Начиналось все по-житейски, не как что-то плохое. Я до сих пор в это верю.
Три года назад, в один субботний октябрьский вечер, я находился на переднем дворе вместе с Рори и Дженной, они были еще достаточно маленькими, чтобы не стесняться моего присутствия. Мы втроем развешивали украшения перед Хэллоуином, этот праздник дети очень любили (правда, чуть меньше, чем Рождество), и мы ежегодно декорировали дом паутиной, пауками, скелетами и ведьмами. Если бы мы могли позволить себе аниматронику, мы бы использовали и ее.
Миллисент приехала домой после показа дома клиентам. Одетая в деловой костюм, она остановилась на передней дорожке и заулыбалась, восхищаясь нашей работой. Дети запищали, что они проголодались. Драматично закатив глаза, Миллисент пообещала приготовить бутерброды. Она произнесла это с улыбкой. Думаю, мы все улыбались тогда.
Но дела у нас обстояли не лучшим образом. Дом, который мы украшали с детьми, был для нас новым – мы жили в нем всего шесть месяцев. И сумма ипотечного кредита была огромной. Заоблачный кредит давил и на жену, и на меня. Миллисент приходилось продавать больше домов, чем позволяли силы, а я даже подумывал о второй работе.
Еще у нас были проблемы с матерью Миллисент. Ее отец умер двумя годами ранее, а у матери диагностировали болезнь Альцгеймера; у старушки начался продолжительный, медленный процесс угасания. Мы потратили много времени на поиски сиделки с проживанием в ее доме. Первые две не подошли – они не отвечали стандартам Миллисент, третья работает, по крайней мере, на сегодняшний день.
В нашей семье тоже были проблемы. И немало. Но в тот день мы все улыбались – пока Миллисент вдруг не вскрикнула.
Я бросился в дом, дети – следом за мной. Я влетел на кухню в тот миг, когда Миллисент швырнула свой телефон через комнату. Он врезался в стену, разбившись на кусочки и оставив на ней отметину. Миллисент закрыла лицо руками и заплакала. Дженна закричала, Рори подобрал с пола кусочки разбитого телефона.
Я обнял Миллисент; ее тело сотрясалось от всхлипываний.
В голове у меня промелькнули два самых ужасных предположения. Кто-то умер. Возможно, ее мать. Возможно, подруга. Или кто-то умирал. От неизлечимой болезни. Может быть, кто-то из детей. Может быть, моя жена.
Одно из двух. Ничто другое не оправдывало такую реакцию. Ни деньги, ни работа, ни даже потеря домашнего питомца, которого у нас никогда не было. Либо кто-то умер, либо кто-то должен был скоро умереть.
И для меня стало настоящим шоком узнать, что оба мои предположения неверны. Никто не умер, и никто не умирал. Совсем наоборот.
Через несколько месяцев после того, как мы начали встречаться, мы с Миллисент провели Ночь Вопросов (так мы ее окрестили). Мы купили пиццу и вино и принесли все это в ее крошечную квартирку. Гостиная в ней была настолько маленькой, что помещались там только кофейный столик и небольшой, двухместный диванчик. Поэтому мы сели на полу. Миллисент зажгла свечи, выложила ломтики пепперони на настоящие тарелки и налила вино в бокалы для шампанского – другой посуды у нее не было.
Мы провели всю ночь, задавая друг другу вопросы. Никаких рамок, никаких ограничений, как и планировали. Первые вопросы звучали довольно банально. Мы еще были слишком трезвы, чтобы откровенничать о сексе, и говорили о чем угодно, только не о нем – о кино, о музыке, о любимых блюдах и цветах. Я даже спросил у Миллисент, есть ли у нее на что-нибудь аллергия. Оказалось, есть. У нее аллергия на глазные капли.
– На глазные капли? – переспросил я.
Отпив еще глоток вина, Миллисент кивнула:
– На те, что помогают избавиться от покраснения глаз. У меня от них глаза опухают так, что я почти ничего не вижу.
– Как у Рокки.
– Точно, как у Рокки. Я выяснила это в шестнадцать лет, когда накурилась. Я попыталась скрыть это от родителей, но все закончилось больницей.
– Ага! – заметил я. – Значит, ты была плохой девочкой!
Миллисент пожала плечами.
– А у тебя? Есть на что-нибудь аллергия?
– Только на женщин, которых зовут не Миллисент.
Я подмигнул ей, чтобы показать, что шучу. Она ударила меня по ноге и округлила свои глаза. В конце концов, мы захмелели настолько, что перешли к пикантным вопросам – о сексе и прежних отношениях.
Вскоре я устал слушать про ее бывших бойфрендов и решил расспросить Миллисент о ее семье. Я знал, откуда она родом и что ее родители все еще жили в браке, но кроме этого мне ничего о ней не было известно. Миллисент никогда не упоминала о своих братьях или сестрах.
– У тебя есть братья или сестры?
К тому моменту мы уже прилично напились. Уж я так точно. Перед нами на маленьком блюдечке стояла свечка, и в ожидании ответа я играл с воском, капавшим с нее. Я зажимал его между пальцами, скручивал в шарик, а потом снова разглаживал. Ответа я дождался не сразу, сначала Миллисент просто посмотрела на меня.
– Так есть или нет? – переспросил я.
Она отпила глоток вина.
– Есть… Сестра… Холли.
– Она старше или младше тебя?
– Она была старшей. Ее уже нет.
Я бросил комочек воска, наклонился и положил свои руки на руки Миллисент, сжимавшие бокал для шампанского.
– Извини, – сказал я.
– Все нормально.
Я подождал, не скажет ли она еще что-нибудь, но Миллисент молчала. И тогда я задал новый вопрос:
– Что с ней случилось?
Миллисент откинулась назад, прислонилась спиной к стене. Из-за алкоголя и света свечей все вокруг меня колыхалось, включая ее рыжие волосы. На какую-то долю секунды мне даже почудилось, что с них падают тлеющие угольки.
Миллисент отвернулась и заговорила:
– Ей было пятнадцать. Она была на два года старше меня. Больше всего на свете Холли мечтала водить машину и с нетерпением ждала, когда сможет получить права. Однажды родители куда-то уехали на папиной машине, а мамин автомобиль остался. Холли предложила на нем прокатиться. По кварталу, не дальше, она обещала ехать медленно, – Миллисент повернулась ко мне и пожала плечами: – Она не сдержала своего обещания. И погибла.
– О Господи! Мне так жаль!
– Все в порядке. Холли была моей сестрой… Но не очень хорошим человеком.
Мне захотелось расспросить Миллисент о Холли побольше. Я мог бы это сделать, ведь у нас была Ночь Вопросов. Но я не стал. Вместо этого, я спросил Миллисент, когда она впервые напилась.
Разговоров о Холли больше не возникало. До тех пор, пока я не поехал на ужин к родителям Миллисент. Я виделся с ними ранее только раз – в ресторане, когда они приезжали к дочери. А в тот раз мы с Миллисент поехали к ним домой и провели в дороге три часа. Родители жены жили в большом доме на севере, у границы со штатом Джорджия, в Богом забытом местечке. Они не были богатыми, но и работать им было ни к чему. Отец Миллисент, Стэн, изобрел и запатентовал рыболовную приманку, а потом продал ее компании, специализирующейся на спортивных товарах. На тот момент он проводил все свое время, наблюдая за птицами, мастеря деревянные скворечники и ловя рыбу. Мать Миллисент, Эбби, работала в свое время учительницей и, когда не ухаживала за своим садом, вела образовательный блог. Они немного напоминали хиппи, разве что выращивали кориандр вместо сорняков.
Внешне Миллисент походила на отца буквально всем – даже множеством оттенков своих глаз, но характером пошла в мать. Эбби была даже более организованной, чем Миллисент.
Я увидел ту фотографию по окончании ужина, когда решил помочь родителям Миллисент убрать со стола и понес свои тарелки на кухню. Фотография стояла на подоконнике за мойкой – крошечный образ, полускрытый домашним цветком. Мой взгляд привлекли рыжие волосы. Взяв карточку в руки и рассмотрев ее, я понял, что на ней запечатлены Миллисент и ее сестра, Холли. Вплоть до этого момента мне не бросался в глаза недостаток фотографий в доме. Я видел образы родителей Миллисент, самой Миллисент. Но это фото было единственным с Холли.
– Не надо, чтоб она ее увидела.
Я вскинул глаза. Передо мной стояла мать Миллисент. Выражение ее теплых карих глаз было почти умоляющим.
– Вы в курсе, что случилось с Холли?
– Да. Миллисент мне рассказала.
– Тогда вы понимаете, как это может ее расстроить, – мать Миллисент отобрала у меня фото и поставила его обратно на подоконник, за цветок. – Мы убираем фотографии с Холли, когда приезжает Миллисент. Она не любит напоминаний о сестре.
– Она очень печалится из-за аварии. Потерять сестру таким образом должно быть очень тяжело, – сказал я.
Мать Миллисент бросила на меня странный взгляд.
Я не понимал его значения до того дня, когда внезапно зазвонил телефон и Миллисент закричала.