Проснувшись от блеяния будильника, я ударом ладони нажала кнопку отбоя. Ноги запутались в простынях, а одеяло, как всегда, свалилось на пол. Я потянулась и медленно села, жмурясь от яркого света, льющегося в окно. Падая на беленые стены, он казался еще резче, но я ни в коем случае не хотела просить Федру что-то менять. Они с Чаком и так отдали мне этот чердак почти бесплатно, чтобы я могла подкопить денег.
Я надела одну из десятка маек с V-образным вырезом, которые хранились в моем шкафу, и влезла в свои любимые выцветшие джинсы из секонд-хенда. Я купила их через пару дней после того, как Федра нашла меня спящей в машине и предложила жить в квартирке над кафе. Еще дней через десять родители отбуксировали ту самую машину и продали ее.
В их доме я оставила кучу дизайнерской одежды и обуви, а здесь, на чердаке, мой крошечный шкафчик стоял полупустой. Сбегая от родителей, я забрала с собой только сумку с самым необходимым (туалетными принадлежностями, бутылкой воды, перекусом и коробкой из-под кроссовок), машину и то, во что была одета. За пять лет работы в «Пиле» я прибавила к этому пять пар джинсов, три пары шорт и с десяток кофточек. Я запросто обходилась без большого гардероба: ходить все равно было некуда.
Сцепив несколько прядей волос на затылке, я оставила челку незабранной и мысленно выругалась, зная, что буду задевать ее ресницами каждый раз, когда моргаю. Мне уже давно следовало бы посетить парикмахерский салон «У Фэйлин». Я заглянула в ящик, где лежали ножницы, но решила пока за них не браться: ведь вечером меня ожидал ужин с симпатичным, но явно невезучим парнем из пожарной бригады. В моем сне он был так неотразим, что вызывал оргазм при одном только взгляде. Поскольку реальность не могла идти ни в какое сравнение с этим идеальным образом, я заранее настроилась на разочарование.
Умывшись и покончив с остальными утренними делами, я взяла свой передник, вышла за дверь и быстрым движением повернула ключ в замке. Несколько шагов по узкому коридорчику, пятнадцать ступенек – и я снова в кафе «Пила».
Чак уже стоял у заготовительного стола, а Федра пересчитывала деньги в кассе, и утреннее солнце играло серебряными нитями в ее волосах.
– Как будто никуда и не уходила, – изрекла я.
– Ты так каждое утро говоришь, – ответила Федра.
– Потому что я каждое утро так чувствую.
– И это ты тоже говоришь каждое утро. – Чак поставил в окошко между кухней и залом тарелку блинчиков в сиропе с облачком взбитых сливок и ломтиками клубники.
– Официально заявляю, что, кроме этого кафе, есть еще только одно место, где я хотела бы оказаться.
– И окажешься, – сказал Чак.
– Детка, – начала Федра предостерегающе, – он ужасно симпатичный…
– Ничего, – пробормотала я, жуя большой кусок блина. – Меня это не смутит.
– Он сюда за тобой подъедет? – спросил Чак, облокотившись о полочку окошка (она была достаточно широкой, чтобы в часы наплыва посетителей мы могли ставить на нее по пять тарелок враз).
Толкнув двустворчатую дверь, на кухню вошел Гектор. Чак повернул голову в его сторону:
– Доброе утро.
– Здравствуйте, мистер Чак! – Гектор уселся в конце барной стойки.
Он помолился над омлетом, который принес из кухни, и отправил в рот сразу четверть порции. За его спиной виднелась лестница на мой чердак.
– На что загляделась, Фэйлин? – спросила Федра.
– Кто угодно может подняться из зала по этим ступенькам, и раньше это меня напрягало.
– Но потом ты увидела, что я не церемонюсь с чересчур любопытными посетителями.
– Даже если это дети, – усмехнулся Чак. – Помнишь, как ты довела до слез мальчишку Моррисов?
– Он уже почти взрослый парень. Ты когда-нибудь перестанешь припоминать мне тот случай?
– Никогда. Мне нравится, какое у тебя становится лицо, когда я об этом заговариваю.
Через раздаточное окошко Чак окинул взглядом ряд стульев вдоль длинной барной стойки. Она отделяла от основной части зала кассу и уголок для приготовления напитков. Для нас с Кёрби это узкое пространство было как дом. Здесь мы могли несколько секунд передохнуть, прежде чем снова идти в бой. Сейчас я сидела на стуле и с удовольствием поедала пористые блинчики, обильно политые сиропом.
– Фэйлин, так ты не ответила на мой вопрос, – напомнил Чак.
Мне хотелось спокойно дожевать кусок, но, чтобы не показаться невежливой, я проглотила его и ответила:
– Я вообще не знаю, приедет ли он. Больше он не давал о себе знать.
– Готова поспорить, что приедет, – Федра задвинула ящик кассового аппарата и скрестила руки. – Ну а если будет вести себя не как джентльмен…
– Знаю, знаю, – сказала я. – Двину ему в кадык.
– Молодец! – Федра изобразила удар кулаком. – Они этого терпеть не могут.
– Точно, – усмехнулся Чак из кухни, – не можем.
Я хохотнула: хозяин «Пилы» скорее руку бы себе отпилил, чем сотворил бы с женщиной что-нибудь такое, отчего она захотела бы стукнуть его в кадык.
Чак отошел от окошка и открыл двустворчатую дверь. Он вытер руки о чистый фартук, оставив на ткани рыжевато-коричневые следы. Я посмотрела на его лицо и, не переставая жевать, сказала:
– Ой! Ты ведь не собрался читать мне лекцию? Пожалуйста, не надо.
– Кто этот парень? Ты согласилась поужинать с ним, чтобы позлить родителей, и меня это беспокоит. А еще сильнее меня беспокоит то, что может быть у него на уме.
Федра лучезарно улыбнулась мужу, как будто их любовь, длившаяся сорок шесть лет, стала вдвое сильнее.
Доев блин, я промокнула рот салфеткой, скомкала ее и уронила на колени. В голове эхом зазвучал спокойный, но твердый голос Блер: «Фэйлин, не та вилка! Фэйлин, суп так не зачерпывают! Стой прямо, Фэйлин! Если не научишься прилично себя вести, на тебя не посмотрит ни один сто́ящий молодой человек. За столом, Фэйлин, мы не обсуждаем вульгарных вещей, и твое мнение никого не интересует». Родители так настойчиво прививали мне правила хорошего тона, что, даже уйдя из дома, я продолжала намеренно их нарушать назло Блер. Она меня не видела, но бунт все равно доставлял мне удовольствие. Прошло пять лет, а я все не могла успокоиться, и это меня бесило – как раньше бесили сами родители, которые контролировали каждый мой шаг, чтобы я вписывалась в их идеал семьи из высшего света.
– Фэйлин? – ласково окликнула меня Федра, и ее слегка скрипучий голос заставил меня вернуться к реальности. – С тобой все в порядке, детка?
Я моргнула:
– Мне… не важно, что на уме у этого парня. Я действительно согласилась с ним встретиться, только чтобы позлить Уильяма.
– Тогда почему потом не дала ему отбой? – спросил Чак.
– Потому что он мне подыграл, – улыбнулась я. – Ему, кстати, на все это наплевать. Он просто ищет, с кем бы переспать.
Лицо Чака окаменело. Несколько секунд он таращился на меня, а потом медленно попятился к двери и исчез на кухне. Федра расхохоталась:
– Ты его доконаешь! Он любит тебя, как родную. Пускай верит, что ты девственница. – Сказав последние слова, она застыла и расширила глаза: – Ой, извини, дорогая.
Я подчеркнуто отмахнулась:
– Думаю, он уже знает, что это не так.
Явно смутившись, моя хозяйка принялась готовить свой всемирно известный чай. Я встала, обошла барную стойку и, подойдя к Федре сзади, опустила подбородок ей на плечо.
– Все нормально, – мягко сказала я.
– Ох уж этот мой длинный язык! – она шмыгнула носом. – И маленький мозг!
Я повернула ее и заглянула ей в глаза:
– Ох уж это твое доброе сердце!
У Федры задрожали губы. Она быстро прижала меня к себе и морщинистой рукой похлопала по спине:
– У нас своих детей нет. Вы с Кёрби нам как дочки. Ну а теперь иди займись делом. Пора работать, черт возьми!
Федра снова взялась за кувшин с чаем. Я передала ей салфетку. Она поднесла ее к лицу, опять повернувшись ко мне спиной: видимо, вытерла глаза.
– Иди работай, говорю.
– Да, мэм.
Обежав барную стойку, я запихала в рот остатки блинов и, жуя, направилась в кухню.
Рядом с Чаком стоял Пит – толстяк с плешью на затылке и хмурой физиономией, каждое утро помогавший нам заготавливать продукты. Гектор уже занял свое место у раковины и чистил приборы.
– Доброе утро, мисс Фэйлин. – Он взял у меня тарелку, сделанную из какого-то стеклянно-пластмассового сплава, и открыл воду.
– В сотый раз тебя прошу, Гектор…
– Не надо, мисс, я знаю, – робко улыбнулся он.
На лице Пита тоже появилась улыбка. Но он продолжил мариновать курятину, ничего не сказав. Эти трое и, конечно, Федра, чьи кулинарные изобретения прославили «Пилу», – таков был весь кухонный штат нашего кафе.
Неподвижно глядя перед собой, Чак готовил свой фирменный соус. Его мысли были где-то далеко. Вытерев тыльной стороной руки мокрую щеку, он снова взял нож. Потом взглянул на меня и покачал головой.
– Чертов лук! – сказал он, вытирая вторую щеку.
– Ага, – с сомнением отозвалась я: в этой семье не только Федра была чувствительной.
Пит, на секунду оторвавшись от работы, бросил взгляд на своего босса и криво улыбнулся.
Я помогла Гектору завернуть ножи и вилки в салфетки, потом залила сироп в автомат с напитками, протерла окна и в очередной раз обошла зал, дабы убедиться, что все идеально чисто.
Ровно в восемь Гуннар привез Кёрби, и она, как обычно, встала перед входом, скрестив руки. Я никогда не понимала, зачем ей так рано приезжать, если открывались мы только в девять. Впустив ее, я опять заперла дверь.
– А вот и я! – объявила Кёрби, проходя вглубь зала (это приветствие тоже вошло у нее в привычку).
– Сейчас извещу прессу о твоем прибытии, – буркнула Федра.
Кёрби показала ей язык, подмигнула мне и прошла в кухню, не придержав подвижные створки двери. Федра крикнула:
– Когда-нибудь ты их, к черту, сломаешь!
– Извини, – ответила Кёрби торопливо, но искренне.
Помахивая хвостиком темных волос, она внесла в зал банки с приправами, чтобы наполнить солонки и перечницы на столах. Пока она этим занималась, они с Федрой обменялись заговорщицкими улыбками.
– Я знаю ее с тех пор, когда она была малявкой с ключом на шее, – хозяйка кивнула в сторону моей подруги.
– Все слышу! – крикнула та.
– Ну и прекрасно! Каждый день я делала себе бутерброд с курятиной гриль, маринованными огурчиками и соусом из майонеза и перца в то самое время, когда эта девчонка шла домой из начальной школы.
Кёрби усмехнулась:
– И каждый раз Федра чудесным образом теряла аппетит.
– Я ведь знала: Кёрби зверски проголодалась и мимо нас не пройдет, – сказала Федра грубовато и вместе с тем умиленно. – Она без умолку болтала с набитым ртом. Рассказывала, как прошел день в школе. А уничтожив мой бедный сэндвич, вытирала рот рукавом и шла к своей маме, которая работала официанткой в «Старом Чикаго» – это в нескольких кварталах отсюда. Даже «спасибо» не говорила, паразитка.
– Это клевета, – сказала Кёрби, закручивая крышечку солонки.
– Ну ладно, – согласилась Федра. – Иногда вместо рукава она использовала салфетку.
Усмехнувшись и покачав головой, Кёрби принялась развинчивать перечницу. Я посмотрела на часы и стала помогать подруге, откручивая крышки. Дело пошло быстрее.
– Никому на свете, даже Чаку, – я кивнула в сторону кухни, – ты не позволяешь того, что позволяешь Кёрби. Она столько раз показывала тебе язык и до сих пор жива!
– Нет, – Федра выгнула бровь, – у меня две девочки, от которых я терплю всякое.
Я сглотнула ком в горле: эта женщина умела сделать так, чтобы я почувствовала себя как в семье. Причем именно тогда, когда я меньше всего этого ждала и больше всего в этом нуждалась.
Взяв с барной стойки полотенце и перебросив его через плечо, она взглянула на свои часики, подошла ко мне и повернула меня к окну, напротив которого стояли три машины, набитые людьми. Схватив мою руку и подняв ее вместе с открытой солонкой, Федра принялась читать свой любимый сонет:
– «Мать изгнанных! Их горьким воплям внемля… – декламируя, она ритмично потряхивала моей рукой, и соль сыпалась нам на головы, как снег во время метели. – Гремевшие в истории державы! Отдайте мне всех тех, кого гнетет жестокость вашего крутого нрава…»[2]
Дочитав стихотворение до конца, Федра отпустила меня и вздохнула:
– Сейчас так уже никто не говорит.
Я принялась вытряхивать из волос соль.
– Ты говоришь, – сказала Кёрби.
– Да. Потому что люблю свою страну.
– Чтобы это понять, достаточно заглянуть в полицию и посмотреть, сколько раз ты участвовала в сидячих забастовках, – заметила Кёрби, состроив рожицу. – А при чем тут эти стихи?
От такого вопроса Федра онемела.
– Это сонет Эммы Лазарус, – пояснила я, но выражение лица моей подруги не изменилось. – Он написан на табличке внутри статуи Свободы.
Кёрби округлила рот: до нее наконец-то дошло. Федра закатила глаза:
– Боже праведный, помоги нам всем!
– Пойду за веником, – сказала Кёрби и побежала в заднюю комнату.
Федра, ворча, направилась на кухню. Она всегда взрывалась, если видела, что кто-то не знает важных исторических фактов или других общеизвестных вещей. Кёрби вернулась со щеткой и веником.
– После выпуска я постаралась все это выкинуть из головы. А сейчас к тому же летние каникулы. Но как бы не так! Дадут мне здесь расслабиться!
– Не кипятись, – я взяла веник, – впереди долгий день.
Мы с Кёрби подмели пол, и она подбежала с совком к мусорному ведру. Я открыла крышку. В это время первые посетители вышли из припаркованных машин. А когда моя подруга во второй раз вернулась из задней комнаты, куда относила веник, они уже вошли в кафе.
– Я не успела заполнить все солонки, – шепнула мне Кёрби.
– Доделаю, – ответила я.
Торопливо рассыпая приправы по баночкам, я взглянула на часы: что нас так задержало? Обычно мы успевали со всем управиться минут за десять до открытия.
Демонстрировать свое настроение гостям Федра не стала, но Кёрби и мне пришлось работать с удвоенной силой, чтобы она улыбалась. Начало дня получилось неважным: целый графин с чаем грохнулся на пол, Гектор разбил стопку тарелок, а я не до конца завинтила крышечку одной солонки, и посетитель высыпал на свой филадельфийский сэндвич с говядиной и сыром больше соли, чем я вытряхнула из своей головы. Чаку пришлось переделывать блюдо.
Писательница со своей ассистенткой пришла опять – во второй раз за два дня пребывания в городе.
– Добрый день, – улыбнулась я, после того как Кёрби их усадила. – Вы к нам вернулись?
– Нам здесь нравится. Перед отъездом хочу попробовать кубинский сэндвич.
– Я не это заказывал! – крикнул Федре Дуэйн Кауфман из-за углового столика.
Он сбросил на пол верхнюю булочку своего сэндвича и облизал палец.
– Ой-ой! – прошептала Кёрби. – Опять пьяный. Может, полицию вызвать?
И как он умудрился нализаться с утра?
– Федра разберется, – помотала головой я.
– Я заказывал без кетчупа! – орал Дуэйн. – И все остыло к чертовой матери!
– Извини, приятель, сейчас все поправим. – Федра взяла его тарелку и устремилась на кухню.
– Никакой я тебе не приятель! – прокричал Дуэйн ей вслед. – Дерьмовое кафе!
Я подошла и улыбнулась:
– Не хотите выпить кофе, пока Чак переделывает ваш заказ?
– Отвянь! – рявкнул Дуэйн, повернув ко мне голову, но не отрывая глаз от пола. – Я хочу гребаный бургер – такой, какой я заказывал. Что – так трудно?
Перед ним стояла почти полная чашка чая, но мне нужно было чем-то его занять, пока Федра не вернулась.
– Сейчас все сделают. Давайте я подолью вам чаю, – сказала я, беря чашку.
Дуэйн поймал меня за запястье:
– Не тряси титьками у меня перед носом!
Содержимое стакана выплеснулось мне на туфли. Я безуспешно попыталась высвободиться. Тут руку Дуэйна схватила другая большая рука. Пьяница застыл. Я тоже. Это был Тэйлор.
– Что ты ей сказал? – произнес он зловещим низким голосом.
Я было разинула рот, но Дуэйн отпустил меня и, нервно расхохотавшись, прорычал:
– Не надо мне чая. Оставьте меня в покое!
Тэйлор разжал руку и сделал шаг назад, пропуская Федру.
– Ну вот, Дуэйн: чизбургер прямо с гриля, без кетчупа. Мы извиняемся, – сказала она громче, чем было необходимо, и встала между мной и разбушевавшимся посетителем. Я шагнула в сторону. – Ну как? Теперь лучше?
Он откусил свой бургер и, закрыв глаза, стал жевать, как животное. Кусок хлеба и колечко лука упали у него изо рта на тарелку.
– Да. Только долго ждать пришлось.
Махнув мне рукой, чтобы я занялась другими посетителями, Федра посмотрела на Тэйлора, но что означал ее взгляд, я не поняла. Я проводила парня к его столику. На этот раз он пришел один.
– Все в порядке? – спросил он.
– Да. Что сегодня будете пить?
– Твою знаменитую вишневую колу, пожалуйста.
– Сейчас, – процедила я сквозь зубы и хотела уйти, но Тэйлор тронул меня за локоть:
– Ты сердишься?
Я оглянулась на Дуэйна и, помолчав, ответила:
– Я управилась бы и без посторонней помощи.
– Верю.
– Тебе не нужно было вмешиваться, – прошипела я.
– Наверное.
– Не лезь в мои дела. Мне не нужны защитники. Ни сейчас, ни вообще.
Тэйлор невозмутимо откинулся на спинку стула:
– О’кей.
– Что «о’кей»?
– Я понял, – усмехнулся он.
Идя к барной стойке, я чувствовала на себе его взгляд.
– Извините за эту сцену, – сказала я, остановившись у столика писательницы. – Что будете пить?
– Я давно так не развлекалась. Апельсиновый сок, пожалуйста.
– А я буду манговый коктейль, – сказала помощница.
Я кивнула и пошла дальше. Дуэйн выставил передо мной свой стакан. Налетев на него, я инстинктивно застыла на цыпочках и вскинула руки, но было уже поздно: чай расплескался, забрызгав и пьянчугу, и меня.
– О боже! Сейчас я принесу вам новую чашку.
– Черт тебя подери, сука! – завопил Дуэйн.
Ножки стула скрипнули о кафельный пол. Дуэйн встал и навис надо мной. Из другого конца зала послышался напряженный голос Тэйлора:
– Ну все, ты меня разозлил!
За какую-нибудь секунду он подскочил ко мне, скрутил Дуэйна и поволок его к двери.
– Нет! Оставь его! – закричала я, и мой крик слился с протестующими воплями Дуэйна. – Пожалуйста!
Все посетители остолбенело наблюдали за тем, как он размахивает руками, тщетно пытаясь высвободиться. Я прикрыла рот ладонью. Кёрби беспомощно замерла за своей стойкой у входа. Когда Тэйлор уже почти дотащил Дуэйна до порога, Федра поднесла к губам два пальца и издала свой фирменный свист – такой был бы слышен даже на переполненном школьном стадионе во время футбольного матча между старшеклассниками. Я поморщилась от пронзительного звука.
– А ну отпустите его! – скомандовала хозяйка заведения.
Зал застыл. Чак и Гектор, вытаращив глаза, стояли у раздаточного окна. Дуэйн перестал дергаться, и Тэйлор выпустил его шею.
– Я никому не позволю вышвыривать клиентов из моего кафе! – заявила Федра и, сощурясь, решительным шагом подошла к Дуэйну.
– Вы оскорбили мою сотрудницу только словесно?
– Она облила меня, на хрен, чаем! – он ткнул пальцем в мою сторону.
– В наше заведение приходят посетители с детьми, и мы здесь не говорим «на хрен»! – произнесла Федра, почти прокричав последние два слова. – Возвращайся, когда научишься прилично себя вести, Дуэйн! – Она уже собралась удалиться, но вдруг обернулась: – А лучше не приходи совсем.
Посмотрев на Тэйлора, Федра добавила:
– Убери-ка мусор, парень.
Тэйлор скрестил руки, не спуская грозного взора с Дуэйна. Тот не полез драться. Просто вышел, пристыженный.
– Кому-нибудь что-нибудь нужно? – широко улыбаясь, Федра обвела взглядом зал.
Почти все покачали головами. Писательница и ее ассистентка сидели такие довольные, что я не удивилась бы, если бы они зааплодировали.
– Ух ты! – сказала Кёрби, зайдя вместе со мной за барную стойку и повернувшись спиной к той части зала, где сидел Тэйлор. – Было горячо! Ты не передумала? По-прежнему хочешь выбросить его на обочину, прежде чем он успеет раскатать губу?
– Да.
Приготовив худшую в своей жизни вишневую колу, я подошла к Тэйлору и со стуком поставила ее перед ним. Его это как будто рассмешило, а я разозлилась еще сильнее.
– Сегодняшний ужин отменяется.
– Вспомнила, что у тебя уже назначена другая встреча?
– Нет, – моргнула я.
– Возникли семейные обстоятельства, которые до конца смены еще подождут, а потом уже никак?
Я нахмурилась:
– Нет.
– Тогда почему ты отменяешь ужин?
– Потому что ты бандит.
– Я бандит? – Тэйлор ткнул себя в грудь.
– Ты! – Я стиснула зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не повысить голос. – С нашими посетителями так нельзя.
– Можно, как видишь. – Тэйлор откинулся на спинку стула, страшно довольный собой. – Если ты не слышала, твоя начальница сама попросила меня его вышвырнуть.
Я брезгливо скривила губу:
– А ты и обрадовался. Потому что любишь помахать кулаками. С такими, как ты, я не встречаюсь.
– Прекрасно.
– Прекрасно? – Мой голос подскочил сразу на целую октаву.
– Вот именно.
Тэйлор скрестил руки, нисколько не раздраженный, не обиженный и не разозленный. А я-то надеялась, что мой прилюдный отказ сотрет с его физиономии самодовольную ухмылку.
– Тогда чего улыбаешься?
Он дотронулся пальцем до носа. На руке прорисовались мышцы.
– Мне кажется, ты еще передумаешь.
Я сделала шаг, но голоса не повысила:
– Не передумала бы, даже если б захотела. А сейчас я точно не хочу.
Развернувшись, я занялась другими посетителями. Ближе к вечеру работа стала еще напряженнее. Заметив, что Тэйлор ушел, я подошла к его столику. Он оставил двадцатидолларовую бумажку, хотя не заказывал ничего, кроме несчастной вишневой колы. Значит, семнадцать долларов – это были мои чаевые. Приятный сюрприз. Сглотнув от удивления, я сунула купюру в фартук и привела стол в порядок.
– Тебе не кажется, что ты была резковата? – спросил Чак, когда я зашла на кухню отдать Гектору пустой стакан и помыть руки.
– С кем?
– Сама знаешь.
– Он придурок, о чем я ему и сказала. Устроил такую сцену!
Чак взмахнул рукой:
– Дуэйн это заслужил. Федра давно мечтала его вышвырнуть. Однажды, еще пока ты здесь не работала, он перевернул столик.
Я разинула рот. Гектор закрыл кран и сказал:
– И после такого он продолжал сюда ходить? На миссис Федру это не похоже.
– Дуэйн не всегда был таким. – Чак пожал плечами. – Запил после того, как от него ушла жена. Видно, Федра терпела его, потому что жалела.
Мы с Гектором переглянулись.
– И ты не считаешь, что Тэйлор, когда выкинул его, повел себя как агрессивный придурок? – спросила я.
Чак покачал головой:
– Я сам мечтал это сделать.
– Но Федра – твоя жена. Ты мог вмешаться, чтобы защитить ее честь. Это я понимаю.
Он на секунду сжал губы, а потом произнес:
– Ты права. И все-таки ошибаешься. – Я озадаченно нахмурила лоб. – По-моему, парню нужно не только то, о чем ты утром сказала. И по-моему, он нашел, что искал.
– То есть?
– То есть наберись терпения. Такие ребята, когда встречают девушек вроде тебя, без боя не сдаются.
– Ладно, – усмехнулась я. – Поглядим.
Чак криво улыбнулся и повернулся к плите.