Глава 2 «А утром стоят кредиторы – Вера, Надежда, Любовь…»
Острова на двоих
Не знаю, как других, а меня эти вещие строки из весьма популярной в 1960-х годах песенки Булата Окуджавы посещают довольно часто. Причем, по обычаю, не в самых простых жизненных обстоятельствах. И если речь о нашем родном городе, то в определенных московских точках. Соймоновский проезд – как раз одно из таких мест.
Почему – надеюсь, скоро станет понятно.
А пока лишь замечу, что сам по себе этот проезд хоть и невелик (вся-то протяженность – шагов полтораста, не более), но по части достопримечательностей даст сто очков вперед иному проспекту. Итак, стартуем!
Вообще-то своим нынешним названием проезд обязан господам Соймоновым – дворянам, владевшим здешними землями в XVIII веке.
Однако ж все-таки был период, когда он назывался Лесным. Скорее всего, из-за того, что тогда в его пределах располагался рынок, на котором торговали лесом. Сегодня о запахе пиломатериалов здесь ничего не напоминает. А правит бал напряженный трафик. И неизбежная его спутница – сизая дымка из выхлопных газов. Вот этот запах чаще всего и доминирует.
Но не будем отчаиваться! Кое-что в связи с прежней экологической благодатью в Соймоновском все-таки имеется.
Например, пусть не очень плотная, но все еще как-то сохранившаяся шеренга деревьев по нечетной, застроенной домами стороне проезда. Или небольшой островок зелени, который в свое время возник на месте бывшего пустыря перед церковью Ильи Пророка Обыденного между выездами с Курсового и 3-го Обыденского переулков.
Зеленый островок
Роль же самого главного местного оазиса конечно же играет ныне обширный сквер на противоположной стороне Соймоновского – там, где начиная от Пречистенской набережной и вплоть до Волхонки раскинулась территория всего лишь одного историко-архитектурного объекта. Но зато какого – храма Христа Спасителя, главного кафедрального собора Русской православной церкви!
Впрочем, окружающий его сквер достоин еще одного, особого упоминания. Причем по причине больше знакомой москвичам старшего поколения. Потому что кто-кто, а они-то помнят, что во времена их молодости большинство мест на скамейках занимали влюбленные парочки. Конечно, с общепризнанными по данной части лидерами Бульварного кольца, например Пречистенским (ныне Гоголевским) или Никитским, сквер у храма тягаться не мог. Но влюбленных это место почему-то тоже как-то особенно привораживало. Причем у некоторых взаимное понимание (или как раз полное непонимание) при этом достигало апогея, после чего следовало решение вступить в брак.
Именно так, как уже было замечено, произошло у моих родителей. Правда, случилось это, напомню, все же не на Соймоновском, а на соседнем Гоголевском бульваре. Но так ли уж важна точная привязка по местности, когда существеннее реальный результат?
Иначе вряд ли я вам сейчас что-либо комментировал бы…
От оригинала к реконструкции
Сегодня самое древнее строение в районе проезда – вышеупомянутая каменная церковь Ильи Пророка. Построили ее в 1702 году. А до этого на том же самом месте находилась одноименная, но небольшая и деревянная. Дружно навалившись, местные плотники собрали ее из готовых срубов всего за сутки. Отчего к названию сразу же прилепилась приставка «Обыденная», то есть поставленная за один день. Новую, белокаменную, на собранные прихожанами деньги возводили куда дольше. И вплоть до 1867 года все что-то подстраивали да расширяли: то колокольню, то трапезную. Ход событий никогда церквушку покоем не баловал. В 1748 году она сильно пострадала от пожара. А в первый же год Великой Отечественной войны вообще уцелела лишь чудом. Сброшенная во время очередного налета фашистской авиации тяжелая бомба вполне могла стереть Илью Обыденного с лица земли. Однако просвистела мимо. И разнесла находившееся совсем неподалеку строение номер 3 по Соймоновскому проезду. Причем, как оказалось, сделало это столь «капитально», что дом под таким номером в проезде до сих пор не числится вовсе.
А вот Илья Обыденный, давший, кстати сказать, название сразу трем близлежащим переулкам, как стоял полтораста лет назад, так и стоит.
И еще, Бог даст, стоять будет!
Куда драматичнее оказалась судьба его величавого младшего брата – главного собора страны храма Христа Спасителя. Ибо то, что сегодня все мы лицезреем, увы, не оригинал, а – как это с некоторых пор стало принято называть – регенерация.
Время решать и время скидываться
Впрочем, даже это сооружение умеренной архитектурной новизны заслуживает внимания. Ну, для начала хотя бы потому, что дает повод вспомнить о непростой судьбе оригинала.
Церковь Ильи Пророка в Обыденском переулке
Главный кафедральный собор России, который изначально должен был стать зримым свидетельством помощи Провидения в борьбе с нашествием Наполеона, а также символом русской победы в Отечественной войне 1812 года, заложили еще в первой половине XIX века. А если точнее – в 1839 году.
Любопытно, что по первоначальному, утвержденному еще в 1817 году проекту А. Витберга это грандиозное сооружение должно было глядеть на Москву с Воробьевых гор. Однако следующие десять лет ушли на высочайшие размышления. Пока император Николай I не указал на нынешнее место.
Ну а дальше пошло по вековому, исстари заведенному не только на Руси порядку разделения функций: верхи царят и правят, а низы воплощают и жертвуют.
Народ на новый храм начал скидываться дружно и сразу же! Причем согласно общему уговору. В соответствии с ним добровольный вклад каждого изначально ограничивался определенными социальными рамками, дабы самые бедные могли внести посильную для себя лепту, а у состоятельных не появилось искушения покичиться своей щедростью.
Дворец искусств как символ веры
Собор возводили более четырех с половиной десятилетий. И при этом все действительно сделали так, чтобы он стал не только храмом – символом веры, но и своего рода мемориалом – хранителем памяти о героях войны 1812 года. Для чего, например, имена всех сложивших тогда свою голову за Отечество, всех раненых золотыми буквами выбили на мраморных досках. А сами доски установили в круговой галерее вокруг храмового пространства.
Архитектура храма, воплощавшая в себе так называемый русско-византийский стиль, отличалась особой красотой – одновременно и строгой, и величавой. За что особо низкий поклон следовало отдать его создателю – зодчему Константину Тону. Тот, видно, не только постиг разумом, но более всего сердцем угадал, что главный храм страны должен быть таким, каким многим тогда в идеале виделась Россия. То есть великим, но не помпезным. Мощным, но не тяжеловесным.
Из личных впечатлений
Недаром те, кто видел результат собственными глазами, в один голос отмечали удивительную соразмерность собора: он не подминал под себя своей державностью, а вызывал ощущение высоты, гордости, приобщения к вечному и прекрасному.
Эти ощущения возникали у идущих в храм еще на подходе, когда он представал во всей красе своих строгих внешних форм. И еще более усиливались внутри, когда вошедшие обнаруживали себя перед рядами мерцающих золотыми окладами икон, среди изумительной красоты мраморных скульптур и настенных фресок.
Храм Христа Спасителя в 1903 г.
Но с другой стороны, чему дивиться? Ведь над теми же скульптурами и великолепным живописным убранством храма двадцать лет работали лучшие зодчие и художники России: П. Клодт, А. Логановский, В. Суриков, Г. Семирадский, В. Верещагин, К. Маковский и многие другие.
В зоне особого притяжения
Храм освятили в 1883 году. И с той поры его вознесшийся на сто четыре метра главный купол, на отделку которого пошло двадцать шесть пудов отборного червонного золота, без малого добрых полвека не просто царил над старинным городом, но обнаруживал себя еще на дальних к нему подступах. Прибывающие в город свидетельствовали, что гигантский, ярко сияющий на солнце древнерусский шлем храма пылающей звездой поднимался над лесом еще тогда, когда до Первопрестольной оставалось верст шестьдесят.
Незабываемая панорама на малоэтажную тогда Москву открывалась и со смотровой площадки собора. Поэтому сразу же облюбовавшие данную точку фотографы сделали отсюда немало ставших историческими снимков. На них, кстати, хорошо видно, что кое-что из окружающей в те времена храм архитектурной среды неплохо сохранилось до наших дней. Кроме уже упомянутой церкви Ильи Обыденного это изначально принадлежавший храму Христа Спасителя дом номер 7 по Соймоновскому проезду. А также расположенное через Волхонку на углу Гоголевского бульвара строение номер 2.
Под сенью величественной тени
Правда, в ту пору, когда фронтально глядящий на это невысокое здание собор еще только проектировался, на данном участке располагался лишь небольшой особнячок генеральши Ермоловой. В 1831 году владелица уступила его учреждениям Московского учебного округа, которые расстроились вплоть до Знаменского переулка, где основные площади сначала занимала легендарная 1-я мужская гимназия, а в 1872 году открылись курсы В.И. Герье – первое в Москве высшее учебное заведение для женщин. С 1996 года в здании разместился Институт русского языка.
Все остальное – если иметь в виду застройку по нечетной стороне Соймоновского – возникло уже «под сенью величественной тени» храма Христа Спасителя. Про маловразумительное строение номер 9, которое до сих пор замыкает квартал на углу Остоженки, сказать что-либо интересное затрудняюсь. А вот об упомянутом доме номер 7 и особенно следующем за ним, сильно ныне переделанном строении номер 5 обязательно упомяну.
Терем с причудами в стиле модерн
Отдельного рассказа заслуживает экзотический дом Перцова на углу с Пречистенской набережной. Причем не просто потому, что в плане он значится под номером 1, а в силу особой общекультурной значимости самого строения, его создателей, жильцов. И конечно, неразделимой связи с историей храма Христа Спасителя. Этот затейливый – с характерной остроконечной кровлей, теремками-балконами и обилием изразцов – дом появился на углу Пречистенской набережной и Соймоновского проезда на излете первого десятилетия прошлого века. И сразу же попал в разряд чуть ли не самых главных достопримечательностей Первопрестольной. Авторитетнейший в ту пору путеводитель «По Москве» издания М. и С. Сабашниковых поместил по этому поводу отдельную, посвященную архитектуре дома статью, которая завершалась словами: «Полная блестящая импровизация в духе сказочно-былинного стиля».
Оригинальное творение оригинальных создателей
Владельцем и в большой степени создателем этого чуда был известный русский инженер-путеец П.Н. Перцов (1857–1937).
Из-за сложных торгов с землевладельцем купчую Петр Николаевич оформил на свою жену Зинаиду Алексеевну, урожденную Повалишину. А к реализации проекта привлек архитектора Н. Жукова – одного из лучших тогдашних специалистов по созданию общего домового плана с привязкой к данному участку земли и художника Сергея Васильевича Малютина.
Дом Перцова
Оформительский проект этого крупного фольклориста, одного из главных создателей знаменитой русской матрешки, одновременно оказался и оригинальным, и функциональным. Постройка гармонично вписывалась в исторически сложившуюся в этом районе архитектурную среду, где доминировали древний Кремль и храм Христа Спасителя. Но при этом удивительно функционально вписывала в себя все, что по задумке инженера Перцова превращало строение в исключительно комфортабельный, удобный для проживания доходный дом.
Голос из прошлого
В своих никогда не опубликованных и бережно хранимых внуком Дмитрием пятисотстраничных воспоминаниях сам Петр Николаевич отзывался о проекте так: «С.В. взял в нем за основу существующую постройку (ранее на пустыре располагалось некое строение, напоминавшее трехэтажный ящик с небольшими окнами. – Авт.)… нанес на него четвертый этаж с большими окнами комнат-студий для художников… пристроил к нему по (Пречистенской. – Авт.) набережной четырехэтажный особняк (для проживания владельца и его семьи. – Авт.) и по (Курсовому. – Авт.) переулку – особый отлетный корпус со стильно разработанным главным подъездом, богато покрытым майоликовой живописью. Все здание завершалось высокими, отдельно разработанными крышами, а стены и фронтоны дома были богато украшены пестрой майоликой».
Глазурь вечной молодости
Ныне эти дивные фасадные панно со стилизованными изображениями змей, медведя, быка, рыбы и солнца – один из ярких примеров того, что темпы, эстетика и качество на этой сложнейшей в архитектурном отношении стройке (дом был возведен всего за одиннадцать месяцев) шли рука об руку. По совету Малютина домовладелец Перцов доверил изготовление майолики молодым художникам Строгановского училища. Эти талантливые, но совсем не деловые ребята сидели в ту пору без заказов. Их маленькая артель под уютным названием «Мурава» дышала на ладан. Но Перцов рискнул. И выиграл. Заказ был исполнен в срок. С точным воспроизведением рисунка и раскраски. Да еще так добротно, что, по свидетельству реставраторов, за весь более чем столетний период существования этих полотен ни одного случая повреждения глазури не наблюдалось.
Кто имеет и кто охраняет
Терем, между прочим, находится под охраной государства. Так, во всяком случае, гласит надпись на типовой фасадной доске. Фактически же если не все, то уж строгий режим на входе точно государство давным-давно передало арендаторам.
Майолика на фасаде дома Перцова
Так что любуйтесь историческими фасадами на ходу! И по тому, как их беззастенчиво завесили ящиками кондиционеров, делайте свои выводы о степени сохранности оригиналов внутри. Лично у меня, например, по этому поводу иллюзий нет. Особенно в связи с одной-единственной, уныло повторяемой во всех описаниях фразой, от которой мороз дерет по коже: «Хорошо сохранились в первоначальном виде вестибюль и широкая лестница».
И это все, что нам на сегодняшний день уберегла «охрана государева»?
Избранные места в «засекреченных» интерьерах
Для получения хотя бы некоторого представления об утраченном лучше всего еще раз процитировать первого хозяина – Петра Николаевича Перцова. Вот как, по его словам, обустраивалась семейная часть дома, то есть та самая, под острой крышей, что и поныне выходит на Пречистенскую набережную: «Салон с панелями и хорами из красного дерева, спальню с нишей и восточную курительную комнату отделывал мебельщик Коршанов, а столовую русского стиля, как и вестибюль и лестницу, – кустари, выписанные С. В. (Малютиным. – Авт.) из Нижегородской губернии. С. В. лично руководил резьбой стен, арок, наличников, столовой мебели и всеми работами по отделке комнат. Стены столовой резались из дуба, а арки, наличники и карнизы – из березы. Посудный лифт для спуска кушаний из кухни в буфет при столовой был обделан в виде изразцовой майоликовой печи. Столовая вышла строго стильной. Половина салона от входа с площадки лестницы отведена под кабинет. Красивы вышли хоры с библиотечными на них шкафами и широким под ними камином».
Домашняя «Третьяковка»: где же оригиналы?
Согласно этому же первоисточнику, до 1917 года квартира хозяина дома являла собой настоящую сокровищницу совершенно уникальных произведений искусства, представлявших собой неотъемлемую часть интерьера. В нише большого окна, например, находился цветной витраж «Въезд победителя», изготовленный мастерами Строгановского училища по рисунку самого М. Врубеля. Пространство над письменным столом занимала вмонтированная в стену работа художника Ф. Малявина «Мужик». Через березовую резную арку, отделяющую столовую от комнаты под красноречивым, объясняющим ее назначение названием «Думка», прекрасно смотрелась картина Н. Рериха «Заморские гости».
И это только лишь несколько взятых, что называется, навскидку примеров!
Когда «распил» еще называли «экспроприацией»
В каком состоянии эта красота теперь, при существующем пропускном в дом режиме, – похоже, большая государственная тайна. Из независимых источников удалось выудить лишь кое-какое косвенное свидетельство о состоянии сохранности вещей в особняковой части дома. Он, разумеется, после 1917 года был национализирован. Самого Перцова оттуда выселили. А в 1922 году еще и арестовали, поскольку, будучи членом церковного совета храма Христа Спасителя, Петр Николаевич открыто расценил факт большевистского изъятия из собора религиозных реликвий как акт откровенного вандализма и грабежа.
Победитель получает всё
Новым обитателем бывших хозяйских покоев стал не абы кто, а сам Лев Троцкий. В них этот тогда второй после Ленина «вождь революции» – так сказать, «по-домашнему» – принимал зарубежных дипломатов. А те, пораженные, в своих депешах на родину отмечали, с каким «вкусом» у этого «рабоче-крестьянского комиссара» была обставлена гостиная. И даже тонко подмечали, что костюмы на нем хоть и не очень ладно сидели, но зато отличались прекрасным пошивом. Еще бы! Позже по этим опубликованным описаниям успевшая вовремя оказаться за границей дочь Перцова опознала вещи из гардероба отца.
Как и весь остальной поразивший иностранных гостей «трофейный антураж».
Лестница на «Монпарнас»
Мне один-единственный раз посчастливилось побывать в бывшем доме Перцова в самом начале 1960-х. Да и то лишь в той бывшей доходной части дома, где в советское время располагались квартиры и мастерские художников.
Интерьер дома Перцова
Столовая в доме Перцова
В вестибюле, помню, сразу же бросилась в глаза резная, черного дерева вешалка и огромное, до потолка, зеркало. Помимо них свой явно дореволюционный вид сохраняла еще широкая, с удобными ступенями лестница, которая днем хорошо освещалась через огромные окна. Говорят, изначально их украшали витражи. Но во время войны многие пострадали и были заменены простыми стеклами. Лестница вела к расположенным на трех первых этажах квартирам. А заканчивалась под крышей, перед массивной деревянной дверью, на которой висела табличка с надписью «Студии». Именно в 1907–1917 годах здесь находилось то, что, собственно, и дало в ту пору этому уголку право считаться чуть ли не сердцем московского «Монпарнаса».
Дети райка
Между прочим, в те времена в этом небольшом, но гостеприимном «сердце» места хватало не только художникам, но и многочисленным визитерам. И в частности, группе богемной молодежи, в которой верховодил некий числящийся студентом юрфака Московского госуниверситета Борис Пронин. Вся эта компания регулярно сбивалась на прижившихся здесь чайных посиделках. Роль гостеприимных хозяек на этих чаепитиях разыгрывала стайка милых девушек, среди которых особым очарованием отличалась Верочка Левченко. Буквально через несколько лет так и не доучившийся на юрфаке Пронин перебрался в Петербург. И там, основав знаменитые литературно-артистические кабаре «Бродячая собака» и «Приют комедиантов», обрел звание неформального «короля русской богемы». А красавица Верочка в одночасье превратилась в Веру Холодную – популярнейшую звезду тогда еще немого отечественного кино.
Вера Холодная
Рождение «Летучей мыши»
Первый в России театр-кабаре тоже родился здесь, в бывшем доме Перцова. Но только не в мансардах, а в подвальном помещении, часть которого Петр Николаевич сдал артистам легендарного Московского Художественного театра (МХТ). В начале нового 1908 года они организовали здесь что-то вроде своего закрытого клуба. Собирались, естественно, после спектаклей, отдыхали, непринужденно общались. Изюминкой встреч сразу же стали их веселые, чаще всего импровизационные номера, представлявшие собой пародийные сценки из жизни театрального закулисья.
Элемент пародии содержался даже в названии клуба – «Летучая мышь». Оно явно перекликалось со знаменитой, связанной с одноименной чеховской пьесой чайкой, что «парила» на занавесе их основной сцены в Камергерском переулке.
Полночные шутки богов
Ревностно оберегая неприкосновенность внутрицеховой жизни, хозяева, кроме специальных гостей – друзей театра, никого из посторонних в свой специально оборудованный подвал не пускали. Так что Москва в основном питалась слухами. Или добывала сведения из немногих – как правило, повторяющих друг друга – публикаций, вследствие чего из одного в другое кочевали примерно одни и те же сюжеты. Например, о том, как великий театральный реформатор К. Станиславский показывал какие-то основанные на остроумном розыгрыше фокусы; весьма в жизни сдержанная в проявлении своих чувств О. Книппер-Чехова лихо изображала разудалую шансонетку; а великие оперные звезды Ф. Шаляпин и Л. Собинов, забыв на время о своем дивном вокале, увлеченно изображали французскую борьбу.