Проснулся Елисей дома, в собственной кровати. Он встал и, как обычно, как и бывает каждое утро, отправился в ванну чистить зубы и принимать душ. Чувствовал он себя просто замечательно, или, лучше сказать превосходно, что для него было крайне неестественно.
Пока Елисей шёл в ванну, его память потихонечку пробуждалась и в момент, когда он взглянул на себя в столь привычное, треснутое в правом нижнем углу зеркало над раковиной, картина его пребывания в салоне мага предстала перед ним в полном объёме. Правда, в первые секунды Елисей наивно полагал, что это остатки ночного сновидения, но сон и реальность, как известно, вещи всё-таки разные и за свои тридцать девять лет Елисей ни разу их не путал. По крайней мере, ему казалось, что не путал.
«Но как же я попал домой? – задал он себе вопрос. – Уж что-что, но это бы я запомнил…»
Но, к сожалению, именно этого он никак вспомнить не мог. Зато Елисей отчётливо помнил просьбу старика: сегодня в 17:35, у входа в кинотеатр «Нева», он должен встретиться с девушкой Настей, блондинкой, лет двадцати, и получить от неё тёмно-синюю сумку, которую в четверг нужно передать человеку с пятнистой собакой на автовокзале в районе трёх часов дня.
Эта информация во всех деталях и подробностях отпечаталась в памяти так же чётко, как у приговорённого преступника дата его казни.
Сегодня был вторник, и, значит, сумка будет больше суток находиться у Елисея. Что ни говори, а просьба странная. Да и человек, поручивший это дело, тот ещё фрукт.
Елисей принялся сравнивать старика с каким-нибудь фруктом, но, кроме сушёного инжира, ничего в голову не пришло. Самое удивительное, что у Нистратова и в мыслях не возникало простого вопроса: почему он, собственно, должен исполнять это поручение? Но в его голове сидела застрявшей занозой простая и всё объясняющая аксиома: Надо – значит, надо!
– Странное какое-то дело, – сказал своему отражению Елисей Никанорович и, побрившись, пошёл на кухню разогревать завтрак, оставленный заботливой женой. Дочери уже убежали в школу, и Елисей был дома один. На работу идти ему было не нужно, так как на днях он взял двухнедельный отпуск, а нужно было чинить сломавшийся накануне сливной бачок, чем Елисей и занялся.
Провозился он с чудом сантехнической мысли целый день, так ничего и не починив. Бачок нагло тёк, журча ручейком и раздражая без того расшатанные нервы Елисея. Он бросил невразумительные копошения внутри не подвластного ремонту устройства, помыл руки и отправился на встречу с загадочной блондинкой.
У кинотеатра, вопреки ожиданиям Елисея, народу было немного. Несколько влюблённых пар, молодой человек с цветами, и бабка с тяжёлыми авоськами пустых бутылок, хищно поджидающая добычу. Изредка к кассе подходили вечерние киноманы и, купив билет, удалялись в фойе. На часах было 36 минут шестого, а блондинки всё не было.
«Что-то в старике этом было жутко странное, – от скуки Елисей начал размышлять про себя, – одежда, что ли? А как он одет-то был?.. Не помню ничего… плащ, или ряса какая…»
И вдруг Нистратова осенила, а скорее, оглушила, как взорвавшаяся над ухом петарда, догадка. И не догадка даже, а чёткое воспоминание.
Елисея пробил холодный пот, и мурашки ужаса поползли по спине.
– Ну, точно, помню ведь… Господи боже… – со стороны Елисей напоминал умалишённого: выпученные горящие глаза, ничего и никого не замечающие перед собой, тревожные бормочущие губы, по которым барабанили трясущиеся в страхе пальцы. – Точно, точно, перед тем, как он меня усыпил… Сам же видел…
То, что вспомнил Елисей, было действительно жутко: перед тем самым моментом, как он, подчиняясь гипнозу, уснул в комнате старика, он увидел невообразимое. И теперь, холодея от страха, вспомнил, как из-под рясы мага, под мерное его бормотание, высовывался самый настоящий хвост, коричневатого цвета, с пушистой кисточкой на конце. Сейчас Елисею вспомнилось это настолько чётко, что он бы, наверное – дай ему кто-нибудь лист бумаги и карандаш – смог бы этот хвост нарисовать, хоть рисовать никогда не умел.
– Здравствуйте!
Елисей вздрогнул. Качающийся пред глазами хвост исчез, и место его заняло более приятное видение. Перед испуганным Елисеем предстала молодая хорошенькая девушка с большой спортивной сумкой в руке.
– Я Анастейд.
– Кто? – не расслышал Нистратов.
– Настя. А вы, наверное, Елисей Никанорович? Мне полковник именно так вас и описал.
– Какой ещё полковник? – опешил Елисей.
– Полковник Фэб, разве не он вас прислал? – удивилась блондинка.
Елисей, путаясь в мыслях о кошмарном хвосте, нервно пожал плечами и ответил:
– Не знаю, меня прислал старик… Маг… – и, помедлив, добавил шёпотом, наклонившись к девушке, – с хвостом!..
Елисей отстранился, подозрительно огляделся по сторонам и вопросительно-заговорщицки посмотрел на блондинку.
– А-а, понятно, – сказала, улыбнувшись, Настя.
– Вот сумка, – она протянула ему то, за чем он сюда и пришёл, – а вот ключ, – она достала из кармана лёгкой куртки металлический треугольник с тремя округлыми отверстиями по краям и положила в ладонь Елисея.
– А ключ зачем? – удивился Елисей, разглядывая треугольник. – О ключе мне ничего не сказали…
– А вы меня не помните? – спросила вдруг блондинка, пристально посмотрев Елисею в глаза.
Что ни говори, а девушка была очень симпатичная, настолько, что даже путаница мыслей не смогла Елисею помешать заметить это. Белокурая, голубоглазая, словно сошедшая с киноэкрана. Он смутился и ответил:
– Ну, в общем-то… нет.
Девушка улыбнулась, словно только для самой себя, и посмотрела на Нистратова, как ему показалось, с некоторой завистью:
– Берите, потом всё поймёте. – Она развернулась и пошла в сторону автобусной остановки.
– Подождите, Настя, – опомнился Елисей, – а кто же такой этот старик?
Она остановилась. С минуту девушка не оборачивалась, будто демонстрировала Елисею свою точёную фигурку, и только когда Нистратов оценил её сполна, повернулась и таинственно произнесла:
– Полковник Фэб!
Затем Настя быстро добежала до остановки и запрыгнула в подошедший автобус.
Сумка была довольно тяжёлая, и поэтому, плюнув на то, что денег мало и жалко, Елисей поймал машину и, договорившись с шофёром, похожим на перекрашенного в шатена Деда Мороза, за полтинник доехал домой. Дома он спрятал сумку под кровать и отправился ужинать. Вся семья была в сборе. Жена Наталья Андреевна – заведующая детской поликлиникой, и две дочки – Маша и Алёна.
Маше недавно исполнилось тринадцать лет, она была весёлым, добрым и жизнерадостным ребёнком. Мечтательная и красивая, Маша грозила вырасти в настоящую головную боль многих и многих особей мужского пола. А в том, что поклонников у дочери будет невероятное количество, Нистратов не сомневался. Елисей втайне очень гордился своим «произведением», приписывая основную заслугу почему-то себе, а не супруге.
Алёне было шестнадцать, она была вполне сформировавшейся девушкой, крутила непродолжительные романы с молодыми людьми и часто не ночевала дома, «оставаясь в гостях у подружки», как она говорила доверчивым родителям. Училась она неважно и в будущем мечтала стать знаменитой на весь мир певицей. Она даже выпросила у Папика (так она бесцеремонно называла Елисея) шестиструнную гитару и часами могла сидеть в своей комнате, бренча и скуля что-то под нос.
Нистратов обеих дочек любил с безмерной отеческой нежностью и строгим родителем не был, поэтому в семье всегда царили мир и покой.
Сам Елисей Никанорович детства своего не помнил. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он попал в жуткую автомобильную катастрофу вместе с родителями. Произошло это летом на Кавказе, в горах. Маленький Елисей с семьёй отправился на экскурсию в автобусе, смотреть знаменитую пещеру, в которой якобы сразу после войны обнаружили останки летающей тарелки и труп пришельца. К несчастью, в пещере маленький Елисей так и не побывал. На одном из крутых поворотов серпантина автобус столкнулся с древним, взявшимся непонятно откуда «жигулёнком». Тот вылетел из-за поворота на полной скорости и столкнулся с автобусом лоб в лоб. В живых остался только Елисей.
Всё это ему рассказала его тётка Мария, которая и воспитала его как родная мать. Сам Елисей, пролежав в тяжелейшей коме четырнадцать месяцев, придя в себя, не помнил ничего о прошлой жизни. Его случай называли уникальным и даже писали об этом в газете «Известия» на первой полосе. Вырезку из газеты Нистратов бережно хранил на антресоли, в картонной коробке из-под обуви. Называлась статья «Родившийся в рубашке».
Наверное, факт полной амнезии и помог ему довольно спокойно пережить потерю самых дорогих на свете людей и стать полноценным гражданином. Конечно, Елисей тосковал по родителям, но как-то неопределённо, не по-настоящему. Он их совсем не помнил, словно и не было у него никогда мамы и папы. Явных отклонений, возможных вследствие столь серьёзной травмы мозга, Елисей в себе никогда не замечал, не замечали и окружающие его люди, правда, некоторые странности иногда давали себя знать, но на счёт аварии Нистратов их не относил.
– Лисик, ты слышал, – жена иногда ласково называла мужа «Лисиком», – про странное ограбление банка возле ВВЦ?
Если бы Елисей что-то и слышал, то в ходе происходящих с ним событий последних двух дней вряд ли бы вспомнил. О газетном заголовке и небесном силуэте над крышами, виденными перед посещением салона мага, он забыл совершенно.
– Да как-то так, – невнятно промямлил Лисик. – А что?
– Как это, что? – удивилась супруга. – Очевидцы утверждают, что грабителями были трое каких-то то ли фокусников, то ли экстрасенсов… В общем, один из них был в костюме холодильника, а другой выглядел как ангел…
– А третий с хвостом? – заинтересовался вдруг Елисей, уловив слово экстрасенс в реплике жены.
– Почему с хвостом? Без хвоста, третий просто в форме пожарника.
– И их поймали?
– В том-то и дело, что нет! – радостно сообщила жена.
– Мам, а почему один в костюме холодильника? – включилась в разговор младшая дочка Машенька.
– Да, почему именно холодильник, а не тостер, например? – ехидно подхватила Алёна.
– Не знаю… Если подумать, то полная ерунда получается. Это же неудобно. Как от погони-то убегать? – Наталья Андреевна встала посреди кухни, деловито уперев кулаками руки в боки. – А вот в газете одной написали, что холодильник и ангел были настоящими!
– Как это? – удивился Елисей.
– Да так! Ангел-то ведь летал.
– Ну, это бред! – уверенно заявил Елисей и почему-то вспомнил пронзительные глаза старика-мага. – Холодильник тоже живой был?
– Вот бы нам такой холодильник! – мечтательно промурлыкала Машенька, облизывая йогурт с ложки.
Елисей, подозрительно посмотрел на дочь и, ничего не сказав, отправился в ванную.
Спал он в эту ночь крепко, а под утро ему приснился жуткий сон. Привиделось Елисею, будто у него в доме ожила вся бытовая техника: чайники и часы, телевизоры и пылесосы. Да и сам дом стал вдруг живым. Он постоянно перемещался по городу, и внутри него всё перемещалось в хаотической последовательности. Электроприборы давали Елисею немыслимые указания, заставляли его делать всю работу, которую, между прочим, сами должны были исполнять, и при помощи телепатической мысли внушали ему, что он ничтожество и побочный продукт эволюции. Но, в конце концов, Елисей ухитрился спрятаться от обезумевшей техники в ванной, где обнаружил, что у него ни с того ни с сего вырос хвост. Длинный, коричневый, с шерстяной кисточкой на конце. Совсем такой же, как у таинственного полковника-мага.
Проснувшись, он долго лежал навзничь на кровати, глядя в потолок, вспоминая почему-то школьные годы.
На счёт странностей Елисея можно было отнести его сны и происходящие в сновидениях события. Часто, например, ему снились люди, а чаще и не люди вовсе, а так – персонажи, с которыми в реальной жизни он никогда не встречался, но снились они ему с подозрительным постоянством. Всех он знал по именам, помнил каждую черту и особенность характера, будто во сне Елисей жил другой, параллельной жизнью, только вот законов «мира снов» он категорически не понимал, и от этого тайно страдал, считая себя немного не от мира сего. Даже объяснить смысл своего хотя бы одного самого безобидного сновидения Елисей внятно не мог.
Иногда, сидя в компании за кружкой-другой пивка, он с интересом выслушивал пересказы сновидений друзей, где события хоть и были чудными, но имели в основе вполне понятные человеческие эмоции и переживания. Одному снилось, что жена изменяет с соседом, другому, что чемодан, набитый деньгами, нашёл, третьему – будто в море пенном с дельфинами плавает.
А что мог рассказать Елисей? Как он с ИниПи Форгезо, получеловеком-полурадиоволной, облетает статический звукоряд гармонии мира? Или о том, как в помещении, чем-то сходным с увеличенной до исполинских размеров амёбы, он, Елисей, самого себя осознавая то ли разумным скальпелем, то ли разрядом тока, получает неописуемое удовольствие от созерцания блёклого частотно-пульсирующего мерцания какой-то подвижной структуры, являющейся к тому же им самим в данный момент?
Да и каким языком это нужно рассказывать? Какие-то слова он «вытащил» из снов, что-то обозвал сам так, как, ему казалось, это можно назвать. Но чаще всего ему снилось, как он общается со странными персонажами не то что на каком-то языке, а вообще таким образом, что и объяснить никак невозможно. Сам же он понимал, о чём ведут речь персонажи сновидений, на каком-то чувственном, необъяснимом уровне. А уж про ИниПи Форгезо Елисей вообще стеснялся рассказать даже жене, потому что порой во сне виделось ему, будто он с этой научно необъяснимой личностью сливается в одно целостное существо неопределённого пола и совершает не пойми что, и неизвестно зачем.
Правда, бывали и другие сны у Нистратова. В этих снах он летал. Летал, словно птица, неподвластный законам притяжения, свободный и дерзкий. И так натурально ощущались полёты, что и просыпаться не хотелось.
Поднявшись, Елисей поплёлся на кухню и, не почистив зубы, принялся пить кофе. Он решил заняться сегодня снова починкой злополучного бачка, но вдруг вспомнил, что у него под кроватью лежит таинственная тёмно-синяя сумка.
Вытащив из-под кровати переданную блондинкой Настей поклажу, Елисей размышлял так:
«А почему, собственно, я должен это хранить, передавать кому-то, и чёрт знает что делать, а сам права не имею узнать, что в сумке хранится? Может, там наркотики или оружие химическое? – Елисей подошёл к окну и украдкой, из-за шторы, осмотрел улицу. – Вот я идиот. Попался на дешёвый трюк… “Вы что же, меня не помните?” – бла-бла-бла… а я и уши развесил. Загребут и упакуют на всю жизнь, вот будет-то фокус… Фокусники, блин, чародеи хреновы! Ангелы у них банки грабят, холодильники по воздуху кружат!»
Елисей не на шутку рассердился.
– Как там сказала? Потом всё поймёте? Ну-ну, уже понял! – Теперь он бормотал причитания вслух, расхаживая по квартире – Это всё одна банда! – выдал резюме Елисей, хотя кого конкретно имел в виду, и сам не смог бы объяснить.
Он снова подошёл к сумке и посмотрел на неё так, словно это был возникший вдруг ниоткуда труп неизвестного.
– Ну, во-первых, никто мне не запрещал в неё заглядывать. – Елисей автоматически загнул мизинец правой руки. – Во-вторых, я имею право знать, что хранится у меня под кроватью! – Безымянный палец загнулся вслед за мизинцем. – А в-третьих…
Но договорить он не успел. В этот самый момент в комнате зазвонил телефон. Звонок отчего-то был невыносимо назойливым и звонким, и Елисей, хоть и не желал этого, трубку всё же снял.
– Да, – раздражённо спросил он.
– Нистратов? – спросил вкрадчивый мужской голос.
– Да, – осторожно проговорил Елисей.
– Поймите меня правильно, – начал торопливо объяснять незнакомец в трубке, – я желаю вам только добра, но это может изменить вашу жизнь кардинально, и потом, вы же должны понимать, какая это ответственность.
– Подождите, вы о чём? Кто это? – Удивлённый Елисей пытался вспомнить, чей это мог быть голос. – Вы ошиблись, наверное? Я…
– Не будьте ребёнком, – оборвали его. – И вообще, бросьте прикидываться! Или вы и впрямь не помните ничего?.. – удивлённо спросил голос. – Лично я всегда был на вашей стороне, но после этих событий здесь все как на ножах! Вы же отчужденец, так что выкиньте всё из головы и забудьте…
Но тут в динамике заскрежетало, послышалась какая-то возня, и связь оборвалась.
Елисей нервно бросил трубку, постоял с минуту, обдумывая услышанное, и, ничего толком не надумав, отправился на кухню курить.
– Утренник в сумасшедшем доме, честное слово! – он закурил. – Нет, это всё определённо взаимосвязано!
Елисей снова прошёл в комнату, где лежала сумка блондинки. Вполне обыкновенная спортивная сумка, правда, без надписей и лейблов знаменитых спортивных марок. Молния сверху и боковой карман.
Для начала он решил проверить содержимое кармана. Что-то необъяснимое останавливало его залезть внутрь сумки сразу, и он начал с малого.
Там был конверт. Елисей достал его и внимательно осмотрел. Обычный почтовый конверт с маркой, на которой был изображён разноцветный воздушный шар, парящий в облаках.
Необычное заключалось в другом. На конверте имелся фабричный оттиск. Типографский шрифт гласил:
«Инструкция по вскрытию спортивной сумки тёмно-синего/тёмно-оранжевого цветадля Елисея Никаноровича Нистратова, подотчётный номер ZZx2344 июль 22, 13:38 Москва».
Елисей машинально посмотрел на часы и побледнел: было ровно 13:38, причём минутная стрелка встала на отметку именно в тот момент, когда Елисей на неё взглянул. На дворе стоял июль, и, насколько помнил Елисей, число тоже указано верно.
Он, сухо сглотнув, судорожно вскрыл конверт и достал свёрнутый втрое листок. Нервный тик правого века снова дал себя знать. Елисей торопливо потёр глаз тыльной стороной пальца, развернул листок и прочитал:
«ИНСТРУКЦИЯ: Открой сумку».
Больше на листке ничего написано не было.
Как во сне, он отбросил немыслимую в своей глупости и в то же время убийственно загадочную инструкцию, сел на пол и расстегнул молнию.
В сумке находились два свёртка: один большой, второй поменьше.
Елисей распаковал тот, что побольше.
Сначала он даже не понял что это; потрогав осторожно рукой белую мягкую поверхность, Елисей ощутил странное тепло. Он пригляделся.
Это были два крыла, сантиметров семьдесят в длину, белоснежные, удивительно чистые, почти невесомые.
Елисей взял одно и попытался расправить. Легко и бесшумно крыло распахнулось, и Елисея обдало ветерком, и в дуновение примешался слабый зыбкий запах, ни на что не похожий и в то же время удивительно знакомый. Так бывает иногда. Раз! – и случайно пойманный где-то ветром аромат еле коснётся обоняния человека, и он вдруг вспоминает или силится вспомнить давно забытое, потерянное ощущение чего-то важного, такого настоящего, значимого, такого необъяснимо знакомого, что, кажется, ещё чуть-чуть и ты поймёшь всё. Всё, что только может понять человек. Но память не возвращает в прошлое, и прозрения не возникает, а только отзывается гулкой тоской душа. И вдруг понимает человек, как изменился мир вокруг, как изменился он сам, как одинок он и ограничен, но длится это лишь доли секунд: слабая вспышка – и через мгновение ни запаха, ни воспоминания нет, а есть ощущение невосполнимой потери.
То же произошло сейчас с Елисеем. Вспышка – воспоминание – пустота. Елисей аккуратно сложил крыло и положил перед собой. Почему-то он сразу понял, что это не крылья какой-то птицы или невиданного пернатого зверя.
«Ангел, ограбивший банк», – первая чёткая мысль, появившаяся в голове.
Чем дольше Елисей смотрел на крылья, тем больше убеждался, что видит их не в первый раз. Но где и когда приходилось созерцать это чудо, вспомнить не мог.
Он взял в руки второй свёрток. Пакет был значительно тяжелее. Что-то твёрдое на ощупь. Почему-то Елисей представил себе кирпич, завёрнутый в плотную бумагу.
Он решительно разорвал упаковку и вытащил чёрного цвета предмет прямоугольной формы. Предмет был гладкий, как стекло, и внешним видом никак не выдавал своего назначения, но на кирпич действительно очень походил.
Елисей повертел его в руках, поскрёб ногтем, посмотрелся на своё идеально ровное отражение в чёрной зеркальной грани, и увидел там лицо унылое и растерянное, как у проигравшего в лотерею неудачника.
Наскоро завернув крылья и непонятный предмет в упаковочную бумагу, Елисей сложил их обратно в сумку и задвинул её под кровать.
Он принялся ходить по квартире, да с таким видом, будто только что по радио объявили о неминуемом конце света. Странное содержимое сумки разбудило в голове апокалипсические фантазии и трусливые подозрения, что он попал в жуткую историю, густо замешанную на религиозности и мистике. Елисей вспомнил телефонный звонок, предшествовавший его любопытству, и твёрдо уверился, что это вовсе не розыгрыш и не случайное совпадение. А ещё он вспомнил хвост, высовывающийся из-за спины старика изогнувшейся полусонной коброй.
«Так ведь они знали! – вдруг с ужасом осознал Елисей. – Знали, что я вскрою сумку!»
Он побежал в комнату, увидел на полу конверт и схватил его. Зрачки тряслись, как две сливы на ветру, вот-вот готовые сорваться. Он увидел, что никакой надписи, касающейся его права открыть сумку, нет. На конверте не было вообще никакой надписи. Он был совершенно чист.
– Дела… – выдохнул Елисей сипло.
Лицо его сделалось серым, как дорожный асфальт. На негнущихся ногах добрёл он до кухни, вставил в губы сигарету и прикурил жёлтый фильтр. Вдохнув зловонного дыма, Елисей закашлялся, сплюнул в раковину и туда же швырнул испорченную сигарету. Нужно было что-то решать, и он решил никому не говорить о том, что с ним произошло, отнести сумку, куда было велено, и тем самым разрешить загадку. Из головы не выходил только загадочный хвост, так и качающийся перед глазами живым подрагивающим маятником.
Сумку надо передать в четверг, а сегодня среда, и Елисей не нашёл ничего лучше, кроме как пойти в спальню, открыть дверцу шкафа и между сиреневой наволочкой и жёлтой в цветочек простынёй отщипнуть от бюджетной заначки несколько купюр. А потом, одевшись так быстро, будто на подъёме в армии, очутиться в ближайшем баре за столиком с бутылкой водки и порубленным дольками лимоном в треснутом блюдце.
Елисей решил напиться.
Задурманить сознание, как это делает большая часть населения страны, отчаявшаяся что-либо изменить в жизни. Он налил первую и, сморщившись, выпил из пластмассового стаканчика, проглотив вдогонку попахивающей жжёным сахаром жидкости кислый жёлтый кружок.
Тут же налил следующую и уже разомкнул губы, дабы влить внутрь, как за его стол без приглашения присел незнакомец в сером пиджаке и уставился Елисею Никаноровичу прямо в рот, будто проверяя, все ли зубы у того на месте. Однако Елисей, хоть и возмутился столь наглому взгляду, всё-таки завершил начатое движение и наполнил себя второй порцией алкоголя. В этот раз закусывать он не стал, а, тревожно посмотрев на незнакомца, глухо спросил.
– Чего?
Незнакомец вскинул бровь так же легко, как штангист приподнял бы годовалого щенка, и удивлённо осведомился:
– Водку пьёте?
– Пью, – подтвердил Елисей, которому вопрос показался наглым и глупым. – Налить?
– Налейте, – согласился тот и, как по волшебству, извлёк из внутреннего кармана пиджака точно такой же пластиковый стаканчик, как у Елисея. На вид непрошеному гостю было лет тридцать пять – сорок. Голубыми пронзительными глазами, на которые спадала непослушная светлая чёлка, он, словно пытливый экспериментатор, наблюдал за Елисеем. Было в его взгляде что-то непростительно наглое, бесцеремонное.
Нистратов, глядя в упор на нахала, небрежно наполнил тому стаканчик до краёв и с грохотом поставил бутылку на стол. Незнакомец взял стаканчик, неспешно поднёс к губам и медленно выпил, по-купечески отогнув мизинец, на котором блеснул чёрным камнем красивый перстень. Нистратов, проследив, как исчез алкоголь во чреве нисколько не отреагировавшего на дрянное пойло человека, почему-то подумал, что перстень на пальце очень дорогой, и в Елисее воспылало чувство несправедливости. Наглец носит такую роскошь и осмеливается подсаживаться за чужой стол ради халявы. Впрочем, дальше Елисей подумал, что, очень может статься, следующим платить будет обладатель перстня, и напиток, возможно, будет более благородным.
– Неплохо! – заключил нежданный собутыльник и, будто прочитав мысли Елисея, добавил. – Но позвольте и мне угостить вас.
Он поднял руку, приглашая официантку, и, когда та подошла, заказал самый дорогой коньяк, что имелся в баре, и закуски к нему. Елисей от таких действий опешил, вообразив себе, что мысли его, как общедоступный журнал, может прочесть всякий, кто захочет. Он насторожился и старательно стал ни о чём не думать. Но у него не получалось. И снова в голове всплыл отчего-то омерзительный хвост мага, торчащий из-под рясы коричневым извивающимся жалом.
Тем временем официантка принесла графин с золотистым содержимым, две рюмки, сверкающие перламутром, и тарелочку с миниатюрными тарталетками, начинёнными красной икрой. Аккуратно выставив это богатство на стол, она обольстительно улыбнулась и, развернувшись, медленно поплыла сквозь сизую пелену табачного дыма к причалу бара, так, чтобы вся притягательность её женских форм, обтянутых белой блузкой и сиреневой юбочкой, впечаталась расточительным клиентам в самую глубину их натуры.
– Ну, а что вы, любезный, думаете по поводу самолёта? – поинтересовался незнакомец, разливая коньяк в матовые, будто из дыма отлитые, рюмочки.
– Самолёт? – удивился Елисей. – Какой самолёт?..