– Значит, вы утверждаете, что труп лежал в комнате, когда вы пришли.
– Нет, он пришел позже и, пораженный моей неземной красотой, потерял сознание.
Мне до колик надоел этот дурацкий разговор ни о чем. Что за тупая манера – задавать одни и те же вопросы на разные лады?
Сначала полицейские рассматривали труп под разными ракурсами. Потом взялись за нас. Никак не хотели понять, с какого перепугу я позвонила в офис и что на их месте преступления делает такая куча народу. Потом принялись расспрашивать. Я отвечала. Да и все остальные отвечали – нас по очереди приглашали на кухню. Наверное, чтобы мы не сговорились. А о чем сговариваться-то? Ну, труп. Я вообще повела себя как сознательная гражданка – сообщила в органы правопорядка о находке. А могла бы согласиться на предложение клиентки, свалить по-тихому, и все.
– Вы считаете, это смешно? – не реагировал на мой юмор собеседник.
Не знаю, кто такой этот мужик, но на вид он кажется разозленным. Прибывшие вообще все словно взбесились, когда стало ясно, что самоубийством тут и не пахнет. И что еще хуже, никого из нас нельзя вот так с ходу признать убийцей, поскольку у каждого есть определенное алиби. В какой-то мере мы все – алиби друг для друга.
– Нет. Но я скажу вам, что именно смешно. Смешно и глупо в сотый раз спрашивать меня об одном и том же. Смешно и по-дурацки держать меня здесь уже семь часов подряд. Я голодна, устала и хочу в туалет – мне срочно нужно поменять прокладку.
Лицо моего мучителя заливает краска. Я знала, что он так отреагирует. Каким бы прожженным негодяем ни был человек, упоминание о женских прокладках всегда выбивает его из равновесия. Уж не знаю почему. Но это работает только с неженатыми, а мой фигурант явно не женат. Только и не спрашивайте, откуда я знаю. Знаю, и все.
– Вас отведут в туалет.
– Я что, под арестом, чтобы меня водили?
– Такие правила.
– Тогда идем.
– Я позову…
– Нет, пошли вместе. С вами я, по крайней мере, уже немного знакома, и такие интимные вещи, как про-кладки…
– Туалет в конце коридора. У вас десять минут.
Я шагаю к двери и надеюсь, что мужик не видит моей ухмылки.
Однако я засиделась в его кабинете. Вся эта комедия мне порядком надоела, а потому мне надо позвонить. Вообще-то у нас отобрали сотовые, но у меня есть еще один, номер которого известен только моему сыну и Натке, но сами они на него никогда не звонят. Это моя экстренная связь. Когда я поняла, что нас собираются затолкать в машину и отвезти в участок для дачи показаний, как было заявлено, то припрятала мобильник, а баба, которая перетряхивала мои вещи, трубку не нашла.
– Натка, это я.
– Рита, куда ты пропала?!
– Не кричи, а слушай…
Натка всегда умела быстро соображать. Она все устроит как надо. Потому что мне уже невмоготу здесь сидеть, я голодная, как волк… нет, как стая волков, и мне осточертела эта больная история. Мне надо работать и зарабатывать деньги, а не по полициям ходить.
– Ну, вот видите, а вы нервничали!
Мужик в кабинете, когда я возвращаюсь, смотрит на меня так, словно решает – пристрелить свидетельницу сразу, «при попытке к бегству» или «за нападение на сотрудника при исполнении», или просто переломать все кости, а уж потом пристрелить. Лично мне оба варианта не нравятся, а ему явно кажутся привлекательными. Его большие зеленые глаза полны такой ненависти, что она просто по коже ползет. Прямо глаза бешеной собаки. Значит, это злой следователь. А когда придет добрый? Или, может, это как раз и есть добрый, а злой сейчас ворвется в кабинет и сразу выбьет мне все зубы? Здесь можно ожидать чего угодно.
Молчание, однако, затягивается. Мы смотрим друг на друга, и ярость постепенно исчезает из взгляда моего визави. Мужик поднимается, включает чайник, достает две чашки, пакетики с заваркой и сахар в банке из-под кофе. Шелестит пакетом, выкладывает на тарелку несколько огромных бутербродов и объявляет:
– Сейчас будем чай пить.
У него что, приступ сумасшествия? Или решил сменить тактику? Так со мной это без толку.
– Сколько вам сахара?
– Четыре… нет, пять ложек.
Собеседник задумчиво оглядывает меня.
Чего смотришь? Мне о фигуре переживать поздно. Разве можно беспокоиться о том, чего нет? Хотя кое-кто так не считает, но тут уж на любителя.
– Берите бутерброд, угощайтесь. Эти – с сыром и маслом, а вот – с сыром и колбасой. Наверное, порезать надо… сейчас, минутку.
«Угощайтесь» – это когда предлагают крохотные канапе или тартинки, которых и на тарелке не видно. А передо мной основательные, с душой построенные пирамиды – ломти хлеба со шматком колбасы и сыра. Такие предназначены для утоления голода, их надо есть, а не угощаться.
– Спасибо.
Мы размешиваем ложками чай, потом одновременно вгрызаемся в бутерброды.
– Вкусно-то как… Боже, я такая голодная!
– Так и времени много уже. Кушайте.
– Да, времени много.
– Вы должны меня понять. Сообщают об убийстве, мы приезжаем – и застаем на месте преступления целую ярмарку. Зачем вы созвали туда кучу народа?
– Да кто их сзывал? Но вы поставьте себя на мое место. Я же просто обязана была сообщить в офис о том, что случилось. Во-первых, у меня были запланированы встречи, и кто-то должен был их отменить. Во-вторых, после меня в квартиру должны были пойти другие сотрудники со своими клиентами. Представьте ситуацию: люди пришли к нам в агентство, их ведут на объект, а там – разбирательство вокруг трупа. Где гарантия, что ищущие себе жилье люди не оказались бы здесь точно так же, как я? А у фирмы есть репутация, значит, нужно было все сделать по-тихому. Я же не знала, что Руслан заявится со свитой, думала, директор просто отменит осмотры и сообщит о неприятности собственнику квартиры. А еще я могла вообще никому ничего не сообщать. Смылись бы мы с клиенткой оттуда, и доказывайте потом, что мы там были.
– Ну, хорошо, пусть так. Скажите, а вам ничего не показалось подозрительным или странным?
– Да вся эта история странная! Во-первых, я понятия не имела, что Нина Валерьевна – жена собственника квадратных метров. Зачем женщина прикинулась клиенткой, торговалась за проценты? Глупость какая-то. Затем – труп. Откуда он взялся в квартире? Я накануне вечером водила туда молодую пару, все было нормально. А ведь убили парня явно там, где мы его нашли.
– Да? С чего вы взяли?
– Даже такая тупица, как я, заметила брызги крови вокруг и порядочную лужу возле тела. Из артерии всегда бьет фонтаном, так что тот, кто убил, сам был в кровище с ног до головы. Или… Разве что он стоял за спиной жертвы. Но тогда киллер должен быть одного роста с убитым.
– Вы мыслите как эксперт.
Черт, это прокол! Я не должна показаться следователю слишком сообразительной.
– Смотрю «CSI» регулярно, очень познавательно. Кстати, покойник был любовником Нины.
– Откуда вам это известно?
– Да ведь клиентка и мужчина ссорились при нас. Спросите у Руслана, он тоже слышал, как и остальные. Представить не могу, что эта глиста изменяла такому красавцу!
– Красавцу?
– Конечно. Вы же видели его!
– Видел, но…
– Зависть – плохое чувство. Я сегодня, когда его увидела, подумала, что кипятком описаюсь. Какой экземпляр, мама родная! В нем все, о чем может мечтать женщина.
– Вы так считаете?
– Конечно. Разве что у него маленький член, тогда, безусловно, упаковка зряшная.
Собеседник снова краснеет. Для полицейского мужик слишком стыдлив. Но мне перехотелось с ним ссориться – я наелась, напилась горячего сладкого чая, и мне уже просто любопытно, чем закончится вся эта канитель. Собственно, если ничто не помешает, то я совсем недолго пробуду здесь.
– А вот госпожа Литовченко заявила, что вы были знакомы с ее мужем.
Следователь смотрит на меня с непроницаемым видом. Да только я умею играть в такие игры гораздо лучше – раньше начала.
– Бессовестно врет. Но если Нина так сказала, значит, ей это зачем-то понадобилось. Интересно тогда, зачем. Честно говоря, даже не знаю, как его зовут… Хотя очень хотела бы узнать.
– Вы уверены?
– Такой экземпляр я бы не забыла.
– Но ведь мужчина должен был приходить к вам в офис для подписания договора на продажу квартиры?
– Непременно. Однако этим занимаются офис-менеджеры, а я не сижу в офисе постоянно. Меня, как волка, ноги кормят. Не знаю, зачем Литовченко придумала про мое знакомство с ее мужем, но на вашем месте я не слишком бы доверяла ее словам. Чего ради она валяла дурака, изображая клиентку? Что-то здесь не так, но я даже не хочу знать, что именно, у меня полно собственных проблем.
– Каких?
Я вздохнула. Тебе-то что за дело? Больно мне нужны задушевные разговоры, кто знает, как ты потом вывернешь мои слова. Все вы тут на подобное повадливые.
– Простите, как вас зовут?
– Игорь Васильевич. Я же вам представился.
– Ах, ну да. Просто я забыла. В общем, любезнейший Игорь Васильевич, мои проблемы вас не должны касаться.
– Собственно, я просто так спросил. Еще чаю?
– Нет, спасибо.
– Ладно, захотите – наливайте себе. Скажите, Рита, а убитого вы не узнали?
– Да я к нему и не присматривалась. Но – нет. Точно нет.
– А между тем погибший был известным журналистом на нашем телеканале и известным в городе музыкантом, руководителем рок-группы, его многие знали в лицо. Известный человек и известный ловелас Виктор Борецкий. Знакомое имя?
– Безусловно. Даже я иногда смотрю телевизор. Но мы не были знакомы лично.
– Насколько я понял, ему нравились женщины вашего типа. Вы уверены, что не знали его?
Я опять вздохнула. Вот привязался! Да ему просто нравились женщины, без всякого типа. Конечно, я сейчас врала бессовестно и откровенно, только ведь и правда там, в квартире, не узнала Витьку. И оно, наверное, к лучшему. Потому что в трупе на полу не было ничего от того Виктора, которого я знала, с которым… Собственно, это тоже никого не касается.
– Уверена.
– А Нина Литовченко утверждает, что…
– Послушайте, Игорь Васильевич. Да я и Нину-то увидела сегодня впервые в жизни. С чего она так резво принялась клеветать на меня? Что-то здесь не так.
– Слишком много странностей для одного убийства.
– А мне до всего этого дела нет. Долго вы намерены меня здесь еще держать?
– Зависит от вас.
– Я арестована?
Телефонная трель прерывает нашу вновь разгорающуюся ссору. Если звонит тот, о ком я думаю, то часа не пройдет, как я окажусь в своей квартире. Следователь берет трубку, его высокая плотная фигура нависает над столом.
– Панков слушает.
Когда-то я писала диссертацию по антропонимике – (поясню: антропонимика – это наука о происхождении фамилий) и могла бы ему рассказать о его фамилии… Но, думаю, у него сейчас появятся иные интересы в жизни.
– Да, она здесь. Что?! Хорошо, пусть поднимается.
Мой визави бросает трубку и медленно поворачивается ко мне. Пусть сильнее грянет буря! Глаза у Панкова сердитые, но не бешеные. Мы все-таки вместе пили чай, а стрелять в человека, с которым ты только что поделился бутербродами, как-то невежливо.
– Откуда вам удалось позвонить?
– Хоть это и не ваше дело, все же отвечу: по закону я имею право звонить кому хочу.
– Я спрашиваю, откуда вы позвонили?
Тогда я выуживаю из кармана свой маленький красный телефончик экстренной связи, купленный два года назад. Недавно купила новый, тоже красный, но старый не выбросила, привыкла к нему, как к живому существу, а потому приспособила под номер, известный двоим самым близким мне людям.
– Где вы его взяли?
– Трубка моя.
– Ваша у меня в столе лежит.
– Вы не имели права отбирать у меня телефон. А у меня их два. Один ваша тетка не нашла. Не скажу, куда его спрятала, но она не нашла. И не надо краснеть, речь совсем не о том, от чего вы краснеете.
– Вы не имели права тайком делать звонки.
– А вы в этом уверены?
Конечно, он понимает, что все не так. И прекрасно знает, что именно у полицейских не было никакого права изымать у меня телефон, да и что угодно другое, принадлежащее мне на законных основаниях и не относящееся к расследуемому преступлению. Как не должны были препятствовать мне звонить любому, с кем я сочту нужным связаться. Но, видимо, Панков, как и его коллеги, настолько привык плевать на закон, что даже мысль о том, что нужно следовать его букве, кажется ему нелепой. Ничего, сейчас моего мучителя ждет еще одно потрясение, от которого он взбесится надолго. Но мне нет никакого дела до его расшатанной нервной системы.
Андрей вошел в кабинет так уверенно, словно привык бывать здесь ежедневно. Он вообще везде чувствует себя как дома. И я готова поспорить на что угодно, а в случае проигрыша проглотить свой сотовый, что максимум через полчаса я выйду из этого кабинета свободная, как птица на ветке. Мой кум Андрей, лучший в области адвокат и по совместительству Наткин муж, – очень тяжелая артиллерия. И хотя со мной еще ничего плохого не произошло, я не стала ждать, пока произойдет, пусть лучше сейчас Андрей расставит приоритеты, чем потом будет исправлять то, что исправить сложно. Так он нам с Наткой всегда и объяснял, когда заходил разговор о наших действиях, если случится нечто… Ну, такое, как сегодня. И я накрепко его слова запомнила.
– Итак, на каком основании вы задерживаете у себя мою клиентку? – сурово произносит первую фразу Андрей.
Профессиональный разговор я слушать не желаю, а думаю о том, что столь странного дня у меня не было уже очень давно. История получилась неправдоподобная, невозможная. Но какой же красавец тот блондин! И как только он мог связаться с тощей клячей Ниной? Хотя кто может знать, как у них там было, чужая семья – дело темное, и часто все не так, как выглядит со стороны.
Зачем мадам Литовченко пришла к нам в агентство под видом клиентки? И если следователь говорит правду, зачем лжет обо мне? Я уверена, что никогда раньше в глаза не видела ни ее саму, ни ее мужа. Что за идиотская история произошла с Витькой? Он явно трахнул кого-то не того, потому что за журналистскую деятельность его никто и пальцем бы не тронул. Парень не любил усложнять себе жизнь, все его интересы лежали совсем в иной плоскости. Больше всего его занимала рок-группа с каким-то дурацким названием, которое никогда не держалось у меня в голове. Витька надеялся стать знаменитым, но с каждым годом надежда таяла, потому что музыканты становились все старше, а престарелые рокеры – это же просто несерьезно. Собственно, их пятеро, и ни у кого нет ни семьи, ни работы. Конечно, какая женщина потерпит, если муж вместо того, чтобы работать и нести все в дом, выносит из дома даже те немногочисленные деньги, что есть, тратя их на потребности никому не интересной рок-группы?
– Рита, мы уходим, – доносится до меня.
Кто бы сомневался. Андрей самого дьявола убедит принять крещение. Я иногда думаю, что надо бы чаще брать его на дачу. Я опрыскиваю деревья от вредителей каким-то ядом, а всего-то и надо, что поставить Андрея посреди сада, и он точно убедит гусениц переползти в соседний двор, потому что их пребывание на моей территории незаконно, вступает в противоречие с действующим законодательством, нарушает мои гражданские права и так далее. Уверена, что гусеницы послушно отправятся в соседний сад, лишь бы с ним не связываться. Андрюха такой, он все может.
– Темная история…
Это Андрей, садясь в машину, итожит мой день. Хм, я тоже так думаю. И что с того? Ладно, проехали.
– Рита, это все очень странно.
– Что именно?
Андрей встревоженно смотрит на меня, и у меня снова портится настроение. Я знаю, когда у него такое лицо, значит, случилось что-то неприятное, и сейчас это что-то случилось у меня. Но, собственно, что? Подумаешь, кто-то убил Витьку… Да, я черствая, бессердечная сука. А вы думали, что в сказку попали?
– Да все! Скажи, ты точно не знала раньше Литовченко?
– Андрюшка, я тебе клянусь, сегодня утром увидела ее впервые в жизни.
– Тогда зачем тетка принялась врать о тебе? Да еще так ретиво! Она же тебя подставляет своими показаниями, понимаешь? Сказала, что ты была знакома с ее мужем. И с убитым тоже. Не просто знакома, а близко знакома.
– А если бы даже была, что это меняет?
– Может, все, а может, и ничего. Но ты должна знать: если в показаниях появляются такие вот разночтения, то полицейские сразу принимаются копать. Ты пойми одно, лейтенанта Коломбо среди них нет, особо разбираться никто не станет. Поймают на лжи и навешают всех собак, попробуй тогда отмыться. Им лишь бы дело закрыть, а кто виновен, как все было на самом деле, неинтересно. Так ты знала кого-то из них?
– Ладно, признаюсь. Да, я знала Витьку. В смысле, убитого. Нет, не перебивай меня! Я там ничего, кроме крови, вообще не увидела. Ты только представь: заходим в комнату, притом что я была в ней накануне вечером, и видим – кровь на стенах, потолке, паркете, а в красной луже на полу тело. Я его не рассматривала, сразу поняла, что передо мной труп, и все. То есть Витьку просто не узнала.
– А почему так и не сказала Панкову об этом?
– А зачем? Я не имею к этой истории никакого отношения. И в дальнейшем не хочу иметь.
– Если раскопают, что вы были знакомы, непременно решат – ты что-то скрываешь. Неприятности как минимум я тебе гарантирую.
– Да как узнают-то? Наш роман случился шестнадцать лет назад, после мы практически не виделись, только иногда, случайно. При встрече здоровались, и все. У меня ни малейшего представления о том, как и чем Витька жил все эти годы. Да мне и неинтересно, своих проблем хватает.
– Ты всегда так говоришь.
– Потому что это правда. Андрюш, я понимаю, что побеспокоила тебя, но…
– Брось, я не о том! – У Андрея даже кончик носа побелел. – Подумай своей дубовой башкой, история-то нешуточная. Ты была в квартире, знала убитого и скрыла это от следствия. Понимаешь, как все выглядит?
– Да ладно тебе! Не я же убила Витьку.
– Я понимаю, что не ты. – Андрей тяжело вздохнул. – Нет, я ничуть не сомневаюсь в твоих способностях, ты в состоянии убить любого, если решишь, что у тебя есть на то уважительная причина. Но вот именно так ты никого убить не смогла бы.
– Андрюш, ты что говоришь-то?!
– Помолчи. Сколько лет мы знакомы, семнадцать, больше? За это время я хорошо изучил тебя, не сомневайся. Кума, ты прекрасная женщина, и я искренне люблю тебя. Но я реалист и знаю: ты способна на любой безжалостный, с точки зрения обычного человека, поступок, если решишь, что именно это тебе нужно. Есть одна ремарка: ты способна на что угодно по отношению к людям, которые тебе безразличны. Мы с Натальей, к счастью, в сей обширный список не входим. Не нужно возмущаться, я просто констатирую факт, который ничего не менял и не изменит в моем отношении к тебе. И в этом деле ты должна полностью мне довериться.
– Я доверяю тебе. Но есть еще кое-что. Честно сказать, не знаю, смогу ли я в случае чего оплатить твое время, знаешь ведь…
Андрей резко сворачивает на обочину, глушит двигатель и с яростью смотрит на меня.
– Рита, ты сама себя слышишь? Мы с тобой близко дружим почти два десятка лет, ты крестила моего сына, давно уже стала членом семьи. И сейчас смеешь говорить, что собираешься мне платить? Видимо, у тебя все-таки стресс, иначе я должен бы обидеться.
– Ну, Андрюша…
– Не ной! Головой надо думать, прежде чем языком болтать! Значит, так. Если тебя вызовут повесткой, без меня в сторону полиции даже шагу не делаешь. Рот на замок, ни с кем ничего не обсуждаешь, на работе языком не треплешь. А если кто-то из полиции подкатится, типа, с неофициальным разговором, просто помни: у них не бывает неофициальных разговоров, любые твои слова используют против тебя, если решат, что смогут это дело повесить на тебя. Ты меня поняла?
– Да.
– Теперь вот еще что. Знаю, ты неохотно впускаешь чужих к себе в дом, но будем осторожны. Сегодня же, прямо сразу по приходе домой, устрой генеральную уборку.
– ???
– Не надо делать такие глаза. Мне пока не ясно, что происходит, но Литовченко слишком быстро принялась тебя подставлять. Что это, бред злобной бабы или попытка подвести тебя под монастырь? Короче, сейчас ты переберешь дома все до нитки, прощупаешь все подушки, заглянешь в мышиные норы – ищешь то, что тебе не принадлежит. А теперь едем в офис, просмотрим ящики твоего стола. У тебя там вечно бардак, кто-то мог этим воспользоваться.
– Но зачем? Кому я могла понадобиться?
– Вопрос риторический. А в том смысле, с которым ты его задала, могу ответить: не знаю. Но вся эта история выглядит более чем странно, и я не хочу, чтобы она стала по-настоящему взрывоопасной, так что береженого бог бережет.
Как-то неуютно мне стало от слов Андрея. Да, у меня в доме практически не бывает посторонних. Ну, инспектора, проверяющего счетчики, не считаем. С другой стороны, Нина Литовченко стала моей клиенткой случайно – я была в тот момент более-менее свободна. В ином случае на моем месте мог оказаться любой другой сотрудник агентства. Разве что тетка сговорилась с офис-менеджером Сашкой, но эту версию пока отбросим как невероятную. Нет, зря Андрей нагнетает.
Я открываю офис, снимаю его с сигнализации, и мы с Андреем входим. Уже темно, ролеты опущены. Закрыв дверь, зажигаем свет и проходим в рабочую комнату. Здесь у каждого стола – два хозяина, свой я делю с Ликой Беловой.
– Мой – верхний ящик.
– Даже не заперт!
– Там же нет ничего ценного, зачем его запирать?
Андрей прав, в моем ящике всегда хаос, потому что я всегда спешу. Вынимаю ящик и высыпаю содержимое на стол. Файлы, договора, ручки, маркер, сломанный степлер, окаменевший шоколадный батончик, лак для ногтей, пилочка, помада, щетка для волос, несколько заколок. Вот эту, украшенную синими камешками, я уже мысленно похоронила, а она, оказывается, вон где.
– Ой, а вот это не мое…
Небольшой альбомчик, из тех копеечных, которые продаются в каждом киоске, весь оклеен красными сердечками.
– Уже вижу, что не твое. – Андрей перехватывает мою руку. – Не трогай, не оставляй отпечатков. Уверен, что не твое, ты бы скорее пальцы себе отгрызла, чем стала клеить подобную пошлятину. С тобой такой альбомчик в принципе несовместим. А тут кто-то поработал с душой, но совершенно не зная тебя.
– Андрюша, что все это значит?!
– Не надо кричать. Дай-ка мне пилочку.
Андрей осторожно открывает альбом пилочкой, переворачивает страницы. Я в оцепенении пялюсь на фотографии. На них я и Витька, причем снимки не старые, а совсем новые, судя по датам, им года нет. Ничего себе! Я уже очень давно не встречала его, а тут мы сидим, обнявшись, а здесь вообще…
– И как ты это объяснишь? – пристально смотрит на меня Андрей.
– Не знаю. Никак. Клянусь тебе, я не то что не спала с Витькой последние пятнадцать лет, но даже не прикасалась к нему при встречах. Видела раз в полгода, а то и реже. Здоровались, перекидывались парой фраз и расходились. Один раз, правда, пива попили, полчаса посидели, наверное. А тут… Это все неправда!
– Перестань истерить, я тебе верю. И так знаю, что на снимках не ты.
– Но…
– Рита, ты, если бы не была сейчас так испугана, тоже заметила бы то, на что обратил внимание я. И полиция обратит, не беспокойся. Голова здесь твоя, а тело – нет. Форма рук, груди… Не забывай, я видел тебя в купальнике, и мне ясно, тело тут другое. И родинки на плече у тебя нет. А о том, что у тебя есть татуировка, которую ты себе года три назад набила, знает только человек, видевший тебя раздетой. Я видел, потому что мы с Наткой бываем у тебя на даче, в единственном месте, где ты разгуливаешь в купальнике, а тот, кто сляпал данный шедевр, нет, поэтому о татушке не в курсе.
– И что теперь?
– Ничего. Я заберу альбом с собой, все равно фотографии тебе ни к чему, зря только нервы истреплешь, рассматривая. Снимем отпечатки, получим заключение о фотошопе, посмотрим, что еще вылезет. Где-то же эту липу состряпали, мог остаться след. Больше ничего чужого?
– Нет.
– Едем к тебе домой. Позвоню Наталье, пусть тоже подтягивается, вместе скорее управимся.
Мы мчимся по улицам, а у меня от ужаса холодно и пусто в животе, в груди же поднимается тупая боль. Кому понадобилось меня подставлять? Зачем подбрасывать мне Витьку в чужой квартире и мерзкий альбомчик в стол? Я, конечно, не ангел, но живу сама по себе, никого не трогаю, никому ничего не задолжала, не… Собственно, причина может быть какая угодно, потому что тот, кто все это сделал, – больной на голову сукин сын.
Натка уже дожидается около двери моей квартиры. Я открываю замки, мы гурьбой вваливаемся в прихожую, зажигаем свет. Что-то настораживает меня, какой-то посторонний запах, ощущение чужого присутствия, точно не знаю. Но это «что-то» зависло в воздухе. Мы снимаем обувь, и Натка с Андреем привычно направляются в гостиную, а у меня, как на грех, заело змейку в правом сапоге.
Наткин короткий крик совпал с моей победой над молнией. Риелторы ничего не боятся, поэтому я просто застываю на месте, видя, что на полу моей гостиной, на новехоньком ковре, лежит наш офис-менеджер Сашка – кто-то разрезал ему горло от уха до уха. Нож валяется тут же. Ковер безнадежно испорчен, а я отдала за него полштуки американских денег, и прямо сейчас они с тоскливым свистом полетели псу под хвост. Вот блин!