Глава 4 Подвалы, посылка и первые неприятности


Еще в первый день, осматривая дом, я приметил подвал. Огромный, больше моей комнаты, пыльный, захламленный, но с отдельным выходом в сад.

– Если хочешь, устроим тебе тут штаб, – улыбнулась Кэр. – Только сначала изгоним пыль, мышей и призраков прошлого.

Я удивленно посмотрел на мать.

– Базу? – неуверенно предположила она. – Логово? Лабораторию? Как сейчас это принято называть?

– Думаю, «лаборатория» – вполне подходящее слово, – улыбка зацепилась и повисла между ушей. – Было бы круто.

– Но при одном условии: ты разгребешь весь этот хлам сам.

И, напевая что-то древнее и не модное, мама скрылась, а я остался с улыбкой, висевшей на одном ухе: лабораторию мне жутко хотелось, а вот проводить зачистку – нет.

Одно радовало – этот подвал не походил на ужасный, которым в жутиках принято награждать новых жильцов и пугать зрителей. Свет тут лился ровным мощным потоком, лестница была добротной и не скрипела, а хлам был вполне житейский, без кукол вуду и спиритических досок. Но скажу честно, у радости этой был тухлый привкус разочарования. Все-таки Любопытному Максу до жути хотелось ввязаться в какое-нибудь захватывающее приключение, раскрыть древнюю тайну, возможно, вывести на чистую воду местных не особо кровожадных культистов, а напоследок – найти клад! Наследство – это, конечно, прекрасно, но настоящий клад позволил бы выбрать дом и место на любой вкус! Может даже на другой стороне мира!

Но, как говорится, «от добра добра не ищут». И хотя мечты будоражили ум, но реальность диктовала совсем не привлекательные правила: чтобы найти клад, все равно придется поработать. Лень и сомнения капитулировали. Я натянул на нос бандану, вооружился метлой и прихватил пачку пакетов для мусора. Я был готов сразиться с драконом, что древнее мира. Ибо имя ему – Хаос!

И надо было мне лезть в этот подвал! Внимание – спойлер! Не надо! С первого шага вглубь темного чрева дома начались мои беды – ведь именно там, среди динозавров прошлого, скелетов и останков чужой жизни, меня ждала коробка, вывернувшая мой мир наизнанку!

Когда первый черный пакет был забит до отказа старыми башмаками, невнятными банками, прогрызенной мышами ветошью, а второй – старыми ситечками, горшками, журналами, которые еще можно было сдать барахольщику, я отступил на шаг, чтобы отпраздновать первую выигранную битву в этой неравной войне, и тут же сел на зад. С размаху плюхнувшись на пол, я потер зашибленную лодыжку, в которую предательски вгрызлось древнее зло.

Стиснув зубы, я пристально посмотрел на напавшего дезертира и приметил обычную коробку, в которую без труда смогла бы поместиться средняя книга или три аккуратных пачки английского чая.

Дотянувшись до коробки, я подтянул ее к себе и стал разглядывать. Пыль въелась в картон, заломы и вмятины, похожие на морщины, пожелтевший тканевый скотч опоясывал ее со всех сторон, словно сухая змеиная шкура. Может, и проклятие наложено? Перевернув коробку, я с удивлением обнаружил почтовый формуляр и аккуратно выведенный адрес. Это была посылка!

Я осторожно потряс ее – легкая. Явно не книга, а если и книга, то маленькая. Поднес к носу, втянул запах и тут же закашлялся. Тайна пахла пылью!

– Что же ты скрываешь, и кто тебя послал? – поднявшись, я взял коробку и отправился наверх. Нога уже не болела.

Выйдя на крыльцо, я увидел Кэр, возившуюся с цветами. Похоже, она сажала их туда, где еще недавно валялись дохлые птицы. Не удивлюсь, если она их закапала поглубже, чтобы «удобрить» клумбу.

– Нашел что-то интересное? – поднявшись, спросила она.

Кэр стояла против солнца, и я не мог разглядеть ее лица. От этого на мгновение проступил призрак сна – натянул на мою маму бледную маску, заменил глаза черными провалами, расчертил лицо алыми трещинами…

– Ты в порядке? – заботливо спросила ма и, потянувшись, потерла пальцем мой лоб. – Измазался как поросенок, видно, дело спорится.

Прикосновение ее было нежным и теплым, а пугающую маску прогнал золотой солнечный луч.

– Ну, так что это у тебя в руках? – хитро улыбнулась ма. – Никак старая тайна дома на холме?

– Угу, – кивнул я. – Похоже, забытая посылка. Дедуля ее так и не открыл.

Кэр хмыкнула, подошла и уселась рядом.

– Надо же, и правда посылка, – удивилась она. – Интересно, сколько она пролежала.

Мы склонились над коробкой, как раньше над пазлом из тысячи кусочков, и стали рассматривать выцветшие чернила. Вот ма ткнула пальцем в дату, я прикинул в уме и воскликнул:

– Ого! Почти тридцать лет!

Тридцать – лет это немногим меньше, чем возраст моей мамы, то есть – целая вечность!

– Подумать только, – ма присвистнула и ткнула в адрес. – Только это не деду твоему посылка. Сосновый тупик, дом один. А наш дом в Сосновом переулке, дом один. Да и инициалы не подходят, как ни крути.

– Вот как! Странно это. Я не видел здесь ни одной сосны, а тут, как выяснилось, целых две улицы посвящены им.

– Ну, может, это отсылка к янтарю? – пояснила она. – Что-то вроде: «живица, смола, янтарь». Я тут и магазинчик видела с названием «Канифоль[4]». Это тоже смола.

– Мрак, – протянул я. – Может, у них тут Орден Семи Сосен.

– Мрак, – согласилась Кэр. – Предлагаю в него не вступать, чтоб не залипнуть на века.

Я рассмеялся. И клятвенно обещал не ввязываться в сомнительные общества.

– Значит, она не наша, – подытожил я.

– Ну, тут тебе решать. Можешь вскрыть и посмотреть, все-таки ты нашел ее в подвале нашего дома. А можешь выбросить… или доставить.

– А где этот Сосновый тупик?

– А вот с этим нам явно поможет Марго. Она обещала мне показать лучшие места Амбертона. Как хозяйка хозяйке. Могу спросить.

– Да, пожалуй, – я повел плечами. – Наверное, будет правильно – доставить. Вдруг ее все еще ждут.

Наступила тишина. Не знаю, о чем думала ма, но я подумал, что, возможно, где-то там, тоже в каком-нибудь подвале, лежит письмо от моего отца. Письмо, которое просто затерялось в пути, в котором он рассказывает, куда отправился, и по которому я бы мог найти его след. Я подумал, что мне бы хотелось получить его сильнее всего на свете. И, может, если я доставлю эту посылку адресату, то вселенское колесо баланса, судьбы, фортуны чуть качнется и… В носу предательски защипало. Я сжал коробку сильнее и прокашлялся, словно от пыли:

– Пойду, закончу уборку, – сказал я.

Ма часто заморгала, будто мои слова выдернули ее из раздумий и, когда до нее дошел смысл, она кивнула и ободряюще улыбнулась, подняв оба больших пальца вверх.

Знаете, что я почувствовал, впервые увидев посылку? Восторг! Словно сокровище нашел! Древность, реликт, артефакт погибшей эпохи! А теперь? Теперь я даже не мог ногтем поддеть побуревшую от времени упаковку. Лишь смотрел на полустертые инициалы отправителя и получателя. Мне ужасно захотелось узнать, ждет ли еще свою посылку «А.Ш.С». И держит ли все еще за собой указанный абонентский ящик в Корвинграде некий «М.и. Б».

* * *

Это полное безумие – доставить посылку спустя тридцать лет. Хотя тридцать – это не триста. И до немецкого рекорда было ой как далеко. Надеюсь, в этой коробке столь же не важные вещи, как и письмо в Остхейм[5]. И надеюсь, там не конфеты и не печенье.

Марго не подвела! Эта приятная во всех отношениях соседка (я был подкуплен пирогом, виновен) рассказала ма не только как быстро пройти до Соснового тупика, но и поведала, что в городе полно «древесных» и «цветочных» названий. Не город, а ботанический сад! И да, сосны были в почете из-за смолы и связи с янтарем. А еще когда-то очень-очень давно в центре было посажено сосновое кольцо – по аналогии с мегалитами, там устраивали собрания (а вот и культисты!) и ярмарки. Сосны становились все выше и крепче, но потом случился какой-то местный бадабум, и за ночь всех их срубили. Но по легенде, коих Марго (по ее собственным словам) знала великое множество, ее пра-пра-прадед сам эти сосны видел и видел пни от них. Так вот эти пни не могли выкорчевать, ибо корни сосен так плотно сплелись под землей, опутав весь город и вобрав в свою сеть прочие деревья – древние вязы и дубы, молоденькие ели, хрупкие рябины… Так что до сих пор Сосновое Колесо оберегает Амбертон, хотя и находится теперь по ту сторону мира света.

– Звучит жутковато, – поерзал я, сидя за столом и поедая третий кусок очуменного персикового пирога.

Мама пригласила Марго на чай (с ее же пирогом), и добродушная соседка воодушевленно рассказывала о наследии предков. А я представлял, как где-то там под улицами и дорогами, под всеми домами и нашим в том числе, ползут кривые черные корни. Они извиваются, сплетаются, пронизывают всю «подошву» Амбертона, следят за каждым его жителем, вгрызаются в фундаменты домов, ползут по стенам, пробираются через окна и…

– Если хочешь, я провожу тебя, – улыбнулась Марго, и я подумал, что она бы стала отличной бабушкой, так как имела для этого полный комплект: кулинарное волшебство, успокаивающий голос, добрые «мягкие» черты и багаж классных жутких сказок!

– Спасибо, я сам, – ответил я и добавил. – Ваш пирог очуменен!

Марго поблагодарила. Но она и сама знала, что я не преувеличиваю. Я бы с радостью съел еще кусочек, но, увы, даже мой безграничный живот имел свой предел.

Я оставил Кэр с Марго на кухне, кинул коробку в корзину моего велосипеда и помчался навстречу неизвестности. В Сосновый тупик, к дому номер один.

– Эй, есть кто дома? – неуверенно позвал я и тихонько встряхнул коробку, в очередной раз пытаясь угадать, что внутри.

Ответа не последовало. Вот в этот момент мне следовало оставить посылку, развернуться и уйти. Но какая-то злобная сила заставила мою руку нажать облезлый рычажок, звонко поднявший щеколду. Я приоткрыл калитку ровно настолько, чтобы ужиком прошмыгнуть вовнутрь. Вертя головой по сторонам, Бравый Макс двинулся к крыльцу. Хозяев, по всей вероятности, не было дома, и я успокаивал себя, что просто оставлю коробку под дверью, чтобы до нее не добрались дикие звери, соседские мальчишки, садовые гномы, черные птицы, непогода… Вот только это была полная брехня. Зачем я шел к дому, как осел за морковкой, я не могу объяснить. Но то, что этой коробке ничего не грозило, не вызывало сомнений. Она пережила тридцать лет, и один дождь ее бы точно не угробил!

Я шел и разглядывал дом. Это был тот самый особняк, что я видел в телескоп. Стоящий ровно напротив дома, в котором я жил. С первого взгляда невозможно было определить, обитаем ли он. Окна не были разбиты, но краска облупилась. Калитка не заперта, но двор зарос травой. Из почтового ящика торчит ворох писем, но возле двери дюжина свежих пустых молочных бутылок.

Я достал камеру и сделал снимок, зажав коробку под мышкой.

Краем глаза я заметил, как за бутылками от стены отделилась тень и шмыгнула в дом.

– Может, тут живет одинокая старушка с армией кошек? – прошептал я, чтоб хоть как-то развеять гнетущую тишину.

Дорожка из камушков змейкой вилась к самому крыльцу.

– Эй, есть тут кто? – еще раз позвал я.

Мой голос прозвучал словно бы со стороны. Наверное, так и ощущают себя герои ужастиков.

Я продолжал звать хозяев, ответа не было, а ноги сами вели меня к дому. Вот я уже взялся за холодную круглую латунную морду льва и потянул. Приглушенно охнув, дверь поддалась, и я перешагнул порог. Бравый Макс робко вступил в полумрак просторной прихожей. Когда глаза привыкли, я стал рассматривать дом, совершенно забыв, что хотел всего лишь подсунуть коробку под дверь. Винтовая лестница уходила на второй этаж и, наверное, делая изгиб, вела на третий. Пыльная огромная люстра – может, даже хрустальная. Кожаный диван, рядом столик, на нем газета. Тут же увядшие цветы в вазе.

Вот этот дом вполне годился для рокового наследства! Тут унылым призракам понравилось бы. Здесь и в подвале явно живут тайны! Ух, как же мне захотелось, чтобы именно этот мрачный особняк перешел нам с мамой в наследство, чтобы половицы протяжно скрипели от каждого шага, ветер выл между стен, и сам дом словно ухал и стонал… Это длилось ровно пять с половиной секунд, а потом я вспомнил все те мрачные вещи, что случаются в фильмах и впервые порадовался, что мой дед был скучнее, а его дом без налета жути.

Я положил коробку рядом с газетой. Мельком взглянул на дату. Надо же! Свежая, сегодняшняя. Значит, тут все же кто-то живет. Однако ни старушки, ни кошек я не заметил. На дальней стене, над лестницей, в полумраке я разглядел квадраты и прямоугольники рам: с них, словно призраки, смотрели люди. Портреты владельцев?

Я сделал шаг, другой и вот уже стоял на ступеньке лестницы. Робко поднявшись, я посмотрел снизу вверх на потускневшую картину. С нее на меня без особого энтузиазма взирала дама в шляпе, на которую птиц ушло больше, чем погибло на газоне нашего дома. Взгляд у нее был надменный, тонкие пальцы в перчатках сжимали зонт, на лацкане приталенного жакета виднелась брошь с птицей. Рядом с ней соседствовал старик, похожий на Санту и Альфреда Брема одновременно. Я поднялся еще на пару ступенек и чуть не вскрикнул: картина улыбалась мне такой знакомой кривой улыбкой. Но, сморгнув, я встал на цыпочки и присмотрелся: скучающий мужчина средних лет, в черной тройке с часами на золотой цепочке. В таком полумраке он, и правда, был похож на моего отца. Но, конечно же, это был не он. Этот умер слишком задолго до. Но вдруг…

В животе затрепетала надежда. Вдруг это мой дальний родственник, ведь в маленьких городках обычно все друг другу родня.

Портреты уходили вверх, но я решил больше не испытывать судьбу и, спустившись, направился к выходу. Я был почти у двери, но тут прямо за спиной раздался шорох. Я замер. Стало жутко, и опять заныло в основании шеи. Дурной знак. Одной рукой я взялся за дверную ручку. Сразу стало спокойнее: я вспомнил версию про старушку с кошками, облегченно вздохнул и оглянулся.

Я не поверил своим глазам. Сбоку от лестницы шло голубое сияние. Волшебный синий свет струился, рассыпался светлячками и таял во мраке дома. Все вокруг было таким старым и затертым, что это сияние ослепляло. Настоящее волшебство! Все позабыв, я пошел на свет. Передо мной была небольшая дверь сбоку под лестницей. Она была кричаще-синей и неуместной в этом черно-сером доме. Конечно, она не светилась в том смысле, что не испускала свет, но все равно приковывала к себе взгляд.

Наверное, туда и спряталась кошка, скользнувшая с крыльца. Я еще раз позвал хозяев, но как-то тихо и неуверенно, втайне желая, чтобы они не отозвались. Удивительно, сколь яркой была лазурь краски. В этом потрепанном доме дверь неприлично выделялась ухоженностью, будто очутилась тут по ошибке. Неуместный предмет. Даже находясь в тени, синие доски загадочно мерцали. Круглая ручка была теплой и гладкой, и дверь легко поддалась, не проронив ни звука. За ней были густой мрак подвала и ступеньки, которые уходили вниз, в самую чернильную тьму.

Я пошарил рукой по стене в надежде найти выключатель. Пусто. Пошире открыл дверь, впуская робкий свет – а может, выпуская концентрированную тьму, разбавляя ее. Любопытный Макс робко заглянул вовнутрь. Но все равно было слишком темно, чтобы что-то разобрать, и тогда мне пришла безумная идея. Я достал камеру, включил вспышку и нажал на спуск.

В тот миг, когда яркий свет разорвал мглу, я увидел нечто, что заставило меня попятиться. Я сделал шаг назад, инстинктивно выставив вперед руку, до белых костяшек сжав фотокамеру, и тут же спиною уперся во что-то. Нечто до боли сжало мое плечо так, что я вскрикнул. Одновременно о мою ногу шаркнулось что-то лохматое – так, что мурашки наперегонки побежали по позвоночнику.

– Что за хорек опять проник в наш дом, Корв[6]? – заскрипел за моей спиной тонкий голос.

Железная клешня крепче сжала мое плечо и, дернув, извлекла из подвала, подняла в воздух и развернула на сто восемьдесят градусов так быстро, что картинка перед глазами слилась в сплошной серый туман.

Пол ударом вернулся под мои кеды, и я поднял глаза. Высокая, иссушенная, словно мумия, женщина, в шали поверх длинного прямого платья, которое делало ее еще выше, смотрела на меня водянистыми ледяными глазами. Ее руки, как два бесцветных паука, были сложены вместе, и длинные пальцы слегка шевелились, делая сходство с лапками мерзких членистоногих еще сильнее. Настоящая Паучиха из жутиков!

Жуткая дама возвышалась метра на два. Ее взгляд приковал меня к месту. Я даже не заметил, как тот, кого она назвала Корв, отцепился от меня и отошел, встав рядом с хозяйкой. В горле пересохло. От пронизывающего взгляда старухи я словно покрывался коркой льда. Мне стоило огромных усилий, чтобы разорвать эту связь удава и кролика и перевести взгляд на слугу. Худой, вытянутый, неопрятный, похожий на общипанную ворону, он был одет в костюм-тройку, из кармана жилета свисала цепочка. Не верилось, что этакое кукурузное пугало обладает бульдожьей хваткой такой силы, что пожелай он – спокойно вырвал бы двумя пальцами мою ключицу. Настоящий классический дворецкий-убийца.

Я окаменел: во рту словно песок, а в ушах звон колокольчиков. Паучиха, видимо, еще что-то спросила, и я неуверенно показал рукой на столик, где лежала коробка, и прохрипел:

– Я принес вам посылку.

Старуха повернулась и, все так же держа спину ровно, колонной поплыла по залу. Остановившись возле стола, она провела рукой по адресному ярлыку.

– Долго же ты доставлял ее, маленький грызун.

Все так же нереально медленно и плавно дама проплыла мимо меня, не поворачивая головы, лишь скосив жуткие рыбьи глаза в мою сторону. Длинный подол полностью скрывал ноги, делая движения еще более похожими на скольжение призрака.

– Корв, выпроводи нашего гостя вон. У него нет времени на чай.

Не менее жуткий, чем его хозяйка, тип бесцеремонно подтолкнул меня к выходу. Он был как косматый засушенный зверь с пылающим яростью взглядом. И насколько его хозяйка была идеально причесана, настолько ее слуга был растрепан.

Уговаривать меня покинуть этот зловещий особняк не потребовалось. Лишь на пороге, чувствуя лучики солнца на лице и некую безопасность, я развернулся, взглянул на жуткую парочку, которым еще бы вилы в руки – и на картину к Вуду[7], сжал кулаки и крикнул:

– Хорьки не грызуны, они хищники!

Старуха вынула из замка синей двери ключ и, зажав в руках-пауках, бросила на меня презрительный взгляд. Я же, прыгнув кузнечиком через три ступеньки крыльца, пустился прочь. Моя миссия была выполнена.

Пробежав метров триста, я упер руки в колени, жадно хватая ртом воздух. Бравый Макс не на шутку испугался. Сердце колотилось как бешеное. Кровь стучала в ушах так, что я даже не услышал шелеста колес по дороге.

– Все в порядке, молодой человек? – голос ударился в мою спину так, что я вздрогнул.

Я поднял глаза и увидел перед собой усы, а потом уже прилагающегося к ним человека, выглядывающего из потертого синего пикапа. На черных, как смоль, волосах у правого виска была белая, как снег, прядь. Впервые такое видел! Бросив взгляд на форму и значок, я кивнул:

– Так точно, офицер.

Усач усмехнулся:

– Не видел тебя раньше, ты из Соснового переулка никак?

– Угу, – кивнул я, дыхание почти пришло в норму.

– Подбросить до дому? – Усач словно сканировал меня своим пристальным взглядом, а полуулыбка нервировала меня: словно этот тип знал, что я тайком обшаривал чужой дом.

– Спасибо, я сам, – я попытался выдавить из себя открытую и приветливую улыбку, но, кажется, вышло не очень.

– Хорошего дня, – Усач дотронулся до виска и отвернулся к рулю.

– И вам, – выдохнул я, глядя вслед шуршащим по грунтовке колесам.

* * *

Конечно же, я не рассказал о произошедшем матери. Отделался быстрым «доставлено», взлетел наверх и бухнулся на кровать, тупо уставившись в потолок.

Мне было стыдно и страшно. И облечь случившееся в форму значило признать случившееся. А я хотел обо всем поскорее забыть. Но выкинуть дом и его странных нежильцов из головы было ой как непросто. Я повстречал чудовищ и чудом остался жив!

Я так и провалялся в кровати до вечера, сполз только на ужин. Сегодня у нас была пицца. Покупная, что немаловажно. И это резко улучшило мое настроение.

– Как прошло?

– Ты о чем? – умеет же Кэр все испортить.

– О твоем почтовом приключении, – Кэр кощунственно скручивала кусочек пиццы в трубочку, делая из него пародию на буррито и разрывая сердце каждому из четырех черепашек-ниндзя.

– Отнес, и все! – вспылил я. – Ничего интересного!

Подскочив, я вылетел из-за стола и, забежав в комнату, что было сил хлопнул дверью.

Ночью я не мог сомкнуть глаз и лежал, пялясь в потолок. Тут не как в городе, где ночи светлы настолько, что видны все предметы в комнате.

И одно отличие от дня – в окружающих предметах нет цвета. Городская ночь изрядно потрепана фонарями, неоновыми вывесками, фарами бесконечных авто и витринами магазинов. Максимум, на что она способна – залить мир серым. Тут же, в глуши, в маленьком городке Амбертон, чернильная тьма, и лишь звезды с луной робко противостоят ей. Сегодня полнолуние: выйди во двор – и каждая травинка будто вырезана из фольги. Но моя комната с другой стороны, и Луна не заглядывает ко мне. Поэтому в комнате темно, как в смоляной бочке. И рассматривать потолок можно лишь весьма условно. Я всматривался в перетекающую надо мной тьму и силился уснуть. Отара овец разменяла третью сотню. Сон не шел. Еще пара сотен в поголовье…

Но стоило лишь начинать засыпать, падая в огромную кроличью нору, где нет начала и конца, как передо мной возникли бледные руки-пауки, ползущие по стенам. Пять длинных лапок на каждом плоском брюшке, одетом в кружевные манжеты, с ярко-красной гранатовой пуговицей, похожей на каплю крови или глаз птицы. Ноготки на пальцах-лапках стучали по стене. Цок-цок-цок. Эти бледные руки подкрадывались все ближе и ближе. Замирали у самого лица в хищном прыжке. А после впивались в глаза, скребли и царапали.

Забившись и запутавшись в простынях, я проснулся. Волосы прилипла ко лбу, а по спине бегали мурашки.

И вновь я смотрел в ночь. А ночь смотрела на меня. Каким-то чудом мой усталый мозг все-таки провалился в забытье, вывернув из-под носа бледных старушечьих пальцев. Проснулся я совершенно разбитый, как после болезни. Кое-как пережил день, занятый ничегонеделаньем. С Кэр я не разговаривал, но холодную пиццу доел.

Следующей ночью кошмар вернулся. Но к рукам и манжетам добавились еще часы дворецкого.

Я вновь был в пыльном логове Паучихи. Вот только оно стало больше, или я уменьшился. Между входной дверью и лестницей образовалась огромная площадь. Каменный пол покрывали волнистые узоры – то ли пыль, то ли мрамор. Я ступал босыми ногами, двигаясь к синей двери, когда заметил что-то блестящее. Небольшие карманные часы светились золотым огнем среди всего этого серого монохрома. Я подошел и поднял их. На золоченой крышке ворон раскинул крылья, а в его клюве ключ: похожий на египетский анх, но с бородкой, как у обычного ключа. Но стоило мне открыть крышку, как стрелки на циферблате бешено закрутились. Я бросил хронометр и отступил. Корпус начал увеличиваться и достиг размера блюдца, а стрелки со звонким «бзыньк» отпали. Все замерло лишь на мгновение, а после стрелки начали удлиняться в обе стороны, уткнулись в корпус, прорезали его и вынырнули шестью лапами. И тут корпус начал дрожать, превращаясь в механического жука. Крышка раздвоилась, стекло поднялось – и вот это уже крылья, которые с треском разворачиваются, а стрелки-лапки чистят и расправляют их, прежде чем гротескное чудище сорвется с места, устремившись прямо в мое лицо, нацелив острые металлические стрелки-жала в мои глаза.

И, как часто бывает во сне, я могу лишь смотреть на приближающуюся угрозу. Парализованный ужасом каменный Макс-болван. Еще миг – и мне конец. Жук напоминает мне птицу, что неслась на меня. Но сейчас меня не защитит окно. Я скован сном. Я устал. Я сдался. Я закрываю глаза…

Вдруг черная молния сбивает золотую и, рыча, катится по полу. Недолгая возня, и лохматое существо с когтистыми лапами расправляется с часами, как калан с морским ежом. Шестеренка катится по полу, я завороженно наблюдаю за ее бегом. Хочу посмотреть на моего спасителя, но сон тает, и я просыпаюсь.

Загрузка...