– Всё спишь? Просыпайся! Слыхал? Сан Саныча убили!
Звонок от Митридата, как, наверное, всегда в первый посленовогодний день, – прозвучал крайне некстати. Да ещё с дурацким вопросом «Слыхал?» Что Кравченко мог слышать? Алексей валялся на скомканной и влажной простыни, бездумно глядя в потолок и поглаживая обнажённую спину Ирины. Сама подруга прижалась к его боку, положив голову ему на плечо, и что-то такое мурлыкала, благодарное и прочувствованное. Он не вслушивался, ловя лишь интонации и в нужных местах согласно прижимая женщину к себе.
Законное утро неги после новогодней ночи. И день. И потом ещё вечер. Особенно, если к тому же голова не болит от лишнего выпитого.
А лишнего выпито не было. Алексей был отпущен командованием домой на три дня, сопровождаемый веским советом на Новый год «не перебарщивать», ибо время такое, мало ли что. Хоть и перемирие.
Ну, особо никто и не собирался. По соточке приняли у Митридата на квартире – не считая того, что поначалу чокнулись и выпили с девчонками по шампанскому. Под первый удар курантов в Москве. Потом распили бутылку текилы, что притащил митридатов приятель Тимур из штаба корпуса. Что это – на четверых, считая ещё Злого? Да ни о чём! Была, правда, ещё одна текила от того же Тимура, но за ней как-то никто уже и не тянулся.
И теперь голова была чиста и соображала чётко. Но только секунды через четыре пришло осознание ошеломительной новости. Он резко сел на кровати.
– Сан Саныча?! Убили? Кто? Что известно?
К Александру Бледнову Алексея подвёл Ященко. Не сам, конечно. Заочно. Просто когда Кравченко безальтернативно поставил вопрос о том, что едет на Донбасс, передал контакты людей, которые могли бы правильно принять на месте его сотрудника. Заодно подробно проинструктировав относительно того, с кем какие отношения и как строить.
Сан Саныч Бледнов, по позывному Бэтмен, был одним из лучших командиров луганского ополчения. Впрочем, уже армии – не так давно он со своим отрядом влился в 4-ю бригаду, став в ней начальником штаба. Летние и особенно осенние тёрки его с руководством республики остались, казалось, позади. Совсем недавно он, Сан Саныч, сидел здесь, в Лёшкиной квартире, на краю этой самой кровати, ел расклякавшиеся от долгой варки пельмени. Увлеклись разговором, что поделаешь, допустили их развариваться и разваливаться. Пока Муха, охранник Бэтмена, не обратил на это внимание хозяина квартиры…
А говорили о многом – будто прорвало. Как-то прежде обстоятельства не приводили к тому, чтобы они вот так запросто могли пообщаться друг с другом. Бэтмен был командир, Буран – его подчинённый. Хотя и с достаточной долей автономии: со своим собственным, пусть и небольшим, подразделением. Да и строгий был человек Сан Саныч Бледнов, суровый. Не больно-то и раскрывался, а тем более в служебной обстановке.
Но тут обстановка была как раз не служебная. Нет, и не питейная. Сан Саныч не пил вовсе, а при нём разливать на двоих – Митридат тоже присутствовал – как-то не тянуло. И таким открытым Алексей Бэтмена ещё не видел.
Война – это страшная вещь, говорил тот. И в бой идти очень страшно. Не боятся только сумасшедшие. Но когда на одной чаше весов твоя жизнь и здоровье, а на другой – виселицы с невинно убиенными людьми… Когда под угрозой гибели твоя земля, твой дом, твои дети, твои родные и близкие. И даже воздух, деревья, среди которых ты вырос… Тогда ты пойдёшь в бой. И ты будешь биться до смерти. Своей или врага. Второе – лучше.
Алексею это было тоже понятно. Когда он впервые за много лет, после всего происшедшего, оказался в таком родном, таком памятном палисадничке у бабушкиной хатки в Алчевске – он поначалу едва мог сдержать слёзы. Самые натуральные сладкие детские слёзы. Несмотря на то что посреди мира своего детства стоял в камуфляже, с оружием, с патронами и гранатами в разгрузке. Стоял тогда Алексей Кравченко, уже прошедший через бои на Металлисте и Юбилейном, словно у прозрачной, но непреодолимой стены в детство, в прошлое, в мирное время, и беззвучно рыдал, давя комок в горле, – и клялся, тоже беззвучно. Клялся примерно о том же, о чём позже, уже зимою, говорил ему Сан Саныч…
И ещё одно важное подчёркивал командир. Причём не раз: видно, это было его глубоким убеждением.
«В чём наше отличие от укров? – говорил он. – Они пытаются навязывать другим своё видение мира, поломать людей, перекроить, по-новому пересказать историю целого народа. Но это ещё никогда никому не удавалось.
А мы не навязываем свою точку зрения. Русская душа – очень открытая. Мы готовы принять любого – какой бы национальности он ни был, – лишь бы он был человеком. И обнять его, и отдать последнюю рубашку. А на каком он языке говорит и во что одет, – неважно, хоть в шаровары, хоть в халат. Самое главное – жить по совести. На мой взгляд, совесть – это Бог. Это тот внутренний стержень, ограничитель, который держит тебя в рамках, чтобы ты не делал ничего неправильного. Чтобы окружающие знали, что ты хороший человек – вот это самое главное. Даже сейчас, на войне, я говорю: жить надо по совести, и тогда всё будет нормально».
И вот – убит…
Как это вообще возможно? Он что – на линию соприкосновения поехал? Да и там затишье на Новый год…
Бывал Алексей у Сан Саныча в Красном Луче, сиживал и езживал в его броневичке фольксвагеновском. Ничего не давал на откуп случайности товарищ Бэтмен: хороший был броневичок. Не лёгкая жертва для обычного вооружения обычной ДРГ. И охрана была хорошая. Да хоть это последнее – да, получается, последнее, если Мишка не ошибается! – посещение квартиры Лёшкиной взять. Казалось бы – к своему в гости заходил! Но два бойца неотлучно сторожили в квартире, ещё один в подъезде, а четвёртый – возле подъезда на улице. Грамотные люди охрану ставили, недаром говорили, что один из его людей, с позывным Кот, аж в Кремлёвском полку служил. Надо думать, не ножку лишь тянул в балетной тамошней шагистике…
Была надежда, что Митридат, с некоторых пор ставший официально сотрудником госбезопасности ЛНР, скажет: мол, Бэтмена каким-то образом ликвидировала диверсионно-разведывательная группа укропов. Но холодок осознания, что виновники гибели Бледнова – не они, уже сползал из мозга к сердцу.
Была ещё надежда, что Митридат ошибается. Мало ли – ошибка в сводке? Мало ли – ранен только?
Но тот сказал лишь:
– Давай, одевайся. Буду у тебя через полчаса…
И всё стало плохо.
Алексей едва совладал с рвущими мозг мыслями. Бэтмен! Подумать только! Бэтмен! И убит!
Через секунду восстановил контроль над собой. Затем мягко сдвинул одеяло и легонько похлопал Ирку по круглой розовой попке. Попка протестующе напряглась. Видать, не хотелось подруге выпрастывать себя из полусонной нирваны в грубый наждак военной действительности. Ну, пусть полувоенной.
Из полусна – в полувойну…
Всё равно не хотелось. Вот девчонка и противилась. Не шевелилась и не открывала глаз.
– Слышь, мышь, – была у них такая присказка из того личного «диалекта», который всегда возникает в любящих парах. – Зовут меня. Дела. Через полчаса ухожу. Ты поваляйся, если хочешь. Но когда вернусь, не знаю…
Это была необходимая информация: ключ от квартиры был только один. Значит, либо Ирка валяется, но тогда уже ждёт его до упора, либо подхватывается и успевает сделать свои женские чесалки-мазилки за полчаса. Нет, уже за двадцать семь минут.
Для женщины Луганска – нереалистично. Как и для женщины Донецка. Не потому, что страшны – как раз наоборот. А просто принято здесь среди нежного пола весьма тщательно следить за собой. И в одежде, и в макияже, и, что особенно важно, в фигуре. Очень требовательны к себе дамы Донбасса. Это Алексей уже заметил. И, в общем, одобрял – хотя его мнения, естественно, противоположный пол не спрашивал. То есть спрашивал, разумеется, и при каждом общении приходилось плести витиеватые комплименты в требовательно подставляемые, едва ли не вытягивающиеся навстречу женские ушки. Но понятно было, что и без его одобрения местные девушки будут лепить из себя куколок Барби и рисовать на лице остро привлекательные автопортреты.
Ирка поступила, разумеется, в соответствии с местным каноном.
– Макарка у бабушки ещё сутки точно не заскучает, – высказала уверенность она в ближайшей судьбе своего пятилетнего сына. – А я тогда тебя дождусь. За полчаса я себя в порядок привести не успею. Да ты и ванну сейчас займёшь…
Перевернулась на спину, изобразив жест нимфы, закрывающей свои прелести от взгляда Адониса. Или не Адониса – Алексей не был силён в греческой мифологии. В общем, от жеста истекала такая томящая невинность, что Лёшке остро захотелось прямо сейчас «заплюсовать» подругу.
Было такое выражение у одного из его однокашников по училищу, которое затем охватило все курсантские массы.
Но он лишь легонько, нежно погладил Ирку по щеке и повторил, почти виновато:
– Дела…
Она поняла. И – вот ведь на какие метаморфозы способны представительницы лучшего человеческого пола! – на её месте в той же позе, столь же обнажённая – но лежала всё равно что одетая женщина. Причём одетая – в деловой костюм: настолько резко и полностью оборвалось исходившее от неё только мгновение назад призывное женское излучение!
– Прости, – промолвила Ирина, поднимаясь на локте. – Я буду тебя ждать. Сильно.
И после паузы спросила:
– А какой Сан Саныч?
Алексей посмотрел на неё задумчиво. Потом ответил медленно:
– Один у нас Сан Саныч. Наш Сан Саныч…
Митридат приближался, поскальзываясь по скованным внезапным морозом луганским хлябям. Если бы не печальный повод для встречи, смотреть на это было бы забавно. Впрочем, сам Алексей тоже старался поаккуратнее ставить ступни между рёбер превратившейся в лёд грязи. Что делать – такая уж зима получилась в Луганске: мороз – оттепель – мороз…
– Ну, ты как? – осведомился Мишка, пожимая ему руку.