Вступление. Дорожные знаки

Когда меня спрашивают, как мне удается после стольких лет не терять надежды и сил, я всегда отвечаю: все благодаря путешествиям. Вот уже более сорока лет я почти половину своего времени провожу в дороге.

Никогда прежде я не пыталась рассказывать об этом образе жизни – даже когда писала заметки о людях и событиях. Просто не могла уместить свои наблюдения в рамки определенного жанра или категории. Для меня это было не дорожное приключение в стиле романов Керуака и не период кочевничества перед тем, как осесть и остепениться; не было это и путешествием с какой-то конкретной целью. Сначала я была журналистом и писала заметки из жизни, затем периодически участвовала в организации политических кампаний и движений. Но большую часть моих странствий составляли различные феминистические проекты. Друзья мои были разбросаны по всему свету, так что нет ничего удивительного в том, что именно дорога стала связующим звеном моих привязанностей и надежд.

Когда друзья и коллеги-репортеры выражали сочувствие моей нелегкой доле – ведь я столько времени провожу вдали от дома, – звала их собой. Я надеялась подсадить их на этот наркотик. Но за все эти годы лишь один попался на крючок – хотя и продержался всего три дня[1].

Прошел не один десяток лет, и в мою жизнь прочно вошли слова «все еще» – «А, ты все еще путешествуешь!», – и мне стало не по себе от того, что о своем основном занятии я пишу меньше всего.

Поэтому я села и принялась записывать впечатления от своих многочисленных поездок в прошлом и настоящем. О том, что увидела – и чему удивилась. О том, чего не увидела – и от чего разозлилась. И о надеждах на то, что еще можно совершить. Листая и разглядывая старые книги, графики, письма и журналы, я вдруг вспомнила отца, который вот так же сидел над своими потрепанными дорожными картами и адресными справочниками, пытаясь подсчитать, сколько денег ему понадобится на бензин, чтобы добраться из пункта А в пункт Б; где найти трейлер-парки, чтобы был приют для жены и двух дочерей; и заинтересуются ли придорожные торговцы предметами старины, которые он собирался продать или обменять по пути через всю страну. Воспоминание это настолько живо предстало передо мной, что я почти что услышала, как мы заговорщицки перешептываемся, стараясь не разбудить маму, которая спала в том самом трейлере, где каждый год мы проводили большую часть своей жизни.

Готова поклясться, что до того момента я изо всех сил протестовала против образа жизни, который избрал для себя мой отец. У меня был уютный дом, надежное и любимое убежище, ему же дом вообще был не нужен. Я в жизни своей не заняла ни гроша, он же не вылезал из долгов. Я участвовала в групповых приключениях, куда добиралась самолетом и поездом, он же готов был потратить неделю, чтобы в одиночку проехать всю страну из конца в конец, только бы не сесть в самолет. И все же, проанализировав саму суть нашего протеста, целью которого было вновь оказаться в привычной обстановке, я поняла, что наша с ним общая любовь к дороге неслучайна. Так было и в первые – весьма яркие и запоминающиеся – десять лет моей жизни: я была папиной дочкой.

Я и представить себе не могла, что начну эту книгу с воспоминания об отце, а потом поняла, что именно так и следовало поступить.

За этим открытием последовали и другие. Так, я всегда считала, что мои странствия не вечны – ведь настанет такой момент, когда я остановлюсь. Теперь же понимаю, что именно дорога и была константой, а моменты оседлости – лишь временными остановками.

Именно путешествия служили контекстом «внедорожной» жизни, а не наоборот.

Взять хотя бы публичные выступления: всю свою сознательную жизнь, вплоть до тридцати лет, я старалась их избегать. Когда однажды попросила преподавателя ораторского искусства объяснить мне, в чем причина, она ответила: танцоров и писателей труднее всего научить говорить перед публикой – ведь и те и другие выбрали для себя профессию, где этого делать не нужно. А я относилась к обеим этим категориям.

А потом – в конце 1960-х – начале 1970-х – выяснилось, что редакторы, с которыми я работала, не испытывали ни малейшего интереса к буму феминизма по стране. В гневе и отчаянии я объединила свои усилия с другой женщиной – намного храбрее меня, – и вместе мы стали ездить по студгородкам и встречаться с местными группами активистов. Со временем, вдали от дома, я поняла одну вещь, которую ни за что не узнала бы при ином стечении обстоятельств.

Оказавшись в одном помещении, люди понимают и сочувствуют друг другу гораздо больше, чем когда читают о некоем происшествии, смотрят фильм или репортаж.

До того момента я была «свободным художником» и помыслить не могла о том, чтобы работать в офисе или иметь какие-либо обязательства, кроме арендной платы за квартиру. Но знания, полученные в пути, побудили меня собрать писателей и редакторов и вместе издать феминистический журнал, целью которого было (по выражению великой Флоринс Кеннеди) «приготовить революцию, а не просто обед». Этим женщинам просто негде было писать о том, что для них важнее всего. Так родился журнал «Ms.».

С того момента я буквально поселилась в офисе, полном журналистов и редакторов, куда меня тянуло как магнитом. Редакция журнала стала для меня не только еще одним поводом продолжать свой путь, но и семьей, куда я неизменно возвращалась из каждого путешествия с полными карманами конспектов о событиях и впечатлениях.

По большому счету, я, быть может, никогда не нашла бы в себе сил или желания заниматься тем, что стало для меня важнее всего, если бы не Дорога. Отправившись в это бесконечное путешествие – а точнее, позволив ему захватить меня с головой, – я изменила собственную суть. Дорога непредсказуема, как и сама жизнь. Это путь от отрицания к реальности, от теории к практике, от боязни сделать шаг к действию, от статистики к реальным историям. Проще говоря, от разума – к сердцу. За каждым поворотом может ожидать смертельная угроза – или близость по взаимному согласию как очередное доказательство того, что мы живы и ощущаем свою связь с реальностью.

Как видите, первая причина, по которой я решила написать эту книгу, – желание поделиться тем, что для меня важнее всего и что долгое время оставалось в тени. Для меня это шанс сделать нечто большее, чем просто вернуться домой и сказать друзьям: «Ой, я тут познакомилась с таким потрясающим человеком…», или «Слушайте, что я придумала…», или – что гораздо важнее – «Нужно наконец прекратить обобщать всех «американцев» как некую безликую массу». И еще я приобрела иммунитет к заявлениям политиков вроде: «Я изъездил эту страну вдоль и поперек и знаю…» Потому что я-то уж точно поездила больше всех их, вместе взятых, и все еще не знаю.

То, что нам говорят об этой стране, чаще всего ограничивается обобщениями, обрывками фраз и в лучшем случае эдакими «передовыми» умозаключениями о том, что у каждой проблемы – две стороны. На деле же у многих животрепещущих вопросов – по три, семь или даже десять граней. Иногда мне кажется, что в действительности надвое можно разделить только людей: на тех, кто все делит на два, – и всех остальных.

Если бы все эти годы я не читала и не смотрела ничего, кроме СМИ, то отчаялась бы гораздо раньше – ведь все новости посвящены исключительно конфликтам, а быть объективным в наши дни означает быть настроенным беспристрастно-отрицательно.

Дорога же научила меня тому, что реальность, представляемая СМИ, не является таковой.

Например, считается, что американцы ценят свободу, и при этом в наших тюрьмах больше заключенных, чем в любой другой стране мира. Я общалась со студентами, влезающими в немыслимые долги, чтобы получить образование. Но никто не видит связи между этим фактом и тем, что государство строит ненужные тюрьмы вместо школ, которых не хватает, а затем тратит в среднем пятьдесят тысяч долларов в год на одного заключенного и гораздо меньше на одного студента. Я восхищаюсь людьми с предпринимательской жилкой, открывающими собственную компанию или хотя бы палатку по продаже хот-догов, но при этом в нашей стране самый большой разрыв по показателям дохода и общего благосостояния людей из разных классов. Я встречала людей из индейских поселений, знающих свою родословную за тысячу лет, и жертв сексуального и обычного рабства, прибывших буквально вчера. Сама эта страна меняется у нас на глазах. Пройдет каких-то тридцать лет, и основная часть ее населения утратит европейские черты: уже сейчас большая часть новорожденных детей – цветные. Это новообретенное разнообразие поможет нам лучше понять мир и самим выбирать из множества параллельно существующих культур. И все же по сей день существуют люди, чье осознание идентичности находится под влиянием устоявшейся иерархии. Быть может, в них говорит чувство страха и вины: «Что, если со мной будут обращаться так, как я обращался с другими?» Однако, учитывая, какая власть и деньги стоят за всем этим, подобные регрессивные установки чреваты возвратом к старой иерархии.

Как мудро заметила Робин Морган: «Ненависть обобщает, любовь выделяет из общей массы»[2].

Вот почему дорога так важна: она учит различать оттенки.

Вторая моя цель – побудить и вас отправиться хотя бы в коротенькое путешествие. Поехать куда-нибудь – или же просто переключить свой разум в другой режим, будто вы в пути: не искать привычную обстановку, но открыться навстречу новому и неизведанному. Сделать это можно, даже просто ступив за порог. Сложив воедино разрозненные кусочки мозаики, вы получите в награду незабываемые ощущения. Подобно джазмену, импровизирующему на сцене, или серфингисту, пытающемуся поймать волну, или птице, оседлавшей воздушный поток. Об этом поет Джуди Коллинз в своей песне «The Blizzard» – истории незнакомцев, встретившихся в метель. Об этом пишет Элис Уолкер в своем эссе «Родина моего отца – бедность». Каждая из них начинает с некой личной точки, а затем ступает на неизведанный и непредсказуемый путь, который приводит в место неожиданное, но неизбежное, как сама дорога судьбы.

Зависимость от дороги – универсальна. Так, караван суфийского поэта Руми прошел десятки мусульманских земель. Цыгане ушли из Индии в Европу, нигде не задерживаясь надолго. А аборигены Австралии и островов Торресова пролива постоянно перемещаются по древней Тропе песен. В этой книге я пишу об Америке, потому что именно здесь больше всего живу и путешествую – и именно ее больше всего хочу понять, в особенности учитывая ее чрезмерное влияние на остальной мир. Кроме того, я уверена, что нельзя понять чужую страну, не поняв своей собственной. В двадцать лет мне посчастливилось прожить год в Европе, а потом – два года в Индии. Однако в своей жизни мне гораздо чаще приходилось бежать, чем подолгу где-то оставаться, проникаясь окружающей действительностью. Спокойная Европа была для меня временным убежищем от суматошного детства. Далекая Индия показала мне, как живет большинство людей в мире, – чего я никогда не видела прежде. Я и по сей день благодарна этой огромной стране за то, что она не дает остальному миру о себе забыть, иначе я вернулась бы домой такой же, какой уехала.

Моя задача – пробудить в вас желание исследовать эту землю. Похоже, большинство людей нужно убеждать в том, как интересно путешествовать по Америке. Когда я еду в Австралию или Замбию, мне говорят: «О, это так замечательно!» Но если я еду куда-нибудь в пределах территории Штатов, они лишь сочувственно качают головой: «Как это, должно быть, утомляет!» А между тем путешествие по Америке тоже может принести огромное и ни с чем не сравнимое удовольствие. Ведь американцы способны дать фору любому другому народу по умению надеяться на лучшее. Быть может, оттого, что многие из нас сбежали от более худшей доли, или же выбрались из нищеты, или впитали с молоком матери легенду о «земле возможностей», или же просто потому, что оптимизм заразителен. Как бы то ни было, именно умения надеяться мне и недостает, когда я покидаю эту страну, и именно ему я радуюсь, когда возвращаюсь. В конце концов, надежда помогает строить планы.

Я вовсе не призываю вас путешествовать так же много. Подобно Скаю Мастерсону – странствующему азартному игроку из рассказов Деймона Раньона, – я сменила больше гостиничных номеров, чем Библия «Гедеон»[3]. А ведь ему не приходилось мыть голову гостиничным шампунем, есть еду из автоматов или засиживаться допоздна, пытаясь организовать горничных. Проведя двадцать лет в качестве организатора, я вдруг осознала, что самый долгий период пребывания дома для меня составил восемь дней.

Как вы уже поняли, я влюблена в дорогу.

В-третьих, я надеюсь поделиться с вами своими историями. Тысячелетиями человечество передавало знания и умения новым поколениям через песни и сказания. Если вы приведете мне статистические данные, я придумаю историю, чтобы объяснить, почему так вышло. Наш мозг так устроен, что лучше всего воспринимает новую информацию через легенды и образы. Вступив в ряды организаторов – иначе говоря, начав деятельность с целью изменения общества, – я открыла для себя волшебство историй, которые лекторы рассказывают группе абсолютно незнакомых людей. Те, кто внимательно их слушает, будто бы создают магнитное поле, о котором не подозревали даже сами рассказчики.

Кроме того, кратчайший путь к переменам в обществе заключается в том, чтобы дать возможность самым слабым говорить столько, сколько их будут слушать, а самым сильным – слушать столько, сколько будут говорить.

Быть может, именно благодаря своему умению слушать женщина-странница – и в особенности странствующая феминистка – это своего рода «небесный бармен». Порой ей рассказывают такое, о чем не стали бы говорить врачу. Со временем все больше людей узнают меня как участницу движения, которое многим подарило надежду, и все чаще мужчины и женщины делятся со мной самым сокровенным.

Помню, как однажды во время грозы оказалась в придорожной гостинице, где по счастливому стечению обстоятельств был музыкальный автомат и учитель танго, который рассказал мне историю рождения этого некогда уличного танца. Или как слушала детей племени могавков, заново учивших язык и постигавших духовные ритуалы, которые в течение нескольких поколений были под запретом. Или как сидела в кругу анонимных фундаменталистов и слушала, как они говорили о том, что пора бы отказаться от привычной уверенности во всем. Или как брала интервью у девятилетней девочки, которая была лучшим игроком в мальчишеской футбольной команде. Или как встретилась со студенткой-латиноамериканкой, дочерью нелегальных иммигрантов, вручившей мне свою визитку со словами «Кандидат в президенты США 2032 г.».

Дорожная жизнь порой преподносит и природные дары. Например, северное сияние в Колорадо или прогулка в Нью-Мексико в лунном свете – таком ярком, что видно каждую черточку на моей ладони; или история о встрече слона-одиночки со своим давним другом-слоном в зоопарке Лос-Анджелеса; или снегопад в Чикаго, когда внезапно появляется повод все отменить и просто сидеть с другом у камина.

Но одна истина несомненна: дорога учит жить настоящим.

Наконец, мне просто хотелось стать первопроходцем – в буквальном смысле первой проложить этот путь. Обычно подобная роль отводится мужчинам: это они воплощают в жизнь задуманные приключения, женщины же по традиции – хранительницы домашнего очага. Еще в детстве я обратила внимание на то, как Дороти из «Волшебника страны Оз» отчаянно пыталась вернуться домой, в Канзас, а Алиса, которой приснился дивный сон о приключении в Стране Чудес, проснулась аккурат к чаепитию.

Читая «Путь героя» Джозефа Кемпбелла и произведения Юджина О’Нила, в которых мужчинам не давали выйти в море цеплявшиеся за них женщины, я полностью утвердилась в мысли, что дорога – не для меня. В старших классах я посмотрела голливудский фильм «Вива, Сапата!» – о жизни и деятельности великого мексиканского революционера. Когда Сапата едет навстречу своей судьбе, его жена повисает у него на ноге, валяясь в пыли, пытаясь удержать его дома. Тогда я еще боялась признаться самой себе, что мысль о том, чтобы выйти в открытое море и вершить революцию, привлекает меня гораздо больше, чем просто сидеть дома и быть примерной матерью и женой. Но я дала себе слово, что никогда не буду препятствовать свободе своего мужчины.

Даже в словаре первое значение слова «авантюрист» – «искатель приключений» и лишь затем – «беспринципный человек, занимающийся авантюрами»; а слово «авантюристка» используется лишь в значении «женщина, пытающаяся нечестным путем добиться благополучия и высокого положения в обществе». Создается впечатление, что всякий раз, когда женщина отправляется в путешествие, добром это не может кончиться, будь то реальная Амелия Эрхарт[4] или вымышленные Тельма и Луиза[5].

Во многих странах и по сей день женщину могут привлечь к ответственности, а то и вовсе убить за то, что опозорила свою семью, посмев выйти из дома без сопровождения мужчины или же покинуть страну без его разрешения.

В Саудовской Аравии, например, женщине до сих пор запрещено водить машину – даже если ей срочно нужно в больницу, не говоря уже о развлечениях. Во время народных восстаний Арабской весны сексуальным домогательствам и изнасилованиям в равной степени подверглись и гражданки, посмевшие выйти в людное место, и иностранные журналистки.

Писательница Маргарет Этвуд так объясняет отсутствие героинь женского пола в романах о поиске и обретении себя: «Причина довольно проста: если отправить женщину в одиночку на какое-нибудь опасное ночное задание, оно гораздо быстрее, чем для мужчины, окончится для нее смертельным исходом»[6].

Ирония состоит в том, что благодаря молекулярной археологии, изучающей древние ДНК для отслеживания перемещений человека, мы знаем, что раньше именно мужчины сидели дома, а женщины – путешествовали. Коэффициент межконтинентальной миграции среди женщин почти в восемь раз выше, чем среди мужчин[7].

Стоит, однако, отметить, что путешествия эти зачастую были в один конец, а у женщин не было другого выбора, и общество, в котором они жили, так или иначе было патриархальным и патрилокальным. То есть женщины все равно контролировались мужчинами, а если и перемещались, то лишь для того, чтобы перейти жить в дом мужа. В матрилокальных обществах, наоборот, мужчины переходили жить в дом жены (и так происходит и по сей день, примерно на третьей части суши), но при этом сохраняли свой статус, поскольку это общество почти никогда не было матриархальным.

В свете частых предупреждений о том, как опасна для женщин дорога, современный феминизм задает один крайне важный вопрос: «По сравнению с чем?» Будь то убийства за приданое в Индии, «за честь рода» в Египте или просто на бытовой почве в США, по статистике, женщин чаще всего избивают или убивают дома, знакомые им мужчины. Так что согласно той же статистике дом для женщины – гораздо более опасное место, чем дорога.

Быть может, истинная революция произойдет тогда, когда женщина сможет отправиться в путешествие по собственной воле и желанию, а вернувшись домой, найдет там теплый прием.

Эта книга – не об одном или нескольких путешествиях, а о десятилетиях, проведенных вдали от домашнего очага. Можно сказать, что это история современной кочевницы.

Помимо «горизонтального» путешествия по стране, в ней присутствуют свидетельства и о двух других типах путешествий: «вертикальном» (в прошлое Североамериканского континента, по которому мы с вами ходим) и культурном (с открытием новых людей и мест).

В этой книге – собрание историй, которые, я надеюсь, вдохновят вас на то, чтобы рассказать свою, а также произведут настоящую революцию, научив слушать других.

Я жалею о том, что не могу сделать эту книгу похожей на письма китаянок, которые они писали тысячу лет назад. Тогда женщинам запрещено было учиться, в отличие от их братьев, и они изобрели свой собственный шифр, который назывался «нюй-шу», или «женское письмо». Наказанием за создание такой тайнописи была смертная казнь[8]. А они писали друг другу секретные послания и стихи в знак дружбы, таким образом осознанно выступая против ограничений. Как писала одна из них: «Мужчины покидают свой дом, чтобы совершать подвиги в большом мире. Но мы, женщины, не менее храбры – ведь нам известен язык, которого они не понимают».

Переписка эта была для них так важна, что некоторым женщинам, отправляя в последний путь, клали в гроб их письма дружбы. И все же многие их них уцелели и дошли до наших дней. Каждое такое письмо написано изящным почерком в центре страницы, с широкими полями, куда вторая собеседница могла бы вписать свои слова.

«В истории человечества были великие цивилизации, не использовавшие колеса, – писала Урсула Ле Гуин[9], – но не было таких, где не рассказывали бы истории».

Если бы я могла, то на каждой странице оставила бы место для вашей истории.


Мой отец Лео Стайнем на своей любимой фотографии, 1949 г. Из личного архива Глории Стайнем


Загрузка...