Песнь вторая

«Кипел котёл, варились кошки,

Тёк яд рекой, и ветер выл.

Костлявой кистью стук в окошко

Лесную ведьму разбудил…»

1

Невыносимая сухость во рту с горьким привкусом открыла день Волэна. Вернувшись вчера из корчмы «Горячего быка», Надсон-Нарбут выпил отцовский самогон из запылившейся бутылки на кухонном столе. Голова гудела.

Поднявшись на ноги и на автомате проследовав на кухню, с каждым шагом ветеран вспоминал себя. Я – Волэн, вдовец, убитый горем отец, сирота. Я – воин, ветеран, безжалостный убийца. На восьмой шаг пришлось – и у меня похмелье.

На кухонном столе стояла чарка с колодезной водой, почёрпнутой вчера вечером.

«Как в сухую землю», – Волэн жадно осушил посудину, пролив не меньше четверти на грудь.

План навестить Лисбет отлагательствам не подлежал. Надсон-Нарбут заглянул в корчму Йоэла, где в одиночестве позавтракал луковой похлёбкой с гречкой и сухарями. Уходя, он встретился взглядом с Филипом, менестрелем, плотно поселившимся на втором этаже «Горячего быка». После вчерашнего происшествия, когда Волэн вбежал с требованиями сообщить ему о Юханессе, можно было догадываться, что теперь о нём думают. Пусть. Чем безумней человек, тем больше страха нагоняет на окружающих.

Лёгкий снежок начинал кружить над кроссвиндскими домами и улицами. Земля за ночь промёрзла, сухая почва покрылась студёной коркой, местами виднелся иней. Зима всерьёз готовилась прийти в посёлок на перекрёстке.

Горячая еда помогала телу с лёгкостью принять приход мороза и сосредоточиться на важном деле, а не на погоде.

Улицы, как и вчера, пустовали. Проходя мимо аптеки, краем глаза Волэн заметил, что Андерс Хольм уже мельтешил в окнах. Следуя дальше, увидел, как из дымохода кузницы Скьялля Оберга начинали рождаться бледно-серые облачка. Ноги сами развернули ветерана к мастерской оружейника. Скьялль открыл весьма быстро:

– Меч и могучая длань!

– Хотелось бы верить, что именно я держу в руках оружие, а не наоборот, – кузнец Оберг нахмурился, Надсон-Нарбут пока не собирался рассказывать о своём диалоге с Юханессом.

Скьялль жестом пригласил внутрь, и Волэн окунулся в пышущий жаром дом стали и калённого железа. Новенькие кузнечные меха мягко нагнетали воздух в пламя горна. Огонь притягивал взгляд и завораживал.

– Мне пришлось научиться отвлекать своё внимание от алых языков. Иначе, я бы с утра до вечера кружился в мысленной пляске с пламенем, вместо того, чтобы ковать оружие и броню.

– Это не просто, – Волэн оторвался от гипнотического хоровода искр. – Но я, разумеется, зашёл не на огонь глазеть.

– Решил разузнать у меня больше про фамильный клинок?

– Верно. Скьялль, я бы хотел узнать всё о нём. Только вот, он мне сейчас может понадобиться, направляюсь в кроссвудскую чащу.

Кузнец многозначительно улыбнулся:

– Я рад, что ты заглянул просто поздороваться.

– Да нет, я не… – Оберг сбил Волэна с мысли. – Может, ты сможешь пока что-нибудь о символах на лезвии выяснить?

– Я смогу их перерисовать, но ведь я говорил, что это не моя специализация. Разве что, могу отправить почтового ворона в Дирпик своему учителю, – Скьялль подбоченился и, прищурившись, цокнул языком. – Что-то случилось ночью. Приснилось что?

– Ты о чём? – реакция кузнеца вызвала у ветерана странное чувство, Оберг быстро располагал к себе.

– Ещё вчера ты не верил в чертовщину и колдовство, тайные смыслы рун, мистические металлы.

– Я хочу, чтобы ты вновь помог мне во всём этом разувериться, – Надсон-Нарбут достал из ножен Пьющего души. – Если хочешь, расскажу тебе страшилку, но не сейчас. Как-нибудь ночью.

– Ловлю на слове, – Скьялль потянулся к клинку и через мгновение одёрнул руку. – Блин, горячо!

Волэн мог бы списать это на то, что в кузнице очень жарко, и металл здорово греется, но когда коснулся чёрного лезвия, холодного как зимняя ночь, слова с разъяснениями застряли в горле. Тяжко сглотнув слюну, Надсон-Нарбут сказал лишь:

– С ним такое бывает.

Оберг сходил в горницу за холстом и пером с чернилами. Стараясь не приближать ладони близко к Пьющему души, Скьялль вырисовывал аккуратные витиеватые символы, усеявшие лезвие фамильного клинка Надсон-Нарбутов. Волэн перевернул меч, когда кузнец закончил с одной стороной. Ловкими движениями могучих рук оружейник точно скопировал ещё два ряда древних рун:

– Теперь будем надеяться, что мастер располагает нужными знаниями о королях зимы.

– И о том, что ворон не попадёт в метель.

Поблагодарив Скьялля, Волэн вернулся на Железный тракт и по нему покинул Кроссвинд через восточные ворота. Ветер усиливался, а снежные хлопья становились крупнее, слова о метели едва не приобретали статус пророческих.

Прилегающее к посёлку предлесье высокими столбами сосен медленно уводило в чащу. Когда Надсон-Нарбут свернул с тракта на юг, вспоминая тропы, неоднократно исхоженные с отцом, шуршащие кусты приветствовали его маханием веток. Кто-то юркнул в сухую траву, промчавшись под ногами. Можно было подумать на зайца, если бы не близость к дороге. Скорее это был уж. Ушастые зверьки прячутся в дебрях Кроссвуда, хозяйства посёлка на перекрёстке обеднели. А раньше зайцы ещё могли поживиться неснятой капустой нерасторопных фермеров.

Хлопанье крыльев хищных птиц в вышине застывших крон отражалось ледяным эхом в венах ветерана. Стараясь не петлять в сгущающейся паутине покрытых инеем ветвей, Волэн нашёл охотничий домик. В нём в былое время находили приют и Надсон-Нарбуты. Тогда Кроссвуд не казался таким угрюмым и диким.

У покосившейся голубой изгороди за широкой колодой девушка в вороной меховой накидке что-то раскладывала, доставая из мешочка. Она напевала гармоничную едва различимую мелодию. Это была Лисбет. Волэн узнал травницу по длинным каштановым волосам, раскачивающимся в такт движениям хозяйки. Сделав несколько шагов, Надсон-Нарбут замер, поднял согнутые в локтях руки вверх. Лисбет оставила своё занятие, охнула, услышав хруст ветки под сапогом ветерана.

– Я с добрыми намерениями прибыл.

Лесная дева вытянула тонкие бледные губы, сощурилась и покачала головой:

– Очень на это надеюсь. Мне не тягаться с вооружённым воином, прошедшим заспианскую войну.

– Значит, ты помнишь меня?

– Не жалуюсь на память, Волэн. А ты думал, если я старше, то уже в маразм могла уйти? – травница подбоченилась. – Отвечать не нужно. Прости, я совсем лишилась манер в этой глуши. Поддержание беседы – не мой конёк. Я общаюсь только со зверьками лесными, шумными ручьями, травами, да кустами с целебными плодами.

– К зиме собеседников и того меньше становится, – Волэн сам несколько сконфузился, потерявшись в словах. Со смерти Ханны у Надсон-Нарбута не было женщины, а от Лисбет веяло невероятными флюидами очаровательной загадочности. Волосы травницы даже в тусклом свете, застревающем в сплетениях ветвей ольх, осин и дубов, благородно переливались тёмным золотом, притягивая взгляд. Восприятие красоты, вторящей магии поздней осени, усиливалось с каждым движением вьющихся прядей. – Заготавливаешь травы?

– Плохой бы я была знахаркой, если б сейчас этим занялась, – Лисбет улыбнулась и прикрыла рот изящной кистью, когда убрала её – на губах не осталось следа легкомысленной смешинки. – Собрала грибы. Целебные. Здесь у меня и трутовик, и опята, и несколько белых даже.

– Я знаю о пещерах в этой местности. Мы с отцом много времени провели на охоте в Кроссвуде.

– А причём здесь пещеры?

– Уже здорово похолодало, должно быть, грибы остались только в пещерах.

Лисбет в этот раз не сдерживала смех:

– Это огромное заблуждение: полагать, что грибы могут расти в пещерах. Это не так, почему люди так думают?

– Наверное, им проще представить ведьм собирающих волшебные светящиеся мухоморы размером с кабана где-то под землёй.

– Ох, Волэн, я, когда тебя увидела, не обрадовалась гостю, но разве могла я полагать, что ты сможешь меня так рассмешить? Светящиеся грибы бывают, растут в этих лесах, их, правда, я не собираю, не знакома со свойствами. Большими тоже бывают, но что б всё сразу, да ещё и в пещере… Такое и в самом деле только ведьмам под стать. В сказке, – Лисбет звонко смеялась, но совсем недолго. Даже некая угрюмость посетила линию её бровей цвета охры, а в тёмно-зелёных глазах сверкнула гневная молния. – В сказке для необразованных кметов.

Загрузка...