Миссия Шута - читать онлайн

VI. Спокойные годы

Никто не может вернуться в детство. Но в жизни каждого человека возникают периоды, когда на короткое время к нему возвращается ощущение, что мир – это чудесное место, а сам он бессмертен. Когда ты юн, тебе кажется, что любую ошибку можно исправить. Шут вернул мне мой прежний оптимизм и веру в светлое будущее, и в те дни, что он провел с нами, даже волк вел себя как шаловливый щенок.

Шут нисколько не нарушил распорядок нашей жизни, и мне не пришлось к нему приспосабливаться. Он просто стал жить с нами, взяв на себя часть моей работы. Он всегда вставал раньше меня. Я просыпался и обнаруживал, что двери в мою комнату и кабинет, а часто и входная открыты. Лежа на кровати, я видел, что он сидит скрестив ноги, точно портной, на стуле у моего стола. Он успевал умыться и одеться, до того как я открывал глаза. На второй день он расстался со своим элегантным костюмом и теперь ходил в более практичных жилетках и штанах, а по вечерам надевал халат. Стоило мне проснуться, он сразу это чувствовал и поворачивался ко мне, прежде чем я успевал что-нибудь сказать. Шут всегда читал – свитки и документы, которые я с таким трудом добывал, или мои записи. Он чуть приподнимал одну бровь и аккуратно убирал записи туда, откуда взял. Если бы он захотел, он бы легко мог изучать мои труды так, что я бы об этом не узнал. Но Шут демонстрировал свое уважение, никогда не задавая мне вопросов по поводу того, что прочел. Мои личные мысли, которые я доверял бумаге, так и остались моими личными мыслями, и он не собирался их обсуждать.

Шут вошел в мою жизнь легко и без проблем, заполнив пустоту, о существовании которой я и не подозревал. Пока он со мной жил, я почти не скучал по Неду, только ужасно хотел показать его Шуту. Я знаю, что часто говорил о мальчике. Иногда Шут работал со мной в саду или помогал ремонтировать загон, построенный из камня и дерева. Когда нужно было сделать что-то, с чем легко справится один человек, например выкопать новые ямки для шестов, он сидел рядом и смотрел. В такие моменты мы болтали о простых, обыденных вещах, о работе, весело подтрунивали друг над другом, как два человека, выросших вместе. Если же я пытался заговорить о серьезных проблемах, он с шуточками отмахивался от моих вопросов. Мы по очереди садились на Малту, поскольку Шут хвастался, что она может взять любое препятствие, и, судя по тому, как она легко справлялась с импровизированными барьерами, расставленными тут и там на моем участке, он говорил правду. Маленькая лошадка, казалось, получала от наших упражнений не меньше удовольствия, чем мы.

Вечером, после ужина, мы иногда уходили на скалы, или спускались вниз, или после прилива бродили по берегу. В сумерках охотились вместе с волком на зайцев, а потом возвращались домой и разводили камин – больше для уюта, чем ради тепла. Шут привез с собой несколько бутылок абрикосового бренди. Голос у него оставался таким же приятным, как и прежде. По вечерам он пел, рассказывал разные истории, удивительные и забавные. Какие-то были его собственными приключениями, другие – легендами и сказками, услышанными им во время странствий. Жесты его изящных рук казались более живыми, чем движения кукол, которых он когда-то делал, а выразительная мимика помогала мне увидеть героев его повествований.

Только поздно вечером, когда догорал огонь и лицо Шута погружалось в тень, он начинал говорить о серьезных вещах. В первый день тихим голосом, смягченным бренди, он заметил:

– Ты можешь представить, как мне было трудно позволить Девушке-на-драконе увезти меня и бросить тебя? Я заставил себя поверить, что с тобой все будет в порядке и ты останешься в живых. Моя вера в себя была подорвана, когда я улетел, а ты остался.

– Твоя вера в себя? – спросил я, сделав вид, что оскорблен. – А в меня ты совсем не верил?

Шут разложил на полу у камина постель Неда, и мы улеглись на ней, оставив свои кресла у огня. Волк, спрятав нос в лапах, дремал слева от меня, а Шут справа – опираясь на локти и положив подбородок на сложенные руки, он смотрел в огонь и болтал ногами.

В его глазах отразились веселые искорки догорающего очага.

– В тебя? Ну, скажем, для меня большим утешением было то, что рядом с тобой остался волк.

И он не ошибся, заметил Ночной Волк.

Мне казалось, ты спишь.

Я пытаюсь.

Голос Шута звучал почти мечтательно, когда он продолжил:

– Ты пережил все катастрофы, которые я видел в твоем будущем. И потому я тебя оставил, заставив себя поверить, что впереди тебя ждет покой, может быть даже мир.

– Так и было – до определенной степени.

Я чуть не рассказал ему, как стоял около умирающего Уилла и о том, что, воспользовавшись Силой, через его сознание добрался до Регала и навязал принцу собственную волю. Но потом я медленно выдохнул – Шуту этого знать не нужно, а я не хотел заново переживать те страшные минуты.

– Я обрел мир. Понемногу. По кусочку.

Я глупо ухмыльнулся самому себе – удивительно, как всякие мелочи кажутся забавными, когда немного выпьешь.

Неожиданно я начал рассказывать о том, как провел год в горах, как мы вернулись в долину с горячими ключами, и о том, как я построил маленький домик, чтобы провести зиму. В горных краях времена года сменяют друг друга очень быстро. Вот ты выглядываешь в окно и видишь, что листья на березах пожелтели, а за ночь ольха накинула на себя красное покрывало. Еще пара ночей – и в холодное голубое небо уже тянутся голые ветки. Вечнозеленые растения вспоминают о зиме, начинается снегопад – и весь мир кутается в белое, мягкое одеяло.

Я поведал Шуту о том, как мы с волком охотились, чтобы убить время. Мир и исцеление оказались самой хитроумной дичью, которой постоянно удавалось от меня ускользнуть. Мы жили совсем просто, как хищники, у которых нет никаких обязательств, кроме как по отношению друг к другу. Полное уединение стало самым лучшим лекарством от боли, истязавшей мои тело и душу. Такие раны никогда до конца не заживают, но я научился жить со шрамами, как Баррич, смирившийся со временем со своей искалеченной ногой. Мы охотились на зайцев и оленей. Я принял тот факт, что умер во всех смыслах этого слова.

Зимние ветры обдували наше скромное убежище, и я наконец смирился с тем, что Молли больше мне не принадлежит. Те зимние дни пролетали быстро, казались особенно короткими мгновения зимнего солнца, сияющего на белом снегу, а потом наступали сумерки и затягивали полог ночи своими синими, холодными пальцами. Я научился справляться с болью, утешаясь тем, что мою дочь вырастит Баррич, как когда-то и меня самого.

Я много сил тратил на то, чтобы избавиться от мыслей о Молли. Боль от того, что я обманул ее доверие, стала самым ярким самоцветом в ожерелье мучительных воспоминаний. Я всегда мечтал освободиться от своих обязательств, но, когда лишился связывавших меня пут, испытал пронзительный ужас и тоску. Зимние дни сменялись холодными ночами, а я лежал без сна и думал о тех, кого потерял. Тех, кто знал о том, что я жив, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Шут, королева Кетриккен, менестрель Старлинг и от них Чейд – четыре человека. Еще кое-кто меня видел – Хендс, главный конюший, и некто Таг Риверсон, но мы встречались с ними при таких обстоятельствах, что в их рассказы вряд ли кто-нибудь поверит.

Все остальные, включая тех, кто меня любил, считали, что я умер. И я не мог вернуться, чтобы они узнали, что это не так. Меня казнили за использование Дара. Я не мог рисковать и отдать себя в руки тех, кто ненавидит обладателей древней магии, чтобы они прикончили меня раз и навсегда. Но даже если с моего имени будет снято пятно, я не имел права возвращаться к Молли и Барричу, чтобы не разрушить наши жизни. Предположим, Молли смирится с моей магией и простит мне множество обманов, но ведь они с Барричем муж и жена. Отняв у Баррича Молли и моего ребенка, я его уничтожу. Смогу ли я построить свое счастье на его боли? А Молли?

– Я пытался утешаться тем, что они в безопасности и счастливы.

– Разве ты не мог при помощи Силы убедиться в том, что это действительно так?

Комнату окутали тени, и Шут смотрел в огонь. Казалось, я рассказываю историю своей жизни самому себе.

– Я убеждал себя в том, что смирился с необходимостью оставить их в покое. Но на самом деле мне становилось худо от одной только мысли, что я могу стать свидетелем их счастья.

Я смотрел в огонь, рассказывая о тех днях, однако почувствовал, что Шут ко мне повернулся. Я не стал оглядываться, не хотел увидеть в его глазах жалость. Времена, когда я в ней нуждался, прошли.

– Я обрел мир, – сказал я ему. – Понемножку, медленно, но он снизошел на меня. Как-то раз утром мы с Ночным Волком возвращались с охоты, на которую отправились на рассвете. Нам повезло, мы поймали горного козла, которого зимний снег заставил спуститься вниз. Мы шли по крутому склону горы, выпотрошенная туша оказалась тяжелой, а пронзительный зимний ветер жалил лицо. Я увидел, как из трубы моего дома поднимается дымок, а за ним висит пар от горячих источников. На вершине последнего холма я остановился, чтобы передохнуть и немного размять затекшие мышцы.

Я помнил тот день так, словно это было вчера. Ночной Волк остановился около меня, а я спрятал подбородок, заросший густой бородой, в воротник плаща, смотрел вниз и думал о том, что теперь у нас есть много мяса, в нашем маленьком убежище тепло, зимнему холоду туда не пробраться и мы почти добрались до дома. Я устал и замерз, но был доволен. Закинув добычу на плечо, я сказал волку:

Мы почти дома.

Почти, ответил он.

В нашей разделенной мысли я почувствовал смысл, которого не передадут никакие слова, сказанные человеком. Дом. Конечный пункт назначения. Место, которому мы принадлежим. Маленький, жалкий домик стал для меня всем. Я стоял и смотрел вниз и вдруг почувствовал, как внутри шевельнулось сомнение, напомнившее, что у меня есть обязательства.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, чего не хватает. Прошла целая ночь, а я ни разу не вспомнил о Молли. Куда подевались моя тоска и ощущение потери? Что же я за человек, если забыл о боли и думал только об охоте? Самая настоящая пустышка – вот кто я такой. Я сознательно заставил себя подумать о людях и местах, которые когда-то считал своим ДОМОМ.

Когда я треплю зубами какую-нибудь дохлятину, чтобы вспомнить ее вкус, ты меня ругаешь.

Я повернулся к Ночному Волку, но он не смотрел мне в глаза. Он сидел на снегу, навострив уши в сторону нашего дома. Порыв холодного ветра взъерошил его густую шерсть, но до кожи не добрался.

Ты это о чем? – спросил я, хотя прекрасно понял, что он имел в виду.

Хватит нюхать старую тушу твоей прежней жизни, мой брат. Может быть, тебе и нравится все время страдать. Лично мне – нет. Уйти и оставить в покое кости не стыдно, Изменяющий. Он наконец повернул голову и посмотрел на меня своими глубоко посаженными глазами. И не слишком разумно постоянно себя мучить, день за днем. Ты ничего не должен этой боли. Поверь мне, ты не станешь хуже, если забудешь о ней.

Затем он встал, отряхнулся от снега и начал решительно спускаться по склону. Я медленно последовал за ним.

Наконец я взглянул на Шута. Он смотрел на меня, но в темноте я не смог понять выражение его глаз.

– Мне кажется, именно тогда я начал обретать мир. Впрочем, моей заслуги тут нет. Мне указал на него Ночной Волк. Может быть, другой человек понял бы все гораздо быстрее. Нужно оставить старую боль, постараться о ней забыть. Когда она зовет тебя – не отзывайся, не пускай ее назад.

– В том, чтобы оставить боль в прошлом, нет ничего постыдного. – Голос Шута мягко звучал в тускло освещенной комнате. – Иногда мир легче обрести, если не пытаться от него бежать. – Он слегка изменил положение в темноте. – И тогда ты перестаешь лежать без сна по ночам, глядя в потолок и думая о ней.

– У меня не слишком хорошо получалось, – тихонько фыркнув, ответил я. – Мне удалось лишь перестать сознательно бередить старые раны. Когда наконец наступило лето и мы двинулись в путь, у меня было ощущение, будто я оставляю позади сброшенную шкуру. – Я замолчал, и в комнате воцарилась тишина.

– Итак, ты покинул горы и вернулся в Бакк.

Шут знал, что я не стал бы возвращаться. Это была всего лишь невинная уловка, чтобы побудить меня продолжать рассказ.

– Не совсем так. Ночной Волк возражал, но я понимал, что не могу покинуть горы, пока снова не пройду по тем дорогам, по которым уже прошел один раз. Я вернулся на каменоломню, туда, где Верити вырезал своего дракона. Постоял немного, глядя на плоскую голую площадку, окруженную высокими стенами, тянущимися к холодному серому небу. Ничто не указывало на события, там происшедшие, – кругом только кучи мусора, мелкие осколки камней и старые инструменты. Я прошел через наш лагерь. Упавшие палатки и разбросанные повсюду вещи когда-то принадлежали нам, но большинство из них превратились в самый обычный хлам – мокрые, грязные тряпки, истлевшие от непогоды и времени. Кое-что я прихватил с собой… мне удалось найти камешки для игры Кеттл, и я их взял. – Я перевел дыхание. – А потом я подошел к тому месту, где умер Кэррод. Его тело лежало так, как мы его оставили, кости и куски сгнившей ткани. Животные его не трогали. Знаешь, они не любят тех, кто владеет Силой.

– Знаю, – тихо сказал Шут, и мне показалось, что он стоит рядом со мной в заброшенной каменоломне.

– Я довольно долго стоял и смотрел на кости, пытался вспомнить, каким Кэррод был, когда мы познакомились, – и не смог. Но, глядя на его останки, я словно получил подтверждение истинности случившегося. Так было, а теперь все закончено. Теперь я действительно мог уйти, оставив за спиной это место и происшедшие здесь события, зная, что они не последуют за мной.

Ночной Волк заскулил во сне. Я положил руку ему на бок, радуясь, что он рядом и я в любой момент могу прикоснуться к нему физически или разумом. Он не одобрял моего желания вернуться в каменоломни. Ему не нравилось путешествовать по дороге Силы даже несмотря на то, что моя способность сохранить ощущение самого себя и противостоять соблазнительному зову магии становилась все сильнее. Когда я заявил, что хочу еще раз побывать в Каменном саду, он расстроился.

Я услышал, как Шут снова наполнил наши кружки бренди. Он молчал, предлагая мне продолжать.

– Драконы вернулись туда, где мы их впервые нашли. Я их посетил. Лес постепенно забирал их себе – повсюду высокая трава и вьющиеся растения. Они были так же незабываемо прекрасны, как в тот миг, когда мы увидели их в первый раз. И так же неподвижны.

Они пробили бреши в могучих кронах деревьев, когда восстали ото сна, чтобы сразиться за Бакк. Их возвращение тоже не отличалось деликатностью, и теперь с неба на землю, сквозь густую зелень, проливались солнечные лучи, которые словно позолотили драконов. Я ходил между ними и, как и прежде, почувствовал призрачный зов Дара, который исходил от спящих статуй. Я нашел рогатого дракона короля Вайздома и даже осмелился прикоснуться к его плечу голой рукой, но ощутил лишь холодную чешую. Они все были там: вепрь-дракон, крылатый кот… самые разные существа, вырезанные из камня Элдерлингами и магами, владеющими Силой.

– Я видел Девушку-на-драконе. – Я улыбнулся огню в камине. – Она крепко спит. Только теперь она немного изменила положение – тянется вперед и с любовью обнимает за шею своего дракона.

К ней я не решился прикоснуться, потому что еще не забыл, как она набрасывалась на воспоминания, которыми я с ней делился. Может быть, я боялся получить назад то, что добровольно ей вручил. В общем, я осторожно, стараясь не шуметь, прошел мимо нее, а вот Ночной Волк ощерился, шерсть у него на загривке встала дыбом – он миновал Девушку так, словно вышел на охоту. Волк знал, кого я искал.

– Верити, – едва слышно проговорил Шут, словно подтверждая мою невысказанную мысль.

– Да, Верити, – не стал спорить я. – Моего короля. – Я вздохнул и продолжил рассказ: – Я его нашел. Когда я увидел зеленоватую шкуру Верити, испещренную пятнами солнечного света, Ночной Волк сел и аккуратно уложил хвост вокруг лап. Он не хотел подходить слишком близко. Я почувствовал, как смолкли его мысли, – он оставил меня наедине с самим собой. Я медленно приблизился к Верити-дракону, чувствуя, как оглушительно стучит в груди сердце. В теле, вырубленном из Силы и камня, спал мой король. Ради него я принял такую страшную боль, что шрамы от этих ран – телесных и душевных – останутся со мной до конца жизни. Я шел и чувствовал, что по щекам текут слезы. Как же мне хотелось услышать его такой знакомый голос.

«Верити», – хрипло позвал я. Моя душа тянулась к нему, словами, Даром, Силой – я искал своего короля. Мне не удалось его найти. Тогда я положил ладони на холодные плечи, прижался к нему лбом и снова, не способный думать ни о чем другом, потянулся к нему. Я его почувствовал, но на самом деле это уже был не он, лишь едва знакомое присутствие. Точно так же можно поймать солнечный свет, подставив ему руки. «Верити, прошу вас», – умолял я и снова попытался с ним связаться, воспользовавшись всей Силой, что имелась в моем распоряжении.

Придя в себя, я обнаружил, что лежу на земле рядом с драконом. Ночной Волк не сдвинулся с места, продолжая нести вахту. «Он ушел, – сказал я ему то, что он знал и без меня. – Верити ушел».

А потом я спрятал голову в коленях и зарыдал, оплакивая своего короля безутешнее, чем в тот день, когда он стал драконом.

Я замолчал и откашлялся. Выпил немного бренди, потом поставил кружку и увидел, что Шут смотрит на меня. Он подвинулся ко мне поближе, чтобы лучше слышать мой рассказ, и огонь камина позолотил его кожу, но не открыл мне его мысли.

– Думаю, именно в тот миг я понял, что моя прошлая жизнь сгорела дотла. Если бы Верити сохранил какую-нибудь форму, до которой я мог бы дотянуться, если бы он продолжал существовать и оставался звеном, связующим меня с Силой, тогда часть меня захотела бы остаться Фитцем Чивэлом Видящим. Но его не было. Конец моего короля означал и мой конец. Когда я встал и вышел из Каменного сада, я понял, что наконец получил то, о чем всегда мечтал: возможность самостоятельно решать, кто я такой и как буду жить дальше. Теперь только я сам мог принимать за себя решения.

Почти, вмешался волк.

Я не обратил на него внимания и сказал Шуту:

– Прежде чем мы покинули горы, я задержался еще в одном месте. Ты наверняка его помнишь. Столб, у которого нас с тобой посетило видение.

Он молча кивнул, и я продолжил свой рассказ.

Когда мы подошли к месту, где на перекрестке стоял высокий камень Силы, я замер, не в силах справиться с искушением. Меня захлестнули воспоминания. Впервые я сюда пришел со Старлинг, Кеттл, Шутом и королевой Кетриккен в поисках короля Верити. Здесь мы остановились, и на меня накатило видение многолюдного рынка, выстроенного на месте роскошного зеленого леса. Шут сидел на верхушке каменного столба, а рядом стояла похожая на него женщина, с белой кожей и почти бесцветными глазами. В этом ином месте и времени ее короновали деревянной диадемой, украшенной резными петушиными головами и хвостовыми перьями. Ее диковинный вид и Шут рядом с ней привлекли внимание толпы. Картинка возникла в моем сознании всего на одно короткое мгновение, словно мне удалось на минутку заглянуть в окно, ведущее в другой мир. Затем все исчезло, и потрясенный Шут свалился со столба. Я знал, что он разделил со мной мое видение иного мира и иного времени.

Именно загадочность этого места заставила меня сюда вернуться. Черный монолит, возвышавшийся над кругом камней, стоял, неподвластный мхам и лишайникам, письмена, вырезанные на гладкой поверхности, звали меня в неизведанные земли. Теперь я знал, что передо мной были одни из Врат Силы. Я медленно обошел камень, узнавая руны, которые могли вернуть меня в каменоломни. А другие помогут найти покинутый город Элдерлингов. Не думая о том, что делаю, я провел пальцем по одной из рун.

Несмотря на свои размеры, Ночной Волк может двигаться очень быстро и почти бесшумно. Он схватил мое запястье зубами и встал между мной и обелиском. Я упал вместе с ним, чтобы он не разорвал мне руку. В конце концов оказалось, что я лежу на земле, а он стоит надо мной, не выпуская из зубов моего запястья.

Ты этого не сделаешь.

– Я хотел только потрогать камень и не собирался его использовать.

Этим штукам нельзя доверять. Я побывал во мраке, который царит внутри камня. Если мне придется снова за тобой туда последовать, чтобы защитить твою жизнь, ты знаешь, что меня ничто не остановит. Но не проси меня идти туда ради удовлетворения твоего щенячьего любопытства.

Ты не против, если я ненадолго схожу в город один?

Один? Настоящего «один» для нас с тобой больше не существует.

Я же тебя отпустил, чтобы ты пожил немного в волчьей стае.

Ты прекрасно знаешь, что это не одно и то же.

Я знал. Он выпустил мое запястье, я встал и отряхнул грязь с одежды. Мы больше не говорили о случившемся. Это одно из достоинств Дара. Нет никакой необходимости в долгих и тяжелых объяснениях, чтобы убедиться, что твой собеседник тебя понимает. Однажды, много лет назад, волк оставил меня, чтобы побыть немного со своими сородичами. Когда он вернулся, я без слов понял, что со мной ему лучше, чем с ними. За прошедшие с тех пор годы мы стали еще ближе друг другу. Он однажды совершенно справедливо заметил, что я не совсем человек, а он – не вполне волк. И мы больше не являемся самостоятельными существами. Получалось, что это не он возражал против моего решения, а я спорил с самим собой, пытаясь разобраться, стоит ли мне так поступать. Однако во время нашей короткой перепалки мы оба осознали вещи, о которых не думали.

– Наша связь с годами становилась все глубже и сложнее. И ни один из нас не знал, как с этим поступать.

Волк поднял голову и посмотрел мне в глаза. Мы обменялись своими сомнениями, но он предоставил мне самому принимать решение.

Рассказать ли Шуту о том, куда мы отправились дальше и что узнали? Принадлежит ли то, чему я научился среди людей Древней Крови, только мне? Тайны, которые я хранил, оберегали многие жизни. Лично я был готов доверчиво вручить Шуту свою. Но имею ли я право делить с ним секреты, принадлежащие не только мне?

Не знаю, как понял Шут мои колебания. Думаю, он догадался, что я не могу принять решение.

– Ты прав, – быстро сказал он, поднес кружку к губам и допил бренди.

Затем он поставил кружку на пол и помахал изящной рукой. Тонкая кисть замерла в воздухе, указательный палец вытянут – жест, который я так хорошо знал. Шут словно говорил мне: «Подожди».

Как будто подчиняясь воле кукольника, дергающего за веревочки, он легко поднялся на ноги и, хотя в комнате царил полумрак, уверенно нашел свою сумку. Я слышал, как он ищет в ней что-то. Прошло всего несколько минут, он вернулся к камину с холщовым мешком в руках и уселся рядом со мной, словно собирался открыть мне тайны, настолько личные, что их даже темноте нельзя доверить. Мешок, лежащий у него на коленях, был старым и грязным. Шут развязал веревку и вынул что-то завернутое в кусок красивой ткани. Я вскрикнул от неожиданности, когда он ее развернул. Мне еще ни разу не приходилось видеть такой шелковистой материи, такого изысканного рисунка и таких ярких красок. Даже в тусклом свете затухающего огня красный и желтый цвета сияли, словно наделенные собственным светом. С такой тканью в руках можно заручиться расположением любого лорда.

Однако Шут хотел показать мне вовсе не чудесную материю. Он принялся разворачивать сверток, не обращая внимания на то, что ткань падает на пол. Я, затаив дыхание, потянулся к нему, стараясь рассмотреть чудо, которое таилось внутри. И вот ткань соскользнула, и я озадаченно уставился на то, что она скрывала, не веря собственным глазам.

– Я думал, она мне привиделась.

– Она тебе привиделась. И мне тоже.

Деревянная корона у него в руках была очень старой. Куда-то исчезли украшавшие ее перья, и потускнели краски. Я смотрел на простую диадему, искусно вырезанную из дерева и потрясающе красивую.

– Ты приказал ее сделать? – спросил я.

– Я ее нашел, – ответил Шут, вздохнув, а потом добавил дрожащим голосом: – Или она меня нашла.

Я ждал, когда он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Тогда я протянул руку, чтобы потрогать корону, и Шут чуть отодвинулся от меня, как будто не хотел ее отдавать. Но уже в следующее мгновение он сдался и протянул ее мне. Взяв в руки диадему, я понял, что, поделившись со мною своей тайной, Шут дарит мне огромную часть себя. Я вертел в руках древний артефакт, видел следы краски на резных петушиных головах. В двух из них сохранились драгоценные камни, заменявшие глаза. Отверстия, идущие по краю диадемы, указывали на места, где когда-то были перья. Я не смог понять, из какого дерева она вырезана. Легкое, но очень прочное, казалось, оно что-то нашептывает моим пальцам, делится секретами на языке, которого я не знал.

Я протянул Шуту диадему.

– Надень, – тихо сказал я.

Он взял корону, и я видел, как он с трудом сглотнул.

– Ты уверен? – едва слышно спросил он меня. – Должен признаться, я ее уже надевал. Ничего не произошло. Но мы здесь оба – Белый Пророк и Изменяющий… Фитц, вполне возможно, что мы имеем дело с магией, которой не понимаем. Я столько раз копался в памяти, пытаясь отыскать хоть какой-то след, но ни в одном из известных мне пророчеств не говорится о короне. Я не имею ни малейшего представления о том, что она означает, да и означает ли вообще что-нибудь. Ты помнишь свое видение обо мне; у меня остались лишь смутные воспоминания, словно передо мной мелькнула легкая бабочка, слишком хрупкая, чтобы пытаться ее поймать, но прекрасная в своем полете.

Я промолчал. Шут держал перед собой корону. Мы оба колебались, любопытство сражалось с осторожностью. А потом медленная беззаботная улыбка расцвела на его лице. Точно так же он улыбался в ту ночь, когда положил свои исполненные Силы руки на тело Девушки-на-драконе, вырезанной из камня. Вспомнив страдания, которые мы, сами того не желая, причинили, я вдруг испугался. Но прежде чем я успел что-либо сказать, Шут поднял корону и надел ее на голову. Я затаил дыхание.

Ничего не произошло.

Я смотрел на него, испытывая одновременно разочарование и облегчение. Несколько секунд между нами висела тишина, а потом Шут захихикал, и мы оба громко расхохотались. Напряжение отпустило, и мы смеялись, пока по щекам у нас не потекли слезы. Когда мы немного успокоились, я посмотрел на Шута, так и не снявшего деревянную корону, так и оставшегося моим другом, каким он всегда для меня был. Он вытер слезы.

– Знаешь, в прошлом месяце в схватке с лаской мой петух потерял почти все свои перья. Нед их собрал. Может, вставим их в корону?

Шут снял диадему и с деланым огорчением повертел ее в руках.

– Давай завтра. Может, мне удастся стащить кое-какие из твоих чернил и восстановить краски. Ты их помнишь?

– Думаю, ты и без меня справишься, Шут, – пожав плечами, сказал я. – У тебя всегда был дар к подобным вещам.

Он с преувеличенной серьезностью склонил голову, признавая мой комплимент. Подобрав ткань с пола, Шут принялся заворачивать корону. Огонь в камине совсем погас, остались лишь мерцающие в темноте угли, которые отбрасывали на нас красноватые отсветы. Я долго смотрел на своего друга, представляя себе, что цвет его кожи не изменился, и передо мной прежний Шут из моего детства, и, значит, я так же молод, как и он. Он оглянулся, увидел, что я не свожу с него глаз, и его лицо ожило диковинным образом, стало таким напряженным, что я не выдержал и отвернулся. Через мгновение он заговорил:

– Итак, после гор ты отправился…

Я взял кружку с бренди и обнаружил, что она пуста. Мне стало интересно, сколько я уже выпил, а потом решил, что для одного вечера достаточно.

– Завтра, Шут. Завтра. Дай мне хорошенько выспаться и решить, как лучше рассказать тебе о том, что произошло дальше.

Неожиданно его изящные пальцы сомкнулись вокруг моего запястья – как и всегда, они были холодными.

– Подумай, Фитц. Но не забывай… – Казалось, он не знает, как лучше сказать то, что собирался. Он заглянул мне в глаза, и в его тихом голосе послышалась мольба. – Расскажи мне все, что сможешь, в подробностях, я ведь никогда не знаю, что мне необходимо услышать, пока не услышу это.

И снова его взволнованный взгляд проник мне в душу, вывел из равновесия.

– Загадки, – фыркнул я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал легко и непринужденно, но получилось, что я лишь подтвердил слова Шута.

– Загадки, – согласился он. – Загадки, ответами на которые можем стать мы с тобой, если только сумеем узнать вопросы.

Он посмотрел на свои пальцы, сжимающие мое запястье, и разжал их. Потом грациозно, словно кошка, поднялся на ноги и потянулся, как будто пытаясь поставить на место все свои косточки и суставы, чтобы снова стать целостным.

– Иди в постель, Фитц, – сказал он мне, точно ребенку. – Отдыхай, пока можешь. Я хочу еще немного подумать, а бренди ударило мне в голову.

– Мне тоже, – признался я, и Шут протянул мне руку, за которую я с благодарностью ухватился.

Он легко поставил меня на ноги, я покачнулся, он подался вперед вслед за мной, схватил за локоть и помог сохранить равновесие.

– Потанцуем? – предложил я, заикаясь.

– А мы и так танцуем, – с серьезным видом ответил Шут. Словно прощаясь с партнершей по танцу, он низко склонился над моей рукой, но я ее вырвал. – Надеюсь, я тебе приснюсь, – мелодраматичным тоном заявил он.

– Спокойной ночи, – ответил я, стоически не поддавшись на его подтрунивание.

Я направился к своей кровати, и волк с тихим стоном последовал за мной. Он редко спал дальше чем на расстоянии вытянутой руки от меня. Я сбросил одежду на пол, натянул ночную рубашку и повалился на кровать. Волк уже выбрал себе местечко на холодном полу неподалеку. Я закрыл глаза и, опустив руку, погладил его густую шерсть.

– Приятных тебе снов, Фитц, – проговорил Шут, и я открыл глаза. Он уселся в свое кресло у погасшего камина и, улыбаясь, смотрел на меня. – Я буду охранять твой сон, – с важным видом заявил он.

Я покачал головой и помахал ему рукой, а потом меня поглотил сон.