– Два дня, Корн наверняка уже ушел отсюда, – привалившись спиной к дереву, высказал своё мнение Сычев.
Командир бросил на лейтенанта быстрый взгляд. Они были знакомы больше шести лет, прошли вместе не одну войну: кувыркались в руинах Грозного, пережили бомбардировки Белграда, обгорали под жарким африканским солнцем, скрипели песком иракских пустынь, и вот теперь они сидели в таежном лесу в нескольких километрах от Уральских гор.
– Я тоже думаю, что он ушёл, – отозвался Ренат. – В этих лесах можно полк спрятать, не то что одинокую «Ниву» с двумя пассажирами. Я бы на его месте не стал ждать. За три дня мы прошли больше сотни километров и не нашли ни одного следа. Всё что мы знаем, так это то, что они съехали на просёлок…
– И долго мы ещё здесь торчать будем? – отгоняя уже напившегося кровью комара, спросил Сыч. Комар, раздувшийся от крови, лениво полетел прочь, словно маленький вертолёт.
– Сколько потребуется, столько и будем, – отозвался Ренат. – Ты же понимаешь, в чем дело? Ястреб повязан Тараном, иначе давно бы увёл отряд. Без вакцины большинство наших, у которых нет природного иммунитета, умрут. Я, например. Это у тебя иммунитет, а я скопычусь, как только выйдет срок первой вакцинации. Поэтому мы и дальше будем горбатиться на корпорацию.
– Противно, – произнёс Упырь, получивший прозвище за два здоровенных клыка. – Я солдат, а не надзиратель. Слышал про шахту?
Ренат кивнул. Рабочие на одной из шахт отказались работать за еду и устроили бессрочную забастовку, туда перебросили отряд эсбэшников, и вскоре шахта утонула в крови, убито больше пятидесяти рабочих.
– Не нас же заставляют, – неуверенно заметил Сыч.
– Не нас, – согласился Упырь. – А всё равно чувствую себя как в дерьме.
– Ты так говоришь, будто никогда не участвовал в карательных экспедициях против африканских деревень и пуштунов в Афгане, – резонно заметил Ренат.
– Участвовал, было дело, – легко согласился Упырь, – вот только там они воевали на другой стороне, были не русскими, а неграми, арабами и прочими. А здесь свои, не могу, с души воротит.
– Корпорация стёрла границы, теперь вообще непонятно, где свои, а где чужие, – заметил сидящий рядом с Сычём боец. Его знали плохо, он был из европейского филиала, отзывался на Макса, по-русски говорил через пень-колоду, но понять можно.
– Да, мужики, – согласился Ренат, – каша заварилась жёсткая, кровью умылись, от человечества остались жалкие проценты, и дальше умоемся, это затишье ненадолго.