Раду свернулся калачиком, прислонившись к двери Лады. Он убаюкивал свою руку, на его ладони вздулись рубцы. Его губа стала заживать, но лишь потому, что в последнее время наставник уделял особое внимание его рукам.
Как она могла так поступить?
Как могла допустить, чтобы его избивали по ее вине?
Она всегда была его защитницей. Даже будучи жестокой, она никогда не позволяла другим делать ему больно. Несмотря на все, что они видели с тех пор, как прибыли в Эдирне, Раду никогда по-настоящему не боялся и не чувствовал себя одиноким, потому что он знал – знал! – что Лада убережет его от любой настоящей опасности.
Он плакал, потому что рядом не было никого, кто мог бы его увидеть. Соленые слезы разъедали раненую губу.
Может быть, она знала? Может быть, она поняла, что он заинтересовался исламом, что он восхищен исламом и даже молится тайком? Наверняка причина в этом. Она бы не позволила избивать его по другой причине. Каждый раз, когда наставник спрашивал про ислам, она отказывалась отвечать, хотя знала, что из-за этого пострадает Раду.
Он хотел ей сказать, ему нужно было ей сказать, что он сожалеет. Что прекратит изучать ислам. Но…может быть, ему удастся объяснить ей, что он чувствует. Что основы этой религии кажутся ему гораздо более осмысленными, чем бесконечный ряд святых и икон, который был у них в Тырговиште. Он никогда толком не понимал, что слышал в церкви, латынь была настолько формальным языком, что создавала барьер между ним и Богом. В религии всюду были барьеры между Раду и Богом – между ними стоял Христос, первородный грех и сама его душа.
Бог всегда казался ему похожим на отца – далекий, непостижимый, осуждающий. Раду боялся, что, как всегда, что бы он ни делал, этого не хватит, чтобы завоевать любовь вездесущего и непознаваемого Бога.
Ислам казался ему осмысленным, нравился своей щедрой простотой. Но если Ладе хотелось, чтобы он ненавидел ислам, он будет его ненавидеть. Чтобы вернуть свою защитницу, он сделает что угодно.
Он утер слезы, пряча свою слабость, и открыл дверь.
Одетая лишь в одну длинную рубаху, Лада сгорбилась у камина. Он был обрамлен не камнем, как камины в Тырговиште, а белым изразцом с повторяющимся узором с восьмиконечной звездой. Было тепло, но Лада зачем-то разожгла яркий огонь. Она закидывала в него свое ночное облачение. Рядом с ней на полу лежали одеяла с ее кровати. На них были красные пятна.
– Лада? – Раду вошел в комнату и огляделся в поисках ее противника, в поисках ее ран. – Что случилось?
Она обернулась к нему. Ее взгляд был диким, а глаза полны слез.
– Убирайся! – крикнула она.
– Но…
– Убирайся вон!
Пошатнувшись, как от удара, Раду выбежал из ее комнаты, затем пробежал насквозь их общие покои. Он бежал и не останавливался, пока не выбрался из бесконечного лабиринта дворца и не оказался на улице в толпе людей.
Он потерялся.
Он продолжал идти, бесцельно бродя по кругу, ошеломленный и оцепеневший. Раздался знакомый призыв к молитве, на этот раз ближе от Раду, чем когда-либо. Он резко остановился и, наконец, взглянул вверх, увидев башни и шпили мечети. Они рвались в небо, но он не мог за ними последовать: сердце тянуло его к земле, будто было налито свинцом.
На его плечо мягко опустилась чья-то ладонь. Он вздрогнул и съежился от страха.
Мужчина – на его голове был завернут простой белый тюрбан, а одежда была из дорогой ткани, но практичного покроя – наклонился так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Раду. Увидев разбитое лицо Раду, мужчина на мгновение удивленно распахнул глаза, но затем улыбнулся. Он вряд ли был старше Мирчи, но у него было доброе лицо, и от того оно казалось мудрым.
– Тебе помочь?
Раду покачал головой, затем кивнул, после чего снова покачал головой.
– Помолишься вместе со мной?
Прежде Раду никогда не молился – по крайней мере, так. Он видел, как это делает учитель, но наблюдать за ним было неловко и казалось навязчивым, поэтому Раду обычно отворачивался. Однако с тех пор, как они приехали в Эдирне, ему всегда хотелось зайти в мечеть.
– Я не умею, – сказал Раду, опустив глаза и стыдливо покраснев.
– Мы положим наши коврики сзади. Ты можешь смотреть на меня. – Он повел Раду вверх по лестнице. Там был фонтан с прозрачной водой. Мужчина остановился и какими-то особыми движениями омыл руки. Он улыбнулся и кивнул, глядя на руки Раду. Раду осторожно повторил за ним.
Покончив с этим, мужчина отстегнул со спины коврик. Раду запаниковал, потому что у него коврика не было, но мужчина передал свой коврик Раду, а сам достал себе один из груды потрепанных. Не поднимая глаз, Раду вошел вслед за ним в просторное помещение, в котором мужчины сидели рядами в спокойной сосредоточенности.
Мужчина отвел Раду в угол и показал, куда положить коврик. Раду скопировал его позу и встал на колени. Он нервничал и жалел о том, что пришел сюда. В помещении находились самые разные мужчины, старые и молодые, в очень дорогих одеждах и в донельзя поношенных и заштопанных. Каждому здесь были рады, каждому находилось место. Но они узнают, что у него нет права здесь находиться. Возможно, они его тоже побьют.
Началась молитва.
Раду в изумлении наблюдал за тем, как мужчины закрыли глаза и стали совершать одни и те же движения. Они молились вместе, их тела и голоса превратились в единое целое.
Ничего красивее он в жизни не видел.
Впервые ему захотелось не наблюдать, а стать частью происходящего. Одним глазом подсматривая за движениями своего друга, Раду присоединился к молитве. Вскоре он потерялся в ее ритме и почувствовал умиротворение от того, что стал крошечной частью целого. Слова, которые он понимал лишь отчасти, все равно пробуждали в нем чувства и устремлялись ввысь, увлекая за собой его разбитую и раненую душу.
Когда молитва закончилась, он смотрел вверх, вверх, вверх. Высоко над ним парил потолок, испещренный бесчисленными точками звезд, которые увлекали, завораживали взгляд, пока, наконец, не выпускали его в открытый минарет. Навстречу небесам.
– Ты в порядке?
Раду испуганно посмотрел на своего друга, протер глаза и улыбнулся.
– Да. Спасибо.
Мужчина протянул руку, помогая Раду подняться. Они вернули на место коврик, который мужчина брал напрокат, и вышли на улицу.
– Как тебя зовут? – спросил мужчина.
– Раду Драгвлия.
– А я – Кумал Вали. Пойдем, пообедаешь со мной. У тебя такой вид, будто тебе нужно с кем-то поговорить.
Закоулками Кумал вывел Раду к району с высокими и узкими каменными домами. Они стояли достаточно близко от дворца, чтобы считаться важными, но недостаточно близко, чтобы составлять часть дворцового ансамбля. Раду понял, что вали – это не имя мужчины, а скорее его титул. Он точно был важной персоной, возможно, другом султана.
В дверях их встретил слуга. Он поклонился и взял коврик Кумала.
– Мой друг Раду присоединится к нам, – сказал Кумал. Они прошли за слугой в комнату в задней части дома. Сквозь остекленные стены открывался вид на скромный, но ухоженный садик. Там стоял низкий стол, окруженный подушками. Кумал сел и жестом предложил Раду последовать его примеру.
Сидя за столом напротив Кумала, незнакомого человека, Раду вдруг встревожился и подумал, не совершил ли ужасную глупость. Никто не знал, где он находится. Хуже того – он даже не знал, позволено ли ему покидать дворец. А Кумал был должностным лицом. Вдруг Раду накажут? Или убьют?
Кумал оторвал кусок теплого хлеба и передал его Раду. Не поднимая глаз, он заговорил:
– Я бы хотел узнать, кто тебе сделал больно и могу ли я чем-то помочь.
Раду покачал головой и встал.
– Мне нужно идти.
– Пожалуйста, останься. Если ты не можешь говорить о том, что произошло, тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Тебе понравилась молитва?
Раду медленно сел обратно и закрыл глаза, пытаясь вспомнить свои ощущения.
– Молитва была… чудесная.
– Я тоже так считаю. Я всегда с нетерпением жду, когда окажусь в городе и смогу помолиться вместе со всеми моими братьями.
– Вы живете не здесь?
– Нет, у меня имение за городом. Я нечасто бываю в Эдирне, из-за домашних обязанностей у меня мало свободного времени. Вот и сегодня вечером я уезжаю.
Раду сник. Он не имел права ожидать от Кумала большего, но краткие мгновения надежды, которые он ощущал в его присутствии, казались теперь жестоким поддразниванием.
– Ты не осман.
Раду покачал головой:
– Я из Валахии.
Кумал задумчиво нахмурился.
– Однако ты не янычар.
– Мой отец – Влад Дракул, правитель Валахии. Он оставил здесь меня и мою сестру для… образования.
Кумал понимающе кивнул, но там, где Раду боялся увидеть злость или насмешку, была лишь симпатия.
– Ясно. Судя по всему, твои учителя используют не самые щадящие методы.
Раду смущенно поднес руку к его лицу.
Кумал взял его ладонь и сжал ее, а потом опустил руку, заставив Раду взглянуть на него.
– Пожалуйста, не суди о моей стране по жестокости нескольких человек. И хотя есть только один Бог и лишь один Пророк, мир праху его, все взаимодействуют с ним по-разному. Существуют самые разные уровни веры и практики, как и во всех остальных сферах жизни. Но у тебя есть выбор.
– Я не вижу, чтобы мне оставили хоть какой-то выбор.
Кумал кивнул.
– Тебе так кажется. Но выбор у тебя есть всегда. Ты можешь найти успокоение и утешение в Боге. Ты можешь быть храбрым и сострадательным. Ты можешь научиться находить красоту и счастье везде, где они есть. – Он улыбнулся. – Но я думаю, ты это уже знаешь. Надеюсь, ты не утратишь это свойство и пронесешь в себе через годы, потому что ты способен привнести в этот мир очень многое, Раду.
Девушка скользнула на подушку напротив Раду. Ее глаза сияли, а пухлые губы имели идеальную круглую форму. Ее одежда была такой же красивой, как она сама, а ее волосы покрывал яркий желтый шарф. Она робко улыбнулась ему и взяла кусочек хлеба.
– Мой брат читает тебе лекции?
Раду покачал головой, уставившись в свою тарелку.
– Нет.
– Отлично. Он так любит читать лекции. Я – Назира.
Кумал положил руку ей на плечо.
– Назира – моя самая младшая сестренка.
– И самая любимая.
– И самая любимая. – Кумал рассмеялся. Тут вернулся слуга и разложил на столе поджаренную дичь, овощи и охлаждающий соус. После трапезы Кумал пообещал отвести Раду обратно ко дворцу. Потом они с Назирой стали по очереди рассказывать забавные истории, и Раду смеялся с ними, чувствуя себя частью их компании.
Ощущая живущее в них тепло, Раду понял, насколько холодно в его сердце, но он сумел взять и припасти частичку этого тепла для грядущих дней, когда, он знал, оно ему очень понадобится.