Я подставила пальцы под прохладную воду, лившуюся из душа. Трубы пели грустную песню, дрожа внутри тонких белых стен моей странноватой квартирки на чердаке над кафе «Пила». Казалось, вода никогда не нагреется.
Пол был устлан потертыми коврами. Когда газовая горелка не была зажжена, пахло жиром и плесенью. Но в месяц я платила двести долларов: если сравнивать с другим жильем в Спрингсе, мой чердак доставался мне почти даром.
На стенах висели всякие безделушки, которые не пригодились Федре для украшения зала. Из дома я не взяла ничего, кроме сумочки «Луи Виттон» и того, во что была одета. Даже если бы мне и захотелось прихватить еще какие-нибудь вещи, отец бы не дал.
Доктора Уильяма Фейрчайлда боялись и в больнице, и в семье – не потому, что он вел себя агрессивно или отличался тяжелым нравом (хотя с последним я не стала бы спорить). Этот известный на весь штат Колородо кардиолог был женат на докторе Блэр Фейрчайлд – одном из лучших кардиохирургов в Северной Америке, а по совместительству моей матери. Медсестры наградили ее званием вселенской королевы стерв.
Мои родители были созданы друг для друга. А я вот не вписывалась в семью и постоянно разочаровывала их обоих. Перейдя в старшую школу, я познакомилась со своим лучшим другом и тайным утешением. Оно дарило мне радость и помогало снимать стресс. Это было дешевое пиво. Чем известнее становились мои родители, чем больше они упивались своей значимостью, тем сильнее я ощущала одиночество и стыд. Но, видимо, мои чувства были недостаточно очевидны, чтобы мама с папой их заметили.
Из душа наконец-то потекла теплая вода, и я вернулась мыслями в настоящее.
– Не прошло и года, – сказала я сама себе.
Пуговица джинсов расстегнулась легко: от долгой носки петля была слегка растянута. В голове крутилась тысяча мыслей. Уже раскрыв молнию, я поняла, что кое о чем забыла, и, громко выругавшись, бросилась к шкафу, который стоял в спальне. Из его нижнего отделения я извлекла обувную коробку и направилась с ней в кухню.
На пятнистой розово-серой столешнице лежал мой аккуратно сложенный фартук, а из его кармана выглядывала тоненькая пачка двадцаток и нескольких более мелких бумажек. Я открыла коробку: уже пять с лишним лет в ней хранились не кроссовки «Адидас» девятого размера [3], а письма, фотографии и деньги. Аккуратно положив туда половину чаевых, я снова спрятала свою сокровищницу в дальний угол шкафа. Потом вернулась на кухню и засунула оставшиеся купюры в простенькую черную сумочку, которую купила на распродаже вскоре после того, как продала виттоновскую сумку по Интернету. К содержимому кошелька добавилось сто одиннадцать долларов. Это значило, что к концу следующей смены у меня будет чем заплатить за квартиру.
Удовлетворенно улыбнувшись, я пошла в ванную. За целый день работы майка прилипла к телу. Я сняла ее, легко сбросила поношенные белые кеды, вылезла из облегающих джинсов и бросила их в угол.
Взглянув на большую кучу грязной одежды, я усмехнулась: в моей прежней жизни такого не было. Мои родители держали целый штат прислуги: экономку Ванду и трех горничных (Сицели, Марию и Энн). Кого-нибудь из них вполне могли уволить, если к вечеру в доме обнаружилось бы что-то нестиранное. Стоило мне встать с кровати, мою постель мгновенно убирали, а ношеные вещи в тот же день стирали, гладили и вешали в гардеробную.
Сняв трусы и влажные носки, я шагнула под душ, из которого неровно пульсировала теплая вода. Периодически она становилась ледяной или, наоборот, обжигающе горячей (даже пар шел), но меня это не смущало.
Мусорное ведро переполнилось, стиркой я не занималась уже две недели, скопилась грязная посуда. При этом я собиралась преспокойно лечь спать. Никто не мог на меня наорать или прочесть мне лекцию о соблюдении порядка. Я безбоязненно ходила в незаправленных блузках и с растрепавшимися волосами. Здесь от меня не требовали совершенства. И на работе, и после работы мне не мешали быть самой собой. Я просто жила и дышала, ни на кого не оглядываясь.
Старенькие желтые обои в моей ванной отслаивались из-за влажности. Крашеные стены гостиной кое-где загрязнились и облупились. На потолке в спальне, в углу, с каждым годом росло пятно от протечки. Ворсинки ковра перепутались, а мебель была старше меня, зато всем этим я могла свободно распоряжаться, не чувствуя груза воспоминаний и обязательств.
Смыв с себя пот и кухонную грязь, я вылезла из душа, вытерлась мохнатым желтым полотенцем, почистила зубы и намазалась увлажняющим кремом. Затем надела ночную рубашку и ровно шесть минут смотрела новости (обычно мне этого хватало, чтобы в общих чертах понять, что творится вокруг). Потом легла на полутораспальную кровать, собираясь прочесть перед сном несколько страниц совершенно неинтеллектуальной книжки.
Через десять часов в «Пиле» начнут подавать завтрак. Следующий день обещал стать таким же, как и все остальные дни, кроме воскресений и некоторых суббот, когда Федра заставляла меня пойти куда-нибудь отдохнуть. Только вечер должен был пройти не совсем обыкновенно: мне предстояло перетерпеть ужин с олухом из межведомственной пожарной службы. Наверняка он станет корчить из себя крутого, без умолку болтая о своей работе и о татуировках. А мне лучше изобразить стерву, чтобы он больше не подкатывал ко мне до самого своего возвращения в Эстес-Парк.
Внезапный стук заставил меня вздрогнуть. Я приподнялась на локтях и огляделась, как будто от этого мог быть толк.
– Фэйлин! – крикнула Керби с лестничной площадки. – Гуннар сегодня поздно вернется. Пусти меня к себе.
Я, ворча, сползла с удобного матраса, прошлепала через спальню в гостиную к входной двери и повернула ключ в замке. Керби тут же протиснулась в комнату. На ней до сих пор был рабочий передник, а в руке она держала полупустой стакан содовой.
– Ну как можно любить человека, если тебя все в нем бесит?! – прорычала моя подруга и захлопнула за собой дверь, едва не задев меня по лицу. Отхлебнув из стакана, она прислонилась к первому же попавшемуся предмету (им оказался мой холодильник). – На этой неделе Гуннар уже второй раз задерживается.
– Попробуй больше не давать ему свою машину, – предложила я.
– Его грузовик в ремонте – опять. – Керби оглядела мою сиреневую хлопчатобумажную ночную рубашку: – Сексуальная у тебя ночнушка. Как у моей бабушки.
– Да ну тебя! – буркнула я и, сделав пару шагов в сторону, поглядела в зеркало: по сути, я спала в футболке на несколько размеров больше моего, но ничего старомодного в ней не было.
Пройдя босиком по ковру и усадив Керби, я принялась обеими руками теребить еще не просохшие волосы. Они падали мягкими волнами мне на плечи и были достаточно длинными, чтобы закрыть мне грудь, окажись я без одежды в какой-нибудь лагуне. Я всегда перебирала концы прядей пальцами, если нервничала или скучала. А еще волосы служили защитной маской: стоило опустить подбородок, и каштановая вуаль скрывала мое лицо от назойливых взглядов.
Делая мне комплименты, мужчины обычно в первую очередь хвалили мои волосы. Или глаза. Они миндалевидные, как у Керби, только не так близко посажены, а веки слегка нависают над ними. Я пересмотрела кучу роликов на «Ютубе», пытаясь научиться правильно их подводить, но все безрезультатно. Опыты с косметикой вообще были для меня тратой времени. Искусством макияжа я не владела. Но и без этого постоянные посетители «Пилы» почему-то часто отмечали форму и ярко-зеленый цвет моих глаз. Немногим реже упоминались мои веснушки.
Керби, не стесняясь, развалилась на диване:
– Нравится мне этот старичок. Наверное, ему больше лет, чем мне.
– Больше, чем нам обеим вместе взятым.
Когда я поселилась на этом чердаке, здесь было все необходимое, кроме кровати. Прежде чем я на нее накопила, я долго спала на диване. Чаевые тратились на то, без чего нельзя обойтись, а без матраса и подголовника я обходилась.
Усевшись на исцарапанный оранжевый вертящийся стул, я посмотрела на Керби, которая хмуро потягивала содовую через трубочку.
– Ненавижу его! – трагически вздохнула она, взглянув на часы с изящным черным кожаным ремешком.
– Ничего подобного.
– Ненавижу ждать. Я постоянно жду. По-моему, к этому и сводятся мои отношения с Гуннаром.
– Он обожает тебя. Записывается на всякие курсы, чтобы получить хорошую работу и обеспечить тебя всем, чего ты пожелаешь, когда вы поженитесь. Это не худший расклад.
– Ты права. К тому же он самый сексуальный парень в городе. Если не считать твоего нового приятеля. Ты действительно пойдешь с ним ужинать?
– Отказываться от бесплатной еды? Ни за что!
– Внизу тебя всегда ждет бесплатная еда, – парировала Керби, сверкнув бриллиантовым гвоздиком, продетым в крыло носа.
У моей подруги были тонкие черты лица и маленькие ножки. Со своей фигурой она могла бы возглавлять группу поддержки школьной футбольной команды, а улыбалась, как Мисс Америка. Вместо того чтобы стать моделью или актрисой, эта девушка работала официанткой в провинциальном кафе.
– Почему ты все еще здесь? – спросила я, оставив без ответа ее предыдущую реплику.
Керби скорчила рожицу:
– Ой! Извини, Фэйлин. Я подожду внизу.
Она встала, но я вытянула руку, удерживая ее:
– Да нет же, дурочка! – Она, нахмурившись, села. – Я не то имела в виду. Почему ты до сих пор не сбежала из этого города?
Лицо Керби разгладилось.
– Мне здесь нравится, – ответила она, пожав плечами. – А Гуннар еще учится. Его родители платят за него при условии, что он будет жить тут и помогать им на ранчо.
– Он по-прежнему хочет получить место помощника врача в Денвере?
– Именно поэтому он сейчас никуда отсюда не срывается. Если хорошо пройдет программу подготовки в нашем филиале университета, сможет запросто перевестись в Денвер.
– Ты хочешь сказать, он живет здесь ради тебя?
– Скорее ради экономии. Потом мы переедем в Денвер. Надеюсь, там я найду какое-нибудь место вроде этого, чтобы график был гибкий и я могла работать, пока Гуннар на занятиях.
– Конечно, сможешь! Денвер – это… Денвер. Там у тебя будет выбор.
Керби посмотрела на меня расширенными глазами:
– А ты куда ездила учиться? Далеко отсюда?
Я почувствовала, как невольно переменилась в лице:
– Меня отправили в Дартмут на подготовительные курсы при медицинском колледже. Планировалось, что потом я туда поступлю.
– Тебе не понравилось?
– Это был потрясающий год.
– Всего один?
– Да. И кажется, что с тех пор прошла целая жизнь.
– Давно ты вернулась? – спросила Керби, водя пальцем по краю пластикового стакана. – Года два назад?
– Четыре.
– Я уже год с тобой работаю, а ты мне ничего не рассказывала. Это как-то связано с твоими родителями, да?
Я приподняла одну бровь:
– Странно, что ты так долго меня об этом не спрашивала.
– Сначала мы были недостаточно близко знакомы и я стеснялась, а потом я стала побаиваться: думала, вдруг ты расскажешь какую-нибудь жуткую историю…
– Нечего тут рассказывать.
– Ты так говоришь, чтобы меня не пугать? Просто если с тобой там случилось что-то плохое, я бы тебя выслушала. Ты же знаешь: я никому не расскажу. Даже Гуннару.
Когда Керби грустила, ее идеальное лицо казалось еще красивее, нижняя губка, чуть выставленная вперед, еще пухлее.
– Ничего плохого в Дартмуте со мной не случилось. Говорю же: мне там понравилось. Но для того чтобы продолжать учебу, я должна была принять условия, которые меня не устраивали.
– А… – протянула Керби с некоторым облегчением. – Значит, все-таки родители.
– Они самые.
Снова раздался стук в дверь.
– Входи! – крикнула Керби так громко, что я подскочила.
Дверная ручка повернулась. В комнату вошел мамонтенок с милым детским лицом и мускулатурой, от которой едва не лопалась футболка. Как только он сдернул с головы бейсболку, на лоб упали непослушные пряди карамельных волос.
– Черт! Детка, не сердись! – сказал Гуннар, бросаясь к дивану и садясь рядом с Керби. – Меня самого достали эти гребаные вечерние занятия и эти пробки!
Она повернулась к нему с выражением стоического терпения и, позволив себя поцеловать, захлопала длинными ресницами. Притворщица из нее была некудышная: кто угодно понял бы, что Гуннар прощен.
– Извини за некультурные словечки, – сказал он, оборачиваясь ко мне.
– Ничего. В этой квартире никаких правил нет, – отмахнулась я, обводя взглядом свой чердак. – Потому-то мне здесь и нравится.
– Как работа? – спросил Гуннар, посматривая то на меня, то на Керби.
Он едва заметно шепелявил, и, по-моему, это придавало ему несомненное очарование. От природы он был мягок и обходителен, но в те вечера, когда я соглашалась пойти куда-нибудь с ним и Керби, я замечала, какие угрожающие взгляды он бросал на мужчин, проявлявших к нам излишнее внимание. Керби не раз говорила, что чувствует себя девушкой супергероя: с Гуннаром она ничего не боится и ни о чем не тревожится, потому что он всегда держит ситуацию под контролем. Свободное от учебы время он проводил если не с ней, то в тренажерном зале. До настоящего культуриста он не дотягивал, но, благодаря хорошему росту и широким плечам, мог выглядеть достаточно устрашающе. Единственный недостаток этого парня заключался в том, что на самом деле он был слишком добрым и пытался всем помогать, часто чересчур увлекаясь и потому везде опаздывая.
Керби положила ноги ему на колени и, удовлетворенно вздохнув, ответила:
– На работе все прекрасно. Завтра Фэйлин идет на свидание.
Гуннар вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами:
– Меня пригласили на ужин в тот момент, когда объявились мои родители. Мне как бы пришлось согласиться.
Сразу поняв, что я имею в виду, Гуннар покачал головой и улыбнулся:
– Бедный парень!
– Он все знает, – сказала Керби.
– Ну тогда сам виноват.
Я достала у себя из-за спины подушечку и, прижав ее к груди, ответила:
– В любом случае это только ужин. Я не собираюсь никому разбивать сердце.
– То же самое я сказал этой девчонке, когда она пригласила меня на свидание, – усмехнулся Гуннар.
Керби выхватила у меня подушку и ударила его ею по голове:
– Прекрати это всем говорить! Люди еще поверят, что так и было!
Не переставая улыбаться, Гуннар поднял с пола упавшую подушку и легко бросил ее обратно Керби.
– Может, я хочу, чтобы ты сама в это поверила? Тогда дело выглядело бы так, будто мне не пришлось за тобой бегать.
Керби растаяла. Гуннар без особых усилий усадил ее к себе на колени и чмокнул в губы.
– Рада, что вы выметаетесь! – отрезала я, когда он вместе с ней поднялся с дивана и поставил ее на ноги. – А то меня уже тошнит от ваших нежностей.
Гуннар за руку повел Керби к выходу. Она обернулась и показала мне язык. На пороге они оба остановились.
– Удачи тебе завтра! – сказал Гуннар.
Мордочка Керби заострилась от лукавой улыбки:
– Это парню нужно пожелать удачи!
– Проваливайте! – сказала я и, схватив с дивана подушку, швырнула ее в своих гостей.
Они успели выскочить на лестницу и захлопнуть за собой дверь. Подушка ударилась о старую деревянную панель и упала на бежевый ковер. С трудом подняв свое тело со стула, я поплелась к кровати. Покрывало было уже снято. Я села, сунула ноги под одеяло и, натянув его себе до подбородка, улеглась.
Устроившись поудобней, я глубоко вдохнула свою свободу, которую заслужила, прожив полных пять лет сама по себе наедине с собственными печалью и виной. Я могла бы позволить родителям принимать решения за меня, но, вопреки опасениям и здравому смыслу, вырвалась на волю. Теперь они время от времени ко мне заявлялись, но были уже не в силах причинить мне боль.
Почувствовав, что веки потяжелели, я несколько раз моргнула, готовая провалиться в спокойный сон – без ярких огней, белых стен и чужих людей, хватающих меня за руки или кричащих издалека. Через месяц после того, как я поселилась на этом крошечном чердачке, мои кошмары сменились снами об омлетах, чизкейках и чае со льдом, о Чаке, который ругается у плиты, и о Федре, подыскивающей лучшие места для постоянных посетителей. Невероятные удушающие страхи исчезли, и все пришло в норму.
Я глубоко вздохнула. На этот раз мое кафе мне не приснилось. Мне приснился Тэйлор.