Голос Джона Слэна тёк ручьём, он мягко уносил меня в странное путешествие по собственному сну.
– Самое главное, что ты должна запомнить – всё, что происходит с тобой, является сном. Это твои грёзы, фантазии, иллюзии. Тебе ничто не угрожает, плыви в своём сне, как плывёшь по течению самой тёплой и дружелюбной реки. Ты можешь представлять и делать всё, что придумается, можешь в этих снах совершать невероятные, волшебные вещи. Попробуй стать маленькой девочкой, искренне верящей в чудеса, которые обязательно с ней происходят.
Голос звучал всё тише и тише. Мне уже начало казаться, что я засыпаю в собственном сне. Но неожиданно интонации Джона Слэна изменились: в них зазвучали нотки серьёзности и лёгкого напряжения.
– Представь, что ты заработала миллион, – внезапно раздались его слова.
Как-то резко и остро прозвучали они для меня. Беспокойно и тревожно стало на душе.
– Я не могу этого представить, – сказала я Джону Слэну с некой толикой разочарования и обиды.
– А ты попробуй, – старался подзадорить меня он.
– Не могу, – попытки представить этот образ были тщетны. – Какой должен быть образ у миллиона? – недоумевала я.
– А ты представь, что построила дом. На этот самый миллион. А может, и не на этот самый. Вообрази, что ты стала богата и успешна, у тебя есть твой собственный дом, о котором сегодня мечтала. Именно такой, который ты хочешь.
Это показалось мне намного легче. Дом сам как будто напрашивался в мои мечты. Он стоял перед глазами, такой величественный, красивый, надёжный. Я смотрела на него с дороги и мне хотелось к нему бежать. Мчаться, чтобы быстрее почувствовать его уют и чувство защищённости. Я торопливо шла по мощённой плиткой дорожке, а голос Джона Слэна, казалось, задавал ненужные и неуместные вопросы. Мне не хотелось на них отвечать, казалось, что у меня нет времени даже на то, чтобы обстоятельно рассмотреть свою мечту издалека. И вот моя рука коснулась замка калитки.
– Ты устроишь мне экскурсию по своему дому? – задал вопрос Джон Слэн, совершенно не обращая внимания на мою торопливость.
– Конечно, – ответила я, открыв двери, и почему-то вдруг притормозила, как будто ударилась грудью о неожиданное препятствие. О какую-то невидимую стену.
– Смелее, вперёд! – подбадривал Джон Слэн.
И я, набравшись решимости, шагнула во двор…
На меня навалилось чувство необъятной тоски, усталости, безграничного одиночества и душевной боли. Казалось, моя душа плакала безостановочно, не оставив мне сил даже просто существовать в этом мире.
– Я хочу увидеть твою творческую мастерскую, – мягко попросил Джон Слэн. – Ты можешь мне её показать?
– Могу, – уже как-то без энтузиазма ответила я.
И я сделала ещё несколько трудных шагов в сторону дома. Скрипнула дверь. Этот скрип эхом отозвался в пустующем доме. Тишина. Такая давящая тишина. И так горько осознавать, что никогда в этом доме не раздастся звонкий детский смех. Никогда в этом доме не зазвучат родные голоса. Всё то, что мне было так дорого, уже покинуло этот мир. Они ушли, оставив меня в одиночестве дожидаться своего часа. И я живу с этой болью, похоже, целую вечность. Слёзы уже давно не катятся по щекам, всё покрылось коркой и испепелилось от боли.
– Разве этого я ждала? Неужели к этому стремилась? Джон Слэн… вот моя комната, – устало произнесла я, открывая очередную дверь. – Вот весь этот ненужный хлам из столов, полок, каких-то нелепых и никому не нужных кресел. Только боль-то какая адская в груди! Я не могу больше её терпеть.
– Чего ты хочешь? – спросил Джон Слэн, вглядываясь в мои пустые глаза.
По-старчески сгорбленно я опустилась на «свою» кровать. Дрожащей сморщенной рукой провела по прохладному одеялу. Ещё раз послушала царящую здесь тишину.
– Я ничего не хочу!!!
– А как же мечта, как же «быть успешной», а твой миллион? – настойчиво переспросил он.
Я посмотрела вокруг. В этом холодном одиночестве, среди ненужной мне роскоши, в этом странном добротном особнячке не было самых дорогих для меня людей. Их давно нет, их уже не будет. Сердце сжалось из последних сил.
– Джон Слэн! Я хочу умереть, – спокойно, без какой-либо торжественности и пафоса сказала я. – Я хочу уйти из этого мира, давшего мне такую боль.
– Так умирай, – ответил Джон Слэн.
И я легла. Сложила, как положено, руки, прислушалась к звуку бьющегося сердца и дождалась, когда, стукнув в последний раз, оно остановилось. В эту минуту никому не нужная жалкая старуха прекратила своё бесцельное существование в красивом и добротном доме.