Глава 1 Перегон
Утро выдалось теплым, безветренным и до странности тихим. То ли к смене погоды, то ли напуганные гулом самолетов, птицы попрятались в лесной глуши, и их щебетания, как в былые дни, не было слышно, как не слышно и кваканья лягушек. Мальчишки, закинув удочки, наблюдали за поплавками в ожидании поклевок и тихо переговаривались.
– Как стадо отгоним, ты куда подашься? – поинтересовался Лёшка у своего закадычного друга Мишки Давыдова.
Тот, пожав плечами, неуверенно ответил:
– Еще не решил… Все будет зависеть от Володьки – как-никак старший брат. Я бы, конечно, на фронт, с немцами воевать… Как отец! Но мать дома с Катькой осталась… Им без мужика в доме никак: ни воды наносить, ни дров наколоть…
– «Воды наносить»… – гундося, передразнил Мишку Лёшка. – Кому? Корова ваша ноне в колхозном стаде, да и бычка тоже в колхоз забрали… А на две козы да для поросят и матушка воды сама принесет. А что до дров, так к зиме наша Красная армия фашиста прогонит…
– Хорошо бы. А то вон как давит, что те трактор! Я вот о чем думаю: мужиков-то побрали всех в армию, кому урожай-то убирать?
– Это да, – согласился Лёшка и шумно вздохнул. – В деревнях только бабы да девки… тяжело им придется. А мне мать наказала в райцентре у тетки Фроси остаться. Говорит, заводских, хотя она в столовой, но все-таки на заводе работает, отправят в тыл, и ты с ними поезжай.
Лёшка хотел еще о чем-то рассказать, но Мишка его остановил:
– Во, у тебя, никак, клюет… Тяни!
Алексей дернул удилищем, вырезанным из орешника, и выхватил из воды карася – большого, золотистого, с яркими красными плавниками.
– Хорош! Не чета нашим-то!
– Так наши карасики хоча и мелкие, зато их много. А тут за все утро только один…
– Ничего, клёв только начался. Еще наловим, – уверенно произнес Лёшка, сажая карася на кукан[1].
Но, видимо, наловить карасей ребятам была не судьба: над лесом повис гул, усиливающийся и приближающийся.
– Самолеты, – задрав голову, тихо проговорил Мишка. – А вдруг наши…
– Не-ет! Наши бы шли оттуда, – показал Лёшка рукой на восток, – а эти идут из-под Лохни.
Вскоре показались самолеты с черными крестами на крыльях. Они шли низко, надрывно гудя, и их было много.
– У, гады! Поди, летят Невель бомбить или Великие Луки. Я слышал, как дед Семён говорил, что немцы еще в воскресенье Киев бомбили…
– Да где тот Киев?! Нет. Это ближе… А как же наши летуны? Наши-то что? Неужто «сталинские соколы» позволили им бомбить? – возмущенно воскликнул Мишка. – Всё! Сворачиваемся, – решительно тряхнул он нестриженой головой. – А то дед Семён нас хватится… крику не оберешься!
– А что с карасем делать будем? – оторопело развел руки Лёшка.
– Отпусти. На что нам один? Одна морока с ним, – махнул рукой Мишка. – Догоняй! – крикнул он, торопливо поднимаясь по тропинке от лесного озера, спеша на луговину у небольшой речушки, где паслось колхозное стадо почти в полторы сотни коров.
Деду Семёну, Лёшке, Мишке и его старшему брату Владимиру предстояло перегнать его в райцентр на железнодорожную станцию. Туда сгоняли скот со всего района, чтобы отправить его по железной дороге за Москву, в Тульскую область. Так об этом говорил председатель колхоза Дмитрий Петрович, ставя задачу деду Семёну и наказав в конце:
– Ты, Семён Ильич, старший. И потому отвечаешь за каждую коровку. Вернешься – представишь передаточные документы. Я тебе вручил сто сорок семь буренок, столько же и сдашь. За каждую пропавшую корову головой ответишь, – предупредил председатель.
И так третий день по только деду Семёну известным лесным дорогам гнали к райцентру пастух и трое подпасков колхозное стадо. Вроде недалеко, но дороги были забиты отступающими частями и беженцами. Потому и гнали стадо окольными путями. Но, как заверил дед Семён, сегодня к вечеру должны подойти к станции.
Когда появились рыбаки, дед уже не спал, как и коровы, напуганные гулом самолетов. Ушедшим без спросу мальчишкам он ничего не сказал, лишь значительно погрозил кулаком. Подозвав Владимира, Семён Ильич распорядился:
– Станешь в голове стада. Поведешь вдоль речки до той березовой рощи, а там выйдешь на дорогу, и уже до самого райцентра с Божьей помощью дойдем. А вы, огольцы, – строго сдвинул мохнатые брови дед Семён, – поглядывайте по сторонам: место здесь, возле речки, топкое, как бы беды не случилось.
Стадо медленно и как бы нехотя потянулось вдоль опушки леса за головным – Володькой, незатейливо игравшим на свирельке, к звуку которой коровы уже попривыкли, и теперь, мыча и бодая друг дружку, они следовали за пастухом.
Вот и дорога – пыльная, забитая бредущим народом, автомобилями, изнуренными солдатами. Кое-где в непрекращающемся людском потоке проглядывала «эмка» какого-нибудь начальника, или с большим красным крестом на тенте, гудя и останавливаясь, проходила санитарная машина.
– Пойдем вдоль дороги, – принял решение дед Семён. – Вы, мелкота, не давайте коровкам приблизиться к идущим по дороге людям. А то потом не выковырнем их оттуда. Через пару часов остановимся: по пути будет небольшой прудик. Там устроим дойку. Вечером-то не подоили. Вот теперь коровки и взбрыкивают!
– Деда! А кто доить-то будет? – поинтересовался Мишка. – Мы же вчетвером не управимся… Вспомни, в первый день, почитай, часа четыре доили. Так то в лесу было…
– Ничего, найдем помощников. Вон по дороге сколько баб бредет. Неужто от молочка откажутся? – Но не суждено было стадо довести до пруда: на колонну, что брела по дороге, налетели немецкие самолеты. Люди бросились врассыпную, перемешавшись с перепуганными и мечущимися коровами. А сверху падали бомбы…
Как только бомбардировщики закончили свое черное дело, налетели истребители-стервятники с черными крестами на крыльях. Они с устрашающим ревом пикировали, поливая пытающихся спастись людей горячим свинцом из пулеметов. Делали это не спеша, раз за разом возвращаясь к мечущимся на поле беженцам, коровам, автомобилям с красными крестами… Исчерпав боезапас, ушли, оставив сотни убитых и раненых.
Мишке повезло: когда началась бомбежка, он упал в еще дымящуюся от взрыва воронку, тем и спасся. А вот его другу не повезло: осколок прошел через голову. Лёшка умер не мучаясь, мгновенно.
Мишка выполз из своего убежища и утонул в криках о помощи, в воплях по убитым, в реве раненых и перепуганных коров. Увидев деда Семёна, он подбежал к нему.
– Деда?! Ты Вовку не видел?
– Жив твой брательник. Вон коровушек ловит. И ты помогай. Может, хоть что-то из стада спасти удастся… Иначе мне тюрьма! Да и Володьке тоже не поздоровится!
Только к вечеру удалось согнать в стадо сорок одну корову. Остальные были или убиты и ранены, или разбежались. Оставшиеся мычали и жались друг к дружке.
Лёшку похоронили в одной из воронок, вместе с еще четырьмя погибшими. Таких могил было несколько, в них положили тех, у кого среди беженцев оказались родственники. Остальные же так и остались лежать в поле.
Наскоро подоив буренок, уменьшенное почти вчетверо колхозное стадо погнали по направлению к райцентру.
В надвигающихся сумерках появился город, а там и станция. Но страдания на этом не закончились. На станции царила неразбериха, коровы никому были не нужны.
– Ты что, дед? Какие коровы? Людей спасать надо! Немцы прорвались… Утром будут здесь! – слышал Семён Ильич в ответ на свои обращения и от военных, и от железнодорожников.
Наконец ближе к утру он нашел таких же, как и он, горемык, гонящих стадо коров в тыл, им и пристроил свою сорок одну многострадальную коровку… Но скотину взяли в стадо с условием, что Семён Ильич сам будет следить за ней.
Попрощавшись с братьями – Мишкой и Владимиром, дед Семён поспешил за уже уходившим мычащим стадом.
– Что будем делать? – с надеждой посмотрел Мишка на старшего брата.
Тот, отведя взгляд в сторону, ответил:
– Прости меня, брательник, но я остаюсь. Пойду в военкомат. Мне семнадцать! Призовут. Должны призвать. После того, что увидел на дороге, не могу я вернуться в деревню. Совесть не позволяет. Я же комсомолец! А ты возвращайся. В доме должен быть мужик. На тебя теперь у матери вся надежда. – И, обняв на прощание Мишку, старший брат зашагал в сторону просыпающегося города.
Мишка шел налегке и потому к вечеру был уже на полпути к деревне Соколовке, в которой вот уже двенадцать лет он жил с отцом, матерью, братом Владимиром и сестричкой Катенькой. Правда, возвращался Мишка в родную деревню удрученным: схоронили Лёшку – самого верного и преданного друга, соратника всех детских шалостей и задумок, на которые Мишка был горазд; не выполнили распоряжения председателя колхоза – только сорок одну коровку из ста сорока семи довели до райцентра. Да и то, что Вовка ушел на войну, не спросившись матери, не прибавляло настроения подростку.
Вскоре он вышел к озеру, где накануне они с Лёшкой ловили карасей. Мишка долго смотрел на воду, растирая по щекам непрошенно выступившие слезы, затем он, погрозив небу кулаком, поплелся в сторону большого села Купцова, которое они проходили вчера.
Поздно вечером подойдя к крайней избе, Мишка удивился царившей тишине: ни лая собак, ни мычания коров, ни гогота гусей и кряканья уток. Еще вчера наполненное жизнью село сегодня будто вымерло. Только у третьей с краю избы он увидел хозяина – распаренного, дородного, красномордого мужика, сидящего на лавке у баньки.
Поздоровавшись, Мишка робко спросил:
– Дяденька, а где народ-то? Вчера шли через село – было шумно и людно…
– А ты кто такой, чтобы задавать вопросы? Не нашенский… Не знаю такого… – почесывая волосатую грудь, нехотя поинтересовался мужик.
– Так я из Соколовки. Ивана и Татьяны Давыдовых сын.
– Знакомец отец твой, а вот матушку не знаю. А ты чего здесь?
– Вчера с колхозным стадом проходил через ваше село, а ноне возвращаюсь, – придав голосу солидности, пояснил Мишка.
– Ну и что, стадо-то определили?
– Определили… – тяжело вздохнул Мишка. – Правда, фашист проклятый ополовинил стадо. Самолеты…
– Ясно, – утирая тряпицей пот со лба, тряхнул головой мужик. – Они везде ноне… Немцы-то. Вот и к нам наведались с утра. Хозяйственные… Лошадей и коров разом, как это называется, реквизировали, свиней тож… и ушли. Наши-то, сельчане, побрали скарб, птицу и тоже подались кто куда…
– А чего же вы остались? – невольно вырвалось у Мишки.
– Я-то? А мне для чего бежать? У меня дом, огород, хозяйство… Скотинку я в лесу еще накануне припрятал… Мне немцы ничего плохого не сделали, а вот коммуняки моих родителей в Сибирь угнали. Там они и сгинули…
– Так кулаки, поди, – предположил Мишка, вспомнив из школьных уроков истории.
– Кулаки! – взревел мужик, вставая. – Я тебе, краснопузый, покажу кулаков! Вот надеру уши-то!
Но Мишка не стал ждать, когда мужик ему надерет уши, и припустил по улице села, не забывая поглядывать по сторонам. Как он отметил, в селе народу осталось немного: лишь в некоторых дворах теплилась жизнь. Вот и околица, а там и желанный лес. Мишка, унимая бьющееся, как у кролика, сердце, с бега перешел на шаг, а вскоре вообще остановился.
«Что же получается: немцы уже в райцентре?! А как же Вовка? Успел уйти на фронт? И где же наша Красная армия? Почему она не громит фашистов? Ведь Красная армия всех сильней! Что же тогда произошло?! – недоумевал Мишка. – А вдруг и в Соколовке немцы?»
Возвращаться расхотелось, но надо: мама и Катюшка одни.
До Мишки донесся гул двигателей – будто множество тракторов разом завелись. Гул приближался. И Мишка от греха подальше спрятался в кустарнике.
На лесной дороге показалась немецкая колонна: вначале протарахтели несколько мотоциклов с колясками, в которых сидело по трое фашистов, а следом шли немецкие танки. Они шли и шли… Поначалу Мишка считал, но, когда перевалило за десяток, он прекратил счет. За танками катили грузовики, в кузовах которых, поблескивая касками, рядами сидели солдаты.
«А где же наши? Где наши танки и солдаты?»
Отсидевшись еще с полчаса, уже в сплошных сумерках Мишка продолжил путь. Он решил идти всю ночь. Благо дорога позволяла. Лишь однажды ему пришлось укрываться, чтобы не попасть под свет фар мотоциклистов.
Только утром он увидел наших: два сгоревших искореженных танка и перевернутую машину с прицепленной к ней пушкой. Тел солдат у разбитой техники не было, и это его порадовало. «Может, им удалось спастись?» – подумал он с надеждой.
До Соколовки было еще часа два пути, когда Мишка наткнулся на привязанную к колышку корову. Колышек застрял в кустах. Увидев мальчишку, буренка жалобно замычала. Судя по прилично раздувшемуся вымени, привязали ее еще вчера, да, видно, хозяину стало уже не до коровы…
«Что же, – решил Мишка, выпутывая колышек из кустов, – не бросать же ее в лесу. В хозяйстве сгодится… Тем более что свою-то пришлось сдать в колхозное стадо…»
Укоротив веревку, он повел буренку за собой.