Оглашение первого приговора. Заседание суда от 14 мая 2025 года
– Тишина в зале! – скомандовала по привычке помощник судьи Елена Коровина.
Шуметь было некому: огромный зал, рассчитанный на сто мест, пустовал. Елена подумала, что и в Сети вряд ли кто-то проявлял интерес к заурядному заседанию суда. Приговор касался мальчишки, которого знать не знают. Он – не сын знаменитости или известного политика, не убивал никого с особой жестокостью, не насиловал извращенно. Парень даже не объявлял голодовки. Чего же в нем интересного для обывателя?
На самом деле, в помещении, кроме Елены, находилось еще двое: судья Милютин и представитель органов опеки и надзора Ермолина. Ермолина могла посмотреть окончание «спектакля» из дома. Но ей-то, конечно, веселее было поприсутствовать лично, позлорадствовать, так сказать, офлайн, в реальности. С Владом Ермолина намучилась! Сколько он от нее сбегал, прятался по подвалам и чердакам этих ужасных, непотребных районов на окраинах, в которых селились сплошь отбросы общества! Ей приходилось отыскивать его, перебарывая отвращение и брезгливость, зажимая нос, дабы не вдыхать отвратительные «ароматы», в ужасе отпрыгивая от мышей и крыс, кидавшихся под ноги. Мрак!
А ведь Влад – наикруглейшая сирота. Но туда же: на свободу. Не хочет в тепле и уюте приемника, коллектора, а повезет, в приемной семье. Хочет в грязи и вони. Б-р-р-р!!!
– Ювенальный Суд постановил, – бубнил в это время Милютин, – признать Владислава Георгиевича Синицина, две тысячи десятого года рождения, виновным в нарушении предписания о регистрации и нарушении правил пребывания на территории коллектора номер восемь по городу Москве, а также в оскорблении полномочных лиц, исполнявших свои обязанности в отношении…
Милютин честно перечислял все правонарушения Влада, ввергая себя и дам в сон. Единственный, кто слушал приговор внимательно, был сам обвиняемый. Не то, что Влада сильно интересовало, куда его засунут в очередной раз. Просто он всегда получал удовольствие от пересказа совершенных им подвигов, пусть даже и таким заунывным голосом.
– Учитывая раскаяние подсудимого, – промямлил Милютин.
«Я, блин, не раскаивался, – подумал Влад с удивлением, – что-то новенькое».
– А также ходатайство отдела по размещению детей-сирот при Ювенальном департаменте Министерства Юстиции…
Тут уж проснулись все. Помощница судьи проснулась из любопытства: накануне вечером ничего такого в постановлении суда не наблюдалось. Ермолина проснулась, потому что почуяла: ее обходят на повороте свои же. Впрочем, не впервой, но от того не легче. Влад был на стреме изначально, поэтому лишь навострил сильнее уши.
– Передать Владислава Георгиевича Синицина в элитный коллектор имени Фурсенко, – судья, что есть мочи шарахнул молотком и вышел из зала.
Коровина последовала вслед за ним.
«Как ловить поганца, так мне, – подумала со злостью Ермолина, – а как денежки грести, так элитщикам».
«Шикарно! – подумал Влад, следуя за охранниками. – Не повезло, так не повезло!»
***
Оглашение второго приговора. Заседание суда от 16 мая 2025 года
Елена орала в микрофон:
– Повторяю, нарушителей будут выводить из зала!
Охранники шныряли между рядами и электрошокерами указывали особо буйным на дверь. В зале сидело человек пятьдесят. Но Василиса постаралась на славу: она попросила прийти самых смелых, самых независимых-ни-от-чего своих защитников. Кричали они как следует. Не учи ученых.
– Тишина в зале!!! – взревела Коровина.
За загородкой, вжав голову в плечи, сидела дочь Василисы. Она шума не слышала. Она вообще уже ничего не слышала, не видела и не чувствовала. Врачи поставили диагноз: «нарушение эмоционально-чувственного восприятия вследствие непроведения обязательного прививания матерью подростка, определенного законом РФ», ну и так далее и тому подобное. Из заинтересовавшего лично профессора Селедкина: «атрофирована слезная железа, вследствие чего не может плакать». Профессор провел ряд экспериментов над Кристой и убедился: как ни изгаляйся, а жидкости из железы не дождешься…
– Ювенальный суд постановил, – наконец затараторил Милютин, вполне способный зачитывать постановления быстро, если того требовала сложившаяся ситуация, – исходя из того, что мать Кристы Станиславовны Пирс, год рождения две тысячи одиннадцатый, Василиса Анатольевна Пирс, воспитывающая дочь в неполной семье, не проводила должной вакцинации ребенка, скрывала дочь от органов опеки и надзора, – перечислял судья без запинки.
В зале опять начали шуметь. Коровина опять заорала в микрофон. Охрана опять пошла по рядам.
– Все факты, изложенные органами опеки и надзора, изъявшими ребенка из семьи, подтвердились, – тараторил Милютин, – определить Кристу Станиславовну Пирс в элитный коллектор имени Фурсенко.
Васька побледнела. Хоть какая-то надежда до настоящего момента у нее оставалась. Сейчас отняли даже это.
– Не отчаивайся, – подруга заметила состояние Василисы. – Вась, мы прорвемся. Мы ее там не оставим, – она и сама глотала набежавшие слезы, но не позволяла им пролиться на глазах у отчаявшейся Васьки. – Мы ее вернем.
– Из элитных коллекторов дети не возвращаются, – Василиса, не отрываясь смотрела на дочь, которую выводили из зала. – Ты же знаешь, Марина, надежды больше нет.
– Сволочи, сволочи! – подруга сжала кулаки. – Нельзя опускать руки, Вась!
Ермолина, ухитрившаяся поймать мамашу Пирс на обмане, заскрежетала зубами. Доказать, что справки о вакцинации были липовыми, найти ребенка, которого тщательно прятали – а взамен? Мизерная премия и грамота «Лучший работник органов опеки и надзора за 2024 год»? Второй элитник подряд!
Сегодня Ермолину ожидало третье заседание. После обеда. Родственники и друзья ее очередного подопечного уже толпились в коридоре.
***
Оглашение третьего приговора. Заседание суда от 16 мая 2025 года
Отобедав, Милютин вынул салфетку из-за воротника, поправил мантию и прокашлялся. Сколько раз себе говорил не есть перед оглашением приговора, но перед свиной отбивной, жирной, щедро поперченной и посоленной, устоять не мог.
До начала оставалось минут десять. Коровина пудрилась. Когда помощница судьи нервничала, она пудрилась немерено, потому как от нервов на лице выступали капельки пота. А сегодня денек был ого-го! Второе заседание при полном зале. Нет, человек сорок-пятьдесят – это не полный зал. Но принимая во внимание тот факт, что народ на подобные мероприятия глазел, коли интересно, в Сети, считалось, ползала – полный зал.
Главное, оба раза зал заполняли типичные отморозки, которым что электрошокеры, что дубинкой по башке, – до лампочки. Теперь, вот сидели байкеры и рокеры. Причем, старой закалки. Современные байкеры и рокеры вреда особого не наносили. Их держали для «уравновешивания» общества, чтоб все идиоты были представлены – якобы демократия. Старые муштре не поддавались и вытворяли невообразимые вещи. Коровина надеялась на одно: старые на то и старые – скоро вымрут.
– Постановил, – вещал Милютин, понимая: после обеда тоже следует с оглашением приговора поторопиться. Из зала на него взирали небритые мужики, в цепях и кожаных куртках, которые они наотрез отказались снимать при входе, – Владимира Владимировича Левина лишить родительских прав… – Гул в зале стал превышать все допустимые нормы. – В связи с нарушением трудовой дисциплины, – судья повысил голос, – и постоянным пьянством, – укоризненно помотал он головой.
Охранники не справлялись. Защитники Вована Левина плевали на электрошокеры в прямом и переносном смысле. Мужики были крепкие. Они знали – током охрана бьет слабым. Он им был, как укус комара. Пущай бьют! Байкеры и рокеры затопали ногами, обутыми в высокие, грубые ботинки.
Коровина в микрофон не орала, а бешено вращала глазами, таращась на Милютина: «Закругляйся!!!»
Милютин намек понял и, скомкав конец выступления, провозгласил:
– Определить Александра Владимировича Левина в элитный коллектор имени Фурсенко! – он выдохнул и скрылся за дверью. Коровина пронеслась вихрем за ним.
«Так я и думала! – в груди у Ермолиной клокотало. – Все трое, мимо!»
Она не обращала внимание на топот байкеров и рокеров, отказывавшихся уходить из зала. Они скандировали:
– Свободу! Свободу! – И стучали, что есть мочи ботинками по полу.
Алекс повернулся к отцу. Его толкали в спину, пытаясь быстрее вывести из зала. Глаза в глаза. «Я с тобой», – говорил папин взгляд. «Я знаю, батя!» – говорил взгляд сына…
– Вот попали-то, вот попали, – бубнил Влад, чертыхаясь.
Разговаривать в машине особенно было не с кем. Впереди справа на одноместном сиденье расположилась девица с темными волосами, забранными в хвост. Волосы отливали фиолетовыми полосками по всей длине хвоста. Лицо Влад рассмотрел плохо, но, вроде, симпатичная шмара. Девочка смотрела в окно, не отрываясь и совершенно не обращая внимания на его бормотание.
Парень, сидевший прямо за девицей, периодически кидал на Влада косые взгляды. У чела на башке волосы были светлые, с ярко-красной длинной челкой, закрывавшей один глаз.
Сам Влад восседал один на двухместном сиденье, положив ноги на спинку переднего кресла. На всех троих напялили темно-синие бесформенные джинсы и футболки с надписями «Россия» на спине и «ЭК имени Фурсенко» на груди.
– Вот попали-то, – повторил Влад и сплюнул на пол.
– А куда мы попали? – встрял парень с красной челкой. – Нас везут в коллектор, так понимаю.
– Везут, – процедил Влад. Захотелось поговорить. Да, вроде и собеседник был адекватный. – Знаешь, что за коллектор?
– Имени Фурсенко, – кивнул чел. – Меня зовут Алекс, – представился он уж заодно.
– Влад. – Состоялось крепкое мужское рукопожатие. «Не хлюпик», – уважительно подумал Влад и продолжил со знанием дела: – Коллекторов в Москве много. Элитных – три. Первые два – для блатных. То есть, забрали у мамки детей, но она не проста и продолжает с папашей за них судиться. По закону детей все это время надо держать в коллекторе или приемнике. А дети-то блатные! Их помещают в элитник. Там поют и кормят до отвала блатным продуктом. Комнаты одноместные со всеми удобствами!
– А ты откуда знаешь? – удивился Алекс.
Влад гордо усмехнулся.
– Меня и туда как-то засадили. Мест не хватало. М-да… – Он почесал в кудрявых, иссиня-черных волосах. – Мы едем в элитник без номера. Просто, блин, имени какого-то непонятного мужика. Кранты! – заключил он громко.
Шмара с фиолетовыми волосами оглянулась.
– Почему «кранты»? – спокойным голосом спросила девчонка.
На ее лице не отразилось ни единой эмоции, ни страха, ни удивления. Лишь черные ресницы захлопали часто-часто, закрывая голубые глазищи.
– Потому что, – Влад вздохнул и принялся объяснять дальше, – оттуда не выйдешь! Раз нас туда определили… Вас ладно, меня за какие подвиги? Значит, нас уже выбрали семьи. Причем, не российские, а зарубежные. Нас посадят в самолет и отправят в далекую придалекую срань. Кормить будут, есстсственно, – прошипел он последнее слово, будто в нем остались одни «с», – похуже, чем в первых двух элитниках. Но напичкают колесами, мама не горюй!
– Чем напичкают? – переспросила шмара.
– Ты откель сюда свалилась? – покачав головой, спросил Влад с сочувствием в голосе. – Как зовут, а?
– Криста. У мамы меня забрали, – она продолжала говорить ровно и спокойно.
– Колеса – это витамины, – встрял Алекс, выглядывая из-за спинки Кристиного сиденья, чтоб получше разглядеть собеседницу.
– Не только, – махнул рукой Влад, – иммуномодуляторы и прочая хрень.
– Меня потому у мамы и забрали, что она мне их не давала. И прививок не делала, – перебила Криста.
– Респект! – Влад кивнул. – А вот там нас будут заставлять их жрать кучами. Обучать будут иностранным языкам. Оденут прилично перед поездкой. Плюс, подкромсают патлы, ногти почистят и вперед!
В машине установилась тишина. Народ переваривал полученную информацию. Криста и Алекс смотрели в окна. Влад грыз пока никем не приведенные в порядок ногти.
– А бежать если? – чуть слышно прошептал отвернувшийся от окна Алекс. – Ты, видно, опытный. Что скажешь?
Криста услышала шепот и тоже повернулась к парням.
– Я с вами, – голосом, не терпящим возражений, произнесла она.
Влад окинул взглядом новых друзей. Обычно он сбегал в одиночку. Но Влад неожиданно почувствовал незнакомые доселе эмоции: ребята ему нравились. Особенно Криста. Ради нее он готов был бежать и втроем…
***
Их развели по разным этажам. Кристу куда-то наверх повели. Мальчишек оставили на втором.
– Вот это я не подумал! – зашептал Влад Алексу на ухо, пока перед ними складывали туалетные принадлежности и нехитрую одежонку. – Девчонок всегда отдельно от парней селят! Этажи заперты. Не походишь в гости!
Речь пришлось прервать: вещи выдали и отправили расселяться. «Хоть тут повезло», – отметил Влад, когда они с Алексом оказались в одной комнате.
Кроме Влада и Алекса в комнате наблюдался еще один человек.
– Эй, дрищ, как звать? – окликнул Влад парня.
– Не обзывайтесь. Попросил бы! Тут вам не приют, не тюрьма и не приемник, – хиляк гордо задрал прыщавый подбородок. – Меня зовут Антон. Очень приятно.
– Блин, шибздик, ты довырубаешься, – осклабился Влад.
– Не лезь к нему, – остановил друга Алекс. – Батя говорит, такие сами откинутся. Им могилки рыть не надо.
– Батя прав! Умный мужик, – согласился Влад. – Так, вырубонистый, рассказывай, что тут за порядки. Пожалуйста, – добавил он, плюхаясь на кровать и зашвыривая пакет с выданными вещами в угол.
Антон проследил глазами за направлением полета, тяжело вздохнул, но говорить начал:
– Все дети отсюда едут заграницу. В основном в Америку. Учим усиленно английский, хорошо питаемся, принимаем витамины, регулярно ходим на осмотр к врачу. Мы должны быть здоровы и должны понимать, что нам говорят приемные американские родители, а также должны уметь выразить собственную мысль. Остальные предметы не так важны, но им тоже уделяют внимание: в Америке нас протестируют для поступления в местный колледж.
– Что с развлечениями? С девчонками?
– Из развлечений Сеть, – ответил Антон, – вредные сайты заблокированы. С девчонками общаемся постоянно. Их от нас отделяют только на ночь, чтоб случайно не залетели до отъезда. И не имели половых контактов, – парень покраснел. – Их там на это тоже будут проверять.
В стенной панели зажглись зеленые лампочки и заиграла музыка.
– Ужин, – заключил Влад. – В большинстве приемников одни и те же сигналы, – пояснил он Алексу. – Пошли. Тут строем ходить не надо? – на всякий случай уточнил он у Антона.
– Нет. Кругом камеры. Ходи, как хочешь. Все равно за тобой следят, даже в туалете, – Антон встал со стула и первым вышел из комнаты.
В столовке толпился народ. Влад отыскал взглядом Кристу и пхнул Алекса в бок:
– Вон она, смотри.
– Уже увидел. Сядем вместе?
– Конечно. Дружбу здесь не запрещают, надеюсь, – Влад глянул на номер Кристиного стола и набил его в автомате. – Пожрать тут неплохо дают, – промычал он, просматривая выпавшее меню.
Через пару минут они шли с подносами к Кристе.
– Ты чего-то мало взяла, – прокомментировал Влад, глянув на ее поднос.
– Невкусно, – вяло ответила Криста. – У мамы все по-другому. Она хорошо готовит.
Мимо стола прошла женщина в белом комбинезоне.
– Новенькие? – она сверилась со списком. – Пирс, Синицин, Левин, – перечислила женщина, – ваши витамины. Каждый запить стаканом воды.
– Обоссышься! – буркнул Влад.
– Не ругайтесь! Это полезно для вашего организма. Вы, видимо, Синицин. У вас тут есть специальные успокаивающие нервную систему добавки.
– Спасибо, – поклонился Влад, – обрадовали.
Женщина не ответила и пошла дальше.
– Говорить будем на улице во время прогулки, – скомандовал Влад.
Витамины и «добавки от нервов» он профессионально, как фокусник, вынул изо рта. Одна за другой они скрылись под горой спагетти. Оставшуюся еду со спрятанными колесами и пустую одноразовую посуду Влад отнес в утилизатор. Никто, вроде, ничего не заметил.
«Надо бы и этих научить, – подумал Влад. – Хорошо им от нервов не дают. Только общеукрепляющие. От нервов больно тормознутый становишься. Не до побегов».
Алекс съел все до последней крошки. Они с батей не особенно шиковали. Он вздохнул: лучше впроголодь, да с отцом. Напротив в своей тарелке ковыряла Криста.
***
Ермолину вызвали в элитник буквально через два дня после суда.
«Про детей выспрашивать будут. Я их лови, я потом про них все рассказывай. Жизнь несправедлива», – рассуждала по дороге Ермолина, трясясь в переполненном вагоне.
Через час с лишним Ермолина прибыла в элитник.
– Здравствуйте, Генриетта Эдуардовна, – поприветствовал ее директор у себя в кабинете. – Садитесь. У нас трое новеньких от вас. Вы славно работаете! – похвалил он. – Слышал, за тот год у вас грамота!
– Да, – кратко ответила Генриетта, – наградили.
Директор встал с кресла и прошелся по комнате.
– Двое – ничего особенного, – откашлялся он. – Девочка, правда, с проблемкой. А с другой стороны, может и хорошо, что она не плачет и не смеется. Как считаете? Поспокойнее с ней будет господам американцам.
Ермолина засопела. Ладно, придется начинать рассказ, коли без нее не обойдутся.
– Кристу мать растила одна. Отец у них из Голландии. Умер, когда Кристе было десять лет. Мать ненавидит существующий строй, правящую партию.
Директор замахал руками:
– Давайте без политики, Генриетта Эдуардовна. Выборы скоро. Не знаешь, куда податься.
– Мамаша Пирс строй ненавидит и считает, что обязательная вакцинация и чипование населения – процедура антидемократическая и вредная для здоровья. Дочь скрывала от врачей и органов надзора. Потом, когда та в школу пошла, липовые справки доставала. Когда мы это обнаружили, опять начала ребенка прятать. Я нашла! – гордо отчиталась Еромлина. – Вернула ребенка обществу!
– Славно работаете, Генриетта Эдуардовна! – повторил директор. – Девочку, конечно, провакцинируем. И чипируем. Куда ж без того. Надо обществу знать, где в данный момент находится каждый его член. Так, эмоции у нее атрофировались, – он сверился с бумагами, – уже после помещения в приемник. М-м-м! Профессор Селедкин обследовал! Да! Хорошо. Что с Алексом Левиным? Вроде, вообще без проблем малец.
– Да, проблемный там папаша. Как жена от него ушла, так он запил. За ребенком никакого ухода, – проворчала Ермолина. – Владимир Левин – рокер и байкер. Такое вот сочетаньице. Машины чинит. Получает копейки, – продолжала обиженно ворчать Ермолина, словно Вован оскорблял своим поведением ее лично.
Директор покивал:
– Машины нынче чинить невыгодно. В утиль сдал – купил новую.
– Самый ужасный – это Влад Синицин. Как он сюда попал? Беспризорник, сирота, хулиганье!
– Интересная история, – директор сел за стол и открыл файл. – Вы правы, сначала и я удивился. Взять Кристу и Алекса. Увидели в каталоге симпатичных детей, более или менее здоровых, успеваемость в норме. А раз у нас в норме, у них отличниками станут! Влад же попал в каталог случайно. Ему пятнадцать. По указу президента всех достигших пятнадцати лет велено включать в элитные каталоги. Здесь их никто не берет. Сидеть им на шее у государства три года. Как стали выдавать паспорта с восемнадцати, так сами себе яму и вырыли. Американцы берут. Даже с большей радостью: меньше хлопот впереди. Характер практически сформировался, внешность тем более. Болезни какие могли повылезали, какие могли подлечили. Скоро, опять же на работу – помогать приемной семье.
– Но берут-то приличных, – опять встряла Ермолина. – Как бы вам с ним не вляпаться!
– Семью предупредили. У них сын погиб несколько лет тому назад. Служил в армии и погиб где-то там в Африке или Азии. Не упомню. Так вот, Влад – точная копия погибшего сына. Я видел фото. Одно лицо! Короче, парню повезло.
– А вам нет! – съехидничала Ермолина. – Он от вас сбежит. Он отовсюду сбегает.
– Поэтому вывозить его будем с ближайшей группой. Не успеет глазом моргнуть, как очутится в Америке. – Директор встал. – Спасибо за помощь и сотрудничество, Генриетта Эдуардовна.
***
– Итак, – директор оглядел собравшихся, – группу собираем в срочном порядке. Мало того, что тут у нас образовался опасный элемент… Владислав Синицин – прошу любить и жаловать. Подросток опытный, с богатой историей. Отовсюду бежит. За него дают очень неплохие деньги. Семья его выбрала, другого не возьмет. Он на их сына похож.
Воспитатель, грузный мужчина пятидесяти лет, не выдержал и встрял:
– Согласен. От него необходимо побыстрее избавиться. Задирается к остальным питомцам.
– С ним сидят за столом Александр Левин и Криста Пирс, – доложила психолог. – Они вместе приехали из тюремного приемника. Включите их в группу, потому что неизвестно, как на них успел повлиять Синицин. А отец у Левина тунеядец и пьяница. Плохая наследственность в плане выпивки может проявиться.
– Конечно, их в первую группу, – закивал директор. – Наследственность, черт с ней. Посадим на витаминчики, уйдет наследственность. Главное, всех, кого уже выбрали, увозим! Я получил информацию, кандидат в президенты… – он помолчал, – тот, который, скорее всего, им и станет, против вывоза детей за границу. Деньги мы получаем за это бешеные. Он не понимает, что здесь они никому не нужны, а там за них платят! В общем, хочет приостановить вывоз, каталоги с детьми прекратить рассылать, – директор сделал эффектную паузу, подняв указательный палец. – А главное, закрыть элитные коллекторы! Он считает, дела следует пересмотреть. Детей, мол, должны воспитывать родные родители. С сиротами не знаю, как поступят. Так они особенно и не котируются. Дети из семей здоровее и приятнее на вид.
Психолог вспомнила про бонусы, которые получала от передачи каждого ребенка в надежные руки иностранных семей. Деньги терять страшно не хотелось. Работу тоже.
– Нас закрыть! Надо ж подобное придумать!
– Вы раньше времени в панику не впадайте, – строго сказал директор, – группу собирайте. Вам их сопровождать. Вон, с Семен Семенычем поедете. Простите, без меня. Я тут буду следить за обстановкой. Постараюсь хоть коллектор отстоять. На вас ответственность! Пристроить необходимо всех.
– У нас отличные показатели, – надула губы психолог, – из группы в пятнадцать человек обратно привозим всего одного-двух.
– А вот ни одного не привозите, – повторил директор. – Может, последняя возможность заработать. Вопросы ко мне есть?
– Новенькие не протестированы полностью, – воспитатель покачал головой. – Влад английский знает плохо. Да и Алекс тоже. У девочки папа язык знал отлично. Она владеет. Парни с трудом.
– Их выбрали! Как вы не поймете, Семен Семеныч! Выбрали! Кого волнует их язык! Предоплата в банке лежит замороженная. Детей сдадим, деньги получим, – директор постарался успокоиться. – Кто выбран, всех на оформление!
– Справимся, – подбодрила психолог воспитателя, не любившего суеты. – Не известно, действительно, когда еще удастся заработать. Хорошо Милютин успел нам данные на этих новеньких вовремя передать. Трое дополнительно пристроенных!
***
Утром их вывели на прогулку. По просторному двору дети разбрелись, кто куда. Камеры продолжали фиксировать происходившее вокруг. Впрочем, чипы позволяли отследить местонахождение человека в считанные минуты. Поэтому охранник сидел, скучая, в углу двора, щелкая семечки.
Алекс, Криста и Влад сели на скамейку, не принимая участия в общих играх.
– Как тебе удавалось сбегать раньше? – спросил Алекс Влада.
– У меня пластина есть, – поделился Влад. – Купил на рынке. Сбежал в очередной раз и понял: с чипом меня будут постоянно отслеживать. Когда маленький был, ведь не соображал ни черта. Потом допёрло. Во-первых, доперло, что в некоторых местах фонит и сигнал идет нечеткий. Во-вторых, добрые люди рассказали про пластину. Она сигнал сильно гасит.
– Здорово! – восхитился Алекс.
Криста, как всегда, лишь спокойно мотнула головой.
– А ты чего такая странная? – не выдержал Влад. – Тебе все по барабану?
– У меня атрофировались эмоции и слезная железа, – бесстрастно сообщила Криста. – Надо мной даже ставили эксперименты.
– Ну ни фига себе! – Влад переглянулся с Алексом. – А если сильно больно? Тоже не заплачешь?
– Нет. Я боль не чувствую. Врачи говорят, это плохо. В какой-то момент могу покалечиться, и сама не заметить. Отсутствует болевой порог, – Криста пожала плечами.
– М-м-м, – промычали парни, уважительно посмотрев на подругу.
– Ты можешь быть киберубийцей, – прошептал Алекс. – С такими возможностями!
– Наверное. Не пробовала, – Криста говорила совершенно серьезно.
– Слушай, а у тебя и чувство юмора отсутствует. Ты ж не смеешься! – Влад рассматривал Кристу, как чудо света.
– Я тебе и говорю, все атрофировалось, – девочка похлопала ресницами. – Единственное, что чувствую, бежать хочу с вами. Очень.
– И то ладно, – кивнул Влад. – Перейдем к делу. Пластин у вас нет. Обнаружат сразу. Значит, надо ждать возможности сбежать по дороге.
– По дороге куда? – хором спросили Алекс и Криста.
– Да не орите вы! – прошипел Влад. – По дороге куда-нибудь. Нас обязательно куда-нибудь повезут. Это я уж изучил. На экскурсию – мозг развивать. Тестировать. Да мало ли чего! – тут он выпучил глаза и скомандовал. – Молчать!
Решительным шагом к ним направлялась «психологиня».
– У вас, Синицин и Левин, дополнительные уроки английского, – сообщила она, приблизившись к скамейке. – Вы уезжаете в конце недели в Америку. Готовьтесь. Вот расписание уроков. Тебе, Пирс, другое расписание, – она протянула второй листок.
– Ей что на английский не надо? – спросил Влад. – Почему это нам надо, ей нет? Особенная что ли? – говорил он нагло, но внутри все похолодело: раз Кристе не велели ходить на дополнительный язык, значит она с ними не едет.
Психолог посмотрела на Влада с нескрываемым презрением, но снизошла до ответа:
– Пирс тоже едет. Просто английский, Синицин, она умудрилась выучить, несмотря на прочие недочеты в воспитании. Она будет ходить на этику. Научится вести себя в нормальном обществе. У вас один урок этики в день. У нее три. С вас и одного хватит. Главное, язык. Там плохо реагируют, когда дети не понимают их речь. Короче, встали и пошли. Занятия через десять минут.
Ребята поднялись со скамейки.
– Бежать будем по дороге в Америку, – процедил Влад. – Сейчас им, речь понимать. Обойдутся.
Комната была забита людьми. Электронная очередь не спасала положения. Народу приходило так много, что стульев катастрофически не хватало. Боясь пропустить свой номер, люди выстраивались по старинке: один за другим, дыша в затылок друг другу.
Здесь на апелляцию подавали все: и ювенальщики, и уголовники, и гражданка. Сетью мало кто пользовался. Подашь заявление через Сеть, опишешь причины, а потом окажется – то не дописал, другое. Выяснится это не сразу. Время будет упущено. В приемной отстоишь очередь, но по крайней мере сразу заполнишь заявление правильно: злобные тетки, хоть и злобные, а подскажут, как правильно писать.
«Очередь, – думала Васька, – вечная очередь. Идут годы, меняется все, что угодно, а очереди остаются. Униженных людей унижают еще больше, заставляя выстаивать много часов подряд в душных комнатах, глядя в спину того, кто встал впереди. Кошмар!»
Собственная боль растворялась в страданиях других людей, исчезала, тонула в чужих слезах, отделялась от сердца и плыла, плыла куда-то вдаль, воссоединяясь с такими же сгустками печали и грусти.
Столы, за которыми сотрудницы принимали заявления, стояли вплотную друг к другу. Люди старались говорить потише, но тетки постоянно их переспрашивали и требовали объясняться громче. Гул из-за этого стоял невыносимый.
Васькина очередь приближалась. Она повторяла про себя слова, которые скажет тетке. Адвокат ей посоветовал напирать на свое отличное финансовое положение. Мол, и квартира хорошая, и доход. А прививки клянется впредь делать и не отлынивать. К сожалению, адвокатам подавать на апелляцию вместо своих клиентов было запрещено. Василиса нервничала и боялась ляпнуть что-нибудь не то.
Наконец, она села перед теткой. Та клацала по клавиатуре, не обращая на Ваську ни малейшего внимания. За соседним столом уже вовсю текла беседа. На повышенных, правда, тонах. Васька обернулась. Рядом сидел мужик в ботинках и кожаной куртке. Куртка была вся в заклепках, на голове красовалась бандана в черепах. Васька мужчину сразу узнала: он пришел на заседание суда в тот же день, что и она. С ним еще компания набилась таких же рокеров. Или байкеров. Васька в них не разбиралась.
– Женщина! Вы чо сюда пришли? На мужиков пялиться? – окрик тетки заставил Ваську вздрогнуть, а байкера-рокера оглянуться. – Давайте бумажки ваши.
Василиса протянула заявление.
– Чего, мамаша, раньше не прививала? – спросила тетка. – Как ребенка забирают, так все сразу умные становятся. На учет встали в поликлинике?
– Встала, – пробормотала Василиса.
– Дописывайте: «на учет в поликлинике встала, справка прилагается», – продиктовала тетка.
Василиса открыла планшет и быстро допечатала нужные слова.
– Ага, – смотрела бумажки сотрудница, – элитный коллектор Фурсенко. Так, пишите: «расходы по пребыванию в ЭК обязуюсь возместить». Дописали? Сохраняйте. Флэшку мне.
Бумажки Ваське вернули, флэшку зарегистрировали и вставили в ячейку.
– Ждите. Придет сообщение о повторном слушании. Сроки не установлены, – тетка нажала на кнопку и на табло высветился номер следующего заявителя. Ваське оставалось отойти от стола, освобождая место.
На улице курил байкер-рокер.
– Привет, – обратился он к Василисе, – я тебя узнал. Ты в суде шестнадцатого была. Точняк?
– Точняк, – кивнула Васька. – У вас тоже ребенка забрали?
Мужик кинул окурок в помойку.
– Забрали, гады. Сына. У тебя?
– Дочь.
– Ты приличная, вроде, на вид. За что забрали? – он окинул Ваську с ног до головы оценивающим взглядом.
– Долгая история, – Васька задумчиво посмотрела на мужика. – Пойдемте, кофе что ли выпьем. Расскажу.
– Пошли. Меня Вованом зовут.
– Васька, – она не стала говорить полное имя. Пожалуй, тому, кто представляется Вованом, лучше сразу сказать, как ее называют близкие друзья. Василиса тут не катит.
– Вон мой байк, – ткнул пальцем в сторону забора Вован. – Куда поедем?
– Лучше на машине, – предложила Васька, не представляя себя на мотоцикле даже в страшном сне. – Возле моего дома есть тихое место.
– Адрес давай. Я тут байк не оставлю, – Вован достал навигатор. – Вбивай.
Василиса набрала адрес и отправилась к машине. Зачем ей сдался Вован, она толком не понимала. После смерти мужа она в сторону других мужчин не смотрела. Тем более, байкеры и рокеры были не в ее вкусе в принципе.
Васька рулила и непроизвольно улыбалась: вслед за ней ехал Вован. Так они и подъехали к дому, кортежем. Вован не дал ни одной машине их разделить, прилипнув к Васькиной намертво.
Кафе располагалось неподалеку. Вован плюхнулся на стул и взъерошил примятые шлемом волосы.
– Есть хочется, мрак, – сказал он, вставляя банковскую карточку в мини-терминал. – Ага, на сосиску с картошкой хватит, – прокомментировал Вован высветившиеся цифры.
– Берите что захотите. Я заплачу, – предложила Васька.
– Нет уж! У бабцов денег не беру, – Вован запнулся. – Извините, у женщин. И вообще, давай на «ты». Хочешь, возьмем пива? Выпьем за знакомство.
– Лучше вина. А, кстати, ты ж за рулем. Я-то уже у дома. Мне ехать никуда не надо. Тебе сейчас штрафы ни к чему.
– Хуже, Васька, не будет. Тем более, у меня есть спецсредство. Новейшее изобретение от запаха алкоголя. Проверено! – он вытащил из кармана упаковку с таблетками металлического цвета. – Одну пьешь до, вторую после, – Вован засунул в рот «отбиватель запаха». – Но за вино, ладно, плати ты, – вздохнув, разрешил он Ваське. – Мне только на пиво хватило бы.
Они сделали заказ. Васька ограничилась салатом, Вован получил огромную тарелку с длиннющей сосиской и грудой жареного картофеля. В высоких бокалах заискрилось белое вино.
– Кислятина! – Вован сделал глоток и поморщился. – Прости. Отвык я от вина. Водку пью и пиво. Вот мое меню по выпивке.
– Ты бы предупредил, – Васька надулась. Кадр ей попался тот еще! Она платит, а он нос воротит.
– Да, не. Не обижайся, нормально. Знаешь, давно не пил вина, правда. Жена тоже любила. Красное, – Вован поднял бокал. – За знакомство!
– Угу, – кивнула Васька. – Куда жена делась, если не секрет?
– А чего там секрет! – Вован поморщился. – Ушла от меня к депутату. Вот и вся история. Сына оставила мне. Сказала, там нового родит. Так мы с ним лет пять и живем по-холостяцки, – он горько усмехнулся, – как говорят: «без женского тепла». И без вина.
– Надо же, – Васька вздохнула, – у меня пять лет назад муж умер. Тоже живем, – она замолчала, – жили, то есть, по-холостяцки. С вином, но без мужчины, который бы защитить смог.
За толом повисла тишина. Вован расстегнул клепанную куртку, снял ее и повесил на соседний стул. Под курткой оказалась черная майка с черепом и надписью “Fuck it”.
– Нам, наоборот, бабы, э-э-э, женщины не хватало, – процедил он. – Они говорят, у вас нет условий для воспитания ребенка. Грязь на кухне, посуда не мыта, вы – алкоголик и тунеядствующий элемент!
– У тебя на самом деле чисто, ты не пьешь и пашешь с утра до вечера, – не удержалась от ехидства Васька.
– Ага, посмейся! У самой-то хоть и чисто, и бабла полно, а дочку-то отняли, – Вован увидел ужас на лице Васьки и быстро понял, что сморозил глупость. – Прости! Идиот! Прости, – он положил свою зататуированную руку поверх ее тонких пальчиков, – прости!
– Нормально, – руку она не выдернула, а про себя опять удивилась тому, как реагирует на Вована. Другому бы подобного не позволила: ни слов таких, ни поведения… – Ты прав. У меня чисто. Я неплохо зарабатываю. Но, понимаешь, я работаю в фармацевтической компании. Знаю слишком много о современной медицине. Я не могла калечить собственного ребенка. Прививок ей не делала и лечила болезни без таблеток. Пока муж был жив, как-то мне сходило это с рук. Сейчас я уверена, они и тогда уже знали. Но муж работал в секретной службе Голландии. Он – голландец, – пояснила Васька. – Нас не разрешали трогать. Умер – сразу пошли неприятности. Пять лет я боролась. Но есть там жуткая женщина в органах опеки. Мой адвокат как узнал, что она под меня копает, сразу руки опустил: Ермолина из-под земли сведения добывает. И людей тоже.
– Слушай, у меня тоже Ермолина! – хлопнул по столу Вован так, что бокалы аж подпрыгнули. – Гадина! – Вован засунул в рот кусок сосиски и яростно заработал челюстями, словно Ермолину пережевывал. – Я ж не алкоголик! Бутылки, понимаешь, редко в утилизатор бросаю. Они копятся. Она, жирная тварь, пришла и давай фоткать мои бутылки. Я работаю. Мало получаю, но работаю. Она, опять же: мол, не хочу работать нормально. Занимаюсь фигней: машины чиню. А нынче кто ж их чинит – все обменивают. Короче, я дебил! На самом деле, чинят винтажники. Но ей разве докажешь?! А посуду и правда моем мы с Алексом редко. Хотим машину купить, чтоб мыла, а все денег нет.
Опять повисла пауза. Каждый, доедая, думал о сказанном. Почему-то оба почувствовали облегчение: будто каменюку с души сняли, открыли клапан или замок что ли. Первое удивление от установившегося взаимопонимания прошло. Мужик в черепах и татуировках, в грубых ботинках и цепи на шее сидел напротив фигуристой брюнетки с длинными, вьющимися волосами, одетой в дорогущее стильное платье, обутой в черные лодочки на шпильках. Он ездил на винтажном байке, собранном им по винтику, она – на крутейшей тачке последней модели, которая только что кофе по дороге не варила…
***
Он ей позвонил на следующий же день после знакомства.
– Привет, разговор есть. Придется тебе прокатиться на байке. Во сколько за тобой заехать? – Вован произносил отрывистые фразы, не давая Ваське опомниться.
– В шесть. Возле вчерашнего кафе.
– Жди, – и он повесил трубку.
Ровно в шесть он подъехал к месту встречи.
– Держи, – Вован протянул Ваське второй шлем, – волосы в хвост убери.
Васька послушно стянула волосы резинкой и начала неуклюже напяливать шлем.
– У-у-у, девушка, – улыбнулся Вован, – вот так. – Он нахлобучил ей на голову шлем и затянул его под подбородком. – Готова! Садись за мной и держись за меня так крепко, будто я твоя последняя надежда и опора.
«Ты и есть моя последняя надежда и опора», – мелькнуло у Васьки в голове. Она послушно прижалась к Вовкиной спине, даже не спросив, куда они едут.
Вскоре они оказались где-то на окраине, возле гаража.
– Здесь я работаю. Говорить можно без опаски, тебя не подслушают. Мы глушим все, что можем. К нам разные личности приезжают. Нельзя давать им, – он показал пальцем куда-то наверх, – возможности услышать лишнее.
– О чем мы будем говорить? – прошептала Васька.
– О спасении наших детей! Ты надеешься, тебе после повторного заседания отдадут дочь?
– Почему нет? Адвокат настроен решительно. Надеюсь! – Ваське стало как-то паршиво на душе, но она постаралась унять дрожь в коленках. – А ты?
– Где наши дети, в курсах? Они в элитнике Фурсенко, – Вован посмотрел ей прямо в глаза. – Элитник Фурсенко, что это?
– Да, да, в курсе, – закивала Васька. – Адвокат успокоил: быстро оттуда вряд ли увезут заграницу. Там сначала некоторое время учат. Языку, этикету, – голос у нее от волнения сел.
– Ага! А в стране что творится? Выборы! – Вован разговаривал с ней, как с полнейшей тупицей. – Если выберут нового президента, а все к тому ведет, то он заморозит программы по вывозу детей. Мне сегодня ночью друг сказал: из элитника вывозят всех детей в Америку. В срочном порядке, чтоб до выборов успеть бабла сколотить.
– Откуда друг узнал? Почему мне адвокат ничего не говорит? – Васька чуть не плакала от полной беспомощности.
– Друг работает в кое-каких органах. К ним стекается вся информация о выезжающих заграницу. На группу детей и двоих сопровождающих взрослых из элитника уже пришли документы, – терпеливо объяснял Вован. – У них, точняк, в Штатовском консульстве свои люди. Разрешение на въезд получено. Осталось лишь получить разрешение на выезд.
– Твой друг не может им помешать? Пусть не дает разрешения на выезд, – у Васьки предательски затряслись руки, – пусть хоть наших двоих задержит!
– Друг просто сидит на обработке данных. Он не имеет возможности влиять на дела. Капнуть – капнул. Говорит, давайте, ребята, действуйте. Короче, надо сделать две вещи: получить разрешения на нас, на всякий случай. Ну и попытаться их выкрасть до отъезда, – прошептал Ваське в ухо весь свой план Вован.
– Как будем красть? – пролепетала Васька.
Вован почесал в затылке.
– Из элитника детей вытащить практически невозможно. Кругом камеры. Да и нас по чипам засекут. Если не сразу, то как перемахнем через забор, так засекут. Красть надо из аэропорта. Там проще.
– Как мы узнаем, когда они летят? – Васькин мозг словно ватой обмотали. Она соображала медленно и с большим трудом.
– У них дата стоит на документах. Штрих-код от авиакомпании. Выезд – через неделю.
– Так быстро! – ахнула Васька.
Кивнув, Вован продолжил:
– За неделю ты сможешь как-нибудь нам сделать разрешение? Поедем в аэропорт в любом случае. Не перехватим детей, полетим с ними!
Васька задумалась. Вата потихоньку отваливалась от извилин, которые начали мало-помалу шевелиться.
– Вов, не думаю, что твоя идея прокатит. Смотри, нас на выезд пробьют по базам. Тут же увидят: мы вместе с детьми хотим улететь. Люди там работают профессионально. Я с ними сталкивалась, когда выезжала раньше. Пробивают все. У них наверняка есть информация в базе про суд и детей.
Повисла пауза. Они стояли возле обшарпанного гаража, не понимая, что делать дальше. Здесь на окраине Москвы жизнь замерла: ни машин, ни людей. Даже птицы не чирикали.
Из Васькиных глаз потекли слезы. Она обессиленно присела на мотоцикл и заревела. Недолго думая, Вован прижал ее к себе и начал гладить по волосам. Васька вдыхала запах кожи и еще чего-то, определенно мужского, давно ею забытого, похороненного в закоулках памяти…
Постепенно она успокоилась.
– Знаешь, я не плакала после суда ни разу. Не разрешала себе, – Васька шмыгнула носом, – а тут прошибло, прорвало.
– Нормально, – Вован достал из кармана не очень чистую салфетку и промокнул ею Васькины глаза. – Поехали, поедим. Лично я хочу есть. На нервной почве, наверное, пожрать постоянно тянет.
– Согласна. Жрать тянет, – Васька улыбнулась. – Потом продумаем план наших действий. Выезд нам не дадут. Придется придумать что-нибудь другое…
***
Ужинать решили у Вована в гараже. Разложив на столе гамбургеры и готовые салаты, они сразу перешли к делу. Было не до этикета: с набитыми ртами парочка обсуждала варианты похищения собственных детей. Варианты отметались один за другим. Одно дело в кино смотреть, как легко и без усилий герои справляются со сложными ситуациями, совсем другое иметь с ними дело в реальной жизни.
– Понимаешь, если бы чуть попозже! – Васька вздохнула. – Выборы через три недели. Если придет к власти Тихонов, то действие нынешнего закона о ювенальной юстиции приостановят.
– Слушай, идея! – Вован хлопнул себя по колену. – Мы должны протянуть время. Точнее, дети. Итак, их увозят через неделю. Еще через две после этого – выборы. Вдруг ты права? Выберут Тихонова, а он, как сейчас талдычит по всем каналам, заморозит дела по ювеналке и апелляции по детям обяжет рассмотреть в первую очередь. Если детей не оформят американцы, то они вернутся обратно. Главное, не дать официально оформить бумаги.
– Надо им передать, пусть ведут себя ужасно, – Васькина щека, как у хомяка, была набита едой: прожевать она не успела, торопясь высказать свою мысль. – Американцы не захотят брать невоспитанных, грубых, грязных детей!
– Отлично! – Вован представил себе отрывающегося по полной программе сына, которому впервые официально разрешили быть грязным и невоспитанным. – Осталось их как-то предупредить.
Бежать решили из аэропорта. План был нехитрым: в аэропорту народу много, смыться проще. Например, из туалета. Пластина, глушащая чипы, имелась лишь у Влада. Но он предлагал сразу после бегства ехать на рынок за пластинами для Алекса и Кристы.
– Если передвигаться быстро, держаться лесов, всяких незастроенных мест, то там сигнал не четкий. Главное – добраться до рынка. Дальше вас тоже пластина глушанет, – объяснял многоопытный Влад. – Перед проходом через границу расходимся по туалетам. Ты, – ткнул он в Кристу, – идешь в бабский. Оттуда выходим ровно через минуту. Так быстро нас не хватятся. И мечемся к выходу. Садимся в автобус, что идет в город. В любой. Пока все.
Некая непроработанность плана никого не смущала: выхода другого не предвиделось. Каждый день они ходили на занятия, решив, на зло училкам, ни черта не учить и вести себя максимально плохо. Владу вести себя плохо удавалось лучше всех. Учиться он не любил всеми фибрами своей души, что с удовольствием демонстрировал окружающим.
Раньше в школе Алекс делал над собой усилия и пытался ради отца, которого вечно дергали в школу, хоть что-то заучивать. Теперь он, следуя примеру старшего товарища, послал учебу в полный игнор.
Криста не могла себя вести плохо, потому что она и хорошо не могла себя вести. Зато, отсутствие эмоций помогало вечной отличнице учиться из рук вон плохо. Криста рисовала геометрические фигуры черного цвета на экране учебного планшетника, послав этикет подальше.
***
– Новенькие ведут себя отвратительно! – отрапортовала психолог Ника Витальевна. – Они принципиально ничего не делают на уроках. Влад Синицин вообще нарушает все нормы поведения, принятые в нормальном обществе! Их нельзя брать в Штаты! – заключила она грозно.
– Придется, – вздохнул директор, – повторяю, тех, кого семьи отобрали, берем, не глядя на английский и уж подавно на этикет.
– От них там тут же откажутся! – Ника не желала брать треклятую троицу не оттого, что американцам они не понравятся, а потому что понимала, какой геморрой ей грозит в поездке.
– Шансов мало. Не откажутся. Вспомните, дорогая, как редко отказываются от заранее выбранных детишек, – директор скривился, словно съел кислятины. – Влад – самый проблемный. Но там такое сходство с погибшим оригиналом! Он может на голове стоять и говорить по-китайски, его все равно возьмут. Девчонка, та спокойная, как сфинкс. Из нее ни слезинки не выдавишь, ни улыбки. И что с ее незнания этикета? Язык она знает. Этикет подтянет на месте. Алекс? Он, пожалуй, единственный, не имеющий железных гарантий на взятие в семью. Но знаете, Ника, – директор смерил психолога жестким взглядом, – Витальевна, постарайтесь уж и Левина втюхать семейке, которая его заказала.
Выхода не оставалось. «Психологиня» вздохнула. Тащить двадцать детей им вдвоем с воспитателем – работа каторжная. Несмотря на все эти новомодные чипы, электронные «поводки», тыркающие током на расстоянии, мобильные осведомители, нервы в поездках истончались, превращаясь в тонюсенькие ниточки. А тут еще и три болвана, не понимающие своего счастья…
– Патриоты! – произнесла она, не удержавшись вслух. – У них только и разговоров про то, что из России уезжать не хотят. Остальные нормально едут. Не в Сибирь же их, как в старые времена. Некоторые к океану попадут. Патриоты! – Ника покачала головой.
– Побеседуйте с ними. Проведите работу. Вы ведь психолог. Объясните прелести проживания там. – директор громко рассмеялся.
– Хорошо, – серьезно ответила психолог, – пошла убеждать в неотвратимости светлого будущего.
***
Несмотря на отвратительное поведение, поездка не срывалась. Влад в глубине души надеялся, что их оставят на перевоспитание. Раньше его лишали экскурсий, поездок за город, увеселительных мероприятий в детских клубах. Да чего только не лишали! Единственное, кормили регулярно: по закону лишать детей питания права не имели. Даже в тех коллекторах и приемниках, в которых воровали напропалую – хоть корку заплесневелого хлеба – пищу выдавали четыре раза в день строго в соответствии с постановлениями о здоровом питании детей РФ.
Упертость персонала в плане отправки троицы в Штаты вскоре нашла свое объяснение. «Психологиня» собрала вечером ребят в одном из классов. До отъезда оставалось два дня. Ника Витальевна собралась с духом и начала краткую, но, как ей виделось, доходчивую лекцию:
– Дети! – высокопарно обратилась она к скромной аудитории, взиравшей на нее с нескрываемым сарказмом. – Вас отобрали в группу, являющуюся выдающейся в своем роде. Дети, выезжающие в США в составе данной группы, уже, – она подняла указательный палец и потрясла им перед носами зевающих слушателей, – уже отобраны семьями. Согласно законодательству по вывозу детей семьи проверены полностью. Это обеспеченные люди, добрые и сердечные, – Нике даже самой в этот момент захотелось быть удочеренной, – готовые на любые жертвы ради вашего благополучия. Люди, стремившиеся иметь деток всю жизнь! Постарайтесь проникнуться и обрести душевное равновесие перед поездкой. Постарайтесь войти в новую жизнь с открытыми сердцами и душами!
Первым не выдержал Алекс:
– У меня и у Кристы есть родители. Зачем нам новые?
Вопрос звучал логично, но психолог с подобным сталкивалась и ранее:
– Ваши родители за вами плохо присматривали! – припечатала она. – У тебя, Левин, отец – пьющий, тунеядствующий элемент. В доме грязь! У Пирс мать – антисоциальный элемент, не следивший за здоровьем дочери, – Ника переключилась на Влада. Вот где была благодатная почва для беседы. – А твоя судьба, Синицин, поворачивается в светлую сторону, меняет ракурс. Ты – сирота. Куда тебе тут податься? Опять бежать? С бандами свяжешься. Дальше – воровство, пьянство, криминал, наркотики! Семья в Америке тебя ждет не дождется! Их сын погиб. Ты на него похож как две капли воды. Вот повезло тебе, а ты не понимаешь. В отличие от твоих друзей, – скривилась психолог при слове «друзья», подчеркивая несуразность данного определения по отношению к Алексу и Кристе, – тебя возьмут, хоть ты тут на голове стой.