Мерседес, распустив волосы, оставив их струиться по спине густыми локонами, стояла у зеркала и осматривала себя. Вся их группа уже собралась и теперь готовилась выехать в сторону границы с Францией. Все они надеялись на успех и приятные приключения. Ну, может быть, не все, но многие. Сейчас Мерседес, стоя у зеркала, вспоминала и перебирала в уме события прошедших дней. А вспомнить было что…
Группа не успела ещё собраться, а возле неё уже начали крутиться все юноши-маги. Кто-то невзначай «задевал» её, кто-то любовался издалека, а кто-то имел наглость подкатывать абсолютно откровенно и без всякого стеснения. Особенно был напорист граф фон Крацлау. Он старательно демонстрировал безразличие к Мерседес, в то же время постоянно оказывался у неё на виду.
На двух остальных девушек он не обращал никакого внимания, словно их не было вообще. При этом, где только мог, всячески выпячивал своё высокое происхождение и исключительные, как он думал, магические способности. Своей холодностью и надменностью он старался произвести на Мерседес впечатление, демонстративно выделяя её из всех девушек. Мерседес это, с одной стороны, нравилось, с другой же – откровенно забавляло. И причиной тому были вечерние разговоры с подругами.
Сначала и Эмелин, и Эллен весьма настороженно отнеслись к ней. Зато потом, когда поняли, что Мерседес не заинтересовалась холодным красавцем, перестали стесняться и сдерживать себя.
– А к тебе барон Пьер фон Врошек ещё не подходил?
– Подходил.
– И что говорил?
– Говорил, что очень приятно познакомиться с такой элегантной магессой, да ещё и столь сильным магом огня.
– Ммм, и всё?
– Нет, конечно. Он много рассказывал о своём небольшом поместье, а потом переключился на замок фон Крацлау и долго, и нудно объяснял, насколько замок большой и величественный.
– И всё?
– Да что ты заладила, Эмелина: «И всё! И всё!» – передразнила подругу высунутым языком Мерседес. – Я же тебе говорила, что не всё. Ты что, не знаешь, что большинство юношей рассказывают кучу небылиц, думая, что чем больше они их расскажут, тем сладостней на сердце будет у девицы.
Мерседес громко и забавно фыркнула, показав всё своё презрение к подобным мыслям. Обе девушки громко рассмеялись, одобряя Мерседес.
– Так вот, он начал рассказывать о замке, потом о владельце этого замка – престарелом герцоге. И когда я уже устала слушать бредни про охотничьих собак и породистых рысаках в конюшне, как Пьер фон Врошек вдруг переключился на рассказы о старшем сыне герцога.
Я даже не сразу сообразила, что речь шла обо всем нам известном Себастьяне. И такой он искусный маг, и такой мужественный, и сильный, и влиятельный, и могущественный. Прямо, ах! – Мерседес прижала ладошки к своим щекам и быстро-быстро захлопала ресницами. – Но при этом он очень гордый.
– И что?
– А ничего! Он что, думал, что я брошусь к ногам Себастьяна фон Крацлау и буду умолять его обратить своё гордое внимание на дочь средней руки графа? Вот ещё! – Мерседес фыркнула, как рассерженная кошка.
– Да, я всего лишь виконтесса сейчас, но мой жених – граф. Я буду графиней и без того, чтобы ползать на коленях перед наглецом (дети получали титул на ступень ниже родителя, если это только не старший сын).
– Ну, ты даёшь, Мерседес! Ты такая решительная! Ты такая смелая! Ты такая неразборчивая и глупая! – съязвила Эллен.
– Да, я такая! – гордо выпрямилась Мерседес. Потом до неё дошла последняя фраза, сказанная Эллен. – Что ты сказала?
Тут не выдержав, прыснула смехом Эмелина.
– Ой, я не могу, на коленях ползать, ой, не могу. Ну, ты и дура, Мерседес.
– Я дура?! – вспылила Мерседес.
– Нет, не ты, а та, которая всерьёз заявляет об очевидных вещах. Или ты думаешь, что и мы бы ползали на коленях перед этим напыщенным индюком?
– А?! О?! – Мерседес опешила от такой сильной отповеди.
– Да, начнём с того, что для этого Себастьяна гораздо ближе Пьер, чем ты. Ему вообще больше нравятся юноши, чем девушки. Он, конечно, это тщательно скрывает, но на каждый роток не накинешь платок. Его видели целующимся с…
– С Пьером?
– Нет, не с Пьером. Пьер у него что-то вроде оруженосца на побегушках, да представитель его интересов. С ним нельзя, а вот с другими можно. Так что, ты имей это в виду, глупая Мерседес.
– Меня ещё никто не называл глупой! Ещё скажешь одно слово, Эмелина, и я испепелю твои волосы. Будешь лысой! Лысая баронесса Эмелина, какой пассаж… – и Мерседес скорчила злое лицо.
– Пфф, напугала девицу кружевами. Мне Эллен их отрастит в два счёта.
– А я снова испепелю!
– А я снова выращу.
Их пререкания резко оборвала Эллен.
– Хватит, вы, обе. Достали уже. Тебе ясно сказали, Мерседес, держись от него подальше. Понятно тебе?
– Понятно, но вы и…
– Вот и хорошо. Нам надо держаться всем троим вместе и не доверять никому из нашего отряда. Что-то у меня дурные предчувствия, а они редко меня обманывают.
– Ты думаешь, мы погибнем? – с тревогой спросила Мерседес.
– Вряд ли, но для девушек не всегда смерть является наихудшим выходом из непростой ситуации.
– Ты думаешь, они будут покушаться на нашу честь?
– Нет, и это тоже мимо. Несмотря на твой заманчивый вид, Мерседес, это слишком чревато. Это не простят и сыну герцога. Что-то тут есть ещё, я не знаю пока.
– Ммм, ты просто рассказываешь нам собственные страхи, Эллен. Хватит уже, я сыта ими по горло.
– А я и не настаиваю, но лучше предупредить, чем держать в себе. Хуже точно не будет, а вот лучше весьма может быть.
– Не знаю, не знаю. Мне Себастьян показался, хоть и холодным, и высокомерным, но без всяких этих мрачных изысков или чего-либо ещё.
Эллен только пожала плечами. Мол, кто его знает. На том разговор и закончился.
Мерседес, постояв ещё немного у окна, оборвала воспоминания и стала заплетать волосы в толстую косу. Коса получилась короткой, такую можно будет убрать затем под берет.
Полностью одевшись, Мерседес с вызовом посмотрела на своё отражение в зеркале. Там показалось женственное лицо с каштановыми волосами, убранными под вычурный берет. Глаза горели синим дерзким огнём, изредка меня свой цвет на зелёный, также, как и красивое павлинье перо, что было щегольски воткнуто в сам берет.
«Хороша, – сама про себя подумала Мерседес. – Чудо, как хороша! – и она провела ладонями по плотной кожаной ткани походного костюма, почувствовав руками волнующие изгибы своего упругого тела. – Берегитесь враги! Она готова к любой битве! Как там её жених? Всё плавает и забыл уже, наверное, про неё. А может быть, ей всё же «замутить» с кем-то из влиятельных юношей. Может быть, отец и прав, что отослал её сюда? А может быть…»
Мерседес задумалась, и в её голове возник образ жениха. Вот они стоят вдвоём, совсем юные, вот Эрнандо уже со своим обезображенным лицом получает прозвище Филин. Вот они вместе борются в подвале с призраком.
Вот она гневается на него, рыдает из-за него, дерётся из-за него. Первый поцелуй, жаркий, жадный, глубокий. Это чувство потери земли под ногами, лёгкость пушинки, близость жадных мужских губ. Всё это промелькнуло перед её глазами, словно один миг.
Мерседес тяжело вздохнула. Сердце сладко заныло в щемящей тоске. Хотелось любить и быть любимой, а она опять всё испортила. Вечно она, как сорока, ведётся на всё блестящее. Она действительно любила Эрнандо, но как только он оказывался далеко, любовь как-то тускнела. Ей всё время были нужны новые сильные и яркие эмоции. Эрнандо ей их давал, и она знала, что он её тоже любит.
Не так, как она, он любит её совсем по-другому, но сильнее, крепче, честнее. Она вспомнила сильные руки Эрнандо и её пробила дрожь. Как хотелось прижаться к нему, вдохнуть запах его волос, которые насквозь пропахли морем и далёкими островами. Он весь с головы до ног олицетворял для неё море. Спокойное обычно, но бурное в минуты опасности и неистовое, когда оно хотело доказать ничтожным людям, насколько оно сильнее их.
Нет, с Эрнандо она не расстанется никогда, слишком много она вложила в него сил, можно сказать, растила его. Выпестовала с самого момента спасения с необитаемого острова. Да, она порой была жестока, но мужчину должны закалять трудности, он должен бороться за своё счастье, а не покорно подставлять голову судьбе. На то он и мужчина…
Эрнандо с честью выдержал все испытания и проник в её сердце навсегда. Мерседес только сейчас внезапно для себя осознала, насколько она переменчивая натура, ветреная и сумасбродная. А ведь она даже не удосужилась направить Эрнандо магическое письмо. А вдруг он погиб. Ах!
Она прижала к губам руки, внимательно прислушиваясь к своему сердцу, но оно молчало. Не в том смысле, что оно могло внезапно заговорить со своей хозяйкой. И не в том смысле, что могло подсказать о том, любит она или нет. А в том смысле, что чувствовало, жив ли её любимый или его больше нет на этом свете. Море жестоко, море не прощает ошибки, море мстит беспечным и глупым.
Сердце спокойно билось в её груди, не подавая ни малейших признаков тревоги. Эрнандо был жив, и у него всё было хорошо. Также внезапно, как и взволновалась, Мерседес успокоилась. Её магической стихией всегда был огонь, и языки её жизненного пламени постоянно норовили всё вокруг поджечь. Она даже часто не понимала, зачем это ей, но против природы не попрёшь.
И только Эрнандо мог приглушить пламя её жизненной силы, обуздывая его на корню и подчиняя себе. Спокойная, вечно текущая водная стихия могла проникнуть куда угодно, даже туда, где огонь был бессилен. Там, куда стремилась вода, огонь пробраться не имел никаких шансов. Это, всё же, нервировало Мерседес, она не хотела во всём подчиняться Эрнандо. Она хотела быть именно самой собой, а не чьим-то придатком, и именно из-за этого подчас шла на поводу у окружающих.
Встряхнувшись, она задумалась. Ей и правда следовало отправить Эрнандо магическое послание, а то, не ровен час, он может забыть о помолвке и закрутить любовный роман с какой-нибудь местной красоткой, коих, наверняка, было пруд пруди в этой самой Панаме. Это было бы непозволительно… Непозволительно проиграть какой-то знойной гачупинке, и кому, ей? Ей?! Дворянке в надцатом поколении! Нет, не бывать этому. Мерседес ещё раз взглянула на себя в зеркало, поправила волосы, зачем-то коснулась высокой груди и, решительно мотнув головой, отправилась в ближайший пункт магической почты.
Уж она постарается так оформить послание, чтобы у Эрнандо из ушей повалил пар при виде не только её письма, но и образа, который можно было зашифровать в послании. Это, конечно, было вдвое дороже, но дело того стоило. А она-то, дура, думает, что он с пиратами борется, а он, скорее всего, сплавал пару раз на сражения и по борделям шастает. Да ещё и Перес к нему прибился.
Мерседес начала злиться и продолжала себя накручивать дальше.
Уж этих двоих она знает, как облупленных, где Гарсия, там и Перес, где Перес, там и Гарсия. Друг без друга жить не могут. Не такой человек Эрнандо, чтобы не найти своего друга и не уговорить его плыть вместе с ним в неведомые дали. А тот и рад плыть хоть в Новый Свет, хоть на край света. Ему лишь бы пить вино и драться, и приключений побольше, и про бордели не забывать. Мужчины…
Мерседес негодующе фыркнула при этой мысли и зло посмотрела на старика-прохожего, который вёл под узду старого, как он сам, осла, везущего воду. Старик, случайно поймав взгляд рассерженной Мерседес, отпрянул в сторону, дёрнув при этом за узду осла. Осёл всхрапнул и негодующе разразился длинной ослиной тирадой: «ИАааа! ИАааа! ИАааа!
Мерседес снова фыркнула и взглянула на осла, отвлёкшего её от мыслей. «Вот же, осёл!». Осёл, видимо, тоже почувствовал настрой бешеной девицы и заткнулся, делая вид, что внезапно увидел в конце улицы свежую зелёную травку. Мерседес вторично фыркнула и, задрав нос, прошла мимо, вскоре зайдя в дом, над которым висела вывеска: «Магическая почта» и болтался уже выцветший от времени флажок с изображением летящего филина.
Внутри помещения было светло и прохладно. Сидящий в углу чиновник магической почты вскинул голову на посетительницу и спросил.
– Что вам угодно, уважаемая сеньорита?
Мерседес дёрнула головой, отчего перо павлина чуть не вылетело с её берета.
– Мне угодно отправить послание моему жениху, и не только мыслетекст, но и мыслеобраз. И этот образ должен быть обязательно зашифрован и недоступен никому, кроме своего получателя.
– Всё, что вам будет угодно, сеньорита. Мы делаем всё, главное, есть ли у вас возможность это оплатить?
– Сколько? – сухо спросила Мерседес, снимая со своего пояса тяжёлый кошель.
– О! Не так много, как вам будет казаться. Всего двести реалов за текст и тысячу за мыслеобраз.
– Ммм, а почему не пятьсот реалов за мыслеобраз?
– Потому что мы, сеньорита, предоставляем полную интимность, и вы его делаете сами в свёрнутом пространстве. Потому как были у нас уже прецеденты, когда молодые сеньориты отправляли своим женихам послания, а их перехватывали и… В общем, были большие проблемы у всех.
– Ааа! Ну, тогда ладно.
Мерседес с досадой подумала, что не одна она такая умная, были и до неё, и даже пострадали от любви. Любовь требует жертв, как и всегда. Главное теперь, чтобы родители не узнали. Своим посланием Мерседес хотела показать Эрнандо, что он ей дорог, и она о нём не забыла. А сам Эрнандо должен тоже не забывать о ней и не вестись на других девиц. Пусть помнит, что его ждёт не дождётся настоящая красавица, а не абы что. Рассуждения на этом прервались, надо платить.
– Хорошо, вот вам ваши тысяча двести реалов! – и Мерседес кропотливо отсчитала требуемое количество крупных золотых монет.
– Прошу вас сюда, сеньорита, – получив деньги, пригласил её почтовый чиновник.
Войдя в неприметную дверь, Мерседес оказалась одна в небольшом, полностью изолированном помещении. Дверь за ней закрылась, а чуть позже прозвучал голос почтмейстера уже внутри этого помещения.
– Вы готовы к записи текста?
– Да!
– Включаю!
Мерседес на секунду собралась с мыслями, а потом разразилась горячей и нежной речью. Через пару минут она закончила говорить, и вскоре снова прозвучал голос чиновника.
– Сеньорита, если вы готовы начать запись мыслеобраза, то прошу вас сделать шаг вперёд и записать образ. После чего громко сказать: «Выход» и сделать шаг назад. Если вы захотите что-то подправить в своём мыслеобразе, то вам подскажет зеркало после вашей команды: «Выход».
– Я поняла, – сказала Мерседес.
– Тогда приступаем.
Мерседес кивнула своим мыслям и сделала шаг вперёд. Мир прокрутился и остановился. Лёгкое головокружение исчезло одновременно с появлением прямо напротив неё магического зеркала, отражающего её в полный рост.
На зеркале в верхней его части красным цветом загорелись буквы: «Приготовиться к записи». Она лихорадочно оглядела себя и, расстегнув две пуговички на куртке, приняла образ искушённой соблазнительности.
Буквы сменили свой цвет на зелёный, собравшись в надпись: «Запись начата». Мерседес начала записывать образ. Она кратко повторила предыдущий текст и закончила всё это фразой: «Эрнандо, любимый, я так люблю тебя и хотела бы тебя увидеть, но обстоятельства пока складываются против нас».
Мерседес послала воздушный поцелуй, обняла существующий только в её воображении объект, и всем телом показала, как она была бы рада увидеть Эрнандо. Больше ничего такого она себе не позволила, записав свой образ красавицы с распущенными волосами и в красивом походном костюме. Для того, чтобы выглядеть ещё более соблазнительной, она убрала несколько деталей, затрудняющих рассмотрение её фигуры во всей своей красе.
«На этом всё!» – решила она и крикнула. – Выход!
В верхней части зеркала сразу же загорелись зелёные буквы: «Запись окончена» и следом за ними: «Предварительный просмотр». После этой надписи зеркало показало все кривляния Мерседес. Кое-что из записи Мерседес не понравилось, и она громко выразила своё возмущение.