Прошло много десятилетий с момента начала моей истории. Рассказать о ней, с моей стороны, конечно слишком рискованно, и даже слишком откровенно. Но теперь мне все равно, и я, наверное, готова к эмоциям и осуждениям чужих незнакомых мне людей.
Сколько я себя помню – я всегда была «не такой», другой. Окружающий мир воспринимала через призму своего, только мне понятного виденья. Хотя понятным оно мне было далеко не всегда. Познала я себя не сразу, по кусочкам. Словно мозаику, соединяла воедино все чувства, эмоции, качества своей души и тела. Что со мной происходит? Кто я? Зачем я? Даже теперь, прожив не одну сотню лет, я не могу до конца ответить на эти вопросы.
Родилась я в небольшом поселке Аян, что в Хабаровском крае. В одном из самых отдаленных северных районов России. Про такие места говорят «забытые богом», но именно в таких местах ощущаешь наибольшее единение с божественной силой. Поселок расположен на берегу природной бухты Охотского моря. В то время там проживало чуть более 900-ста человек. Поселок был основан в 1843 году, Русско – Американской компанией, которая рассматривала его в качестве пункта нового тракта. Новый пункт должен был связать Якутск с охотским побережьем, с целью перевозки груза. С открытием тракта появилась торговля, которая очень хорошо стала развиваться, но после продажи Аляски и прекращения деятельности Русско – Американской компании значение поселка упало. Основной доход местным жителям приносила добыча полезных ископаемых, животноводство и рыболовство. Уникальные девственные леса, чистое неприступное бушующее море, большое количество заповедников, холодная северная красота – делают это место неповторимым и единственным на земле. Если тебя там еще не было, тогда ты еще не разговаривал с Богом.
На момент моего рождения моя мать работала единственным в поселке акушером – гинекологом, но даже для нее это стало неожиданностью. Было шесть месяцев беременности, когда отошли воды. По прошествии времени, рассказывая мне об этом, она призналась, что тогда даже она не верила, что я выживу. Врачи «из большого города» говорили, что шансов у меня нет, учитывая тяжелые болезни матери во время беременности, но она так и не решилась сделать аборт. На календаре 28 января, суровая снежная зима. Бабушка Вера, помогавшая маме, тихо шепчет ей: – Она – не жилец. Готовься, родная, к похоронам, а я сбегаю за «верующим».
В нашем поселке не было церкви и батюшки. Если нужно было кого – то отпеть, приглашали человека, который знал все молитвы, часто ездил в соседний поселок, в церковь и соблюдал все посты. В нашем поселке таким человеком был дед Степан. Но, несмотря на то, что Степан ждал под дверями, чтобы по крестить меня и тут же отпеть, я дышала. Каждая струя воздуха, наполнявшая мои легкие, вонзалась в мое тело, заставляла кровь наполняться молекулами живительного воздуха, поднимая мою крошечную грудную клетку против ее воли. Но, несмотря на все старания высших сил и моего уставшего организма – жизнь все равно уходила из моего естества, через кровоточащую рану на месте пуповины. Кровь, так с трудом наполненная кислородом, никак не хотела останавливаться, и жизнь все равно медленно, но верно, покидала меня.
Когда – то давно Степан окончил медицинское училище «в большом городе», когда он и сам уже не помнил. Так что в некотором смысле он тоже имел отдаленное отношение к медицине.
Робкими неслышными шагами Степан вошел в комнату. Он, только вышел из запоя и его щетина, свидетельствовала о том, что запой длился не один день. Но когда дело касалось его долга, он чудесным образом трезвел и уже через минуту, с серьезным выражением лица, нахмурив одну бровь, делал свою «тяжелую» работу. Интересно, что жителей поселка никак не смущало такая биполярность их «верующего», даже наоборот, никто не хотел выполнять его обязанности.
Войдя в комнату, Степан остановился у порога, снял свои тяжелые сапоги и несмелыми шагами подошел к моей люльке, будто боясь увидеть то, что не сможет преодолеть. Он долго всматривался своими большими, почти, что черными глазами, с густыми длинными ресницами, в маленькое тельце, завернутое в когда – то белоснежные простыни, а теперь от крови ставшими красными. Затем медленно, тяжело дыша, повернулся к матери, сидевшей на кровати и аккуратно сел возле нее. Безмолвным взором он оглядывал комнату, будто надеясь увидеть где – ни будь ответ на свой вопрос: Что делать? Или на худой конец надежду, витавшую в воздухе и которой уже практически не осталось. Возле двери стоял большой, громоздкий шкаф черно – коричневого цвета, обшарпанный от времени, по углам и всем своим видом показывающий свою очень долгую жизнь и потому привилегию по отношению к остальным предметам мебели. За шкафом возле стены стояла большая кованая кровать, выделявшаяся своей величавостью и особенным стилем. Возле окна находился круглый деревянный стол, украшенный самодельной вытканной белой скатертью с большими бордовыми цветами. Под столом скромно спрятались три деревянные табуретки. За столом, возле стены, стоял комод, сделанный из дерева в коричневом цвете, но по сравнению со шкафом, имеющий не такую долгую историю и более современный дизайн. За комодом стояла большая русская печь, выложенная из красного кирпича и имеющая также камин, в котором сияло пламя. Горение сопровождалось потрескиванием, всхлипыванием дровишек. Трескание было слышно по всей комнате и создавалось ощущение, как будто и нет меня, так как я находилась в бессознательном состоянии. Помолчав немного, Степан сказал:
– Прости Софья, но я не знаю чем тебе помочь. Природу не обманешь, не хочет она, что бы твоя дочка жила. Может, если бы больница рядом хорошая была. У нас в больнице ничего современного нет, да ты же сама врач, ты же все знаешь. На самолете не добраться – снежная буря.
Тогда моя мать упала на колени и сквозь слезы, протягивая руки, стала умолять:
– Степан! Прошу тебя, помоги! У меня же никого, кроме моей доченьки нет! Заклинаю тебя! Сделай что-нибудь! Между людей давно слухи ходят, что ты, кровь животных добываешь и эксперименты с нею проводишь! Я всю жизнь валяться в ногах у тебя буду!
Степан, будучи человеком бесстрашным, привыкшим ко всему, заплакал. Было что-то жуткое в этой картине – широкоплечий коренастый, с большим ростом человек, плачет от беспомощности возле люльки маленького ребенка, греющего свое маленькое бессознательное тельце возле камина; возле груды камней, которые дают тепло, так необходимое и помогают даже больше, чем люди.
Степан вытер большой ладонью слезы и произнес:
– Я попробую что – ни будь, сделать, но особо не надейся.
Мама покорно опустила голову и уже не плакала, а только молчала. Степан встал, подошел к порогу, обул свои высокие сапоги и вышел. Мама поднялась с колен, чуть дыша, подошла к моей люльке и облегченно вздохнула – я еще дышала. В комнате было тихо, только потрескивание сухого дерева нарушало тишину да еще шепот бабушки Веры в соседней комнате. Эта добрая женщина была для мамы и подругой, и помощницей и просто палочкой – выручалочкой на все случаи жизни. Так случилось, что родители матери рано ушли в лучший мир, поэтому бабушку Веру я по праву называла своей бабушкой. Мы для нее тоже были единственной «семьей». У нее не было ни мужа, ни детей. Вот и сейчас она очень сильно переживала за меня и за маму. Сидела в соседней комнате перед иконой и, глотая слезы, просила у Бога за меня. Вскоре в дверях появился Степан с небольшим пакетиком в руках. Теперь его взгляд не был таким растерянным и абстрактным. Почему – то при взгляде на него у моей мамы сразу появилась уверенность в том, что он мне обязательно поможет. Зайдя в комнату и раздевшись, он попросил маму выйти. Это ее сильно насторожило, но она не сопротивлялась, потому что была готова сейчас на все. Что тогда происходило в комнате, многие годы оставалось загадкой. Степан категорически отказывался об этом говорить и все чаще впадал в состояние забытья. Тогда, той ночью, он действительно «вылечил» меня. К утру пупочная рана затянулась и я уже открывала глаза. Мама и бабушка Вера никак не могли поверить в чудо. Они все время, поочередно проверяли меня и не переставали благодарить Бога. На следующее утро, буря прекратилась и к нам вылетел самолет. На борту было все необходимое для перевозки тяжелых новорожденных, но мне вообще не требовалось никакой помощи. После обследования в Хабаровской больнице, врачи сказали, что со мной все в порядке, но из – за маленького веса я должна остаться у них на неделю, а выписали нас уже через пару дней, так как я очень быстро набрала норму. Вот такие воспоминания она рассказала мне через много – много лет, когда все очевидное и невероятное уже не кажется таким невозможным и страшным.
Мое сознание сформировалось ближе к годам пяти. Примерно с пятилетнего возраста я стала осознавать свою принадлежность к своему физическому облику и запоминать некоторые моменты из своей жизни. Я не считала себя особенным ребенком. Просто изначально мое мировоззрение было другим, отличным от других детей и даже взрослых. Сначала окружающие люди с любопытством и некоторой опаской наблюдали за мной, но так как поселок у нас не большой, обособленный от внешнего мира, все живут рядом всю жизнь – все ко мне быстро привыкли. Мы жили вдвоем – я и мама. Про отца мама никогда не говорила, а я и не спрашивала. Понимала, если его нет, значит, так нужно. Знала только, что он исследователь. Приезжал в наш поселок в составе экспедиции; исследовать наши уникальные места. Познакомился с мамой, пожил некоторое время, а потом сказал, что ему пора уезжать к жене и детям. Когда уехал, мама поняла, что беременна. Одной с ребенком оставаться было страшно. Из – за переживаний много болела, но меня сберегла.
Жили мы на окраине поселка, возле самого леса, у подножия не больших, с густой растительностью, возвышенностей.
Через несколько лет после моего рождения, мама сделала капитальный ремонт дома. Просто как – то вечером я нарисовала дом, в котором хотела бы жить и мама решила, что моя мечта должна обязательно осуществиться. Теперь вместо старого темного мрачного дома стоял небольшой сочный сказочный домик. Он красиво вписывался в пейзаж зеленого моря листвы, благодаря своему насыщенному бордовому цвету. Дом был деревянный с маленькими белыми окошками и большой верандой, тоже белого цвета. Несмотря на суровый климат, в теплое время года на веранде буйствовала растительность с большими яркими цветами. На веранде стоял белый маленький деревянный столик, с белыми небольшими скамеечками, сделанными также из дерева, и обязательно кресло – качалка. На ней очень любила качаться бабушка Вера, пока мама заваривала чай из шиповника и гибискуса с медом и капельками лимона. Крыша дома была покрыта красной черепицей, что, несомненно, придавало дому еще более волшебный привлекательный вид. Я росла достаточно замкнутым ребенком. Из тех немногочисленных сверстников, что росли вместе со мной – компании мне не нашлось. До шести лет мои воспоминания теряются в шорохе листьев, звоне капель дождя, в белом ковре снега, по которому даже звери боялись ступать, дабы не нарушить целостность картины.