Все наступательные операции осени и зимы сорок третьего года прошли без нашего участия. В самые первые дни казалось, что о нас забыли. Нет. Мы работали с прикрепленными к нам людьми из различных наркоматов и конструкторских бюро, ездили по стране, но это была не та работа, к которой мы все готовились и которую с полной отдачей могли делать.
Как это ни странно, но даже в Днепровской наступательной операции никто из нас не участвовал. Мы прекрасно знали и кричали во всю мощь своих легких о том, что воздушно-десантная операция, которую запланировало командование Воронежского фронта на конец сентября сорок третьего года, провалится. Десантники оттянут на себя некоторую часть немецких войск, но в бо́льшей своей части бессмысленно погибнут. Мы постоянно говорили об этом, но провернуть неуклюжую советскую бюрократическую машину нам оказалось не по силам.
Нас слушали и не слышали, но, видимо, именно провал Днепровской воздушно-десантной операции сдвинул ту стену непонимания, в которую мы все уперлись. Особенно эта стена непонимания ударила по «Багги». Он изучал эту операцию еще у нас дома и надеялся изменить ее проведение, а главное – результаты этой операции, но все наши усилия оказались тщетны.
Очень сильно ударила по командиру разведгруппы ВДВ гибель сотен так нужных стране десантников. И «Багги» впервые за все это время сорвался. Вернее, сначала вежливо и душевно обложил местного главного пламенного ленинца в три этажа. Нашел отдельные, особо добрые слова орально-матерного характера для направления главного коммуниста по известным и неизвестным всем присутствующим при этом эпохальном событии адресам. Потом, разумеется, нажрался до синих соплей и мрачных воспоминаний, а затем…
В общем, зубы не сильно понятно зачем вернувшемуся замполиту, что неудачно, а главное, совсем не вовремя начал «строить» «Багги», придется вставлять новые. Когда того самого замполита из госпиталя выпишут. Впрочем, и замполита нам почти сразу прислали нового – пока ни разу не покоцанного. Прежнего перевели куда-то дальше. Голову лечить. И все остальное, что так неожиданно повредилось после общения с кулаками и ногами пьяного в полнейшую дымину командира первого учебного батальона только что созданного управления специальных операций при наркомате внутренних дел.
Только тогда я впервые понял капитана Егорова. Его сомнения в целесообразности своего появления в сорок первом году. Егоров сначала заявил о себе в тылу немецких войск, но так, что о нем услышали даже за линией фронта, и только потом отправил нашим такую информацию, к которой невозможно было не прислушаться.
Теперь нам предстояло сделать то же самое – сначала доказать Сталину, что мы хоть что-то собой представляем. Это было сложно, но ничего невозможного мы с Малышевым не видели и поэтому пошли несколько иной дорогой.
Для обеспечения секретности нашего появления мы договорились с руководством страны, и в первую очередь с наркомом внутренних дел, создать на базе Тушинского аэродрома управление специальных операций под руководством полковника НКВД Малышева. Это управление должно было заниматься всем сразу. От внедрения в промышленность наших знаний до десантных и разведывательно-диверсионных операций в глубоком тылу противника.
Для решения всех этих задач необходимо было срочно построить особо охраняемый объект, находящийся недалеко от производственной и конструкторской базы и способный охранять себя сам, без привлечения большого количества сотрудников НКВД. Решение было только одно: на базе управления сделать учебную базу спецподразделений и десантных батальонов, бригад, а впоследствии, по мере обучения людей, полков и дивизий.
Основной упор управления был сделан на операциях по захвату, а если это было невозможно, то по уничтожению секретных заводов и лабораторий гитлеровцев, а для этого срочно были необходимы хорошо обученные подразделения. А где было набрать хорошо обученных людей хотя бы на одну десантную дивизию? В воюющей третий год стране? Правильно. Там, где никому и в голову из всех служащих сейчас не придет искать. На зонах.
Мне могли бы возразить, что всех, кто там сидит, год надо откармливать и еще год учить, но это было не совсем так. Откармливать и учить действительно пришлось. Больше, конечно, откармливать и реабилитировать, а вот насчет «учить» все очень сильно заблуждались. За ноги держать большинство пришлось, чтобы они голыми руками немцев рвать не принялись. Разница между сидеть и медленно сдыхать, ворочая неподъемную работу четырнадцать часов в сутки, и вцепиться врагу в глотку огромна. Этого никто из возражавших нам не учитывал.
Были, конечно же, и сложности, и истерики, и побеги недовольных, но в основной своей массе люди рвались воевать. В то же время мы предлагали им не просто сдохнуть под пулеметами в безнадежных и бессмысленных атаках, а собирались их учить и беречь как зеницу ока – слишком дорого обходилось стране обучение наших подразделений.
К тому же мы предлагали полную реабилитацию бывших заключенных с восстановлением во всех правах. В первую очередь гражданских, и не после войны, а сразу при поступлении в наше управление. Поэтому все здравомыслящие остались, а другие нам были не нужны.
Ко всему прочему нами была придумана градация отсидки своих сроков немецкими военнопленными. За два года войны нагребли уже более миллиона военнопленных, и не использовать столь ценных специалистов было неумно. Так при некоторых заводах появились отдельные общежития для согласившихся работать немцев. Качество их работы было намного выше, чем у заморенных голодом и тяжелым физическим трудом женщин, подростков, инвалидов и стариков.
В первых ракетных центрах, кстати, персонал более чем на треть состоял из квалифицированных немецких рабочих. Правда, о том, что они работают именно в ракетных центрах, они до самого конца войны даже не подозревали – уровень секретности на этих заводах был запредельный.
«Закосить» или налепить брака в таких бригадах никто и не пытался – за брак наказывали всю бригаду, а отлынивавшего от работы просто ставили к стенке и прилюдно расстреливали, заставляя сидевших с тунеядцем немцев закапывать труп упрямца сразу после расстрела. Подобный прием поднимал производительность труда у немецких военнопленных на недосягаемую прежде высоту.
Альтернатива работе на теплых заводах была более чем прозрачна – четырнадцать часов на лесоповале в районах Крайнего Севера, под присмотром уголовников с пожизненным или увеличенным в три, а то и в четыре раза для особо упертых рецидивистов сроком. Вот как раз для этой категории граждан Советского Союза жестко соблюдался принцип: кто не работает, тот не ест. Поэтому альтернатива у уголовников была тоже прозрачна: либо в вертухаи, либо в отдельные штрафные роты, либо на виселицу – патронов на них было жалко.
Уже через несколько месяцев обновленная нами система уголовных наказаний стала приносить свои плоды, причем такие, что ахнули даже энкавэдэшные скептики. За те же несколько месяцев восстановилась часть бывших заключенных из числа согласившихся воевать в десантных подразделениях нового типа, а «Багги» с «Лето» принялись ездить по фронтам и забирать заключенных из отделов СМЕРШ. Всех, кроме откровенных предателей.
«Багги» с «Лето» к тому времени уже по паре раз сходили в глубокие рейды по тылам противника, поставив всех на своем пути на уши. Группы они набирали, тренировали и экипировали сами. Организовывали высадки тоже сами. И сами командовали своими подразделениями.
По возвращении все вернувшиеся становились командирами и инструкторами вновь создаваемых отдельных десантных рот и батальонов. Для того чтобы воевать так, как мы умеем, нам крайне необходимы были грамотно выученные и максимально экипированные десантные подразделения.
Наш год был сорок четвертый, и готовились мы к нему по максимуму. Прорабатывая десантные операции будущего года, мы учили и учились сами. Ким, «Сава» и «Хаски» работали на подхвате и учили и искали людей. Причем искали из числа новобранцев, партизан и даже дальневосточников и тыловиков, выбирая нужных себе специалистов.
К примеру, в качестве инструкторов для первых разведывательно-диверсионных подразделений чистокровный сибиряк «Хаски» отыскал четыре десятка охотников-промысловиков, но изюминка этого набора была в том, что самому младшему инструктору было шестьдесят семь лет. Сколько эти старики своими уникальными умениями и давно забытыми остальными людьми знаниями жизней спасли, никто из нас никогда даже представить не сможет.
Степаныч с «Мишиками» занимались радиоэлектронной разведкой, радарами, десантными судами, судами на воздушной подушке, «Шилками», «Градами», бомбами большой мощности и ракетами. Все эти направления были признаны нами приоритетными – уговаривать немцев необходимо было максимально жестко, но начать решили все же с финнов. А точнее, с их заводов и производств. А если быть совсем точными, с людей, работающих на этих заводах.
Мы с Малышевым запланировали уничтожение всех ключевых производств, работающих на финскую «оборонку», благо всевозможной информации о местонахождении этих заводов у нас было достаточное количество. Для того чтобы вывести из строя Финляндию, а это было первоочередной задачей, необходимо было максимально «закошмарить» все население этой маленькой, но гордой страны, а до этого надо было серьезно подготовиться. Чем мы до сорок четвертого года и занимались.
В первую очередь «кошмарить» пришлось весь мир с немцами во главе, но это делалось скорее в процессе подготовки к наступательным операциям переломного для всей войны года. Обкатку своих авиационных вакуумных бомб повышенной мощности Степаныч проводил по всем фронтам – «светить» новинки масштабно и в одном месте было немного рано.
К сожалению, на тот период максимальная грузоподъемность самолетов авиации дальнего действия была не более пяти тысяч килограммов, поэтому первые прототипы боеприпасов объемного взрыва были значительно меньше весом, чем боеприпасы в нашем времени, но для достижения максимального психологического эффекта этого веса хватило с лихвой.
Только к марту сорок четвертого года удалось договориться с американцами об аренде полутора десятков эскадрилий тяжелых бомбардировщиков дальнего действия «В-17» «Летающая крепость», а несколько позднее «Б-29» – «Суперкрепость» с экипажами для бомбардировок немецких позиций и объектов на территории самой Германии нашими бомбами. Эскадрильи пришлось арендовать со всей аэродромной инфраструктурой и только за сразу выплачиваемое золото, но к тому времени мы это золото стране уже заработали.
Уникальная операция, проведенная «Лето», не имела аналогов ни в нашем мире, ни где-либо еще, а здесь рыдают от восторга все, кто о ней узнает. Впрочем, именно об этой операции благодаря Степанычу и поднятой нами рекламной шумихе знает, наверное, весь мир.
Просматривая залежи исторических фактов, которые накопали компьютерщики «Стерха», Ким обнаружил интересную деталь. Четырнадцатого декабря сорок третьего года в Минске в штабе группы армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Эрнста Буша состоялся торжественный прием офицеров группы армий с их последующим награждением.
Перелопатив груду косвенной информации, педантист Ким выяснил, что денежное довольствие и очень нехилые денежные премии всем офицерам группы армий «Центр» собирались выдавать через неделю после этого приема, хотя финчасть штаба группы армий получала денежную массу в самом начале месяца.
Дело в том, что денежное довольствие солдат и офицеров Вермахта во время войны выплачивалось за два месяца вперед, а двадцать пятого декабря католики всего мира отмечают Рождество, и немцы в этом не исключение.
Финчасть, занимающая несколько рядом располагающихся зданий с обширными подвалами, должна была распределить денежное довольствие и внеплановое вознаграждение по всем подразделениям группы армий приблизительно за три недели, но отправлять деньги в финчасти различных подразделений планировалось после торжественного награждения командиров этих воинских частей. Это и стало отправной точкой этой действительно уникальной операции.
Четырнадцатого декабря тысяча девятьсот сорок третьего года в пятнадцать часов семнадцать минут в Минск по дороге на Кобрин въехала колонна отдельного подразделения зондеркоманды SS «Группа Кюнсберг»[8] айнзатцкоманды «Нюрнберг» под командованием оберштурмбаннфюрера СС Альфреда Хальборна, сопровождающая груз чрезвычайной важности. Груз – четыре грузовика с ценностями – необходимо было сдать под расписку в финчасть группы армий «Центр».
Колонна, состоящая из четырех бронетранспортеров «Ганомаг», шести грузовиков «Опель-Блиц» и двух русских броневиков «БА-10», спокойно проехала по всему городу и остановилась у трех двухэтажных домов, которые занимала финчасть группы армий. Произошло это в то самое время, когда военные чиновники уже заканчивали работу, готовясь к наступающему празднику. На банкет пригласили далеко не всех, но, когда руководство отмечает даже мнимые успехи, подчиненные работают крайне редко.
Здания, в которых была размещена финчасть, располагались буквой «П» и имели только один въезд и два входа для сотрудников. Все окна первого этажа были специально замурованы, и комплекс зданий представлял собой небольшую крепость. Начальника финчасти генерал-майора Хельмута Аюнгера уже не было на месте, а вот его заместитель подполковник Георг Рауш был вынужден задержаться – список доставленного груза изумлял своим разнообразием.
Вообще-то доставка ценного груза отдельной зондеркомандой в финчасть группы армий выбивалась из общего порядка сдачи захваченных у противника ценностей. Обычно отдельные зондеркоманды сдавали захваченное ими под расписку в финчасть айнзатцкоманды, но дело было уже к вечеру, и чем-то недовольный командир зондеркоманды объяснил, что финчасть айнзатцкоманды Б уже закрыта, а они должны срочно сдать груз на хранение и отбыть на следующее задание. Документы у оберштурмбаннфюрера были в полном порядке, и подполковник, скрепя сердце, приказал впустить грузовики и бронетранспортеры во внутренний двор финчасти.
В декабре темнеет очень быстро, а русская зима здорово отличается от мягкой зимы родного фатерланда. Может быть, именно поэтому никто так и не обратил внимания на то, что один из грузовиков зондеркоманды свернул к тому самому особняку, в котором собиралась теплая компания генералитета группы армий «Центр».
Грузовик был загружен великолепным французским коньяком и русской водкой еще довоенного розлива, а у сопровождающего столь необычный груз обер-лейтенанта присутствовали все сопроводительные бумаги. Так что грузовик спокойно проехал через тройное кольцо оцепления и остановился на заднем дворе старинной барской усадьбы.
Приехавший обер-лейтенант, забрав портфель с бумагами, не спеша вылез из кабины грузовика и направился в соседнее здание. Водитель, заглушив двигатель и помахивая пустым ведром, убрел за водой, да так и не вернулся. Видимо, завис в казарме комендантской роты.
Словом, этих двух персонажей скучающие часовые больше никогда не увидели, а впоследствии так и не вспомнили. Впрочем, и вспоминать в общем-то было некому – единственный оставшийся в живых часовой умер от страшных ожогов чуть более чем через двое суток.
Дело в том, что в двадцать один час десять минут центр Минска был подвергнут сильнейшему авиационному налету, стершему с лица земли особняк, в котором генерал-фельдмаршал Эрнст Буш награждал особо отличившихся офицеров группы армий. По самым скромным подсчетам, погибли более четырехсот генералов и старших офицеров Люфтваффе, Вермахта и Панцерваффе[9]. Самого генерал-фельдмаршала в том хорошо прожаренном фарше, в который превратились высокопоставленные защитники «Великого Рейха», достоверно опознать так и не удалось.
Пострадал практически весь центр города – русские использовали до сих пор не применяемые ими бомбы большой мощности. Видимо, в комплекс зданий финчасти попала одна из таких бомб – здания были не только разрушены почти до основания, но и полностью выгорели.
Конечно! А как бы они не выгорели? Три трехтонных грузовика с напалмом и грузовик со взрывчаткой. Таким количеством «адского огня» при желании ленинградский Эрмитаж можно было бы спалить.
Ничего не подозревающую охрану разведчики спецгруппы НКВД вырезали ножами. Взвод немецких тыловиков и взвод осназовцев НКВД – это два абсолютно несопоставимых подразделения. Два с лишним десятка тыловых офицеров тоже ничем своей погибшей охране помочь не смогли.
Главное было не только взять несколько грузовиков немецких и советских денег. Помимо денежного довольствия солдат, офицеров и генералов группы армий еще с сорок первого года в подвале финчасти хранилось два миллиона девятьсот двадцать семь тысяч рублей, одна тысяча семьсот двадцать девять килограммов золота в изделиях и слитках и двадцать восемь ящиков с музейными экспонатами.
Причем ни про рубли, ни про золото, ни тем более про музейные экспонаты мы ничего не знали. Они пошли приятным, но весьма весомым бонусом, ради которого пришлось захватывать на улицах Минска еще четыре грузовика.
Вроде бы нелогично, что музейные экспонаты лежали в подвале финчасти, но если вспомнить о том, что во время Великой Отечественной войны только в нашей стране немцы ограбили более пятисот музеев, то все становится на свои места. С золотом и советскими деньгами тоже объяснимо – группа армий «Центр» захватила огромное количество сбербанков и государственных учреждений и соответственно бумажных денег и золота.
Кстати, часть советских денег была повреждена или попорчена огнем. Видимо, какое-то банковское хранилище при отступлении наших войск пытались сжечь или эти купюры были вынуты из обращения для последующего уничтожения, но педантичные немецкие тыловики собрали и переписали и эти денежные знаки, составив подробный отчет. Из которого мы и узнали точное количество захваченных нами денег и ценностей.
После переписи и учета золото и музейные экспонаты обычно отправляются в Германию, но не сразу – что-то, бывает, и в воздухе зависает, а то и до трофейных команд не добирается. Высокопоставленные немецкие генералы мало чем отличаются от собственных солдат, но если к рукам солдата прилипают в основном традиционные «сало, яйки и млеко» с самогоном, то господам генералам достается более ценная добыча. Так что, судя по всему, это была обыкновенная небольшая «заначка» на «черный день» генерал-фельдмаршала или, скорее всего, кого-то из его ближайшего окружения.
Главным было доставить все это великолепие за линию фронта. Для чего мы и придумали этот трюк со специальной зондеркомандой. Просто отдельные карательные батальоны, а уж тем более специальные зондеркоманды вообще никому не подчиняются, кроме своего куратора в айнзатцгруппе, и посылают в заоблачные дали даже генералов Вермахта, отговариваясь секретностью задания. Тем более что специальные зондеркоманды, вывозящие культурные и материальные ценности, подчинены обычно МИДу Германии и одновременно SS, а кураторы командиров зондеркоманд и айнзатцгрупп, как правило, находятся в Берлине и никуда из него не выезжают.
Обычные армейские офицеры при встрече с колонной карателей отворачиваются, а фронтовики брезгливо кривятся. Вот так они и наотворачивались, пока «Лето» со своими головорезами до линии фронта добирались. В партизанский край разведгруппу осназа НКВД закинули десантными планерами, а с немецкой и нашей техникой помогли партизаны.
С отступления сорок первого года в смоленских лесах оставалось достаточно много армейских «заначек». В той партизанской бригаде даже четыре танка в загашниках завалялось. Впрочем, речь не об этом.
Даже прифронтовые фельдполицаи при проверке документов смотрели на солдат зондеркоманды, как кролик на удава. Фельдполицаи, правда, недолго – разведотделу фронта образцы документов тоже были нужны. Самих документов привезли просто невероятное количество – одни ведомости денежного довольствия чего стоили. Они отображали всю подноготную группы армий «Центр».
Все части как на ладони оказались: состав, численность, фамилии командиров, вплоть до командиров взводов. Все! Просто все! Никакая разведка такого не дает. Эти ведомости оказались как бы не дороже всех денег вместе взятых.
Ну, а там уж Степаныч впервые за эту войну систему залпового огня под термобарические боеприпасы испытал, и спецгруппа осназа НКВД въехала к нашим окопам прямо по выжженному полю, весело похрустывая хорошо прожаренными костями немецких пехотинцев, оставленных, ко всем прочим неприятностям, этими беспредельщиками еще и без денежного довольствия.
Правда, осназовцев пехотинцы чуть было на штыки не подняли, узрев на ребятах так «любимую» всеми фронтовиками форму карателей, но непонятку быстро разрулили. Во всех передовых частях наших ребят ждали специально накрученные особисты.
В этой операции все было уникальным. Это было первое использование сделанных нами немецких документов, ничем не отличимых от настоящих.
Первое использование наводимой по радиолучу авиационной бомбы объемного взрыва повышенной мощности, созданной Степанычем и «Мишиками».
Первый высокопоставленный немецкий генерал, накрывшийся с нашей помощью медным тазом вместе со всем своим штабом и большинством командиров его подразделений и позволивший нашим войскам прорвать фронт значительно раньше сорок четвертого года. Пока только локально, но тем не менее.
Первое использование «термобарических боеприпасов» для РСЗО, с которыми Степаныч носился даже больше, чем со своими любимыми бомбами и ракетами. Правда, пока еще не в системах залпового огня «Ураган» и «Смерч», а почти что «на коленке» – с запуском с обычных грузовиков с ручным наведением на цель.
Конечно, этому творению до огнеметной системы под веселеньким названием «Буратино» как до Пекина крабом, но немецкие, да и, чего уж греха таить, наши пехотинцы впечатлились по самое не могу. Они и к «Катюшам»-то еще не все привыкли, а тут такой ужас нарисовался, что только держись за внезапно наполнившиеся форменные штаны. Наши пехотинцы имеются в виду – немецкие не успевают привыкнуть, так как целыми подразделениями большой емкостью из цветного металла накрываются.
И наконец, это было первое выступление Степаныча перед всей страной и миром по радио.
Вообще-то, запуская проект рекламирования Степанычем наших достижений и попутного «слива» самой разнообразной дезинформации, мы даже не представляли, что выпускаем в этот мир. Степаныч, как паинька, как лапушка, как милый дедушка, елейным голосом прочитал две строчки отредактированного политработниками текста, а затем отшвырнул его в сторону и заговорил своими совершенно неинтеллигентными словами.
Моментально сменив интонации голоса на жесткую иронию и приправляя ее привычным для себя командирским сленгом, этот бешеный изобретатель рассказал всей стране о «гоп-стопе», который мастерски провел «Лето» со своей беспредельной бригадой отморозков-осназовцев и натянутой ими во все мыслимые и немыслимые отверстия Германией. В основном, конечно же, в немыслимые. Причем слегка перефразировал общий смысл всей информации, объявив Германию женщиной, а Советский Союз соответственно мужчиной со всеми вытекающими отсюда физиологическими подробностями.
Кроме опущенной ниже плинтуса Германии, досталось от него Австрии, Италии, Румынии, Венгрии, Болгарии и Испании с теми же физиологическими подробностями и шутливым объяснением показательной порки взбесившегося гарема. Такое представление разыграл, что никто из нас так и не понял, как он всю последовательность действий запомнил.
Под занавес своего сольного выступления Степаныч на всю страну заявил, что осназовцы провели не уникальную военную операцию, а взяли на «гоп-стоп» штаб немецкой группировки, завалив в процессе грабежа местного пахана со всей его уголовной кодлой. То есть именно ограбили всю группировку армий «Центр», уничтожив весь штаб этой группировки.
Немцы о данном факте даже не подозревали – до той поры немецкое командование считало, что финчасть сгорела со всем своим содержимым. Просто вся документация была вывезена ребятами «Лето», начальник финчасти накрылся на тусовке генералитета, большинство его подчиненных вырезали при захвате, а закопченные развалины зданий финчасти разбирать было просто бессмысленно.
Кто-нибудь действие девяти тонн напалма в жилом доме себе представляет? В этих развалинах даже камни сплавились. При этом раздухарившийся Степаныч подробно объяснил слушателям основную цель этой действительно уникальной операции.
Дело в том, что мы своим появлением придержали Оршанскую наступательную операцию, которую проводил Западный фронт в период с двенадцатого октября сорок третьего года. В нашем мире эта операция закончилась крайне неудачно. Наши войска потеряли почти двадцать пять тысяч убитыми и почти восемьдесят ранеными, но не достигли целей, поставленных Ставкой Верховного главнокомандующего перед командованием Западного фронта.
Здесь мы немного изменили не только сам характер этой наступательной операции, но и более чем на два месяца сместили время ее проведения. Войска наступали, сидя в своих окопах. Проводились разведки боем, изо дня в день батальоны поднимались в имитационные атаки, за линией фронта партизаны разведывали тылы гитлеровских войск, работали разведчики, в том числе и разведывательно-диверсионные группы нашего управления.
Каждый божий день, за редкими исключениями, наши войска изображали наступление, не позволяя немцам перекидывать резервы из Белоруссии на Украину, где наши войска вели наступательные операции за Днепр, но происходило это ровно до того самого времени, пока в Минске не накрылся весь генералитет группы армий «Центр».
В ту же ночь по всем разведанным позициям немецких войск, штабам, аэродромам и складам боеприпасов и горюче-смазочных материалов авиация и артиллерия Западного и Первого Прибалтийского фронтов вывалила все свои накопленные за два месяца бомбы и снаряды.
В ходе стремительного наступления на деморализованные гибелью собственных командиров немецкие подразделения были освобождены десятки населенных пунктов, среди которых особенно ценными оказались Орша, Витебск и мизерный городок с забавным названием Городок. Кстати, при взятии Витебска впервые отметился «Багги», наконец-то выпестовавший свою первую десантную бригаду.
Накопленные за месяцы вялого позиционного наступления людские резервы и боеприпасы выплеснулись в единый прорыв многоэшелонированной обороны противника. При этом немцы не перекинули на Украину ни одного солдата и потеряли не только все командование группы армий «Центр», но и почти в полном составе похоронили 260-ю, 267-ю и 268-ю пехотные дивизии двенадцатого армейского корпуса Вермахта.
Пятьдесят шестой моторизованный корпус в безвозвратные потери записал более половины личного состава, а девятнадцатая танковая дивизия оставила в белорусских лесах всю свою технику. Потери гитлеровских войск за столь короткое время были катастрофическими, но немцы быстро пришли в себя, и наше наступление захлебнулось.
Продолжением этой операции стала Гомельско-Речицкая наступательная операция Белорусского фронта, которая тоже прошла для наших войск значительно удачнее – был взят Гомель и ликвидирован Гомельский выступ.
Главным во всех этих операциях было то, что и Белорусский, и Западный, и Первый Прибалтийский фронты не потеряли такого огромного количества бойцов и не только выполнили свои задачи, поставленные перед ними Ставкой Верховного главнокомандующего, но и сохранили свои войска для выполнения следующих уже летних наступлений. Боеприпасов, правда, все три фронта потратили немерено, но, главное, людей не потеряли и немцев похоронили приличное количество.
Помня о том, что радиопередачи слушают не только школьные учителя и профессора академии изобразительных искусств, но и простые рабочие и даже блатные и приблатненные шкеты, для лучшей усваиваемости информации Степаныч озвучил оба варианта изложения беспрецедентного подвига осназовцев НКВД. Сначала, понятно, официальный, а уж затем для простого народа с использованием классических идиоматических оборотов, командирского сленга и чисто народных выражений, очень часто мало отличающихся от вышеупомянутого сленга.
Сказать, что в студии и во всей стране смеялись, это не сказать практически ничего. По рассказу «Лето», куратор Степаныча из ведомства Лаврентия Павловича Берии от смеха вообще завалился грудью на заваленный бумагами стол редактора радиоцентра и в истерике колотил по нему своими немаленькими кулаками.
«Лето» и Степаныч мгновенно стали жутко популярными. К тому же этот доморощенный юморист на вопрос, заданный ему, почему командира беспредельщиков, ограбивших немецкую армию, зовут «Лето», ответил: «А у нас всегда лето. Даже в полярную зиму у советских людей лето, если это для Германии тяжелая зима.
Вот такое вот хреновое для немецкой группы армий «Центр» лето. И вообще это «Лето» пока еще майор, а будет он повыше званием, и для всей Германии хреновое лето наступит. А если кому хоть что-то не нравится, пишите письма: Москва. Управление специальных операций. Степанычу и «Лето».
Это не шутка. Пишите по любому поводу. Разберемся, а чем сможем, поможем». И письма стали приходить в наше управление мешками. С просьбами, пожеланиями, жалобами. Информация ведь быстро разбегается. О том, что письма надо писать по адресу «Москва. УСО. Степанычу, не один Степаныч по радио рассказал. Мы тоже рта не закрывали в своих командировках по стране.
Сначала разбором писем занимались те, кого мы освободили из лагерей, затем, по мере убывания последних на фронт, безногие инвалиды и родственники реабилитированных посмертно. Это была целая индустрия по реабилитации и адаптации в общество огромного количества крайне необходимых стране людей, а процесс, запущенный Степанычем, только набирал обороты.
Именно на опыте работы этого отдела и наработанных этим отделом знаний, умений и навыков в конце сорок четвертого года был создан отдел Партийного Контроля управления специальных операций, ставящий в четырехточечную коленопреклоненную позу в основном зажравшихся работников торговли, опухших от своей мнимой значимости партийных чиновников и оборзевших до последней крайности сотрудников НКВД.
Рейхсмарки третьего и, как показала дальнейшая история, последнего рейха, захваченные группой «Лето», были переправлены в партизанские отряды, в Швецию, Швейцарию и во все оккупированные гитлеровцами страны и пошли в дело. Золото и советские рубли тоже нашей стране пригодились.
Все были довольны. Кроме Гитлера с Геббельсом. Последний привычно и истерически громко орал со своей кочки, что все это пропаганда русских, пока Степаныч не скинул на Берлин сначала свой первый прототип планирующей бомбы, а затем и крылатой ракеты, соответственно прокомментировав очередное эпохальное событие.
Этот доморощенный юморист сам с летчиками в Германию летал. Его от самолетов за уши оттащить было невозможно. Слетал, сочинил новый текст, в очередной раз согласовал написанное с компетентными товарищами, выкинул его перед микрофоном и поднял настроение всей стране на целую неделю, рассказав, как красиво у Рейхстага в подвал ссыпался позвоночник. Разумеется, с такой высоты Степаныч видеть этого не мог – пока бомба долетела до земли, самолет улетел ух знает куда, но разницы реально никакой. К тому времени немцы об этом уже всему миру доложили.
Мир два дня неверяще молчал, и Степаныч отправил в Берлин четыре летающие зажигалки. Невозможно иначе назвать четыре четырехмоторных тяжелых бомбардировщика «Пе-8», полностью загруженных емкостями с напалмом и высыпавших свой страшный груз прямо на город – на кого Степаныч пошлет.
Восемнадцать тонн напалма в специально изготовленных для этого налета пятилитровых бочонках, сброшенных ковром на центр города, это жутко эффектная и максимально эффективная пощечина. Из-за высоты сброса «подарков» разброс был страшный, и столицу «Великого и неповторимого Рейха» от одного-единственного налета охватили сотни пожаров. После этого эпохального для всей Германии налета к воплям Геббельса присоединился и Гитлер, объявивший Степаныча и всех, кто бомбил Берлин, своими личными врагами.
Это бесноватый шизофреник сделал зря. Это он не тем местом подумал. Только хуже себе сделал. Промолчать было бы умнее. Война ведь никуда не делась, а Степаныч тот еще затейник – выданные им во время очередного выступления перлы уже в который раз подняли настроение всей стране. И надо сказать, что к тому времени уже и некоторой части мира – выступления Степаныча периодически передавали по «Совинформбюро».
Летчики авиации дальнего действия-то как порадовались! Они и так вниманием обделены не были, а здесь их сам Гитлер отметил, а Степаныч по радио похвалил. С подробными пояснениями того самого адреса, куда послали бесноватого ефрейтора летчики авиации дальнего действия. Говорят, что, когда Степаныч по каким-то своим делам приехал в ту дивизию АДД, его, качая, чуть было на низкую орбиту в космос не запустили – так летчикам понравился вольный пересказ Степанычем их пожеланий Гитлеру и всей его брехливой своре.
После снесенных в Берлине зданий Рейхстага, Центрального управления Имперской Безопасности и комплекса зданий генерального штаба сухопутных войск Вермахта Степаныч переключился на остров Рюген и ракетный центр Пенемюнде и немного увлекся. Настолько увлекся, что… Впрочем, об этом несколько подробнее.
Именно с этой операции начинались наши дружески-союзнические отношения с Великобританией. (Насколько это возможно, конечно же.) Английская разведка получила сведения о ракетном центре Пенемюнде в начале лета сорок третьего года от поляков, работающих на заводе по производству ракет ФАУ и сидевших в местном концлагере.
Англичане излишне возбудились и в середине августа, собрав почти шестьсот самолетов «Ланкастер» и «Голифакс», нанесли штандартенфюреру СС Вернеру фон Брауну со товарищи неожиданный визит в лучших своих традициях. То есть ночью и по площадям. В смысле, на кого бог пошлет.
Досталось и полигону, и подземному заводу по производству ракет, и жилому городку при нем, и концлагерю, находящемуся рядом с полигоном. В концлагере погибло более двухсот человек, и в их числе те самые поляки, что отправили англичанам планы ракетного центра.
Немцы потеряли более семисот человек. Среди них каким-то чудом затесался главный конструктор ракетных двигателей доктор Вальтер Тиль. Видимо, оказался не в том месте не в то время.
У англичан не вернулись на свои аэродромы около пятидесяти четырехмоторных бомбардировщиков, а немцы на полгода задержали выпуск ракеты ФАУ-2. Ну и в качестве вишенки в этом кровавом торте – застрелился заместитель командующего Люфтваффе генерал-полковник Ганс Ешоннек, отвечавший за систему ПВО этого района. Видимо, генерал от авиации разумно посчитал, что моментальная встреча со Всевышним значительно лучше, чем та же встреча, но с посредничеством умельцев из гестапо.
Все изменилось с нашим появлением. Основной нашей задачей было вдолбить ракетный центр Брауна и вообще всю ракетную программу гитлеровцев в каменный век. Ну или, по крайней мере, сильно притормозить запуск ФАУ-2, а необходимого количества дальних бомбардировщиков в Советском Союзе не существовало. Да и жалко было своих летчиков и самолеты.
В то же время англичане здорово преуспели в развитии дальней бомбардировочной авиации, а расстояние от их аэродромов до острова Рюген было значительно ме́ньшим. Так зачем нам напрягаться, если ракетный центр Брауна можно (и нужно) стереть в пыль чужими руками? То есть с помощью английской авиации. Да еще и поиметь с благодарного английского народа некоторое количество так необходимых нашей стране бонусов.
Вот мы и «слили» представителям английского посольства всю информацию по ракетному центру Пенемюнде (из того, что они не знали) и по некоторым стартовым площадкам ракет ФАУ-1 во Франции. (На первых порах для затравки далеко не по всем.) Сдали всю структуру центра: жилой городок, склады, подземные лаборатории и сеть дорог, связывающих различные объекты на всем острове. Разумеется, без персоналий самих разработчиков.
Потом пошла информация по заводам по производству ракет ФАУ во Франции и некоторые технические новинки, которые англичане могли сразу внедрить в свое производство. (В том числе и те, которые они сами изобретут в начале пятидесятых годов.)
Взамен нам были нужны десантные суда и десантные планеры – англичане были сильны в их постройке и к сорок четвертому году налепили достаточное количество десантной техники, чтобы поделиться с нами. Ну и пробили для своих десантных операций стрелковое оружие с боеприпасами, десантную экипировку и тому подобные мелочи.
Кстати говоря, от танков под названием «Валентайн» советское правительство с нашей подачи отказалось, хотя с сорок второго года поставки оружия в СССР из Великобритании осуществлялись бесплатно. Вместо танков к нам пошли те самые десантные планеры. Тем более что отправляли их в разобранном состоянии.
Только не надо думать, что Советскому Союзу все доставалось на халяву – до сорок второго года в Великобританию было отправлено пятьдесят пять тонн золота. Поставки оружия шли бесплатно, а к примеру, за тот же авиационный бензин Советский Союз платил золотом. (Но это так – мысли вслух.)
Надо сказать, что первый массированный налет на ракетный центр советская авиация провела совместно с английской. В принципе, если бы по острову долбили обычными бомбами, то подземным лабораториям ничего бы не было, но злобный Степаныч сначала ввалил по городу и его окрестностям, перебив просто немереное количество мирного, околомирного и совсем не мирного народа.
Под шумок Совинформбюро объявило об очередном удачном ракетном обстреле. Мир поверил. А куда ему было деваться? Результат был, так сказать, налицо. Англичане потом сами подтвердили.
Сыпали самолеты авиации дальнего действия не только вакуумные и кассетные гостинцы, но и для улучшения ландшафта отшлифовывали его напалмом. Так сказать, подсветили советские самолеты англичанам конкретные точки, по которым надо вывалить весь остальной осколочно-фугасный груз. Англичане, разумеется, не подкачали и немного увлеклись.
Ну как немного? Через три дня немцы скорбно объявили о гибели главного ракетного специалиста Германии. Не станет в этом мире штурмбаннфюрер СС Вернер фон Браун в сорок пятом году американским гражданином и начальником секретной лаборатории в Пентагоне, и, надеюсь, баллистические ракеты ФАУ-2 теперь немцы по Лондону запустят намного позже. Им сначала ракетный центр восстановить придется да пепел Брауна, развеянный по острову Рюген, в кучку собрать.
Долго Степаныч над внезапной гибелью главного ракетного специалиста «Великого Рейха» изгалялся. Ну, и доизгалялся до личного врага вечно обдолбанного первитином[10] ефрейтора, на пару с «Лето». Это его основным специалистом по безумным десантам назначили. Все равно к тому времени он уже засветился по полной проо́грамме.
Каждый налет англичане максимально широко рекламировали по радио (по нашему совету) и через раз засыпали листовками мирные города Германии: реклама – движитель прогресса. А что? Англичане ребята богатые, для них такие траты – копейки, да и простым немецким обывателям не было скучно.
В свою очередь, Степаныч на всю Европу и Америку устроил сольный концерт оригинального разговорного жанра (кстати говоря, на вполне приличном английском языке): «Ракетный центр Брауна? Талантливый был мужик! Жаль, не знаем, в каком кратере его пепел – цветы возложили бы. Своих астронавтов на Луну можете не посылать, смотайтесь на остров Рюген, сфотографируйте лунную поверхность. Так и быть, разрешаем разок над островом пролететь, а то пешком слишком долго получится. Только аккуратно, в обозначенное время и по-быстрому, а то у нас с англичанами там еще стрельбы намечаются.
Видуха прямо один в один с Луной. Вот так же и Финляндия будет выглядеть, если что, а можем промахнуться и по Швейцарии зарядить с Люксембургом. Ракеты – такая штука несовершенная, а посоветоваться уже не с кем. Штурмбаннфюрер СС Вернер Магнус Максимилиан фон Браун господу богу рассказывает, как он умудрялся так точно ракеты ФАУ по Лондону запускать.
Что значит, кто это такой? Разработчик первой межконтинентальной баллистической ракеты ФАУ-2… был. Где теперь его искать, на небе или в преисподней, вопрос не к нам. В небесную канцелярию обратитесь».
Словом, в процессе этого очередного словоблудия Степаныч не только слил внеочередную дезинформацию, но и уже в который раз народ повеселил. До такой степени повеселил, что был персонально вызван к Сталину на легкую выволочку с пожеланием сбавить матерные обороты во время общения с народом. Правда, с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда Героя Советского Союза.
Степаныч, конечно же, пообещал, но к тому времени его истории и анекдоты нашего времени шли настолько «на ура», что запретить их и не пробовали, а немцы всерьез начали искать нашего разведчика под фамилией фон Штирлиц. Иначе объяснить перед Гитлером утечку стратегической информации было просто невозможно.
Моя личная война началась с вразумления Финляндии – до этого меня за линию фронта не отпускали. Впрочем, работы у меня было и так по гланды, но на финнах я уперся, да и то только потому, что знал финскую столицу как свои пять пальцев. Я же в Ленинграде вырос, а в самом начале горбачевского предательства, которое во всем мире «перестройкой» назвали, у меня дед в Хельсинки уехал – преподавать в местном университете. Вот и бывал я у него почти все свои отпуска́.
Моей жене, я тогда еще был женат, в финской столице очень понравилось. Понравилось до такой степени, что однажды она собрала все свои вещички и, показав мне не совсем приличный жест, перебралась в сопредельную страну.
Разводились мы через присланного моей супругой адвоката. Огромное ей за это спасибо. К тому времени я уже в достаточной мере освоил финский язык, чтобы перевести адрес, куда меня послала моя бывшая благоверная в своем прощальном послании, но языки мне всегда давались легко – это у нас наследственное. Тот же дед знал шесть иностранных языков, отец – восемь, ну а я, если на круг посчитать, только семь пока освоил, если спешно изучаемый сейчас немецкий не считать.
К работе в Финляндии я готовился серьезно, но неожиданно операцию свернули без объяснения причин, и я опять остался не у дел.
Да нет. Самой разнообразной работы было навалом. Обучение, организационные вопросы, проработки будущих десантов, подготовка и сопровождение групп, уходящих на задания, бо́льшей частью висели на мне, но я чувствовал, что на этой работе долго не протяну.
Пятого января сорок четвертого года Степаныч обидел в Берлине Рейхстаг. Восьмого слегка подогрел столицу «Великого Рейха» напалмом. В ночь на двенадцатое ракетный центр Брауна авиация дальнего действия совместно с королевскими ВВС Великобритании принялась превращать в мелкое ничего, а я так и сидел в стороне от всех этих событий, вынашивая очередные планы на личном ноутбуке.
Свою команду я начал собирать еще в сентябре, когда мы только начинали ездить по различным областям (и лагерям). Разумеется, в первую очередь я делал упор на физически развитых мужчин, способных вынести все тяготы фронтовых, а в основном зафронтовых будней десантника, но искал и самородков.
В общей массе призывников мы с моими современниками искали людей с уникальными знаниями и умениями: уникумов, энциклопедически образованных людей, теми или иными способами оказавшихся за решеткой, в ссылке или в эвакуации. И находили их сначала единицами, потом десятками, а затем и сотнями.
Так в поле моего зрения оказались несколько бывших дипломатов, залетевших в тридцать шестом году в ссылку с поражением в правах исключительно за компанию со своими руководителями. Девять сотрудников Артура Христиановича[11] с дикими, просто нелепыми обвинениями доживали свой век в колонии-поселении в Архангельской области.
Старики, а это были люди в уже приличном возрасте, не сидели вместе, но, найдя одного из них, я поднял дело, по которому они были осуждены, раскрутил всю цепочку и вытащил из заключения двадцать восемь человек – девять старых разведчиков и девятнадцать членов их семей, включая двоих детей.
Уникальность этих людей заключалась в том, что каждый из них знал по нескольку европейских языков и был кладезем бесценной для нас бытовой и социальной зарубежной информации. Той самой информации, которая была остро необходима разведывательно-диверсионным группам нашего управления.
К тому времени к каждому из нас были прикреплены люди из ведомства Лаврентия Павловича, и сложностей с временным освобождением людей не было. Сначала мы переводили бывших заключенных под крыло Малышева, а затем начинали с ними работать, но в основном, конечно, сначала лечили и откармливали в своем госпитале.
Под госпиталь нам была отдана одна из школ недалеко от управления, но достаточно быстро мы построили свое здание. Понятно, что не мы сами, а пленные немецкие солдаты – совсем рядом с нашим управлением в подмосковном Красногорске располагался крупный лагерь военнопленных, заключенные которого работали на всех стройках, находящихся в этом районе. Со временем мы из этих военнопленных организовали несколько строительных бригад, работающих только на объектах повышенной сложности и ответственности. Охраняли их будущие бойцы наших подразделений, проходящие реабилитацию в управлении.
Выгода получалась двойная – квалифицированные немецкие рабочие не просиживали свой срок на неквалифицированных работах и при этом обучали наших бойцов немецкому языку. К каждой такой бригаде в качестве переводчика был прикреплен человек, хорошо знающий немецкий язык, из числа тех, кого мы нашли в местах заключения.
Немцам работа на квалифицированных работах была крайне выгодна. Мы предложили срок работ по восстановлению нашей страны в восемнадцать лет после ее окончания, но на квалифицированных работах срок сокращался в два раза. Поэтому желающих попасть в рабочие и специализированные бригады было более чем достаточно.
Военным преступникам, предателям и пособникам оккупантов отмерялся пожизненный срок на предприятиях повышенной опасности и в районах Крайнего Севера. Без права на помилование. Так что немцам было с чем сравнивать.
Технический отдел нашего управления я принялся комплектовать специалистами еще в конце августа, а начал с Михаила Владимировича Марголина[12] и Владимира Григорьевича Федорова[13]. Мне нужна была технологичная и точная снайперская винтовка, опережающая свое время, и создать ее мне могли только эти два оружейных специалиста.
Основную идею я украл у «Егеря», ставшего в этом мире легендарным «Командиром». Уникальные мастера «Егеря» умудрились сделать бесшумную автоматическую снайперскую винтовку из «сырой» самозарядной винтовки Токарева, но у «Егеря» было очень много времени и уникальные специалисты, которых его ребята чудом спасли весной сорок второго года.
В то же время у меня были ресурсы и производственные мощности огромной страны и крайне мало времени. Винтовки «СВТ» и «АВС» были хороши, но технологически сложны в производстве и ненадежны в эксплуатации. Мне же было необходимо оружие простое в производстве и легкое и точное в работе.
С самого нашего появления Токарев пытается заниматься повторением «СВД» и «Винтореза», и дергать его на решение моих задач никто бы мне не позволил. Заняты образцами новых вооружений были все ведущие стрелковые специалисты страны – Дегтярев, Симонов, Шпагин. В то же время оружейник, опередивший свое время, и уникальный слепой оружейный специалист с нашим появлением оказались не у дел, и я этим воспользовался.
Мне была нужна японская винтовка «Арисака» «Тип 38» под оригинальный патрон 6,5×50 мм, но с отъемным магазином минимум на десять патронов и съемным и разборным глушителем, и сделать мне ее в самое короткое время мог только Федоров, разработавший в девятьсот шестнадцатом году пистолет-пулемет под патрон калибра 6,5-мм для винтовки «Арисака».
В тринадцатом году тот же Федоров сконструировал автоматическую винтовку под патрон калибра 6,5-мм собственной конструкции. То есть именно эту винтовку он знал как облупленную, а вооруженный новыми знаниями мог достаточно быстро переделать ее под новые условия боевого применения.
Получалось так, что мы могли быстро заполнить технологический провал в оружии до появления промежуточного патрона под автоматическое оружие. Мне было необходимо, чтобы великий русский оружейник сделал нам винтовку для тихих ликвидаций и вооружил ею снайперов только начинающего свой нелегкий боевой путь спецназа.
Почему я остановился на японской винтовке, сконструированной в начале двадцатого века? Дело в том, что винтовки «Арисака» массово поставлялись в русскую императорскую армию в начале Первой мировой войны и на складах Сестрорецкого оружейного завода, а впоследствии и ленинградского гарнизона, но в основном на оружейных складах в Кронштадте винтовок «Арисака» и боеприпасов к ним скопилось огромное количество. Они так и лежали, ожидая своего часа до двадцать первого века, так как после войны появилось другое стрелковое оружие, и эти запасы просто задвинули на склады длительного хранения.
К тому же… Мы же не воевали с Японией. Почему бы нам в Японии парочку тысяч винтовок с боеприпасами не закупить? Вот японцы удивятся-то!
Я выбрал винтовку «Арисака» по нескольким причинам. Во-первых, это существенное количество уже существующих винтовок и боеприпасов к ним. Во-вторых, технологичность в переделке и ремонте. В-третьих, наличие оружейника, знающего и уже переделывавшего эту винтовку.
Патрон винтовки «Арисака» достаточно мощный, с хорошим пробивным и убойным действием пули. Сами используемые патроны имеют значительно ме́ньший вес, чем боеприпасы других систем, что позволяет несколько увеличить носимый боезапас. Что для снайпера мобильной боевой группы немаловажное обстоятельство.
При этом снайперу достаточно трех-четырех сотен патронов на рейд, а при необходимости или поломке винтовку, сняв с нее прицел и глушитель, можно просто выкинуть. Использовать ее немцы не смогут – нестандарт, а вот на японцев бочку покатить могут. Винтовка-то японская.
Кроме того, патрон 6,5 на 50 мм «Арисака» имеет меньший импульс отдачи, что повышает меткость стрельбы. Расположение рукоятки на задней части затвора позволяет перезаряжать винтовку, не отпуская ее от плеча и не теряя из виду цель.
Помимо этого винтовка «Арисака» имела то, чего не было больше ни у одной винтовки мира, – крышку ствольной коробки, которая открывала ее одновременно с движением затвора. То есть в механизм винтовки не могли попасть ни грязь, ни песок, что достаточно существенно для условий, для которых ее создавали.
Винтовка, несмотря на меньший, чем у других винтовок мира, калибр, получилась достаточно мощной. Более того, по опыту применения в различных условиях был сделан вывод, что ее пули обладают хорошим пробивным и убойным действием. Благодаря меньшему весу патронов японский солдат мог взять их больше, чем солдаты других армий. И это несмотря на то, что вес японского солдата составлял всего сорок восемь – пятьдесят килограммов. То есть в начале двадцатого века японские солдаты были дистрофиками почти поголовно.
А теперь добавим к вышеперечисленному глушитель, отъемный магазин на десять-пятнадцать патронов и автоматику Федорова – и получим легкую винтовку для снайперов разведывательно-диверсионных подразделений, которую не надо создавать с нуля. И, главное, нет необходимости в строительстве крупного завода с полным технологическим циклом. Вполне достаточно небольшого цеха для переделки уже существующего оружия.
Конечно же, я многого не учел в своих желаниях и мечтах, но Владимир Григорьевич, загоревшись этой идеей, сделал все от себя зависящее, чтобы воплотить мою мечту в жизнь. С сорок второго года Федоров работал в комиссии по рассмотрению новых образцов стрелкового вооружения, но с нашим появлением оказался не у дел. Так что перетащить его к себе я смог достаточно быстро.
Равно как и Марголина, которого я загрузил мелкокалиберным пистолетом его имени, пистолетом калибра 6,5 под ствол винтовки «Арисака» и бесшумным патроном, как на американских «туннельных» револьверах[14].
Пусть работает. И для дела полезно, и ему не скучно, и у снайперов групп будет пистолет единого с основным оружием калибра. А если Марголин еще и бесшумный боеприпас повторит, хотя бы и в штучном исполнении, то я ему лично Сталинскую премию выбью.