Я, затаив дыхание, смотрю, как сильные мышцы красиво перекатываются под кожей, а на руках вздуваются бицепсы каждый раз, когда он поднимает над головой топор.
Примитивно, да.
Но завораживает.
Я бы еще смотрела и смотрела, но вдруг чертова собака поднимает свою лобастую голову и рычит в мою сторону. Боится, что я ремень обратно заберу?
Мой муж сразу же оборачивается и на мгновение замирает, увидев меня. Потом его брови угрожающе сдвигаются.
– Нормальной одежды у тебя не было? – спрашивает он грубо.
– А с этой что не так? – искренне не понимаю я. – Это единственные шорты, которые у меня с собой есть. В чем проблема?
– В их длине.
Я тут же перевожу взгляд на свои ноги. Ну да, толстоваты.
Наверное, с моей стороны было слишком оптимистично покупать такие короткие шорты, не похудев еще на парочку килограмм как минимум.
Но это не его дело! Будет он мне еще замечания делать!
Я и без него все прекрасно знаю про свою фигуру.
– Не нравится – не смотри, – с вызовом говорю я.
Учитывая, что я еще и без макияжа, смотреть тут и правда не на что.
– Принцесса, я могу хоть глаза закрыть, мне в целом пофиг, – бросает он, снова отвернувшись к своим дровам. – Но комары тебя от этого меньше жрать не перестанут. Ты в этих шортах считай что шведский стол для них. Потом же сама будешь чесаться и жаловаться.
Джек гулко рявкает, как будто подтверждая этим слова хозяина.
– Эта ваша природа мне все меньше и меньше нравится, – бурчу я, запахивая кардиган. – Поняла, буду в доме сидеть.
– Надо же, – скалится он. – Неужели ты умеешь быть послушной девочкой?
Я показываю ему средний палец и хлопаю дверью максимально громко, как могу.
В доме делать нечего.
Я закрываю чемодан и ставлю его в коридоре, потом, поразмыслив, вешаю на него промокшие в ручье брюки и блузку, а мокрое белье безжалостно выбрасываю в стоящее на кухне мусорное ведро. Я не настолько опустилась, чтобы в чужом доме свои трусы развешивать.
На этом дела заканчиваются.
Можно было бы выпить кофе, но я понятия не имею, как его делать без кофемашины и вообще без электричества.
Можно было бы подняться на второй этаж и посмотреть, что там, но за окнами уже темнеет, и мне банально страшно одной подниматься по неосвещенной лестнице.
Поэтому я просто сижу на табуретке и смотрю в окно, выходящее куда-то на лес, пока в дом не заходит мой муж.
– Я в баню пошел, – сообщает он, скользнув по мне взглядом.
– Очень рада за тебя, – ядовито отзываюсь я.
– Точно не хочешь? – помедлив, спрашивает он. – Там пока не так жарко.
– Обойдусь, у меня есть пачка влажных салфеток.
– Как знаешь.
Перед уходом муж вручает мне фонарик, и это, пожалуй, лучший его поступок за сегодня. Луч света в руке успокаивает, и даже то, что какие-то кровососущие твари все же цапнули меня за нежные места под коленками, не портит настроения.
Когда из бани возвращается муж, распаренный, красный и излучающий жар, как печка, он сразу же зажигает свечи. На кухне становится уютно, я устраиваюсь на табуретке, обхватив руками колени, и лениво смотрю на дрожащие огоньки и на тени, которые они отбрасывают на бревенчатые стены.
Когда я последний раз видела живой огонь? Дома у нас тоже всегда стояли на столе свечи, но исключительно электрические. Родители тщательно следили за пожарной безопасностью.
– Не боишься, что дом сгорит? – спрашиваю я. – Огонь – это вообще-то опасно.
– А уезжать с незнакомым мужиком непонятно куда – не опасно? – хмыкает он.
Я пожимаю плечами.
Язвить и огрызаться в ответ не хочется. Хочется вот так сидеть, бессмысленно пялиться на желто-оранжевое пламя и ни о чем не думать.
Так я и делаю.
Он в это время подходит к печке, возится с щепками и что-то там делает, бренча посудой, а потом ставит передо мной на стол кружку горячего кофе.
– Спасибо, – вырывается у меня.
Я сначала жадно принюхиваюсь к острому бодрящему запаху, а потом делаю большой глоток. Кофе обжигает небо, но это все равно кайф. Я даже мычу от удовольствия.
После кофе на столе появляется нарезанный крупными ломтями хлеб, брусок желтого масла и какая-то странная колбаса. Судя по всему, самодельная.
– Будешь бутерброд?
Я быстро оцениваю калорийность этого ужина. Масло сразу нет, это сплошной жир, а в колбасе явно видны куски сала – значит, тоже мимо. К тому же неизвестно, из чего или кого она сделана.
– Спасибо. Можно мне только кусочек хлеба, пожалуйста.
– А остальное?!
– Не хочу. Я такое не ем.
Он обжигает меня слегка презрительным взглядом.
– Дело твое, принцесса.
В полной тишине мы ужинаем. Он отрезает ножом толстые куски остро пахнущей мясом и пряностями колбасы, укладывает их на такие же толстые куски масла, а я пью кофе с хлебом, который на вкус почему-то напоминает пирожное. У него нежный мякиш, вкусная хрустящая корочка, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не взять третий кусок, потому что первые два исчезают незаметно.
Зубы я чищу на улице (хорошо, что щетка и паста были в отдельном футляре!) при свете фонарика у какого-то странного умывальника. Туда сначала надо налить воду из ведра, а потом нажимать снизу на металлическую фигню, чтобы она лилась.
– Какое извращение, – бормочу я, отплёвываясь зубной пастой. – Как так можно жить?
– Завтра домой уедешь.
– Уеду.
– Ну и все. Значит, не ной.
Собака не спит, следит за мной блестящими в темноте глазами, и от страха меня слегка потряхивает. Какое это жуткое животное все-таки.
А мне ведь еще надо кое-что сделать перед сном…
Приходится в очередной раз заткнуть рот своей гордости и попросить своего мужа проводить меня за забор. К растущим там кустам.
– Стой здесь и не смотри! Отвернись вообще! И два шага сделай вперед.
– Я могу совсем уйти.
– Только попробуй!
Когда возвращаемся в дом, он поднимается на второй этаж и показывает мне комнату, где я буду спать. В полумраке она выглядит вполне прилично: широкая кровать, тумбочка, шкаф во всю стену.
– Ты ляжешь тут, принцесса, а я на первом этаже в мастерской. На диване.
– Почему? – удивляюсь я.
– Потому что свою спальню я отдаю тебе, – цедит он.
– Э… спасибо? – неуверенно предполагаю я.
Он ничего не отвечает, уходит, а потом возвращается с тюбиком крема.
– Ногу давай.
– Я сама могу.
– Ногу. Давай.
Наверное, не стоит спорить с большим мужиком, который уступил мне свою спальню. Мало ли, вдруг потребует ее обратно. Или предложит лечь вместе.
Я вдруг понимаю, что эта перспектива пугает меня меньше, чем должна была, и это смущает.
Поэтому торопливо усаживаюсь на край кровати и протягиваю ему ногу.
Он присаживается на корточки, осторожно берет мою ступню в свои ладони и так тщательно рассматривает, что мне становится неловко. А потом выдавливает мазь из тюбика, и я охаю от неожиданности.
– Ого, какая она ледяная!
– Из холодильника потому что, – замечает он.
Меня царапает каким-то несоответствием, но я не успеваю об этом подумать, потому что он неожиданно бережными движениями растирает прохладную мазь по моей коже.
От этих прикосновений по телу бегут мурашки, и я закусываю губу. Никогда не думала, что у меня такие чувствительные ноги. Боже, это приятно…
И неловко.
Но приятно все же больше, чем неловко.
Я, не удержавшись, издаю какой-то тихий мурлычущий звук, и прикосновения сразу же исчезают.
Он резко встаёт и, бросив «Спокойной ночи», исчезает за дверью.
Я растерянно смотрю ему вслед.
– Ну спокойной ночи, так спокойной ночи, – бормочу я и разглядываю кровать, направив на нее фонарик.
Непохоже, что здесь к моему приезду поменяли постельное белье, а значит, этот неандерталец спал тут. На этой примятой подушке. И укрывался вот этим гигантским одеялом.
Мне должно быть противно, я вообще довольно брезгливый человек. Но почему-то сейчас этого чувства не возникает. Может, просто слишком устала?
Я выключаю фонарик, снимаю шорты и кардиган и в одном топике и белье ныряю под одеяло. Устраиваюсь на мягкой подушке, которая пахнет терпко, но приятно. Как гель для душа. Или хороший мужской парфюм.
«Завтра я отсюда уеду», – успеваю подумать я, прежде чем отрубаюсь намертво.
Когда открываю глаза, вокруг темно. Абсолютная глухая непроглядная темнота. Сначала я вообще не понимаю, где я и что происходит, но потом сознание немного пробуждается, и я вспоминаю все, что вчера было.
Черт, сколько сейчас времени? Ночь еще что ли? Как же плохо без телефона.
Надо дальше спать.
Я зарываюсь лицом в подушку, но снова уснуть не получается. Вокруг так тихо, что я четко различаю странный звук, как будто кто-то скребется. Или как будто хрустят чипсами. Справа. Где-то в стене.
– Блин, кто там? – бормочу я и шарю рукой вокруг себя в поисках фонарика.
Его нет.
Наверное, упал куда-то ночью.
Или его украли.
– Кто там? – дрожащим голосом спрашиваю я.
Хруст на время прекращается, но не успеваю я облегченно выдохнуть, как он начинается снова. Только теперь к нему присоединяется жутковатый свист за окнами. Это же ветер, правда?
Просто ветер.
А в стене, наверное, просто шуршит мышь.
О господи, мышь! А если она на меня прыгнет?
По спине проходит ледяная дрожь, я испуганно вглядываюсь в темноту, чувствуя, как изнутри медленно, но неумолимо поднимается паника.
Шорох в стене, завывание за окном, а теперь еще как будто на улице кто-то стучит.
А если это воры?
– Эй! – жалобно зову я. – Эй, ты! Ты где вообще? Муж!
Но я, наверное, слишком тихо его зову, а громко звать страшно.
За стеной раздается особенно громкий щелчок, и я от страха буквально подпрыгиваю на кровати.
– Так, блядь, – выдыхаю я. – Надо валить.
Фонарика я так и не нахожу и буквально наощупь, трогая руками стену и обмирая от страха, иду к двери. В коридоре немного светлее, я даже различаю очертания лестницы.
Где он там сказал спать будет? Внизу?
– Эй! – снова шепотом зову я.
Тишина.
– Ладно, – говорю я себе. – Давай, Леля, ты сможешь спуститься по этой лестнице и не сломать себе шею. Главное, идти медленно. И держаться за перила. Давай. Одна ступенька, вторая…
Только спустившись вниз, я вдруг понимаю, что выскочила из спальни босиком – ногам холодно стоять на полу. Пофиг, обратно я все равно не пойду.
Где там этот неандерталец спит?
Надо разбудить его, пусть прогонит мышь у меня из спальни.
Я нашариваю первую дверь около лестницы, толкаю ее, она скрипит так, что у меня все внутри замирает от ужаса, но сразу после этого я различаю ровное сильное дыхание. А потом вижу узкий диван, который полностью занимает огромная мужская фигура.
Меня накрывает диким, совершенно первобытным облегчением.
Боже, не думала, что могу так обрадоваться другому человеку!
Я всегда любила одиночество, но быть одной в своей комнате или в кофейне в центре города – это совсем не то же самое, что торчать одной в пустом доме. Ночью! В лесу!
– Эй, ты, – громким шепотом прошу я. – Просыпайся! Я боюсь!
Ноль реакции.
Подхожу ближе и осторожно трогаю его за что-то. Кажется, за плечо.
– Просыпайся! Вставай.
– Маш, отвали, – хрипло и сонно бормочет мужик. – Я сплю.
– Я не Маша! – оскорбляюсь я до глубины души.
Но меня, кажется, уже не слышат.
– Эй!
В ответ снова раздается размеренное дыхание.
Да блин…
Я обнимаю себя, пытаясь согреться.
Холодно. И ногам холодно, и по голым рукам уже мурашки.
И что вот мне делать? Идти обратно в спальню, где что-то скрипит, шуршит и воет за окном?
Да ни за что.
Лучше посижу тут, около него, пока не рассветет, а потом тихонько уйду обратно. Здесь как-то спокойнее.
Я мстительно тяну на себя край одеяла, которым укрыт неандерталец, и оно, на удивление, легко поддается. Укутываюсь, опускаюсь на пол около дивана, где посапывает этот медведь, и устало прикрываю глаза.
Чужое дыхание успокаивает. Как и ровное тепло от чужого тела, к которому я прислоняюсь. Зачем ему одеяло? Он и так горячий.
А я тут посижу. Спать не буду, просто…
Просто вокруг уже светло.
Я изумленно моргаю, обнаружив себя лежащей на диване. Одеяло на мне, рядом никого, в мастерской пусто, из окон льется дневной свет. Я что, все-таки уснула?
Мне аж жарко становится при мысли о том, что этот неандерталец обнаружил меня утром возле своей кровати.
Что он подумал?
Надо срочно найти его и объяснить, что мне на него плевать! И что у него там наверху мыши! Это единственная причина, по которой я сюда пришла!
Я откидываю одеяло и… Черт! На мне только топ и кружевные трусы. Я в таком виде сюда к нему приперлась?!
Закрываю лицо руками и издаю тихий, полный отчаяния стон.
За стеной вдруг начинает что-то шуметь. Похоже как будто вода закипает. В Милане мы жили в одном люксе вместе с Соней, и она все время с утра включала чайник, чтобы заварить себе какую-то траву для похудения.
Шум достигает своего предела, потом раздается знакомый щелчок – ну да, точно чайник отключился.
Стоп.
СТОП!
Чайник?! Электрический? В доме, где нет никаких благ цивилизации?
Ах он скотина…