О красной ягодке, которая разожгла страсть в сердце юного романтика, о преимуществах женского общества и другие воспоминания из счастливого детства.
Чуваааак. О да! Наконец-то. Сколько можно говорить о Никки? Блядь. Этот чувак пытался упрятать собственную мамашу за решетку. Я люблю его, мы практически обручены на протяжении двадцати лет. Но порой его заносит куда-то не туда. Я не такой. Я безнадежный романтик. Мало кто догадывается об этой стороне. О других моих сторонах людям все хорошо известно, но они понятия не имеют, что у меня на сердце. Блин, херово это, чувак, но ничего, все путем. Все охренительно хорошо.
Моя судьба была предрешена, когда я впервые втюрился в одну клевую маленькую девочку, которая жила по соседству в Ковине. Я гонялся за ней повсюду. Я катался за ней на велосипеде и подглядывал в ее окна по ночам, как настоящий мелкий маньяк. Я мечтал лишь о том, чтобы поцеловать ее. Я видел, как целуются мама и папа, и это выглядело довольно круто. Я решил, что пришла пора и мне попробовать.
Я усвоил один жизненный урок: если долго гоняться за кем-то, то очень скоро этот кто-то начнет гоняться за тобой. Через некоторое время моя соседочка начала преследовать меня повсюду, и мы были без ума друг от друга. Однажды мы спрятались в укромном местечке в кустах, укрывшись от посторонних глаз. На кустиках росли маленькие ярко-красные ягоды. Они были цвета ее губ. Не думая, я сорвал ягоду с одного из кустов и зажал ее между нашими губами. Затем мы обхватили ягоду губами и поцеловались в первый раз. Это было так романтично и волшебно: я подумал, вот мы поцелуемся с этой красной ягодкой между нашими губами и, как по волшебству, в кого-нибудь превратимся. Она превратится в принцессу, а я стану рыцарем и увезу ее из Ковины на своем белом коне. Мы скакали бы галопом к моему замку, а соседи смотрели бы на нас, гадая, кто эти прекрасные принц и принцесса. И мы жили бы долго и счастливо. Если только кто-нибудь не съест или не уничтожит волшебную ягоду. В таком случае мы бы вернулись в Ковину и снова стали бы двумя маленькими глупыми детьми. Так всегда было в моей жизни: на горизонте вечно маячила грозовая туча, готовая в любой момент пройтись ливнем по всему хорошему.
Недавно я был у психоаналитика, и он сказал мне, что эту грозовую тучу я унаследовал от матери. У нее всегда все хорошее сопровождалось трагедией. Мою маму звали Вассиликки Пападимитриу, и в пятидесятых годах она носила титул «Мисс Греция». Мой отец Дэвид Ли Томас был армейским сержантом и сделал предложение моей маме в ту же чертову секунду, как только увидел ее. Они поженились через пять дней после знакомства, как и мы с Памелой почти сорок лет спустя. Он ни слова не понимал по-гречески, она совершенно не знала английский. Им приходилось рисовать друг другу картинки, или она писала что-то по-гречески, а мой отец пытался разобрать странные символы с помощью греко-английского словаря.
До меня она шесть раз пыталась завести ребенка: пять раз у нее случались выкидыши, а когда на шестой раз у нее наконец-то получилось, мой брат умер через несколько дней после рождения. По воле какого-то злого рока эти дети не должны были появиться на свет. Я не знаю, как у нее хватило мужества попробовать еще раз. Но, когда она забеременела в седьмой раз, она девять месяцев отказывалась даже вставать с постели, чтобы не случилось беды.
Сразу после моего рождения родители уехали из Афин и переселились в пригород Лос-Анджелеса под названием Ковина. Смена обстановки далась маме очень тяжело. Раньше она была крутой моделью, но после переезда в Америку ей пришлось зарабатывать на жизнь уборкой чужих домов, как гребаной служанке. Она всегда стыдилась своей работы. У нее не было ни семьи, ни друзей, ни денег, и она почти ни слова не понимала по-английски. Она очутилась в чужой стране с незнакомцем, который внезапно стал ее мужем. Она так сильно скучала по родине, что назвала мою младшую сестру Афиной.
Мой папа работал в дорожном департаменте округа Лос-Анджелес, чинил грузовики и тракторы для ремонта дорог. Мама всегда надеялась, что он начнет зарабатывать достаточно денег, чтобы она могла бросить свою работу и нанять домработницу, но увы и ах.
Психоаналитик сказал, что от мамы я унаследовал множество страхов, с которыми она жила в Америке, особенно когда я был еще маленьким. Она разговаривала со мной по-гречески, а я не мог понять ни слова. Я понятия не имел, почему мог понимать всех вокруг, кроме мамы. Подобные переживания, по словам аналитика, привели к постоянному страху и неуверенности, которые я испытываю во взрослой жизни.
Однажды я пришел на сеанс в рубашке с коротким рукавом, и при виде моих татуировок психоаналитик просто охренел. Я рассказал ему о родителях и о том, как они общались, когда я был ребенком. На следующем сеансе он сказал, что всю неделю думал о моей семье и пришел к выводу: «В раннем детстве вы наблюдали, как взрослые общаются с помощью картинок. Теперь вы используете эти татуировки как форму общения». Он отметил, что многие татуировки символизируют вещи, которые я хочу видеть в своей жизни, например карпы кои, которых я набил задолго до того, как у меня в доме появился пруд с карпами. У меня также есть татуировка леопарда, и в один прекрасный день я заведу чертового леопарда. Я хочу возвращаться с гастролей и видеть, как этот котяра валяется на диване и вылизывает себе яйца.
Говорят, что невозможно предсказать свое будущее, что, мол, никто не знает, что уготовила для нас жизнь. Но я-то знаю, что все это чушь собачья. Дело не только в пророческих татуировках – все началось гораздо раньше. Я предсказал свое будущее в три года, когда разложил кастрюли и сковородки на полу в кухне и лупил по ним ложками и ножами, стараясь издавать громкие и красивые звуки. Мой кореш Джеральд говорит, что уже тогда я в глубине души знал, чем хочу заниматься. И в тот самый день, когда я начал громыхать маминым кухонным хламом, я проявил свое желание. Но тогда я еще этого не понимал. Мне не хватало мозгов.