себе приставать к его жене. Бывшей не бывшей, какая разница? Главное слово – его, его жене, Ахмета.
– Он тебя знает! – плакала женщина. – Он знает, что я твоя жена.
Это был главный аккорд, а дальше пошли уже легкие гаммы:
– Завтра моя смена. Мне нужно идти, я не знаю, как мне с ним разговаривать….
Ахмет улыбнулся и подумал: «Глупая беспомощная женщина».
– Дорогая, какую он тебе назначил зарплату?
– Три тысячи.
Лир, господа, мы в Стамбуле, зарплата диспетчера – три тысячи лир, но и это неплохо для малообразованной турецкой женщины.
– Я добавлю пять тысяч к твоим алиментам, только, пожалуйста, больше не ходи на эту работу.
– Хорошо. – Турецкая женщина стыдливо потупила глазки. – Спасибо, Ахмет.
– И скажи сыну, пусть от меня не прячется.
– Да, я поговорю с ним. Еще раз спасибо тебе.
– Не волнуйся, я отправлю тебе чек.
Чмок, чмок, чмок – вот так вот мило поговорили бывшие супруги через десять лет после суда, на который жена Ахмета не явилась, за нее отдувался адвокат.
Осень была теплой, кафе не разобрали свои летние террасы. Ахмет присел за столик, попросил чашку кофе и виски. Рядом остановилась передохнуть молодая турецкая пара. Девушка была в черном хеджабе, она улыбалась, как все молодые женщины, которых только что взяли замуж. Они поэтому ходят закрытыми, для того и носят свою паранджу, чтобы хвалиться подружкам – «вау! я замужем». Девушка закинула ногу на ногу, под черной тканью показались кроссовки и джинсы.
Напротив стояли лоточники с орехами, очками, сувенирами и оранжевый автомат, на котором сушеный старец выжимал апельсиновый сок. Туристы останавливались выпить фреш, и тут же к ним подходил чистильщик обуви. От его услуг все отказывались. Какой-то немец или бельгиец с раскрытой картой Стамбула тоже отмахнулся и перешел трамвайные пути, оглядываясь по сторонам. Чистильщик подхватил свой ящик с ваксой и весело вприпрыжку направился в том же направлении. Он обогнал европейца и обронил на брусчатку деревянную щетку из своего ящика.
Ахмет знал этот старый трюк всех чистильщиков обуви. Сейчас он пройдет, как будто не замечая пропажи, несколько шагов, а потом…
– Мистер, мистер! Вы потеряли! – крикнул ему вежливый европеец.
Чистильщик оглянулся, посмотрел на свою щетку, как на дочь родную, и радостно хлопнул руками.
– Сеньк ю! Сеньк ю!
Он подошел к европейцу и поставил перед ним свой ящик.
– Ноу, ноу, – отступал турист.
– Ю а май френд! Итс фри!
Черной ваксой чистильщик наяривал немецкие ботинки и между делом рассказывал про своих пятерых детей. «Файв чилдрен, – он повторял, – файв чилдрен!»
За спектакль хитрый турок получил сотню лир и раскланялся, как настоящий артист.
Счастливый свободный был человек! Весь день на свежем воздухе! Гуляет в центре города! В ящике у него крем для обуви и пара щеток – три кило поклажи, не больше, несет этот чистильщик на своих плечах. Ахмет ему завидовал: «У этого три кило – и радость, а у меня целая фабрика – и сплошная головная боль».
Ахмет вспомнил про свою любимую блондинку. Он решил к ней заехать и все рассказать. Русские женщины очень внимательны, они, как няньки, возятся со своими мужчинами и никогда не говорят: «Я ведь женщина». Вот за это Ахмет и любил нас, славянок, потом что мы добрые, мы свой материнский инстинкт распыляем нещадно на детей, на мужчин, нам без разницы. И Ахмет к этому давно привык.
Он выехал из центра и вышел на шоссе, которое лежало вдоль старой крепостной стены. На окраине стена не была такой величественной, как в центре. И высота поменьше, и арки обсыпались, но вся эта рухлядь очень трогательно вписывалась в тихую жизнь вдали от дворцов и мечетей.
Кто-то придумал использовать древние камни вместо фундамента, и в нишах между бойницами пристроили домики. Узкие развалюшки стояли прямо на стене. Там было тихо, топились печки, дымок едва заметный выползал над темной черепицей. Низкие черные ниши под стеной заросли плющом, в одной из них стоял диван, выброшенный на улицу. И кто-то там посиживал в тенечке.
И тут же, возле древности, были разбиты огороды. Земля была черной, под зиму пустой, но какая-то бабка в цветастой косынке ковырялась, задравши пышный зад, выбирала камни из своих грядок.
Ахмет проехал мост, сощурившись от солнца и сверкающей воды, и свернул в новые районы, там жила его любимая русская женщина. Он хотел сообщить, что уже свободен, что может снова забрать ее к себе или остаться у нее, хотел пожаловаться на сына-двоечника, рассказать про жену-лахудру… Но, к его удивлению, русская любовь ответила по-турецки: «Больше ты меня никогда не увидишь».
Ахмет спешил застать Анжелу дома, но в вестибюле к нему подошел консьерж и вручил конверт с ключами. «Вам просили передать» – и до свидания. Консьерж ничего не смог объяснить, он не знал, куда подалась госпожа.
Ахмет искал свою блондинку в Стамбуле, в Анкаре, в Анталии. «Анжела исчезла! Анжела исчезла!» – ко всем друзьям прилетело такое сообщение. Друзья сказали, что из Турции Анжела уехала, поэтому под Новый год Ахмет отправился за ней в Россию.
Любимая женщина не открывала. И на все его сообщения не ответила ни слова. Ахмет набирал деревянными пальцами: «Анжела, я тебя люблю!», «Анжела, выходи за меня замуж!», «Анжела, ты самая загадочная женщина в моей жизни».
– Что он мне пишет? – обижалась Анжела. – Зачем он шлет мне свои «мэссажи»? Он что, не знает номер моего счета?
Чтобы хоть как-то согреться, Ахмет старательно вытаптывал круг под окном любимой женщины. Топтался на снегу по четкой траектории, он же был инженером, станочки любил конструировать, с чертежами любил повозиться. «Хочу вот так!» – Ахмет говорил, и весь его конструкторский отдел уходил пить валерьянку. «Вы же грамотный человек, Ахмет-бей, – его пытались остановить, – вы же понимаете, есть законы физики…» «Хочу вот так! – повторял он. – А вы там думайте, как хотите, но без подснежников домой не возвращайтесь!» В общем, ничего у него круг получился, ровный, как по циркулю.
Мальчишки, которые катались на ледяной дорожке, показывали на него белыми облипшими варежками и хохотали. Ахмет не обращал на них внимания, он начал притаптывать солнечные лучи к своему кругу.
«Анжела! – думал он, подпрыгивая на месте. – Где твое сердце? Я приехал! Искал тебя в Стамбуле! Искал тебя в Анталии! Прилетел в Россию! А ты закрылась! Жестокая!»
Мимо прошла женщина с елкой. На ней был толстый пуховик с глухим капюшоном. Женщина была крупная, как Дед Мороз, и дерево ей досталось большое, разлапистое, она волокла его на плече, а еловая макушка тащилась за ней по снегу.
Женщина с елкой остановилась, посмотрела на Ахмета и крикнула мальчишкам:
– Идите домой! Нечего крутиться возле этого таджика. Он пьяный!
Мальчики побежали за елкой, оставили свой каток. Ахмет разбежался и прокатился по скользкой ленте.
Осторожно, через жалюзи любимая женщина подглядывала, как маленький замерзший человек из жаркой страны прыгает у нее под окном, катается на льду и марширует, энергично размахивая короткими, но цепкими руками.
– Серьезный человек! Фабрикант… – она вздохнула и налила себе виски. – Устроил мне тут!.. Ледяное шоу!
А жалко, ведь жалко ей было Ахмета. И к двери она не раз подходила, и рука ее правая тянулась к кнопке домофона, но левая рука правую останавливала.
– Стоп! – жестокая Анжела щелкнула холеными пальчиками. – Чем я хуже турчанок?
Русская блондинка прожила в Турции много лет и кое-чему у восточных женщин научилась. Главная хитрость турецкой женщины элементарна: если хочешь, чтобы мужчина бежал за тобой, – убегай. Иначе он никогда не будет выполнять свои великодушные обещания.
На морозе Ахмет продержался больше часа. Ни ветра, ни холода, ни рук, ни ног, ни ушей он не чувствовал. Все промерзло насквозь, и он потрусил к остановке. Испугался, что в метель, в темноте не сможет поймать такси.
В гостинице он пытался согреться, но ничего не помогало: ни сауна, ни виски. Иммунитет, обычно сильный, с русским морозом не справился. Ахмет завернулся в два одеяла и долго ворочался. Подушки в номере были твердыми и слишком большими, простыня оказалась короткой и все время сбивалась, синтетический матрас касался щеки, и это было очень неприятно. Утром Ахмет встал с температурой. В Турцию, как вы уже видели, он вернулся совершенно больным.
В кабинете у господина Ахмета есть небольшая дверь, за ней находится маленькая комната. Там стоит удобный раскладной диван, там есть душ, туалет, шкаф с бельем, запасная одежда, холодильник и телевизор. Когда у Ахмета набирается много работы, он засиживается на фабрике допоздна и часто здесь же остается ночевать.
И сейчас, весь больной и разбитый, он сидел за столом, просматривал срочные документы и тоскливо смотрел на эту дверцу. Терпеть осталось недолго, через пять минут он подпишет бумаги и спрячется в своей норе. Одеялом укутается, глаза закроет и скажет секретарше: «Меня нет».
Прежде всего он подписал приказ о годовой премии своим сотрудникам. Высморкался со свистом и поставил автограф. Даже не вызвал бухгалтера и не подумал терзать его, как обычно: «Откуда такие сумасшедшие цифры?»
Затем Ахмет ответил украинским партнерам: «Понимаем ваши обстоятельства, сожалеем о срыве контракта, надеемся на скорейшее…»
После этого пришлось уступить русским клиентам. «Ой, да забирайте вы свои несчастные двадцать процентов!» – Ахмет согласился, он как раз и задрал свою цену, чтобы потом сделать скидку.
Когда русские приехали к нему на фабрику и одобрили товар, он, разумеется, думал, на какой цене согласиться. «Нам нужно пять минут посовещаться», – попросили русские.
«Конечно», – ответил Ахмет и любезно предоставил им свой кабинет и секретаршу с чаем. А сам тихонько удалился за дверь, в свою потайную нору. Там у него сидела Анжела, она переводила ему все, что говорили земляки.
…А сейчас Ахмет напечатал русским письмо, в котором согласился сделать скидку, но вдруг задумался на секунду, перед тем как письмо отправить. Ведь жалко! Жалко и совсем не по-турецки взять и сразу, не торгуясь, уступить все двадцать процентов. Ахмет решительно сморкнулся и отпечатал: «В данный момент готовы предоставить вам скидку в десять процентов в связи с». В связи с чем, он уточнять не стал.
Он глотнул еще немного зеленой микстурки и набрал номер счета своей любимой женщины. Ахмет хотел, чтобы Анжела быстрее вернулась и сама его полечила – так, как умеют русские женщины, которые в детстве начитались сказок про гаремы и с радостью играют в Шахерезаду.
В графе «сумма» он поставил единичку и прибавил к ней шесть ноликов. Шесть ноликов! Анжела простит ему все! Он давно обещал ей квартиру в Анталии и теперь, как честный человек…
Ахмет взглянул на эту красивую цифру с любовью и нежностью. И потрогал свой лоб. «У меня жар, – вздохнул он, – какой у меня сильный жар!»
Он выпил жаропонижающее и после этого еще раз посмотрел на нолики, ему показалось, что их слишком много. Ахмет убавил три, нет один… Нет, два. Нет, все-таки один, только один нолик он убавил и быстро отправил платеж.
Нет, он не жадный! Ахмет не жадничал. Он всегда проставляет в графе «сумма» ровно столько ноликов, сколько нужно для того, чтобы его любили. За любовь он платит всем: женщинам, сыну, сотрудникам, партнерам, официантам, таксистам, горничным… Ахмет заплатит, просто ему не хочется отдавать все свои нолики сразу. У него есть еще одна любимая восточная хитрость – не исполняй свои обещания в один день, честный человек имеет право растянуть удовольствие.
Чек для своей жены он тоже подписал, на этот раз к обычной сумме прибавил еще пять тысяч, об этом он помнил. И вроде бы все… С деньгами Ахмет разобрался и вызвал к себе секретаршу. Она увидела премиальный приказ и засияла:
– Выздоравливайте, Ахмет-бей! Да продлит Аллах ваши дни!
В ответ Ахмет громко расчихался.
– Вам стало легче! – заметила секретарша. – Ваш кашель стал намного лучше!
И накапала ему в ложку еще немного зеленой микстурки. Ахмет проглотил и отправил секретаршу в бухгалтерию.
Осталось последнее – ответить сыну. Ахмет еще раз перечитал его жестокое письмо. Он понимал, мальчишка боится получить по жбану, поэтому и пишет все эти глупости «не хочу с тобой встречаться, не вижу смысла, не люблю». На детские истерики, и на женские тоже, Ахмет не реагировал. Вот только это последнее «я тебя не люблю» его укололо. И голова к тому же болела очень сильно, особенно в том месте, где начинается шея.
Ахмет решил не мучиться и выпил обезболивающее. Он вздохнул, вытер слезы и с треском высморкался, так сильно, что даже стрельнуло в ушах. После этого он напечатал ответ, быстро, уверенно и по-турецки.
«Не люби меня, сын, – Ахмет написал, – меня не надо любить. Мной нужно пользоваться. Я сильный, я тебе еще пригожусь».
Он отправил письмо, захлопнул ноутбук и спрятался в своей потайной комнате.
Разложил диван, снял ботинки и закутался в теплое овечье одеяло. Секретарша поскреблась к нему осторожно и шепотом спросила на всякий случай:
– Вам ничего не нужно, Ахмет-бей?
Ничего ему было не нужно. Головная боль отступала, дышать стало легче, он понял – через несколько минут заснет.
Ахмет закрыл глаза и ответил секретарше больным осипшим голосом:
– Меня нет.