Балдин оглянулся. К нему шла Надежда Алексеевна; она была в белом капоте, под красным зонтом и в красных сафьяновых туфельках. Через ее шею было перекинуто мохнатое полотенце.
– Ну, вот и я! – сказала она, улыбаясь и сверкая ровными зубами: – Идемте к лодке и едем на остров.
Балдин, молча, последовал за нею.
Они спустились под горку и луговиною направились к речке.
– О чем вы думаете? – спросила студента Надежда Алексеевна.
Балдин помолчал и ответил:
– Я думаю – какими средствами природа сгущает кислород в озон.
Надежда Алексеевна расхохоталась.
– И охота вам думать о таких глупостях! Человек вы молодой, а стараетесь подражать Степану Иванычу. Право, это совсем не умно! Вы молоды, идете гулять с хорошенькой женщиной, – ведь я очень хорошенькая, – и думаете Бог знает о каких глупостях. Нет, вас серьезно надо взять в руки, иначе вы совсем испортитесь.
Балдин покраснел. Надежда Алексеевна продолжала:
– Ну, чего вы краснеете? Скажите лучше откровенно, неужто вы никогда не думаете обо мне? Так-таки никогда, а? Никогда? Ну, будьте паинькой, скажите, что же вы молчите, точно в рот воды набрали?
Она затормошила студента за рукав. Балдин, потупившись, шел рядом с нею и молчал.
– Фу, какой вы упрямый! – вздохнула Надежда Алексеевна и тоже притихла.
Они уже подошли к берегу речки. Маленькая, выкрашенная в зеленый цвет лодка покачивалась у берега, привязанная к ветке ветлы. Речка распадалась здесь на два рукава и образовала по середине маленький зеленый островок, лежавший на светлой поверхности речонки, как большой лист лопуха. Надежда Алексеевна, подобрав капот, сошла в лодку и, поместившись на корме, скомандовала Балдину:
– Ну, Кислород Кислородыч, садитесь в весла. Балдин увидел ее черные чулки и покраснел. Через минуту они уже были на острове. Опушенный густыми порослями лозняка, он только издали походил на зеленый лопух. На самом же деле он представлял собою луговину, сплошь усеянную желтыми и лиловыми цветами, и вблизи походил на цветочную корзину. Посреди этой цветочной корзины возвышался густой и развесистый вяз. Одна из его веток, очень толстая, но совершенно сухая, выдвигалась далеко в сторону, точно вяз пытался уцепиться ею за противоположный берег, чтобы перетащить свое громоздкое тело туда. Может быть, ему казалось здесь тесно, а может быть ему надоедало монотонное гудение пчел, с утра до ночи толкавшихся над желтыми и лиловыми цветами.
Надежда Алексеевна привела своего спутника к этому вязу и, опустившись под его тенью, пригласила и студента.
– Садитесь и вы, Озон Озоныч!
Балдин беспрекословно последовал ее примеру.
Между тем, Надежда Алексеевна говорила:
– Боже, как здесь хорошо! А это монотонное гудение пчел, вы не боитесь, что оно загипнотизирует нас обоих и погрузит в любовные грезы? Ведь эти пчелы точно изнемогают от любви!
– Они не могут изнемогать от любви, – возразил Балдин: – это рабочие пчелы, они не знают любви и поэтому их соты так гениальны. Любовь не мешает их работе. Если бы люди никогда не любили, они сделались бы…
– Деревяшками, я это знаю, – перебила студента Надежда Алексеевна.
Балдин покраснел.
– Я вовсе не то хотел сказать, – проговорил он, но Надежда Алексеевна снова перебила его:
– Ну, если не гудение пчел, то цветочная пыль, которою мы дышим; ведь цветочная пыль – это, кажется, любовь цветов?
– Если хотите, это, пожалуй, их любовь, – отвечал Балдин: – но любовь исключительно мужская и, следовательно, может действовать только на женщину.
Надежда Алексеевна улыбнулась.
– То есть, вы хотите сказать, что совершенно застрахованы от всяких опасностей? Не завидую вам в таком случае!