После четвёртого курса Лёньку направили на практику на теплоход «Шатура», который ходил на линии Находка – Магадан.
«Шатура» представлял собой четырёхтрюмный лесовоз польской постройки примерно двенадцатилетнего возраста, экипаж которого в основном состоял из проштрафившихся моряков. Или тех, кто по каким-то причинам что-то нарушил в таможенном законодательстве при пребывании за границей, то есть где-то и когда-то напился и попался нашим доблестным органам, но только по милости администрации оказался не уволенным из пароходства. Таким «залётчикам» только прикрывали визу. То есть они потеряли право выходить в заграничные рейсы.
А чтобы вновь открыть визу, приходилось целый год отрабатывать в каботаже и проявить себя с лучшей стороны. Это с точки зрения командно-политического состава судна, а если яснее, то помполита.
Помощниками капитана по политической части становились, в основном, неудавшиеся штурманы, электромеханики, начальники радиостанций и те, кто прошёл курс обучения на специальных политических курсах в Одессе или Хабаровске.
Администрация судна, в лице капитана и партийной организации судна, только ходатайствовала о новом открытии визы молодому моряку или «залётчику», то есть мотористу, матросу, механику или штурману перед пароходством. Она писала бумаги, собирала собрания, утверждала решение этих собраний и… отправляла всё это куда-то наверх. А там уже какой-то божественный дядя решал ничтожную судьбу очередного грешника: ходить ему за границу или не бывать там никогда.
Ну а, курсантам, после нескольких лет учёбы тоже открывали визу.
Лёньке визу ещё не открыли, потому что после перевода из МВИМУ в ДВВИМУ, по мнению командира роты Геннадия Гавриловича Сысоева, он ещё не созрел для того, чтобы с честью представлять Советское государство за границей, из-за многочисленных «залётов», произошедших в его курсантской жизни.
Вот поэтому визу Лёньке ещё не открыли, даже несмотря на то, что учился он хорошо. За сессию в его зачётке иногда бывали и тройки, но в основном, её заполняли отметки повыше. Но вот с дисциплиной у Лёньки постоянно возникали проблемы. А вот если бы его уличили во всех «самоволках» и остальных проступках, которые случались с ним очень часто, то, наверное, его давным-давно бы выперли из училища.
Но, слава богу, он уже окончил четвёртый курс и был направлен на индивидуальную практику. Это явилось только результатом его учёбы. Те, кто учился только на тройки, проходили коллективную практику на учебных судах «Профессор Ющенко» и «Меридиан». А везунчики, то есть отличники и даже те, кто не являлся отличником, проходили индивидуальную практику на судах загранплавания. Им визу открывали заранее. У некоторых из них родители находились у «власти», то есть начальниками в администрации края, города или каких-нибудь райкомах и парткомах.
Вот если рассуждать с сегодняшней точки зрения о результатах обучения, то на учёбе в училище, которая рождает истинных моряков, Леонид Владимирович оставил бы только троечников. Потому что все отличники, хорошисты и дети влиятельных родителей вскоре после окончания училища ушли на берег и на пароходы смотрели только с высоких строек коммунизма.
Морю они не отдали ни капли своей души, да и жили только для себя. Для них главной целью являлось получение диплома, открывающего им дорогу в светлую и счастливую жизнь. А остальное их не касалось. Лишь бы мне дорогому оказалось хорошо и – никакой романтики. Да и какая романтика в жизни механика? Грязь, постоянные нарекания за невыполненный ремонт, переживания, постоянно грязная роба, замазученные руки и тело, которые свели в могилу не одного из его друзей, истинных троечников. Недаром судовых механиков штурманы пренебрежительно называют «маслопупами». И они же пренебрежительно бросают в их адрес: «Жопа в масле, грудь в тавоте, но служу в торговом флоте». Иногда это писалось и на стенках туалетов «замазученными» пальцами уставших пацанов.
После несложного оформления документов в отделе кадров Дальневосточного пароходства Лёнька выехал в Находку. Ночной поезд доставил его в этот необычный морской город, вытянувшийся вдоль берегов бухты Находка.
Погода, когда он утром сошёл с поезда, оказалась самая что ни на есть приморская: туман, морось и слякоть.
Лёньке ещё в отделе кадров Мария Александровна рассказала, как добраться до судна, которое стояло на мысе Астафьева. Так что пока он доехал до проходной порта на Астафьева, то промок до нитки, но цели достиг.
На проходной он узнал, где стоит «Шатура» и без труда нашёл её на контейнерном терминале.
Приняли его на судне хорошо. Вахтенный матрос сразу отвёл его в каюту второго механика, осторожно постучав об косяк открытой двери:
– Степаныч. К вам нового моториста прислали, – известил он хозяина каюты.
Из глубины небольшой каюты вышел полный, похожий на колобка, лысоватый мужичок с пронзительным взглядом.
– И кого это в очередной раз прислало нам наше родное пароходство? – как бы с издёвкой произнёс он.
Матрос протянул ему Лёнькины документы.
Степаныч напялил на внушительный нос очки и уставился в бумажки, переданные ему матросом.
– А, студент, – протянул он разочарованно. – Ну что ж. Иди вниз. Вань, – обратился он к матросу, – покажи ему Колькину каюту. Там он пока будет жить.
И, сквозь очки вновь пронзив Лёньку обжигающим взглядом, проговорил:
– Устроишься, пообедаешь, а потом уже, после разводки, поговорим о твоей работе.
Второй механик сразу окрестил Лёньку студентом. Это название так и прилипло к нему на всю практику.
Поселили Лёньку в каюту с мотористом, который в данный момент спал после ночной вахты. Поэтому, чтобы не тревожить сон своего соседа, Лёнька прошёл в столовую команды и сидел там, перебирая газеты и дожидаясь обеда.
Вот уже после обеда и началась его трудовая деятельность.
На послеобеденной разводке его определили на работу к третьему механику.
Им оказался высокий худой дядька, от которого за версту несло перегаром. Видимо, перед обедом он слегка «подлечился», поэтому работать ему не очень-то и хотелось.
Посмотрев на выделенного ему помощника, он оценивающе окинул Лёньку взглядом сверху донизу, а потом наоборот и, почесав в затылке, пробубнил:
– Пошли. Будем динамку разбирать. За стоянку надо её сделать.
Спустившись на нижнюю платформу машинного отделения, он подвёл Лёньку к трёхцилиндровому дизель-генератору, установленному на левом борту, который уже частично разобрали.
– Вот его и будем курочить. Снимешь лючки и выкатаешь масло. – Прокричал он Лёньке на ухо.
Хотя дизель-генератор, вырабатывающий ток для судовых нужд, работал на правом борту, за главным двигателем, но для Лёньки с непривычки здесь было очень шумно. Однако через час он привык к этому шуму и почти его не замечал.
– Вот ключи, – кивнул третий механик на ящик. – Бери их и начинай снимать лючки картера. Не забудь масло из картера выкатывать. Когда всё будет готово, позовёшь меня.
Прокричав всё это Лёньке на ухо и обдав его неповторимым амбре, он ушёл наверх.
Посмотрев на ключи, Лёнька подобрал нужные и принялся за работу. С непривычки ключи то не подходили к головкам болтов, то неожиданно соскальзывали с них. При таких манипуляциях он даже ободрал в нескольких местах кожу с рук до крови.
Колупался Лёнька с дизель-генератором чуть больше часа. После снятия лючков и откатки масла, он пошёл искать третьего механика.
Найти его он нигде не смог, но из одной каюты левого борта неслись громкие голоса, по которым легко определялось, что там пьют. Громко постучав в запертую дверь, он распахнул её.
За столом сидели несколько человек. Среди них находился и третий механик. Каждый из присутствующих держал в руках стакан, частично наполненный прозрачной жидкостью. На столе, накрытом газетой, горками валялась накромсанная селёдка, лук и корки судового белого хлеба.
Когда Лёнька вошёл, то жаркий спор, звуки которого он слышал в коридоре, прекратился, и все в недоумении уставились на него.
– Ты кто такой? – слегка заплетающимся языком спросил его одетый в грязную робу кучерявый моторист. – Чё те тут надо?
– Третьего механика ищу, чтобы сказать ему, что работу я сделал. – Пояснил Лёнька, но увидев третьего механика среди сидящих на диване, обратился к нему. – Что дальше делать-то?
– Так это же наш студент! – заплетающимся языком начал объяснять третий. – Он динамку разбирает. Лючки надо вскрыть да масло с картера выкатать. Щас. – Он пьяно мотнул головой. – Обожди. Вот допью – и пойдём. – Осоловевшим взглядом он оглядел окружающих и поднёс стакан ко рту.
– Нет, – прозвучал абсолютно трезвый голос. – Так не пойдёт. Парень только что приехал. Ещё ничего не знает. А вы тут его нагружаете. Завтра будете его нагружать. А сейчас надо познакомиться. – И парень протянул Лёньке руку. – Вадим. Токарь.
Лёнька пожал его неширокую, шероховатую, сильную ладонь.
– Леонид.
– А-а, – понимающе протянул кучерявый моторист в грязной робе. – Это ты мой сосед, что ли? – И, увидев утвердительный кивок, представился: – Колян, – и пожал Лёньке руку. – Будем, значит, вместе кантоваться, – весело подмигнул он.
Широкоплечий, плотный мужик, сидевший у стены на диване, протянул Лёньке свою… нет, не ладонь, а лопату:
– Сергей. Сварной. Давай садись, – и указал на свободный стул-раскладушку, прислонённый к переборке.
– Нет, – упрямо долдонил третий механик, размахивая одной рукой. Второй он виртуозно держал стакан, не расплескав из него ни единой капли. – Он должен сегодня работать. Надо масло выкатать…
– Да хорош тебе, Васильич, – перебил его сварной. – Завтра все вместе всё и сделаем. Даже если и не будем успевать, то чуток задержимся после рабочего дня. – За подтверждением он обратил взгляд на Вадима.
– Точно так и будет. Так что Васильич, не переживай. К отходу соберём мы твою динамку, – уверил третьего механика Вадим.
Тот что-то невнятно промямлил, но в знак согласия вновь мотнул головой и допил содержимое стакана. Потом, тупо посмотрев в его донышко, отвалился на спинку дивана.
– Готов, – констатировал Колян. – А ты садись. На. Вот тебе стакан. – Он протянул Лёньке пустой стакан. – Завтра будет вся твоя работа. Сегодня никак ничего не получается. – Он приподнял плечи и немного развёл руки в расчёте, что Лёнька его поймёт. – Только вахта.
– Ну, ты и вахтенный! – ехидно усмехнулся Вадим. – А ты, Лёня, не стесняйся. – Он плеснул Лёньке в стакан из бутылки. – За знакомство.
Знакомство продолжалось ещё долго. Но к вечеру все угомонились и разошлись по каютам.
Утром ребята взялись за динамку, а к отходу её уже собрали и обкатали.
Вот с такими парнями и пришлось Лёньке начинать свою индивидуальную практику.
А теперь «Шатура» опять подходила после очередного рейса к тому же самому контейнерному терминалу, плотно уставленному рыжими трёх и пятитонными контейнерами.
Пограничники его не охраняли. Они охраняли только иностранные суда, приходившие за лесом. Лесные причалы находились левее. И, чтобы пройти к проходной или на рейдовый катер, приходилось всегда проходить мимо них. Молодые пограничники подозрительно косились на проходящих моряков, а они, в свою очередь, с интересом рассматривали суетящихся на палубе иностранных моряков, наблюдая за их непонятной жизнью, о которой им рассказывали так много чёрных сказок.
Судно быстро ошвартовалось. На безлюдном причале стояла тишина по которой чувствовалось, что «Шатура» здесь никому не нужна.
На судне было установлено правило, что после каждого рейса желающие могли съездить домой. На это существовала особая очередь. А «бездомным», к которым относился и Лёнька, приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, половина экипажа разъезжалась по домам, а остальные имели возможность выйти в город после рабочего дня. Только об этом обязательно ставился в известность старший помощник или второй механик.
Мотористы отпрашивались у Ивана Степановича, а если Степаныч давал добро на сход на берег, то надо было сразу смываться, а то он мог и передумать через пару минут.
А так как Лёнька был ещё совсем зелёный, то мечты о посещении города и сходе на берег ему пришлось напрочь выкинуть из головы. Перед ним стояла только одна задача – посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством двух его начальников: Вадима – токаря и Серёги – сварщика.
Вадим, парень лет тридцати, уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу.
Вадим – токарь. Он всегда понимал Лёньку и никогда не отказывался прийти ему на помощь. В токарку он содержал в идеальном порядке. Станок отлажен как часы и любые вещи, которые заказывал ему Иван Степанович, Вадим мог выточить виртуозно.
Серёга, коренастый крепкий мужик, примерно такого же возраста, что и Вадим числился мотористом-газоэлектросварщиком, но, кроме этого, занимался ещё и лекальными работами с топливной аппаратурой главного двигателя. На вопрос, как он оказался на «Шатуре», Серёга только махнул рукой:
– Будет время, расскажу. – Лёнька заметил, что такой разговор ему неприятен, поэтому больше подобных вопросов не задавал.
Серёга был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Он оказался классным лекальщиком. То есть умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизели, что после его ремонта ни один цилиндр не дымил и все цилиндры на двигателях работали ровно, без излишнего разброса температур.
В лекалке у него всегда чистота и порядок. Дело своё он любил и хорошо знал. Лёньку он окрестил студентом и гонял так, как положено старослужащему, хотя поначалу он обижался на это, но потом к этому привык, а когда уже приобрёл небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться к нему, ведь Лёнька же в перспективе должен стать механиком.
А сейчас у Лёньки заканчивался второй месяц практики, и он уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже всё может и всё умеет, но вот летать самостоятельно ещё не научился.
Особенно после того, как он работал с четвёртым механиком. Тот только в прошлом году закончил ДВВИМУ, но ходил по судну с профессорским видом. С Лёнькой он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее салаги Лёньки. А когда Лёнька называл его Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович.
Но, после того как они поработали на одной из грузовых лебёдок, Евгений Михайлович перестал задирать нос и остался для Лёньки просто Женей.
Ивану Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок как-то шумно работает, и он выделил Лёньку четвёртому механику в помощь.
Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их Лёньке, а его начальник Евгений Михайлович только подавал ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь.
Когда лючки вскрыли, четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку для определения зазоров и обнаружения места предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это делалось согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого все курсанты с удовольствием слушали.
А Лёнька, в нарушение всех советов профессора Меграбова, взял обычную проволоку, опустил её до дна и померил уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло оказалось разбитым и заглушенным, и уровень масла в редукторе в нём не просматривался. Оказалось, что масла в редукторе очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень редко. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали.
По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок требовалось сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но на «Шатуре» это не профилировалось.
Масло слили. Картер Лёнька промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович, а Лёнька об этом случае никому не рассказал. Вот четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо Лёнькой.
Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахту в восемь утра, то он имел такой важный вид, что впору было орать:
– Раздайся, грязь, кишка ползёт!
Зато с токарем и сварщиком, с Вадимом и Серёгой, Лёнька подружился. А с Коляном, кучерявым, высоким и разбитным парнем, даже завязались приятельские отношения.
Сам Колян занимал нижнюю койку, а Лёнька, как молодой, пришлось занимать койку на верхнем ярусе. Может быть, для кого-то это решение Коляна показалось бы и обидным, но Лёнька от этого чувствовал себя только лучше. Потому что, когда он учился два года в Мурманске, то тоже спал на втором ярусе и привык, что мало кто видит, что он там делает и не тревожит его сон. У Лёньки там спал на койке с продавленной сеткой. Так что если он в неё ложился и прикрывался одеялом, а потом разравнивал его, то только с трудом можно определялось, что он там находится, и то если нагнуться и посмотреть на провисшую сетку. А спать во время полярной ночи хотелось постоянно. Так что эта койка частенько держала Лёньку в своих объятьях. Вот и сейчас он с удовольствием занял второй ярус.
Койка закрывалась шторкой. Свет от ночника не тревожил соседа, так что Лёнька спокойно читать книги или учебники, даже когда Колян отдыхал после вахты.
Колян стоял вахту со вторым механиком, поэтому ложился спать часов в девять вечера. Перед полуночью его поднимали на вахту и только после четырёх утра он возвращался в каюту и спал до одиннадцати часов. Так что Лёнька с ним почти не виделся. То он спит, а Лёнька на работе, то наоборот. В каюте почти всегда стоял полумрак. Броняшки на иллюминаторах всегда держались в полуприкрытом состоянии, что создавало необходимую атмосферу для расслабления и отдыха.
Каютка у мотористов небольшая – только койка в два яруса справа от входа, диванчик под иллюминатором, небольшой столик, тумбочка и шкафчик. В углу уместился небольшой умывальник и в этом заключалась все удобства.
Душ и туалет находились в коридоре на противоположном борту, а так как Лёнька в подобных условиях прожил уже четыре года, то ко всему этому был приучен и для него это не представляло особых неудобств.
Здесь, на судне, хоть в кранах была горячая вода и можно было каждый день после работы принимать душ, тогда как в училище из кранов текла только холодная вода. Но Лёнька и к этому привык, а ополоснуться из-под крана или помыть ноги в умывальнике ему труда не составляло. Хотя зимой, когда в помещении умывальной температура составляла около плюс десяти градусов, это было не очень-то и комфортно. Зато баня в училище проводилась каждую субботу. Вот там курсанты уже по-настоящему «отрывались».
Рабочий день для рабочей бригады, куда определил Лёньку Степаныч, начинался в восемь часов утра и без десяти восемь все обязаны приходить на разводку.
Она проходила в небольшом выделенном помещении в коридоре, с парой скамеек у переборок и урной для курильщиков по середине. Мотористы с электриками садились и чинно ждали восьми часов. Кто-то закуривал, а в остальном всё сводилось к тому, что по прочтении приказаний второго механика из потрёпанного журнала все расходились по выделенным работам.
На утренних разводках присутствовал электромеханик, который всё-всё знал. Он обязательно рассказывал на каждой разводке какой-нибудь интересный случай из жизни или случаи из морской жизни. Особенно он любил задавать заковыристые вопросы, на которые трудно найти ответ.
Наверное, он читал энциклопедию, потому что вопросы, задаваемые им, очень походили на энциклопедические, так что иногда даже трудно было сообразить, что можно ответить на них.
Электромеханик в подчинении имел электрика тоже курсанта из ДВВИМУ. Его, как и Лёньку, на «Шатуру» прислали на практику. Лёнька его знал по училищу. Нет, он не был с ним знаком, но много раз видел этого небольшого росточка невзрачного пацанёнка. Глазки всё время опущены, слова от него не добьёшься. Коляном его звали.
Рота электромехаников находилась на этаже выше роты, где обучался Лёнька, поэтому этого Коляна Лёнька частенько видел идущим в строю. Он всё время замыкал строй со своим ростом метр пятьдесят с кепкой.
Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос электромеханика не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только мотористам, надеясь, что кто-то проявит мудрость и сообразительность.
Особенно он донимал Лёньку:
– Ну что, студент? – обычно он обращался к нему.
Хотя Колян-электрик тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вёл как-то обособленно, и кличка «студент» к нему не приклеилась. А к Лёньке сразу пристала. «Студент» так «студент», да и ладно. Лёньку это особо не напрягало.
Электромеханик всегда начинал так:
– Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить, – и задавал очередной провокационный вопрос.
Часто Лёнька отвечал, а иногда нет, даже несмотря на свою начитанность. Когда Лёнька не отвечал, электромеханик оставался настолько довольным, что они вдвоём с четвёртым механиком – четвёртый тоже без десяти восемь мимоходом спускался на разводку, чтобы переодеться, уличали Лёньку в невежестве. Ну что ж. Уличили так уличили, Лёнька от этого сильно не страдал и воспринимал все эти придирки с юмором. Иногда со всеобщим смехом он с мотористами так и спускался в грохочущее машинное отделение на работу.
Лёнька числился в рабочей бригаде, работал с восьми до пяти часов вечера. С двенадцати до часу был обед. Так что жизнь вошла в своё русло, и он за прошедшие два месяца практики уже так вписался в коллектив и в морскую жизнь, что ему это нравилось.
В тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла мерзкая туманная погода. Шла морось, и было неприятно выйти даже на минуту из надстройки.
Выскочив на палубу, Лёнька с любопытством смотрел, как судно заходит в бухту Находка и швартуется. Матросы уже раскладывали швартовные канаты по палубе, выкладывая их ровными шлагами.
Швартовка, за которой он наблюдал, была не первая, но всё равно он с интересом посмотрел, как матрос, размахивая выброской, точно кидает её на берег. Береговые швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с её помощью швартовочные канаты на берег, укладывая их на причальные тумбы.
Дождавшись, когда судно полностью будет привязано к причалу и на палубе делать будет нечего, Лёнька спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.
Колян чего-то сегодня рано проснулся. Лёньку это даже удивило, ведь на вахту ему надо к двенадцати. При появлении Лёньки он кивнул ему:
– Садись, дело есть. – показывая на свободное место на скамейке рядом с собой, а когда Лёнька устроился, то задушевно начал: – Слышишь, Лёня, у Вадима сегодня день рождения и надо бы кое-что прикупить. – Он выразительно щёлкнул себя тыльной стороной ладони по горлу. – Так что тебе придётся ехать за водкой, – как бы с сожалением произнёс он, но вместе с тем подчёркивая, что без Лёньки они никак не смогут обойтись в таком серьёзном мероприятии.
Ещё не отошедший от швартовки Лёнька, даже не знал, что и ответить, а только промямлил:
– Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идёт. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя почистили и главный вскрыли для осмотра.
Но Колян, озадаченный только одной идеей, не обратил внимания на Лёнькин лепет и успокоил его:
– Не переживай. Со вторым я сам договорюсь, – и, сорвавшись с места, чуть ли не побежал куда-то наверх.
Лёнька же остался сидеть в курилке и смотрел, как пришедшие после швартовки матросы рассаживались для перекура.
Через некоторое время Колян с Вадимом подошли к нему. Колян поманил Лёньку пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на его уход и жестами показал, чтобы он шёл в каюту Вадима.
Зайдя в каюту токаря, Лёнька увидел, как Вадим пересчитывает деньги. Отсчитав сорок рублей, он передал их ему со словами:
– Пойдёшь и купишь водки. – Это он произнёс так, что Лёнька понял: никакие возмущения с его стороны категорически приниматься не будут.
От такого приказания, да ещё и от того, что столько денег сразу попало к нему в руки, он обалдело бормотал:
– Ты что? На все эти сорок что ли?
– Да нет, не на все сорок, а на сколько получится. Тебе просто не дадут столько, – вальяжно усмехнулся Вадим.
– Да и куда ехать? Я же тут, в Находке, вообще ничего не знаю. – попытался отвертеться Лёнька от такого необычного задания.
– Чё тут ехать? – нервно вмешался Колян. – Вышел на причал – и чеши прямо. Дойдёшь до забора. Там дырка, пролезешь в неё. – Колян даже плечами показал, как надо в неё пролезать. – Сядешь на катер, – продолжил он, – доедешь до Морвокзала, а там, у Якорей, гастроном есть, – объяснял он простоту такой элементарной задачи. – Вот там уже ты какого-нибудь ханыгу или бича возьмёшь, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёшь столько, на сколько денег хватит.
Лёнька в нерешительности смотрел на мужиков:
Находку Лёнька не знал. Обе предыдущие стоянки он просидел на судне, изучая схемы и системы для будущего отчёта по практике и в город не ходил, а только выскакивал на Астафьева в гастроном, чтобы купить всякой мелочёвки да посмотреть, что находится возле порта.
Но тут уже Вадим, видя все Лёнькины сомнения, дружелюбно похлопав по плечу, проникновенно посоветовал:
– Да что тут ехать? – заглянул он Лёньке в глаза. – Вышел на причал, прошёл вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезёт к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься, – повторно объяснил он.
Дорогу то до рейдового катера Лёнька понял, а вот всё остальное внушало ему смутные сомнения:
– Мужики, ну а как, просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать? – попытался он их передать друзьям.
– Как не возьмутся? – удивился Вадим. – Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан всё что хочешь сделает. – уверенно подвёл он итог объяснениям.
В Лёнькиной голове, с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:
– Ну, ладно, хорошо. Всё! Не орите. Пойду я. – Но тут же очередная мысль пронзила Лёньку. – А как насчёт того, чтобы отпроситься у Степаныча?
– Да всё уже сделано, не переживай. Договорились мы с ним. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдёшь в город. Не мозоль ему только глаза, а просто двигай. И давай, исчезай побыстрее и не попадись Степанычу на глаза, – напутствовал Колян, – а то у него всегда семь пятниц на неделе. Не дай бог, передумает.
Лёнька переоделся и с сумкой через плечо спустился на причал.
Интересно пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь он только пару раз за эти два месяца сходил на берег, да и то по полчаса.
Вспомнились морские рассказы Джека Лондона и Биля Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, он в себе не ощутил. Он спокойно, даже не покачиваясь, как настоящий моряк, о которых писали эти авторы, шёл вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у него под ногами не качалась, а ноги при ходьбе он широко не расставлял.
Поглазел на бдительных и грозных пограничников, которые стояли на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу советскую землю. Они бережно охраняли нерушимые границы Родины от всяческих врагов и шпионов, поэтому все эти молодые ребята в зелёных фуражках с автоматами были очень сосредоточены на объектах повышенной опасности, а на бесцельно бредущего по причалам пацана не обращали никакого внимания.
Лесовозами оказались маленькие, обшарпанные судёнышки намного меньше «Шатуры», рассчитанной на перевозку пяти тысяч кубометров леса. На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала.
Пока Лёнька дошёл до забора, где находилась проходная к катеру, он насчитал пять таких судёнышек.
В заборе он нашёл дыру, о которой ему рассказал Колян и выводившую его прямо к проходной на катер. Он пролез через неё и вышел на причал, а минут через пятнадцать подошёл катер.
Вместе с группкой отъезжающих Лёнька сел на катер, который быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу, где он и вышел.
Лёнька вообще не представлял, как ему идти к этим общеизвестным Якорям, где находился заветный магазин с водкой. Но мужики, сошедшие вместе с ним с катера, объяснили, что надо идти наверх, к железнодорожному вокзалу, выйти на дорогу, сесть в автобус и через остановку выйти у этих самых Якорей.
Так Лёнька и сделал. Сел в подошедший автобус, заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.
Мужики объяснили ему, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, ведущую к ДКМу (Дому культуры моряков). А там, метров через пятьдесят он найдёт тот долгожданный гастроном с водочным отделом. Около него справа всегда толпятся бичи, которые за бутылку всё что хочешь могут сделать.
Водка стоила то 4,12, то 4,42. На те деньги, что дал Вадим, можно запросто купить девять бутылок. Но одному ему столько не дадут, поэтому надо искать помощников.
Лёнька быстро нашёл вожделенный магазин, зашёл в него и осмотрелся. Водки на полках стояло достаточно. У Лёньки для этих целей прихватил с собой сумку. В неё запросто можно помещалось девять бутылок. А так как у него были и свои деньги, можно было и ещё кое-что купить.
Мама с папой присылали ему 15 рублей в месяц, да и стипендия он получал 12,50. Так что на танцы-шманцы-обжиманцы, девочек и мороженое с плодово-выгодным вином всегда хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне Лёнька ещё не получил. Какая-то задержка оказалась с выплатой. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну и ладно. Деньги у Лёньки ещё оставались, а так как на берег он последние два месяца не сходил, то и особой нужны у него в них не было.
Осмотрев содержимое витрин гастронома, он вышел на улицу. У угла магазина кучковалась группка подозрительных мужичков. Вид у всех потрёпанный и очень выразительно, на фоне благопристойных граждан, проглядывались опухшие и кирпичные физиономии.
Оглядевшись по сторонам, Лёнька подошёл к ним и, интуитивно определив, кто из них главный, обратился к нему:
– Помощь нужна.
– И чем это тебе, касатик ты мой, помогать-то надо? – хитро прищурившись воззрился на него глава группки страждущих.
– Водяры мне купить надо, бутылок десять, – сразу выложил Лёнька цель своего обращения, – но мне же столько не дадут, сами знаете, – с пониманием посмотрел он на босса шайки. – Поэтому без вас мне, ну никак не обойтись. Понимаешь?
– Да нет проблем, дорогой, – заулыбались мужички, предчувствую поживу. – Но ты же знаешь таксу? Пузырь нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять, – заверил Лёньку старший. – Твоя задача только денежки нам дать. А потом получишь всё остальное.
– Добро, – согласился Лёнька с этими условиями бартерной торговли и полез за деньгами.
– Ребятки, – обратился «старшой» к своим дружбанам. – Берём по три. А тебя как звать-то?
– Ну, Лёнькой и зови. – Лёнька с интересом смотрел на пропитые физиономии бичей ожидая, чем может закончиться этот процесс. Или они его тут же грохнут, или выхватят деньги и «сделают ноги».
– А Лёня берёт одну, – не обращая внимания на его нерешительность, продолжил «старшой», – но бабки гони сразу. – И «старшой» с пониманием усмехнулся. – Не бзди горохом, сдачу мы тебе вернём. Только один пузырь наш! – поднял он указательный палец. – Ты понял?
– Да понял я всё, понял, – согласился Лёнька, поняв, что процесс пошёл. – Пошли.
И, отсчитав мужикам деньги, они двинулись в сторону открытых дверей гастронома. Но перед самыми дверями «старшой» обернулся ко Лёньке:
– Но одна бутылка будет нам, – ещё раз напомнил он.
– Да будет тебе пузырь, будет. Чего пургу гонишь? – Лёнька сделал нарочито недовольный вид. Вадим же предупредил, что бичи возьмут с него бутылку.
Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую Лёнька брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее, чужие деньги.
Продавщица тётя Маша – это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понавдёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая – ужас, аж передник чуть ли не трескался на ней в районе немного выше предполагаемой талии.
Она с презрительным видом осмотрела своих клиентов-пациентов:
– Деньги-то откуда взялись?
– Не твоё дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они – бабосики-то. – «Старшой» помахивал купюрами. – Всё тут есть!
Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, бутылки складывал в авоську, сдачу в карман, а потом неспешной, важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных подельников.
Как только Лёнька не боялся, что бичи его грохнут из-за бутылок или удерут вместе с ними? Наверное, только молодость и безрассудство спасало его от таких неприятностей.
Когда Лёнька последним вышел из магазина, то «старшой» важно изрёк:
– Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай.
Он передал Лёньке авоськи с бутылками и вернул сдачу, а бутылку, которую купил Лёнька, чуть ли не вырвал у него из рук.
– Ну и чего же вы делать будете с этим пузырём? – задал вопрос Лёнька «старшому», после того как уложил бутылки в сумку. – Надо же вмазать где-то по этому поводу.
Такое предложение компании понравилось.
– Не волнуйся, сейчас мы всё организуем, – прозвучал однозначный ответ. Тем более, когда они увидели, что в руках у Лёньки находится «закусон».
Пока бичи покупали водку, Лёнька купил пирожков. Они оказались холодные и, скорее всего, вчерашние. Пирожки или, как все их тогда называли, «тошнотики»: холодное слипшееся тесто с чем-то непонятным внутри. То ли с ливером, то ли ещё с чем, но это нечто сейчас оказалось ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусывалось ими практически всё.
Такое предложение всех «дружбанов» устроило, и они дружно прошли в соседний двор.
Тут же завернули за угол, зашли в ближайший подъезд и «старшой» постучал в дверь на первом этаже.
– Васька, открывай! – громко потребовал он.
Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:
– Чего надо? Чего долбишься? – Но дверь не открывалась.
– Стакан гони, – нахально потребовал «старшой».
– А для чего стакан-то тебе? – Поинтересовался тот же голос, но уже более осознанно.
– Да вот нам тут парень водку предлагает распить. – «Старшой» снизил тембр голоса и уже говорил в щель двери.
– О! – Из-за двери раздался радостный вопль. – А мне сто грамм нальёте?
«Старшой» вопросительно глянул на Лёньку.
– Ну, не знаю, – ответил тот на его взгляд. – Бутылка ваша. Хотите – наливайте, хотите – нет.
– Нет, – решительно произнёс «старшой». – Тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.
Васька вышел, недовольно осмотрел компанию, но стакан дал.
Стакан оказался фирменный – гранёный, с ободком. Галота жаждущих вышла во двор и зашла за ближайший сарай. В таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».
Он наливал чётко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».
Выпитое Лёньке как-то сразу врезало по башке, но потом, когда он прожевал тошнотик, это состояние прошло.
А бичи смотрят на него с непониманием. Тут-то до Лёньки и дошло.
«Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают», – пронеслась у него мысль.
Вздохнул поглубже, Лёнька предложил:
– Ну что, мужики? Ещё по одной? – и полез в сумку за очередной бутылкой.
У бичей морды расцвели.
– Вы уж давайте сами тут управляйтесь, а то меня там дрУги мои заждались. – Махнул он рукой в сторону порта и попрощался: – Ну, давайте. Бывайте здоровы. Всё. Пока.
Лёнька снял с сумки остатки «тошнотиков» и, передав их бичам, перекинул сумку через плечо.
Довольные мужики, вцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили ему вслед:
– Если деньги будут, приходи, мы ещё что хочешь для тебя возьмём!
Лёньке тут же подумалось:
«Пока не „развезло“, надо быстренько чесать на пароход, а то я точно где-нибудь тут в этой Находке потеряюсь».
В Находке недалеко от Якорей находилась так называемая «аллея смерти», где моряков раздевали и разували. Правда, она «работала» только в ночное время. Но сейчас в дневное время суток Лёнька не пошёл по ней, а сразу двинулся через виадук на Морвокзал.
Кое-как он допёрся до Морвокзала, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера. Катер скоро подошёл минут, и Лёнька минут через двадцать оказался уже на Астафьева, но за это время он успел даже заснуть, присев в тёплом пассажирском салоне.
Очнулся он от того, что кто-то толкнул его в плечо:
– Слышь ты, молодой, вставай, приехали.
Лёнька обалдело покрутил головой и, подскочив со скамейки, на которой прикорнул, подхватил сумку. Бутылки в ней издали неповторимый перезвон ксилофона. Присутствующие в салоне катера понимающе смотрели на него.
– Смотри, – предостерёг Лёньку один из пассажиров. – Осторожнее, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.
– А что такое? – Лёнька всё ещё не мог понять всю серьёзность ситуации, в которой невольно оказался.
Только много позднее он это осознал. Ведь охрана могла сдать его в милицию, если бы обнаружила у него спиртное, а та бы написала письмо в училище – и тогда… Прощай родные стены училища и мечты о море – и да здравствует армия! Некоторым из его однокашников из-за таких случаев пришлось пройти по этой тропинке.
– Да ты их хоть заверни во что-нибудь, бутылки-то свои, – посоветовал Лёньке кто-то из попутчиков.
Перед выходом с судна из-за утренней прохлады он надел две футболки. А сейчас солнце палило не на шутку. Пришлось зайти за доски, сложенные рядом с забором и раздеться, оставшись только в майке. Мозгов у Лёньки хватило ещё на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками.
Вот так, со своей честной юношеской мордой, он и пролез в долгожданную дыру забора. То есть в пограничную зону и на охраняемый доблестными пограничными войсками суперважный объект под названием порт.
Уже подходя к трапу, Лёнька почувствовал, что его валит с ног и, из последних сил, вскарабкавшись на трап и каким-то образом спустившись с главной палубы в свой коридор, он завалился к себе в каюту. Там никого не оказалось, что не вызвало у Лёньки никаких эмоций и, аккуратно поставив сумку на диван, он упал на него, сразу провалившись в сон. Сил, чтобы взобраться на второй ярус койки, у него уже не оставалось.
Колян потом рассказывал:
– Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко. Попытался взять, а он за неё держится и никому не отдаёт.
Ну а когда Лёньку растолкали, то все смеялись над ним и над рассказом Коляна.
Вечером Вадим решил:
– Всё. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, – охладил он пылкие взгляды друзей в сторону сумки. – Мы вчера с Серёгой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.
– Ну, хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнём их варить, – ввязался в приготовление Колян.
Башка у Лёньки дурная, ничего не соображает и он пошёл следом за Коляном в каюту Вадима.
Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:
– Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!
Радостный Вадим тут же выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, а может быть, чуть моложе. Красивая девица – в меру накрашена, хорошо причёсана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.
– Людмила, – скромно представилась она.
Вадим, который пропустил её в каюту, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из присутствующих, представил их.
Колян, оказавшийся самым галантным, тут же забрал у женщины плащик, повесив его в шкаф.
Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну а остальные расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появится на столе.
Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:
– Ну что, опять начинается прежнее?
О прежнем парни ничего не знали, но Вадим развёл руками:
– Ну а что делать? Ведь день рождения же у меня.
Людмила, поднявшись со стула, сделала шаг в сторону Вадима и, прижавшись к нему, крепко поцеловала:
– Ну, вот ради него я и приехала.
Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на стол и начала вытаскивать различные пакеты.
В них оказались овощи – помидоры, огурцы, какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица – это было нечто! Особенно если это домашняя курица.
Вынув курицу, Людмила посмотрела на Вадима:
– Может быть, разогреть её?
Вадим только замахал руками:
– Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.
Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища!
Вся каюта заполнилась прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. Тогда сюда сбегутся матросы, и присутствующим так ничего и не останется от этих прелестей.
Ну а пельмени, которые скромно лежали на нескольких досочках, надо было срочно варить, а то они могли прилипнуть к ним и тогда из них уже получилось бы только тесто с мясом.
Колян принёс плитку и поставил на неё огромную кастрюлю. В неё набрали воды и принялись ждать, когда она закипит.
Пока вода закипала, Вадим налил всем по стопке, а потом покосился в сторону Лёньки:
– Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.
На такую наглость у Лёньки едва хватило сил возразить:
– Да вы что? В самом деле издеваетесь? Хоть чуть-чуть-то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой, – Лёнька в отчаянии смотрел на окружающие его смеющиеся морды.
– Ладно, – смилостивился Вадим. – Хорошо. Но только пять капель, – и налил Лёньке грамм пятьдесят.
Гранёные стаканы в ознаменование такого радостного события, как день рождения, подняли и все чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня его и дух простыл. Он одним из первых свалил во Владивосток, якобы на доклад в партком.
Ну а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном за день рождения Вадима.
На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, следивший за погрузкой. Ну и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили.
Проверяющие сюда не приедут. Тем более в Находку. На контейнерные каботажные причалы?! Куда тут переться?! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да даже если бы и приехал кто-то, то экипаж об этом уже бы известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появится с проверкой. Находка – это же другой край света! Это же другая страна!
Тут закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян.
Люда стала хозяйкой кастрюли, достала шумовку и всем начала раскладывать на тарелки горячие, аппетитные пельмени.
Вадим с Серёгой и Коляном взяли и жахнули ещё по стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили и разговор у них стал добросердечный и доверительный. Ну просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.
Места за столом мало и присутствующие расположились так: Люда на диване около стола, рядом с ней Вадим, а Лёнька с Коляном и с Серёгой с другой стороны стола. Посредине стола поставили кастрюлю с пельменями. Около неё бутылки, курица и всё остальное. Стол же не банкетный и места на нём мало даже для стаканов. Их приходилось всё время держать в руках.
И тут Вадим широким жестом потребовал у Серёги:
– Дай-ка мне уксус. Я хочу пельмени с уксусом!
Серёга протянул руку к шкафчику над столом и, открыв его, достал бутылочку с уксусной эссенцией, а затем широким жестом протянул её Вадиму.
– На тебе твой уксус. – Язык у него начал заплетаться, а движения рук сделались размашистыми. – Вот этот уксус я сейчас и налью тебе в тарелочку, – приговаривал он при этом.
Серёга открыл пробку на бутылочке с уксусной эссенцией. Рука у него слегка отклонилась от предполагаемой траектории к тарелке, а тарелку Вадим держал в руке в районе живота.
И вот этой эссенцией Серёга обильно принялся поливать тарелочку с пельменями. Эх, лучше бы это сделал Лёнька, самый трезвый из всей компании! Но у Серёги получилось всё совершенно по-другому.
Пока он выписывал траектории с бутылкой эссенции в попытке налить её в тарелочку Вадима, рука его промахнулась, и белая прозрачная жидкость попала Вадиму на живот.
Уксусная эссенция начала стекать у него в промежность. Вот тут-то каюту и потряс невообразимый вопль:
– Ой-ой, ты что творишь?! Паскуда ты замазученная!
От таких криков народ застыл, а Серёга, глядя на свою руку, так и продолжал выливать из небольшой бутылочки её содержимое на живот Вадима.
Осознав произошедшую трагедию, со своего места подскочила Люда и выхватила из рук Серёги злосчастную бутылочку. Тут все неожиданно начали носиться по маленькой каюте. Один Вадим сидел, раздвинув ноги и от того, что ему в промежности невероятно пекло, орал:
– Что вы сделали со мной, суки?! Что делать? Ой, падлы, поубиваю всех!
Серёга, образумившись от содеянного, во всю глотку как закричит:
– Воду, воду давай!
Лёнька подскочил со своего места, а в руках у него оказался стакан с водкой и, быстро опрокинув его содержимое в себя (не пропадать же добру), подставил стакан под кран умывальника, а когда стакан наполнился, то плесканул воду Вадиму на живот. Вода с эссенцией затекла ему ещё глубже. У Вадима от этой дозы воды ещё больше запекло, а он ещё сильнее заорал, посылая все известные ему матюги уже в Лёнькин адрес.
Тут вмешалась в кавардак, стоящий в каюте, Людмила. Она спокойным голосом скомандовала:
– Ну-ка, все отвернулись!
Парни отвернулись, а она – бац! – снимает с Вадима трусы и тут же льёт ему в промежность воду, которая стояла рядом в банке, приготовленная для следующей варки пельменей.
– Так! Балбесы! Заткнулись! – властным голосом прекратила она вопли с суетой в каюте и спокойно приказала Лёньке: – Неси сюда соду, да побыстрее.
Лёнька помчался на камбуз, зная, где лежит сода и, схватив пачку, вернулся в каюту.
Вадим уже лежал на диване с распростёртыми ногами.
Да… Причинное место у него оказалось такое, что на него бы собралось посмотреть (ну, может быть, и не только посмотреть) уж очень много любопытных женщин. Оно бы стало шедевром в любом из музеев мужской красоты. Одной из ценительниц этой красоты и являлась Людмила. Она постоянно лила воду на эту неописуемую красоту.
Увидев соду в руках Лёньки, она выхватила у него пачку и принялось обильно посыпать то, что ей принадлежало по праву.
– Ой-ой! – орал и стонал Вадим. – Всё сожглось! Не могу больше! Ой-ой-ой. Печёт!
Приглашённые на день рождения зрители, от его воплей только покатывались со смеху. Это же надо! Вадим представлял, что у них с Людой будет такая бурная ночь…
Он даже как-то говорил об этом с Серёгой:
– Вот приедет Людка – ой, не слезу с неё вообще. Буду всю ночь её мучить. Спать не дам ни минуты. Ты только утром меня не буди рано. Понял?
Серёга на его просьбу с пониманием кивал, соглашаясь с Вадимом:
– Да ладно, ладно. Что ты переживаешь? Сделаю как ты хочешь.
А теперь невольные зрители – Серёга, Лёнька и Колян стояли перед раскорячившимся Вадимом и невольный смех душил их при виде страданий несчастного Вадима.
Тот, видя ехидные пересмешки друзей, взбеленился:
– Вы чего, сволочи, смеётесь? Что? Поиздеваться надо мной решили?! – и попытался встать.
Но Серёга, как всегда, как будто ничего не произошло, успокоил его:
– Ну всё, Вадик, не будет у тебя ночной работы, – и попытался уложить Вадима на диван. – Побереги себя, отдыхай.
Но тот, не слушая уговоры Серёги, орал в прежнем экстазе:
– Да пошёл ты! – изрыгая ругательства и мат на Серёгу и всех, кого видел перед собой. Видать, от боли он и сказать-то толком больше ничего не мог.
Какой уж тут день рождения праздновать?! Вадима с Людмилой оставили лечить раны на причинном месте у виновника торжества, а сами, прихватив бутылку водки с половиной курицы, картошкой и остатками пельменей вернулись к Коляну с Лёнькой в каюту.
Какими методами происходило дальнейшее лечение столь важного мужского места, Лёнька предположить не мог. Да не до этого ему и было.
А в каюте они сели, посмеялись и уговорили прихваченную бутылочку. Ближе к вечеру, когда разговор пошёл на убыль и парни уже собирались мирно разбрестись по шконкам, их поднял вахтенный матрос, с бешеными глазами забежавший в каюту:
– Спасайте Васильича! Тонет!
От такого неожиданного сообщения у Лёньки с Коляном стаканы чуть не выпали из рук.
– А ты что здесь делаешь? Что ты сам его не спасаешь? – заорал на матроса Лёнька.
– Да я ему уже круг кинул, и он с ним так и барахтается в мазуте. Как я его оттуда один вытащу? – орал обалдевший от страха матрос.
Откуда тащить? Как Васильич оказался в воде? На расспросы времени не оставалось. Ясно только одно: надо спасать Васильича. И парни, вывалившись из каюты, бросились на палубу.
Был поздний вечер, причал окутали сумерки, и вахтенные уже включили палубное освещение. Поэтому, свесившись за борт, куда указывал верещащий матрос и присмотревшись, Лёнька увидел между бортом и причалом барахтающееся тело.
– Выброска у тебя где? – проорал Колян офонаревшему матросу.
– Так вот же она, – растерянно протянул её Коляну парень из Манзовки.
Колян выхватил у него выброску и, распутывая её, побежал по трапу вниз на причал. Лёнька с Серёгой кинулись вслед за ним.
Между бортом и причалом вместо воды простиралось месиво из мазуты, палок, щепок и различного мусора. Среди этого срача виднелся спасательный круг и в середине него просматривалась голова человека.
– Держи кончик, – прокричал Колян голове и бросил гашу в месиво.
Увидев, что за гашу ухватились руки утопающего, парни начали тянуть его.
Хоть и худой оказался этот Васильич, но дерьма в нём содержалось приличное количество. Это в полной мере ощутили три «спасателя» еле-еле вытянувшие его на причал.
Когда замазученное тело выбралось на край причала, то все бросились к нему. Но не тут-то было. Тело оказалось скользкое и мерзкое от облепившей его мазуты. Руки непроизвольно с омерзением сами отстранились от него, а осклизлое тело только и делало, что мычало:
– Б…я… Суки… Вы где шляетесь? Так и сдохнуть можно. – Откуда-то из-под слоя мазуты неслись невразумительные междометия.
Тело еле-еле поднялось и, шатаясь, побрело к трапу. «Спасатели», онемевшие от такой неблагодарности, только смотрели ему вслед. А оно, оставляя за собой дорожку мазута, начало карабкаться вверх по трапу.
Колян только прокричал вслед Васильичу:
– Смотри, с трапа ещё не навернись, – но тело Васильича разразилось в ответ благим матом.
Парни ещё постояли на причале, очистили от мазута выброску и разошлись по каютам.
Вот так и прошёл тот знаменитый вечер, ознаменовавшийся спасением третьего механика и празднованием дня рождения Вадима.
После того как Лёньку в семь часов поднял вахтенный моторист, проснулся и Колян. Он со стоном перевернулся на своей кровати:
– Ой, башка что-то болит! Просто раскалывается.
Хотя он с нуля до четырёх стоял вахту, но вид имел такой, как будто вообще не спал.
– Не могу больше, – стонал Колян. – Башка точно лопнет! Надо что-то выпить. Иначе сдохну.
Он выбрался со стонами из кровати, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь, к Серёге. Вскоре послышалось, как тот вышел и недовольно пробурчал:
– Чего надо? – по голосу чувствовалось, что Серёга очень недоволен.
– Надо вот. Голова болит, – заискивающе, со страдальческими нотками в голосе канючил Колян.
После недолгого молчания послышалось:
– Сейчас.
Дверь хлопнула, а через минуту разговор продолжился:
– Всё, иди, я тут занят. – Голос Серёги стал уже добрее.
Колян ехидненько поинтересовался:
– Ну и как работалось этой ноченькой?
Серёга уже со смехом выпроваживал не в меру любопытного Коляна:
– Иди уже, иди. Я тут ещё немного поработаю и приду на разводку. Если Степаныч что-нибудь спросит, то прикроешь меня, – уже попросил он Коляна.
– Не боись! – Бодро ответил тот и через секунду вернулся в каюту с початой бутылкой.
– Вставай, – толкнул он Лёньку и гордо потряс добычей перед его лицом.
Делать нечего. На работу всё равно бы пришлось вставать. Они уселись за столом и посмеялись, как это Серёга умудрился «проработать» всю ночь.
Ну, ладно, не их это дело. Разлили водку по стаканам и, морщась от отвращения, выпили и закусили вчерашними остывшими пельменями. После чего Лёнька начал собираться на работу.
Иван Степанович, посмотрев на опухшие физиономии «работничков», сакраментально изрёк:
– Чё, уже успели нажраться? Смотрите у меня, чтобы сегодня работа была! После обеда будем начинать чистить ресивер, а пока идите и вскрывайте его! Подготовьте весь инструмент для чистки.
Чтобы утихомирить разбушевавшегося Ивана Степановича, пришлось рассказать ему о «травме», полученной вчера Вадимом. Иван Степанович был человек с понятиями, поэтому постучался к Вадиму в каюту в полуоткрытую дверь сказал тому, чтобы тот сегодня отдыхал, а с остальных членов рембригады ответственности не снял и погнал их в машину.
Вскрыть горловины на ресивере не составило особого труда. На каждой горловине по двенадцать гаек. Открутив их, парни притащили вёдра, скребки, робу и сели в ожидании Ивана Степановича, что он им ещё прикажет. Лезть сейчас в ресивер, или не лезть, или сделать всё это после обеда? Вот в чём был главный вопрос. А лезть в него страшно не хотелось.
Двигатель после закрытия обогревающей воды со вчерашнего вечера ещё полностью не остыл. Обычно на стоянке температура на нём поддерживалась около шестидесяти градусов, а сейчас она оставалась ещё в пределах сорока.
Лёнька засунул голову в открытую горловину. Ой-ой-ой! Сколько грязи там находилось! Ой-ой-ой! Вид такой «красоты» напрочь отбил у него желание о посещении столь «прекрасного» места, а особенно с бодуна.
Парни поднялись в курилку и, понурясь, ждали дальнейших приказаний, потому что сейчас лезть в ресивер не было никакого желания.
– Что это мы тут сидим? Пошли. На палубу выйдем. Воздухом подышим. Да и прохладнее там. – Неожиданно предложил Серёга.
Вышли на палубу. Солнышко светит. Тепло. Ни ветерка. Хорошо! От такой погоды настроение начало устанавливаться на рабочие рельсы, а душа разворачиваться, готовясь к новым подвигам.
Вдруг – мама дорогая! На причале возникло непередаваемое видение в виде трёх девушек неописуемой красоты, которое приблизилось к трапу и начало подниматься на борт судна. Брюнетка, блондинка и рыжеватенькая пампушечка.
Что понадобилось этим девчонкам на судне? Зачем они здесь? Эти мысли пронзили сознание трёх повреждённых голов, и они с интересом наблюдали за поднимающимися феями.
Девчонки, поднявшись на палубу, скромно обратились к вахтенному матросу:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, девушки, – ответил вахтенный, раздувшись от важности.
Нечасто это Ваньке из Манзовки приходилось встречать таких прелестных созданий. Его так раздуло от важности, что он гоголем, что глухарь на току, начал дефилировать перед девчонками.
– Чё это вы к нам пожаловали? – Важность из Ваньки, пёрла, что забродившее тесто из опары.
– Мы бы хотели увидеть старшего механика, – скромно, бросая томные взгляды на вахтенного, произнесла одна из девчонок, первой поднявшаяся на палубу.
– Но его сейчас нет на судне. Он уехал во Владивосток, – важно изрёк Ванька, несмотря на обворожительные взгляды брюнетки.
– Тогда нам нужен тот механик, который его заменяет, – не отставали от вахтенного матроса девушки.
– Это у нас второй механик, – так же важно выдал матрос. – Вот он-то сейчас и здесь. – Лёня, – крикнул он в сторону мотористов, стоявших метрах в дести и увидев их любопытные физиономии. – Отведи-ка девчонок ко второму механику!
Лёнька тут же услужливо подскочил к визитёршам.
– Пойдёмте, девушки. Я покажу вам каюту второго механика, – услужливо предложил он, прикрывая таким вежливым обращением своё любопытство к девушкам.
Войдя в дверь надстройки, он поднялся по небольшому трапу вверх на одну палубу и прошёл к каюте второго механика. Девчонки следовали за ним, и, постучав костяшками пальцев о косяк открытой двери, Лёнька осторожно поинтересовался:
– Иван Степанович, вот девчонки пришли к нам. И очень хотят вас видеть.
Из глубины каюты раздался удивлённый голос Ивана Степановича:
– Да? Какие такие девчонки?
Послышался звук отодвигаемого стула и на пороге каюты появился Степаныч. Он внимательно осмотрел визитёрш, толпившихся за Лёнькиной спиной.
– Ну, если пришли, то пусть тогда заходят. – И, отступив вглубь каюты на пару шагов, пропустил их.
Иван Степанович был невысокого роста. Если рост Лёньки составлял метр семьдесят, то второй механик был на полголовы ниже его. Маленький, кругленький, толстенький, лысенький, как шарик. Он «катался» по машине и всё знал про неё, родимую. До малейшего винтика. На любой вопрос, с каким бы Лёнька ни обращался к нему, он всегда давал исчерпывающие, обстоятельные ответы. Машину он знал досконально.
Своим особенным взглядом механика, которым определяют готовность механизмов к работе, Иван Степанович окинул девчонок:
– Ну и что это вы, девушки тут делаете? Хотите поработать, что ли? Или по какому другому вопросу прибыли к нам?
Стройная брюнетка, самая бойкая из девчонок, пылко начала:
– Вы знаете, мы студентки кораблестроительного факультета политехнического института, который находится во Владивостоке. У нас сейчас началась практика.
Иван Степанович внимательно, не перебивая брюнетку, смотрел на девчонок, но когда заметил Лёнькину любопытную физиономию, всё ещё торчащую в проёме двери, то скомандовал:
– Ну-ка, Лёня, исчезни мигом! – и, уже вежливо продолжил ворковать девчонкам: – А вы, девушки, проходите, садитесь. Сейчас мы с вами побеседуем и решим все ваши проблемы.
Лёнька вышел, а девчонки, пройдя в каюту, уселись на указанный им диванчик. Каюта второго механика не ахти какая огромная, но всё равно там можно было хоть спокойно разойтись трём человекам.
Лёнька вышел в коридор, но из любопытства остался стоять возле двери.
По морской традиции моряки двери в каюту никогда не закрывают. Ни в море, ни на стоянке, если они находятся на судне. Это потом уже стали закрываться двери, когда появились пираты, а в портах воры. А тогда, в те спокойные советские времена, двери в каютах вообще ни у кого не закрывались.
Проснулся – дверь открыл, значит, можно заходить. Если дверь закрыта – значит, спишь или на берегу – не заходи.
Дверь в каюте Иван Степановича оставалась открытой. Поэтому Лёнька сделал вид, что вышел, но сам остался около двери, чтобы послушать, как будут развиваться дальнейшие события.
Одна из девушек – судя по голосу, брюнетка – продолжила свой рассказ:
– У нас сейчас началась практика.
– Ну и что же это за практика такая для девушек? – послышался вкрадчивый голосок Ивана Степановича. Как будто это кот мурлыкал после съеденной сметаны. – А бумаги об этой практике у вас есть?
– Да вот они. – Послышался шорох разворачиваемых листов бумаги. – Практика у нас на целый месяц, – продолжала брюнетка. – Вот и направили нас из пароходства к вам. Вот наши паспорта, вот документ о том, что мы направляемся из пароходства к вам на практику.
– Ну да. Да-да-да. – Послышался скрежет пальцев по коже. Иван Степанович всегда так зверски чесал лысину, когда начинал интенсивно думать о пришедшей проблеме, которую необходимо срочно решить.
Он что-то мычал и ходил по каюте, а потом загадочно произнёс:
– Девушки, но вы, вообще-то, знаете, что такое море?
В каюте воцарилась небольшая пауза, которую прервал сам Степаныч:
– Ну как же вы на целый месяц пойдёте с нами в рейс? Это же будут шторма, морская болезнь, нехватка воды. Да мало ли что может произойти в море? Может быть, даже и кораблекрушение.
На такую проникновенную речь брюнеточка нежным голоском прервала Степаныча:
– А вы знаете, может быть, мы с вами как-то договоримся об этом, чтобы избежать таких приключений? Вы нам напишите, что мы эту практику тут у вас проходили, а мы тогда в рейс и не пойдём.
– Каким образом вы это себе представляете? – уже не на шутку возбуждённо переспросил её Иван Степанович. – Вы же должны отработать свою практику! – повысил он голос.
– А Вы напишите нам такую бумагу, что мы прошли у вас такую практику, и печать поставьте, а потом и распишитесь, – мило упрашивала его брюнетка.
– Так я же не капитан, чтобы расписываться, – выставил контраргумент Степаныч, чтобы отвязаться от девчонок.
– Но печать-то у вас есть? – настаивала на своём брюнетка.
– Печать есть, – подумав, согласился с таким доводом Иван Степанович.
– А у нас в институте капитанскую подпись никто не знает. Так что какая разница, кто подписал? Лишь бы печать была, – наивно подытожила свои рассуждения собеседница Степаныча.
От таких слов и интонации, с которой их произнесли, Лёнька даже представил себе огромные, широко раскрытые глаза брюнетки и её томный взгляд, прерываемый опахалами ресницы. От такого взгляда он бы сам ни в жизнь не устоял.
Но из каюты послышался скрежет пальцев на затылке Ивана Степановича, который долго молчал, расхаживая по каюте, отчего-то тяжело вздыхая, а потом уже решительно выдал созревшее решение:
– Так, девочки, я, вообще-то, с этим согласен, но только с одним условием.
– С каким условием? – уже дружно, в один голос, чуть ли не выкрикнули девчата.
– Вот если вы почистите ресивер главного двигателя, то я подпишу все ваши бумаги. Стоять мы здесь у причала будем ещё неделю. Может, за неделю и управитесь. Работы там много. Работа, конечно, не ахти какая сложная, но грязная, – честно сознался он. – И её надо обязательно сделать в течение стоянки, – подытожил Иван Степанович.
– Да сделаем мы, сделаем эту работу, – принялись в один голос заверять его девчонки.
– А если мы её сделаем, то вы потом подпишите нам бумаги? – Это опять послышался голос брюнетки.
– Потом всё вам подпишу, родные вы мои, – уверенно подтвердил Иван Степанович.
Неожиданно из каюты послышался хлопок ладони по столу, а Иван Степанович громко прокричал:
– Лёня, заходи! Я слышу, что ты там сопишь. А ну подь сюды!
Лёнька зашёл в каюту, а Иван Степанович полез в свой заветный ящичек с ключами.
– Вот, девчонки, это моторист Лёня. Он отведёт вас в каюту. Вы там переоденетесь, а потом он вам покажет всё, что вам предстоит сделать. – И обратился к Лёньке: – Вот тебе ключ от запасной каюты. Покажи девушкам, где им раздеться и что им предстоит сделать. Дайте им робу, сапоги и всё остальное, чтобы они почистили ресивер. Вас, охломонов, на сегодня я прощаю, а вот девчонки пусть поработают. Но! – Он грозно посмотрел на Лёньку. – Смотрите, чтобы за ними был постоянный контроль. Не дай бог, что-нибудь случиться с ними! В льялах сгною. – В этом можно было не сомневаться, если Степаныч пообещал такое наказание, то оно обязательно будет выполнено и, уже более мирным тоном, продолжил: – Электрики пусть организуют им безопасные лампы, а вы им выдайте ветошь, и пусть они всё почистят, – повторил он. – Когда после чистки вы всё проверите, то позовите меня. Вот тогда я уже сам осмотрю этот наш прекрасный ресивер.
После такой продолжительной речи, от которой у Степаныча даже пот проступил на лбу, он вновь обратился к девушкам:
– А вот уже после этого я подпишу вам всё, что вы хотите. И что вы у меня месяц отработали, и что ходили с нами в рейс и всё остальное. А сейчас распишитесь в журналах техники безопасности, что вы были проинструктированы при поступлении на судно и перед работой. Такой у нас порядок, – важно добавил он.
Девчонки обрадовались, что они остаются на судне и, не глядя в журналы, расписались в них. Глаза у них сияли, и они восторженно смотрели на Ивана Степановича. Но тот, как будто ничего особенного не произошло, так же спокойно, как и прежде, пропыхтел:
– Ну, всё, всё. Идите уже, идите. Не мешайте мне заполнять инвентаризацию, – и, строго посмотрев на Лёньку, напомнил ему: – Так, Лёня. А ты веди их в каюту. Чего пнём застыл, как на поляне? Пусть они там переодеваются. На камбузе скажи, чтобы повар и на них тоже готовила еду, – и вручил Лёньке ключ, после чего он с девчонками вышел в коридор.
Спустились вниз. У всех встречных на лицах неподдельное любопытство. Это же надо! На судне из женщин были только буфетчица, повариха да уборщица. Но всё это тёти Моти лет сорока пяти и даже под пятьдесят, старые морячки, у которых папироса изо рта никогда не вынималась. Они могли покрыть и обложить любого чем только хочешь и не хочешь. На пьяной козе подъехать к ним страшились даже старые мореманы. А тут девчонки-одуванчики. Платьица развеваются. Юбчонки коротенькие, волосы аккуратно уложенные. У матросов челюсти отвисали. А Лёнька, гордый собой, шёл впереди девчонок и вёл в каюту, всем своим видом показывая, что эти девчонки машинные, и не вам, матросне, с ними общаться.
Подведя девчонок к запасной каюте, Лёнька открыл дверь и отступил на шаг в коридор:
– Вот, девочки, это будет ваша каюта. Сейчас вы пока тут размещайтесь, а я сбегаю за постельным бельём и скажу тёте Маше, чтобы она вам его приготовила. Нужно вам бельё? – Лёнька с интересом рассматривал слегка ошарашенных девчонок, заходя за ними следом в каюту.
– Конечно, нужно. И полотенчики нам нужны, вообще всё нам нужно, – уже более свободно ответил кто-то из красавиц.
Лёнька уже собрался выходить из каюты, как в неё заглянул Серёга.
– Серёга, – не ожидав его появления, Лёнька начал оправдываться перед ним, – вот Степаныч направил этих девчонок к нам на работу, – и хитро посмотрел на сварного: – Он хочет, чтобы они почистили нам ресивер.
У Серёги округлились глаза.
– Да ладно! – удивлённо произнёс он, но проглотив комок удивления, и через секунду сурово обратился к девчонкам: – Пойдёмте, девоньки, я вам покажу, что вам придётся делать.
Видя, что девчонки засобирались с Серёгой и Лёньке не придётся вести их в машинное отделение, он успокоил их:
– Да-да. Вы идите с Серёгой, ну а я пока пойду за постельным бельём.
Поднявшись наверх, Лёнька нашёл буфетчицу, тётечку очень внушительных размеров:
– Тёть Маш. Там девчонок к нам прислали. Степаныч сказал, что им постельное бельё надо выдать. Выделите, пожалуйста, бельецо для девчонок.
– Какие такие девчонки? Не те ли, что надысь к Степанычу в каюту прошли?
– Вот-вот. Именно они, – закивал головой Лёнька. – Так вот Иван Степанович и сказал, чтобы вы им выдали полотенца, наволочки и простыни.
Тётя Маша что-то пробурчала и, как всегда недовольная и, достав ключи и подняв своё грузное тело с кресла, двинулась в свою богадельню, где долго копалась, но в конце концов собрала три комплекта постельного белья. После долгих и красноречивых выражений по поводу кобелячьей жизни современной молодёжи, она выдала их Лёньке на руки. В напутствие она сурово пообещала:
– Иди, иди и смотри! – грозно погрозила она ему пальцем. – К девкам не приставать! Я сама приду и всё проверю. А то вы там, кобели чёртовы, ещё чего сотворите с ними.
Подхватив бельё в охапку, Лёнька поспешил покинуть недружелюбную буфетчицу, предварительно оправдавшись:
– Да ну, тёть Маш! Что творить-то? Иван Степанович там всем руководит. Он уже выдал нам все инструкции, как с ними обходиться.
– Ладно уж тогда. – Голос у тёти Маши подобрел. – Тогда я пойду и скажу поварихе, чтобы она обед готовила ещё на трёх человек.
Тётя Маша пошла на камбуз к поварихе Ольге. Та была тоже красивенная, всеобъёмная и необъятная женщина. Такие женщины встречаются только на судах. Повар есть повар. Но в тёте Оле души было так много и готовила она так вкусно, что все моряки в ней души не чаяли. Многие из них даже говорили, что и дома их жёны так готовить не умеют.
С кипой белья Лёнька спустился вниз. Около закрытой двери каюты, где поселились девчонки, понуро стоял Серёга.
– Что такое? Чего не заходишь? – Лёнька попытался пройти в каюту.
– Девчонки сказали – не заходить, – преградил ему путь Серёга. – Я им робу дал, они её взяли и сказали, чтобы я не заходил.
Лёнька остановился около него и, поудобнее перехватив кипу с бельём, поинтересовался:
– Но ты хоть показывал им, что делать-то надо?
– Конечно, – хмыкнул Серёга. – Я спустился с ними вниз и показал, куда им предстоит лезть и что делать, – и, ехидно посмотрев на Лёньку, добавил: – А мы будем стоять у ресивера и принимать у них вёдра.
– Ну, ладно. Принимать так принимать, таскать так таскать, – согласился с ним Лёнька и прислонился к переборке, ожидая, когда же откроется дверь.
Ждать пришлось недолго. Девчонки вышли из каюты цепочкой. Вот тут Лёнька точно чуть не сел на пятую точку. Девчонки вышли только в трусиках и в бюстгальтерах. На головах они повязали какие-то тряпки, которые им дал Серёга для того, чтобы они протирали ресивер после того, как он будет зачищен скребками от мазута, гудрона и всего прочего, что могло оказаться внутри него.
– Девочки! Вы что? Так собрались чистить ресивер, что ли? – непроизвольно вырвалось у Лёньки.
– Мы подумали, что можем испачкаем всю вашу робу, – попыталась объяснить свой вид брюнетка, – поэтому мы полезем так, а потом отмоемся.
Лёнька с Серёгой молча смотрели на них, потеряв дар речи.
– Девочки, но вы именно так решили лезть в ресивер? – для верности уточнил Серёга.
– А что? Мы сейчас быстренько всё сделаем. Уж полы-то мы мыть умеем. Не волнуйтесь. Всё протрём, промоем. Будет идеальная чистота, – за всех заверила его брюнетка.
«Ну-ну-ну, – подумалось Лёньке. – Давайте, давайте, давайте. Посмотрим, что будет с вами через часик».
От решительности девчонок Серёгу чуть ли не согнуло от смеха, который он еле-еле сдерживал. Он уже не мог от него сдержаться и отошёл за угол, где как краем глаза увидел Лёнька, тряслись от смеха его огромные плечи.
Занеся бельё в каюту и положив его на диванчик, Лёнька вышел в коридор. Девчонки нерешительно мялись перед входом в машинное отделение. Тогда Лёнька открыл дверь-броняшку и первым вошёл в неё, знаками предлагая девчонкам следовать за ним.
Спустившись к ресиверу, Лёнька показал на открытую горловину:
– Ну, вот, смотрите. Я буду тут, снаружи, а вы давайте лезьте туда. Начинайте чистить. Возьмите скребки, вёдра. Я их тут у вас принимать буду.
Девчонки как были в трусиках и в бюстгальтерах, так и полезли туда – в эту преисподнюю, из которой раздавался только смрад перегоревшего масла и всего того, что остаётся от сгорания топлива.
Лёнька успел им только посоветовать:
– Слышь, девчонки. Там на коленях придётся ползать. Вы хоть возьмите ветошь да на колени намотайте. А то поранитесь – там всё-таки всякой пакости полно.
Хоть тут они его послушались и, обмотав колени ветошью, полезли внутрь ресивера.
Лёнька уселся около горловины, не зная, что ему делать дальше. Что он им скажет? Ничего сказать он им не мог. Сами так захотели.
Через некоторое время пришли Серёга с Коляном, который готовился заступать на вахту. Ради любопытства они заглянули в ресивер.
– Ну что, чистят? – поинтересовались они у Лёньки.
– Чистят, чистят, – отмахнулся он от них.
Каждая из девчонок взяла отдельный фонарь и по ведру и скребку на длинной ручке. Через горловину Лёнька видел, что внутри ресивера лучи света метались из стороны в сторону. Через некоторое время парни стали забирать у них вёдра. Содержимое вёдер они переливали в вёдра побольше, а маленькие опять отдавали девчонкам. Большие же вёдра таскали в бочку, стоявшую на корме.
Девчонки вообще не вылезали из ресивера на перекуры. Если бы это чистили мотористы, то точно раза три бы вылезли. Ох и упёртые попались девки!
В конце концов Лёнька не выдержал и прокричал им внутрь ресивера:
– Девчонки, давайте вылезайте, хоть немного передохните.
– Нет. Нам тут немного осталось. – Прокричала в ответ одна из красавиц. – Вот быстренько закончим, а тогда уже и вылезем, – донеслось из ресивера.
А что делать? Хозяин – барин. Лёнька с Серёгой пошли, попили чаю, оставив Коляна обеспечивать девчонок.
Лёнька задержался на палубе, но когда спустился к ресиверу, то увидел, что Серёга с Коляном умирают со смеху.
– Что ещё случилось? Что такое? – Лёнька никак не мог понять причину их смеха.
А они, корчась от смеха, показывали на ресивер: