Все мы росли с представлением о целостном разуме, в котором возникают разные мысли, эмоции, импульсы и стимулы. Я тоже в это верил, пока не встретил несколько клиентов, убедивших меня в обратном. Теория целостного разума настолько распространена в нашей культуре, что мало кто в ней сомневается. Я хочу, чтобы вы пересмотрели убеждения о том, кто вы. Я познакомлю вас с парадигмой множественности и помогу представить, что вы, как и все остальные, состоите из субличностей. И это хорошо.
Я не намекаю на раздвоение (диссоциативное расстройство) личности, хотя люди с этим диагнозом недалеко ушли от нормы. Их внутренние личности называются альтерами, а в IFS это части, и они есть у всех. Единственное отличие в том, что люди с диссоциативным расстройством личности пережили насилие и их система частей утратила основные взаимосвязи: каждая оказалась на отдельном кирпичике, далеко от остальных.
Иными словами, мы рождены с несколькими субразумами, постоянно контактирующими внутри нас. Мы называем этот процесс мышлением, поскольку части непрерывно переговариваются между собой и с вами о том, что делать и как. Когда ситуация кажется тупиковой, вероятнее всего, одна часть говорит: «Давай!» – а другая: «Не вздумай!» Мы осознаём две противоположные мысли, но не задумываемся об их источниках. IFS поможет их обнаружить и умело ими управлять.
Каким бы страшным и безумным поначалу ни казалось представление о множестве субличностей, вскоре вы убедитесь, что оно очень удобно. Беспокойство ваше обоснованно, ведь множественность осуждается нашей культурой. Человек, состоящий из нескольких личностей, считается ненормальным, а наличие у него альтеров объясняется фрагментацией единого прежде разума из-за пережитой травмы. Единый разум тождественен нормальному разуму. И только трагедия может разбить его на кусочки, как вазу.
Поскольку эта парадигма доминирует, мы боимся своих частей и считаем их симптомами болезни. Пытаясь управлять неприятными мыслями и эмоциями, мы боремся, игнорируем, дисциплинируем, прячем и стесняемся импульсов, мешающих заняться тем, чем хочется. А потом мы стыдим себя за невозможность с ними справиться. Нас бесит все, что встает на пути.
Это логично, если внутренние препятствия считать иррациональными мыслями или сильными эмоциями, исходящими из единого разума. Если вы боитесь проводить презентацию, например, можно силой воли преодолеть страх, успокоив себя рациональными доводами. Когда не получается – раскритиковать себя за трусость, притупить чувства или помедитировать. Если и это не помогает, придется привыкать к страху и избегать ситуаций, когда надо говорить на публике, чувствуя себя ничтожеством и выискивая в себе недостатки. Или того хуже – пойти к психологу и получить диагноз. Появится ощущение ущербности, самооценка упадет, а стыд заставит скрывать от мира свои недостатки и стараться выглядеть нормально. Захочется избегать людей, чтобы никто не увидел, что вы прячете под маской. Вы отождествите себя со своей слабостью, сочтете себя дефективным и придете к выводу, что все разбегутся, едва увидев ваше истинное лицо.
Когда меня спрашивали, готов ли я изменить свою жизнь, я не совсем понимал вопрос. Дело было не только в том, что кто-то узнает, кто я. У меня была другая проблема: когда я смотрел людям в глаза, то иногда слышал тоненький голосок, вопрошающий: «А ты будешь рад меня видеть, если получше узнаешь? Если будешь знать, что я сделал? Если увидишь все мои части?»
Парадигма целостного разума вместе с научными и религиозными теориями о примитивности человеческих импульсов подготовила почву для внутренней поляризации. Наглядный пример – слова влиятельного христианского теолога Джона Кальвина: «Наша природа не только полностью лишена добродетели, но так плодовита на всякого рода злые помыслы, что нельзя позволять ей лениться… человек, от макушки до пят, всеми частями утопает в грехе, и все исходящее от него заведомо грешно»[6]. Это так называемая доктрина полной греховности, согласно которой только милостью Божьей можно избегнуть вечных мук. Господствующие во многих культурах протестантизм и евангелизм несколько сотен лет придерживаются этой доктрины, что явно и негативно сказалось на всех нас.
Но не спешите полностью перекладывать на религию ответственность за это. Многие поколения философов и политиков, ссылаясь на Чарльза Дарвина, полагали, что человек движим первобытными инстинктами. Представление о том, что наш мозг развивался из примитивных форм жизни и, следовательно, сохранил пережитки своих предков, – так называемая теория триединого мозга – пока доминирует в психологии, хотя давно развенчана[7]. Суть в том, что на древнее ядро рептильного мозга накладываются новые мыслящие слои, сдерживающие первобытные инстинкты. Это перекликается с теорией влечения по Фрейду, не менее авторитетной и пессимистичной по отношению к человеческой природе. Согласно ей, цивилизованный пласт мозга скрывает подсознательные, эгоистичные, агрессивные и направленные на удовольствие инстинктивные порывы, управляющие нашими действиями.
В американской культуре колоссальное значение придается силе воли и самоконтролю. С помощью первой мы должны подавлять свои примитивные, импульсивные и грешные умы. В бесчисленных книгах из серии «Помоги себе сам» говорится, что для этого надо научиться себя контролировать и стать дисциплинированными. У представления о силе воли долгая история. Еще в Викторианскую эпоху христиане должны были сопротивляться своим порокам. Две истинно американские ценности – яблочный пирог и способность нести безоговорочную ответственность за свои поступки.
Политики и журналисты объясняют разницу в доходах наличием силы воли. Если человек беден, якобы он себя не контролирует, а если сколотил состояние, то благодаря самоконтролю. Так принято считать, хотя факты доказывают обратное. Согласно ряду исследований, у людей с низким доходом повышается продуктивность, если им хватает денег на удовлетворение базовых нужд[8]. Но на самом деле, как недавно показали нам экономические последствия пандемии, почва может уйти из-под ног у каждого в любой момент, поэтому приверженцев теории выживания уже гложут сомнения.
Мы с ранних лет верим в важность силы воли и учимся стыдиться и усмирять свои непослушные части. Мы бьемся с ними до подчинения.
Одну из наших частей этот культурный императив назначает сержантом-инструктором по строевой подготовке. Он – тот язвительный внутренний критик, которого все терпеть не могут. Он стыдит нас и пытается избавиться от позорных частей (которые нашептывают нам гадкие мысли о людях, например, или поддерживают разные зависимости).
Как правило, чем больше стараешься избавиться от эмоций и мыслей, тем они сильнее. Дело в том, что части, как и люди, сопротивляются, когда их стыдят и прогоняют. И даже если обуздать их карательными методами, нас начинает тиранить сержант-инструктор. Расслабляться некогда, изгнанные части (запойная, бунтующая, гиперсексуальная и т. п.) используют каждый момент слабости, чтобы вырваться на свободу. Надо всегда быть начеку и сторониться людей и ситуаций, которые могут стать триггерами.
Джонатан Ван Несс несколько раз безрезультатно пытался избавиться от наркотической зависимости в реабилитационном центре. «Дойдя до 12-го шага и глядя, как прославляют трезвость в клинике и в церкви, я пришел к выводу: исцелением считается полный отказ от употребления. Я решил, что не согласен с этим. Я пытался разобраться с последствиями сексуального насилия, наркоманией и посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР), и что-то во мне сопротивлялось тому, чтобы никогда в жизни больше не предаваться дурным привычкам… Я не считаю, что бывших наркоманов не бывает. Я не верю, что зависимость – пожизненный диагноз… Если вдруг свернешь с пути трезвости или оступишься раз в пару месяцев, это еще не приговор»[9].
Другие варианты программы «12 шагов» не столь категоричны, а в кругу друзей можно показать свои слабые стороны и получить поддержку. Рекомендация отдаться во власть высших сил может заставить внутреннего сержанта сбавить давление или даже сдаться. Любой подход, стимулирующий внутреннего сержанта к муштре (и вызывающий стыд из-за непослушания), для внутренней семьи не лучше, чем реальные родители, пытающиеся управлять ребенком, давя на его чувство вины.
Сказанное выше не означает, что во внутренней семье нет места дисциплине. У каждого есть части, которые вредят ему или системе в целом. Разница в том, что «Я» успокаивает импульсивные части с любовью и терпением, как заботливые родители. И когда какая-то часть одерживает верх, в IFS ее не стыдят, а отслеживают по ее импульсам, чего ей не хватает и как ей помочь.
Парадигма целостного разума может спровоцировать страх себя или ненависть к себе из-за неспособности контролировать свой якобы единственный разум (полный первобытных греховных инстинктов). В безнадежном трепыхании узлы только туже затягиваются, а жестокий внутренний критик казнит за неудачи. Вот что говорил Ван Несс: «Я так долго отталкивал маленького Джека. Вместо того чтобы заботиться о нем, я рвал его в клочья… Научиться быть самому себе родителем, любящим и сострадающим… вот путь к удовлетворению»[10].
В основе большинства психологических школ и религиозных практик лежит парадигма целостного разума. Они настаивают на искоренении иррациональных убеждений или медитации над ними, поскольку это препятствия, исходящие от нас самих. Во многих направлениях медитации мысли считаются вредителями, а эго – помехой и неудобством, поэтому их надо игнорировать и возвыситься над ними. В некоторых индуистских традициях эго считают служителем богини Майя, который хочет заострить наше внимание на материальных благах и удовольствиях. Ее называют врагом, искусителем, как Сатану в христианстве, привязывающим нас к иллюзорному внешнему миру. В буддийских учениях «мартышкин ум» – скачки мыслей в сознании, похожие на игры шальных обезьян.
Как писал Ральф де ла Роса в книге «Вести от обезьяны»: «Удивительно ли, что мартышкин ум – бич медитации во всех странах? Для ищущих покоя в созерцательных практиках мысли – досадные помехи, грубые возмутители спокойствия, ломящиеся в заднюю дверь… В кругах адептов медитации из-за сравнения с обезьяной мыслящий ум приравнивают к нечистой, примитивной, низшей форме жизни, не представляющей ценности; просто мусор, болтающийся туда-сюда»[11].
Де ла Роса – один из многих современных авторов, отказавшийся от привычной демонизации эго. Другой психотерапевт, Мэтт Ликата, пишет следующее:
Про эго часто говорят так, будто это нечто отдельное от нас, но иногда овладевающее нами. Какой-то гадкий, бездуховный, невежественный человечишка, засевший внутри и заставляющий действовать неразумно и мешать нашему развитию. Эго надо стыдиться, и чем больше в нас духовности, тем усерднее мы изгоняем его, стараемся возвыситься над ним или вступить с ним в воображаемую войну. А если присмотреться, эго и есть те самые голоса, требующие от него избавиться[12].
Собрание частей, называемых эго, – это Защитники, беспокоящиеся о нашей безопасности. Они реагируют на другие части, в которых содержатся эмоции и воспоминания о травмах, спрятанные где-то глубоко.
Позже мы детально рассмотрим, как люди используют религиозный обход; этот термин ввел в оборот Джон Уэлвуд в 1980-х. Джефф Браун подробно исследует это явление в фильме «Кармагеддон»: «Повзрослев, я начал искать религиозные практики, которые не давали бы боли всплывать на поверхность… Я путал самоизбегание с просветлением»[13]. Собственно, центральный посыл канонического повествования о пробуждении Будды в том, что мысли и желания препятствуют просветлению. Во время медитации под деревом Бодхи Будду охватили инстинкты и страсти: вожделение, желание, удовлетворение, сожаление, страх, неуверенность и т. п. Только сопротивляясь им, он достиг просветления.
Однако распространенные нынче практики осознанности, заимствованные из буддизма, ведут в верном направлении. Они помогают изучать мысли и эмоции на расстоянии и принимать их, а не бороться с ними. На мой взгляд, это первый шаг. В большинстве известных мне практик осознанности в той или иной версии присутствует парадигма целостного разума, и, следовательно, они не способствуют взаимодействию с мыслями и эмоциями, которые считаются преходящими и не стоящими внимания. Но зачем вступать в контакт с мыслями и эмоциями? Они ведь не могут нам ответить, разве не так? Оказывается, могут. И многое расскажут.
Как и все, я считал разум единым и много лет учился на семейного терапевта (у меня ученая степень). В этой сфере разуму уделяют мало внимания. Копание во внутреннем мире считается потерей времени, ведь человек меняется вместе с внешними отношениями.
Но этот подход не работал. Я провел исследование результатов терапии среди булимиков и с беспокойством обнаружил, что они продолжают объедаться и исторгать из себя съеденное, не догадываясь о своем исцелении. На вопрос «Почему?» они бормотали что-то про части себя. Причем так, будто те не зависят от них и могут приказать им делать даже то, чего не хочется. Я было испугался, что грядет эпидемия диссоциативного расстройства личности, но, поразмыслив, в ужасе обнаружил отдельные части внутри себя. Некоторые показались мне крайностями.
Я заинтересовался и попросил клиентов описать их части. Они сделали это очень подробно. И даже рассказали, как те взаимодействуют. Одни воюют, другие дружат, третьи кого-то защищают. Позже меня осенило, что эта внутренняя система очень похожа на внешние отношения, изучением которых я занимался. Отсюда и название: внутренние семейные системы.
Например, клиенты говорили про внутреннего критика, который безжалостно набрасывается на них за каждую ошибку. Атака активирует часть, ощущающую себя обделенной, одинокой, опустошенной и никчемной. Это так тягостно, что на помощь спешит чревоугодие, превращающее человека в бездумную машину для поглощения пищи. Потом критик пеняет и за это, снова появляется ощущение никчемности, и так далее по кругу.
Сначала я пытался установить связь с частями, чтобы заставить их замолчать или остановиться. Например, посоветовал игнорировать критика или спорить с ним. Стало только хуже, и я не знал, что поможет клиентам победить.
Часть одной клиентки заставляла ее резать себе вены. Мы вместе весь сеанс уговаривали ее перестать, пока она не подчинилась. Я страшно устал, но был доволен победой.
На следующей встрече я увидел у клиентки огромный порез на лице. Я внутренне сжался и ляпнул: «Сдаюсь, мне тебя не победить», а часть неожиданно ответила: «А я вообще-то и не хочу тебя побеждать». Это был поворотный момент. Я сложил оружие и вступил в мирные переговоры: «А зачем ты так с ней поступаешь?» И часть рассказала мне, что старалась вытеснить сознание клиентки из ее тела во время акта насилия, чтобы она вела себя тихо и не злила преступника. Тут я стушевался и признал героическую роль части в судьбе моей клиентки. Часть разрыдалась. Все ее демонизировали и пытались от нее избавиться, и ей впервые дали шанс рассказать о себе.
Я сказал части, что ее действия ради спасения жизни женщины в прошлом были обоснованны, но зачем ей резать себя сейчас?
Часть заговорила о том, что ей надо защищать другие уязвимые части и не выпускать наружу гнев, которого еще много. Слушая, я понял, что этот Защитник живет не в настоящем, а навсегда остался в травматичных эпизодах и считал мою клиентку ребенком в смертельной опасности, хотя она давно выросла.
Я начал осознавать, что эти части не такие, какими я их воспринимал. Они как дети из неблагополучных семей, которые вместо естественных ролей берут на себя деструктивные ради защиты человека или системы. И я стал просить клиентов выслушать тревожащие их части, а не бороться с ними и поразился, как схожи их истории о роли Защитника, которую пришлось выполнять в прошлом, и как это тяжело, но необходимо ради спасения человека.
На вопрос, чем бы эти части занялись, если бы не нужно было защищать, они часто говорили о противоположных нынешней роли занятиях. Внутренние критики мечтали стать чирлидерами и советниками; слишком заботливые – способствовать установлению границ; бунтари считали, что способны определить, кому можно доверять. Складывалось впечатление, что части не такие, какими кажутся, и обладают полезными для клиента качествами и ресурсами, заблокированными на время исполнения ими роли Защитника.
Сейчас можно уверенно сказать, что так и есть, это подтверждает многолетняя практика и несколько тысяч клиентов (и тысячи психологов в разных странах, практикующих IFS). Части могут впадать в крайности и вредить человеку, но злого умысла тут нет. Если задавать вопросы с уважением, доброжелательностью и интересом, даже те части, которые заставляют булимиков переедать, а анорексиков голодать, думать о суициде или убийстве, поведают таинственную историю о том, как они оказались в этой роли и как боятся из нее выйти, чтобы не случилось ничего плохого. И добавят, что так и живут в прошлом, постоянно переживая травмирующий опыт.
Прервемся и рассмотрим духовные последствия этого открытия. По сути, я подтвердил, что во внутреннем мире, как и во внешнем, правит любовь.
Слушайте, принимайте и любите свои части. Это их исцеляет и преображает так же, как и людей. Если провести аналогию с буддизмом, IFS делает человека бодхисаттвой своей души, который каждому разумному существу (части) помогает достичь просветления с помощью сострадания и любви. Или, если провести параллель с христианством, в IFS человек делает во внутреннем мире то же, что Иисус во внешнем: идет к изгнанникам и врагам с любовью, исцеляет их и приводит домой, как Христос поступал с прокаженными, нищими и отверженными.
Важный вывод таков: части – не то, чем их всегда считали. Это не когнитивная адаптация и не грешные порывы. Это божественные, духовные сущности, они заслуживают соответствующего обращения.
Кроме того, в книге я сопоставляю взаимоотношения человека с его внутренним миром и внешним. Если он ценит свои части и сострадает им, то так же будет относиться и к окружающим. А если не любит и презирает свои части, перенесет это отношение на людей.
Вот мои открытия о частях.
• Даже самые деструктивные из них руководствуются стремлением защитить.
• Обычно части застревают в травмирующей ситуации, когда им пришлось взять на себя роль Защитника.
• Когда часть поверит, что может оставить свой пост, она принесет пользу всей системе.
Я сделал еще одно важное открытие: крайние убеждения и эмоции в «телах» частей движут их чувствами и действиями.
Поначалу кажется странным и нелепым наделять части личности телами, независимыми от тела человека, в котором они находятся. Но я только излагаю здесь все, что узнал за многие годы исследования внутренних территорий, без оглядки на онтологическую реальность данных. Если вы расспросите свои части об их телах, полагаю, они ответят то же.
Долго я не знал, какой вывод сделать из этого открытия. Так части описывают себя: у них есть тела, где содержатся эмоции и убеждения, каким-то образом внедренные и не принадлежащие им. Иногда части указывают, в какой травматичный момент в них вселились убеждения и где сидят чужеродные объекты, внутри или снаружи тела: «Это деготь на моих руках», «В кишках огненный шар», «Тяжелая ноша оттягивает плечи» и т. д. Навязанные чувства и убеждения (иногда их описывают как энергии) я называю бременем. Оно управляет переживаниями и действиями частей, как вирус командует компьютером.
Важно отметить, что бремя появляется в результате непосредственного получения человеком опыта. Это ощущение никчемности из-за насилия родителей; непреходящий ужас после автомобильной аварии; убеждение, что никому нельзя верить, укрепившееся в юных частях после того, как ребенка предали и бросили. В детстве невозможно оценить обоснованность появившихся эмоций и убеждений, и они укореняются в телах юных частей и значительно (но подсознательно) влияют на дальнейшую жизнь. Это называется личным бременем.
Сильное личное бремя сравнимо с внутренними рабочими моделями пионера теории привязанности Джона Боулби[14]. Их составляют в детстве и ориентируются на них в ожиданиях, предъявляемых опекуну, окружающему миру и близким отношениям. Модели сообщают, каков ваш уровень добродетели и насколько вы заслуживаете любви и заботы.
Есть еще одна категория – унаследованное бремя, не связанное с непосредственным опытом. Обычно его передают родители, которые получили его от своих родителей, те от своих и т. д. Унаследовать бремя можно и от этнической группы или культуры, в которой вы живете. Наследственное бремя в равной, а иногда и в большей степени влияет на вашу жизнь. Из-за его давности оно проникает так глубоко, что его сложнее обнаружить, чем личное бремя от травмы. Можно сказать, наследственное бремя для нас так же важно и незаметно, как вода для рыбы.
Важно разделять части и лежащее на них бремя. Причина большинства мировых проблем – ошибки парадигм, объясняющих функционирование разума: часть путают с ее бременем.
Принято считать, что человек, часто находящийся в измененном состоянии сознания, – наркоман с непреодолимой тягой к следующей дозе. Тягу пытаются побороть лекарствами и программами реабилитации, противопоставляя их зависимой части и силе воли больного. Если же предположить, что испытывающая тягу к вредным веществам часть на самом деле выполняет функцию Защитника и несет бремя ответственности за спасение человека от эмоциональных страданий, а то и от суицида, начинаешь совершенно иначе к ней относиться. Стоит помочь человеку поближе познакомиться с этой его частью, поблагодарить ее за старания и попросить разрешения исцелить или изменить то, что она защищает.