Зал в доме Леонато.
Входят ЛЕОНАТО, АНТОНИО, ГЕРО, БЕАТРИЧЕ и ДРУГИЕ.
ЛЕОНАТО. Кажется, графа Джона за столом не было.
АНТОНИО. Я его тоже не видел.
БЕАТРИЧЕ. Терпеть не могу его кислую мину. Как взгляну на него – меня потом с час тошнит.
ГЕРО. В самом деле, очень мрачный господин.
БЕАТРИЧЕ. Из него и Бенедикта можно было бы слепить одного приличного мужчину: один стоит, как изваяние, – язык проглотил; другой не закрывает рта, как маменькин сынок.
ЛЕОНАТО. Значит, если красноречием синьора Бенедикта разбавить мрачность графа Джона…
БЕАТРИЧЕ. …да прибавить к этому стройную фигуру, изящную походку и тугой кошелек, – перед такими достоинствами, дядюшка, не устоит ни одна женщина, если только она окажется достаточно падкой на мужчин.
ЛЕОНАТО. Помяни мое слово, племянница, ты никогда не выйдешь замуж, если будешь так подкалывать своих женихов.
АНТОНИО. Точно: она бодлива, даже слишком.
БЕАТРИЧЕ. Бодлива или слишком бодлива? Это – разница. Ведь если, как утверждают, бодливой корове Бог рог не дает, то слишком бодливой, дядюшка, Бог может дать рогатого быка.
ЛЕОНАТО. Стало быть, либо ты будешь безрогой, либо твой муж рогачом?
БЕАТРИЧЕ. Выходит, так, если только Бог не отвадит от меня всех женихов, о чем я на коленях прошу Его перед сном и по пробуждении. Господи! избавь меня от мужа-бородача, и я – так и быть! – стану укрываться войлочным одеялом.
ЛЕОНАТО. Ты можешь подцепить и безбородого.
БЕАТРИЧЕ. А на кой он мне сдался? Горничная из такого все равно не выйдет, даже если напялить на него мое платье. Бородатый не юноша, безбородый не мужчина; юноша не муж мне, мужчине я не жена. По-моему, чем заводить своих детей, лучше, согласно пословице, проводить чужих в ад.
ЛЕОНАТО. Ты хочешь оказаться в аду?
БЕАТРИЧЕ. Никоим образом. Старый рогоносец по имени Дьявол меня и на порог не пустит. «Марш на небо, Беатриче, – скажет он мне, – марш на небо, нам тут девушки не нужны». И я, подкинув ему чужой выводок, упорхну к Святому Петру. Тот отведет меня к вечным холостякам, и мы устроим праздник вплоть до самого конца света.
АНТОНИО (ГЕРО). А ты, племянница, будешь слушаться отца?
БЕАТРИЧЕ. Еще бы! Сестрица сделает реверанс и скажет из чувства долга: «Воля ваша, батюшка!». Но если, сестра, жених тебе не понравится, советую перед реверансом сказать: «Воля моя, батюшка!».
ЛЕОНАТО. Говори, что хочешь, племянница, но в один прекрасный день я все же познакомлюсь с твоим мужем.
БЕАТРИЧЕ. Вполне возможно, если Господь Бог изготовит его не из глины. Бедные женщины! Нами руководит не что иное, как достославный прах земной. Мы полностью подотчетны шматку какого-то перегноя. Нет, дядя, это не для меня. Кроме того, все правнуки Адама – мои дальние родственники, а я против кровосмешения.
ЛЕОНАТО. Дочка, ты помнишь наш разговор? Если принц кое о чем тебя спросит, отвечай, как договорились.
БЕАТРИЧЕ. Его сочтут плохим танцором, если он, предлагая свою руку, споткнется под музыку. А если в случае отказа принц начнет нудно повторять одни и те же па, станцуй ему что-нибудь насчет чувства меры. Потому что – Геро, я это говорю для тебя – состояние до брака, при заключении брака и по его заключении относятся друг к другу так же, как джига, менуэт и гальярда. Добрачное ухаживанье происходит в ритме джиги: страстно, стремительно и сногсшибательно; заключение брака или венчание – в стиле музейной древности менуэта, мерного и манерного; и наконец послебрачное сожаление – в темпе головокружительной гальярды; ноги при этом постепенно заплетаются до такой степени, что сами ставят себе подножку – и кувырк в могилу.
ЛЕОНАТО. Твои наблюдения, племянница, истолкованы чересчур превратно.
БЕАТРИЧЕ. Чтобы соблюсти себя ночью, дядя, надо быть днем очень зоркой. А при солнечном освещении я способна узреть даже церковного привратника.
ЛЕОНАТО. Кажется, брат, начинается маскарад. Пора надеть маски.
Входят ДОН ПЕДРО, КЛАВДИО, БЕНЕДИКТ, БАЛЬТАЗАР, ДОН ДЖОН, БУТЫЛЬО, МАРГАРИТА, УРСУЛА и ДРУГИЕ, в масках.
ДОН ПЕДРО. Не угодно ли прогуляться, леди?
ГЕРО. А вы кто?
ДОН ПЕДРО. Ваш друг.
ГЕРО. Если друг готов идти прогулочным шагом, смотреть только на меня и всю дорогу молчать, то я согласна идти с ним хоть на край… сада.
ДОН ПЕДРО. Вы согласны дойти со мной до самого края?
ГЕРО. Если пожелаю, то и дальше.
ДОН ПЕДРО. Я готов исполнить любое ваше желание.
ГЕРО. Прежде всего вы должны показать вашу физиономию. Не дай Бог инструмент окажется не лучше чехла.
ДОН ПЕДРО. В моем чехле, как в лачуге Филемона, прячется Юпитер.
ГЕРО. А не протекает ли крыша у этой лачуги? Что-то не видно на ней соломы.
(ДОН ПЕДРО и ГЕРО уходят.)
МАРГАРИТА. Вам надо сбавить тон, если вы хотите мне понравиться.
БАЛЬТАЗАР. Еще как хочу.
МАРГАРИТА. Тем хуже для вас.
БАЛЬТАЗАР. Почему?
МАРГАРИТА. Потому что у меня много недостатков.
БАЛЬТАЗАР. Например.
МАРГАРИТА. Я обожаю громко молиться.
БАЛЬТАЗАР. А я, слыша громкие молитвы, обожаю говорить «Аминь!». Помолитесь на пробу.
МАРГАРИТА. Господи, ниспошли мне хорошего партнера… по танцам!
БАЛЬТАЗАР. Аминь, дочь моя!
МАРГАРИТА. И пошли его куда-нибудь подальше по их окончании! Вам слово, отец мой.
БАЛЬТАЗАР. Вашему отцу и без слов все ясно.
(БАЛЬТАЗАР и МАРГАРИТА уходят.)
УРСУЛА. Я угадала, вы синьор Антонио.
АНТОНИО. Вы ошиблись.
УРСУЛА. Но вы так же, как и он, трясете головой.
АНТОНИО. Вы не поверите, но я его копирую.
УРСУЛА. Конечно, не поверю, потому что копия выходит лучше самого оригинала. Да и рука у вас такая же сухая, как у него. Сознавайтесь, вы же Антонио.
АНТОНИО. Говорю вам, нет.
УРСУЛА. Да хватит вам. Столь остроумного собеседника, как вы, то есть как синьор Антонио, еще поискать. Разве такой ум скроешь? Бросьте отнекиваться, я вас узнала. Способности, они сами себя выказывают. Вот вам и весь сказ.
(АНТОНИО и УРСУЛА уходят.)
БЕАТРИЧЕ. Значит, я сумасбродка и все свои шутки черпаю из сборника анекдотов?
БЕНЕДИКТ. Я этого не говорил.
БЕАТРИЧЕ. А кто говорил?
БЕНЕДИКТ. Прошу прощения, не скажу.
БЕАТРИЧЕ. Может, синьор Бенедикт?
БЕНЕДИКТ. А кто это?
БЕАТРИЧЕ. Полагаю, он вам хорошо знаком.
БЕНЕДИКТ. Первый раз слышу.
БЕАТРИЧЕ. Неужели он вас ни разу не рассмешил?
БЕНЕДИКТ. Кто же он такой, в конце концов!
БЕАТРИЧЕ. Шут принца, и совершенно безмозглый. Непревзойденный мастер самой чудовищной клеветы, которая приводит в восторг только отпетых развратников, которым его гнусности приятней его злопыхательства. Своими шуточками он то веселит людей, то раздражает, а они ему за это платят смехом пополам с колотушками. Он где-то здесь лавирует по паркету и, если вдруг подплывет сюда…
БЕНЕДИКТ. Я познакомлюсь с этим джентльменом и передам ему ваш отзыв о нем.
БЕАТРИЧЕ. Это сколько угодно. Но ничего не произойдет. Он только стрельнет в меня одной двумя язвительными остротами и, поскольку, как всегда, промажет, не вызвав никакого смеха, то надуется, в результате чего за ужином одно-два крылышка куропатки не будут обглоданы, ибо шут совершенно утратит аппетит.
Музыка.
Мы должны следовать за этой парой.
БЕНЕДИКТ. А если они заведут нас куда не следует?
БЕАТРИЧЕ. Пусть только попробуют – я сразу же развернусь в обратную сторону.
Танцы.
(Все уходят, кроме ДОНА ДЖОНА, БУТЫЛЬО и КЛАВДИО.)
ДОН ДЖОН. Итак, мой брат решил жениться на Геро и пошел потолковать об этом с ее отцом. Девушки составили ей компанию, а на нашу долю осталась только одна маска.
БУТЫЛЬО. Судя по фигуре, это Клавдио.
ДОН ДЖОН. Вы случайно не синьор Бенедикт?
КЛАВДИО. Он самый, и не случайно.
ДОН ДЖОН. Синьор, мой брат намерен посвататься к Геро, а вы, его самый верный приближенный, должны отговорить его от этой затеи. Это неравный брак, и вы как благородный человек обязаны вмешаться.
КЛАВДИО. Как вы об этом узнали?
ДОН ДЖОН. Слышал своими ушами.
БУТЫЛЬО. Я тоже. Он готов хоть сегодня жениться на ней.
ДОН ДЖОН. Ну да ладно. Пора и за стол.
(ДОН ДЖОН и БУТЫЛЬО уходят.)
КЛАВДИО. Вот, Клавдио: сказавшись Бенедиктом,
Ты сам остался с носом. Ну, и принц!
Он обо мне и думать позабыл.
Во всем на дружбу можно положиться,
Но не в любви. Влюбленные сердца
Рассчитывать не могут на чужие
Глаза и языки. В таких делах
Вас предадут доверенные лица:
В душе их чародейка-красота
Растопит чувство долга. Сплошь и рядом
Бывает так, чему не верил я.
А значит, Геро милая, прощай!
Входит БЕНЕДИКТ.
БЕНЕДИКТ. Это вы, Клавдио?
КЛАВДИО. А кто ж еще!
БЕНЕДИКТ. Если хотите, ваше сиятельство, я провожу вас.
КЛАВДИО. Куда именно?
БЕНЕДИКТ. К первой попавшейся иве: кажется, у вас там дело.
КЛАВДИО. Ты хочешь, чтобы я повесился?
БЕНЕДИКТ. Ни в коем случае. Просто там можно разжиться гирляндами. Кстати, как вы будете носить свою? На шее, как цепь ростовщика, или через плечо, как офицерский шарф? Нравится она вам или нет, носить вам ее не сносить, – принц заарканил твою Геро.
КЛАВДИО. Желаю удачи.
БЕНЕДИКТ. Это все? Можно подумать ты гуртовщик, сдавший на бойню партию скота. Нет, но каков принц! Нечего сказать, помог другу. Мог ты такое предположить?
КЛАВДИО. Отстань, пожалуйста.
БЕНЕДИКТ. Вот как. Ты как тот слепец: у него увели подачку из-под руки, а он знай себе тычет кулаками наудачу.
КЛАВДИО. Ты, похоже, не отвяжешься. Тогда уйду я. (Уходит.)
БЕНЕДИКТ. Теперь забьется, бедолага, куда-нибудь в кусты зализывать рану. Но вот что удивительно: Беатриче и права, и не права насчет меня. Шут принца! Ничего себе! У меня веселый нрав, вот она и приклеила мне эту кличку. Однако беспричинного смеха я за собой не замечал и в дурачках не числюсь. Просто Беатриче во всем видит только дурную сторону, считает свое мнение единственно верным, вот и распускает обо мне всякие слухи. Но со мной эти штучки не пройдут.
Входит ДОН ПЕДРО.
ДОН ПЕДРО. Куда подевался граф? Ты его видел?
БЕНЕДИКТ. Он был здесь, но такой унылый и одинокий, точно избушка на курьих ножках в лесной глухомани. А я, милорд, малость поработал разносчиком новостей, то есть пересказал ему один слушок – полагаю, достоверный – насчет того, что вы, ваша светлость, тихомолком снискали расположение одной юной леди. Я даже чуть было не отвел его к ближайшей иве, где либо плетут гирлянды на память о погибшей любви, либо срезают прутья на розги.
ДОН ПЕДРО. Для кого же розги?
БЕНЕДИКТ. Для того же графа.
ДОН ПЕДРО. Разве он не вышел из школьного возраста?