Я долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок. Думала о сегодняшнем незадавшемся дне, боялась повредить губу и немного тосковала из-за Кирилла. Конечно, он ничего мне не обещал. Признаться, мы и знакомы-то были не близко, но его поведение ранило, воспринималось как предательство, и ничегошеньки я не могла с этим поделать.
За окном крупными хлопьями, похожими на ватные шарики, падал снег. Я не стала задергивать шторы и смотрела, как он серебрится в тусклом свете фонарей. Новогодняя погода, недалеко от кровати стоит елка – моя личная, та, которую я могу наряжать так, как хочу. И должно бы быть особое радостное настроение, но его нет. Не в этом году.
Я очень надеялась, что оно появится после покупки свитера с веселым оленем, покорившим меня своим красным носом. Но судьба и тут мне намекнула: детство закончилось, чудес не бывает, и твой свитер носит тот, кто быстрее отыскал на него деньги. И с парнем твоим гуляет та, что оказалась смелее.
В последнем я была не уверена, но приятнее было думать именно так. Хотелось себя жалеть и плакать в подушку, но соленые слезы попадали на ранку на губе, и начинало щипать.
Поэтому я еще немного поворочалась, подумала, не включить ли огоньки на елке, но поняла, что вставать лень, и уснула, накрывшись одеялом с головой. Долго страдать не в моих правилах. Спать я люблю больше, чем жалеть себя.
Проснулась поздно, зато отдохнув и почти выбросив вчерашний день из головы. О нем напоминали лишь губа, которая не давала толком улыбнуться новому дню, и щека, не позволявшая уютно устроиться на подушке. Я с трудом выползла из-под теплого одеяла, натянула толстые полосатые носки и потащилась на кухню, чтобы сварить себе кофе. Без него я даже глаза открыть толком не могла.
Когда проходила мимо елки, поймала свое страшненькое отражение в одном из шаров. И замерла как вкопанная, не понимая, это у меня глюки спросонья или, быть может, вчера я все же схлопотала сотрясение мозга, но врачи его не заметили.
– Ма-ма-а?! – завопила я, забыв про губу, и тут же поплатилась за свою неосмотрительность. Тонкая подсохшая за ночь корочка треснула, и снова пошла кровь. Как противно-то! И больно!
– Что случилось?! – Мама, не успевшая вылезти из веселой пижамы с енотами, примчалась с кухни. В одной руке у нее была кастрюлька с тестом на блины, а в другой половник.
– Мам, а это ты вчера шарик купила? – осторожно поинтересовалась я, показывая на елочную игрушку со снеговиком.
– Нет… – отозвалась она. – Он же у нас давно. Ты сама выбирала. Забыла, что ли? И зачем так кричать?!
– Прости… – пробормотала я и стала задумчиво смотреть на елку. Я очень хорошо помнила этот шарик.
– Лер, у тебя точно все нормально? – спросила мама обеспокоенно.
– Да, у меня все нормально, – ответила я, изучая искусственные еловые ветки. Мама подозрительно покосилась в мою сторону, но больше вопросов задавать не стала и ушла на кухню. Я двинулась за ней следом, ориентируясь на запах блинов.
Откуда взялся шарик на елке, я не представляла, но тот, который я купила несколько лет назад, вчера разбился вдребезги, и меня это очень сильно расстроило.
Мне было не восемь лет, и в новогодние чудеса я не верила. Но в голове пронеслось: «А вдруг?» Именно поэтому я не стала пытать маму дальше. Если она хитрит, то обязательно проколется в следующий раз, когда запланирует организовать очередное чудо. Пока же я решила поделиться только с Вероничкой, и то попозже. Это я в девять утра уже была на ногах и считала такой подъем поздним. Вероничка в выходной могла проспать до обеда, и горе тому жаворонку, который посмеет ее разбудить раньше.
Я умылась и, мысленно проклиная вчерашний день, с великим трудом почистила зубы: привычный ритуал занял у меня гораздо больше времени, так как рот широко не открывался. Затем я пошла на кухню, даже не представляя, какое испытание мне предстоит.
– Может, в блендер? – участливо поинтересовался папа, и я бы даже впечатлилась заботой, если бы не видела, как этот жестокий мужчина с трудом пытается не смеяться над страданиями травмированного ребенка. А так мне хотелось только вилку в него кинуть.
– Тебе смешно-о-о, а мне больно! – заныла я, пытаясь справиться с блином.
– Игорь, – строго сказала мама, погрозив лопаточкой, которой переворачивала блины, – не издевайся над деточкой! Видишь, ей и так плохо.
Мне и правда было плохо, потому что я не могла нормально засунуть в рот блинчик, скрученный трубочкой и обмакнутый в малиновый джем, – боялась повредить губу. Так и пришлось резать его и есть маленькими кусочками. И пить через трубочку. В итоге завтрак у меня растянулся на час. Папа за это время успел выпить две кружки кофе и в промежутке сбегать в магазин за хлебом.
– Итак, Лерка, ты будешь есть у нас круглосуточно. Пока дожевываешь завтрак, мама уже приготовит обед.
Я скривилась и отвернулась. Вот какое удовольствие издеваться над больным ребенком?! Нет бы пожалел. Впрочем, он жалел. По-своему. Например, притащил целую упаковку «Мишек Барни», которых я любила в садике. Папа до сих пор приносил мне их с завидной регулярностью, даже не желая думать о том, что за последние десять лет у ребенка могли измениться гастрономические предпочтения.
Это вызывало слезы умиления. И я действительно до сих пор с удовольствием ела смешных мишек, запивая горячим шоколадом. Утащила пол-упаковки к себе в комнату, открыла ноутбук, где с рабочего стола на меня, щурясь, смотрел огромный пушистый рыжий кот Тишка. Я помнила его столько, сколько и себя. Он ушел на радугу в конце сентября, а я до сих пор периодически плакала. Хоть и понимала: кошачий век короток, а он прожил длинную и, надеюсь, счастливую жизнь. И все же я до сих пор грустила. Эта фотография – одна из последних – была напоминанием о счастливом детстве, проведенном с ним. У меня даже остался совсем маленький шрамик над бровью – Тишка приласкал еще котенком, когда мне и года не исполнилось. Я была очень привязана к нему и скучала. Возможно, поэтому и не могла поймать новогоднее настроение.
Погрустив над фотографией, я зашла на свою страничку «ВКонтакте» и нашла в списке личных сообщений чат с Вероничкой.
Можно было, конечно, ей позвонить, но с больной губой писать буквы мне нравилось определенно больше, чем их произносить.
– Спишь? – поинтересовалась я у аватарки с розовым пони.
– Ага… – отписалась Вероничка и поставила зевающий смайлик. – Я еще с телефона. До кухни никак не доползу. А ты как?
– Так… – Я поискала и всунула в конец сообщения печальный смайл. – Ты бы видела, как я блины сегодня ела. Самой смешно и больно… а еще… – Я отправила незаконченное сообщение и через минуту допечатала продолжение, чтобы Вероника извелась от любопытства. – Кажется, у меня начали происходить новогодние чудеса.
– Да ты что?!
– Я сегодня обнаружила на елке целый и невредимый шарик. Тот, который разбила вчера.
– Правда?! – Вероника выразила удивление смайлом с выпученными глазами.
– Ну да. На моей елке висит шарик один в один как тот, который я разбила. Как он там оказался, не знаю. Я, конечно, подозреваю маму, но она старательно делает вид, будто ни при чем.
– Может, действительно Дед Мороз? – В переписке сложно определить эмоции человека, но я искренне надеялась, что Вероничка сейчас шутит.
– Ага. С оленями, – скептически заметила я. – Да по-любому родители. Приятно, конечно, все равно.
– А вдруг не они? – не унималась подруга. – У тебя блины, кстати, остались?
– Ну… если папа не доел, то да. – От такой неожиданной смены темы я даже немного растерялась.
– Сейчас я к тебе примчусь. Умоюсь только!
– Ок, – написала я и откатилась от компьютерного стола к елке, разглядывать таинственный блестящий шар. «Кто же тебя сюда повесил?» – спросила я в пустоту. Шарик, понятное дело, не ответил. Придется докапываться до истины самой. Ну, или с помощью верной подружки.
Вероничка прибежала действительно быстро. То ли ее так заинтересовало мое новогоднее чудо, то ли все прозаичнее: пока она спала, Макс слопал завтрак и все, что было в холодильнике. Братец моей подруги был удивительно прожорлив. И ко мне Вероничку привело не любопытство, а голод.