Вот вы бы потащились поднимать с постели или вытаскивать из-за стола местную, пусть совсем крохотную, но власть, чтоб добить дело? Я б, честно, не пошел, сколько ни внушай: «Кирюха, надо!». Поленился бы. Я, типа, чужую фазенду потушил, всех спас. Медаль мне на грудь не повесят. Ну и все, пойду дальше встречать Новый год. Как говорится, мавр сделал дело, мавр может уходить. А Танечке все нужно до конца довести, чтобы было правильно. Сказала: «А», договаривай весь алфавит.
У сторожихи горел свет и сквозь завешенное окно доносилась музыка. Стучать пришлось долго. Наконец, дверь открылась, высунулась рука и затянула Таню внутрь:
– Заходь, не выстужай хату.
В тесной прихожей было жарко, шелестела бамбуковая штора, сквозь которую только что шагнула сторожиха.
Литой объем хозяйкиного тела был обтянут кумачевым платьем, дававшим свободный доступ к главному достоинству – тугой увесистой груди. Пахло ванильной сдобой и мясом с чесноком. В этот букет вплеталась знойная, удушливая «Болгарская роза» – Таня закашлялась.
– Зая, кто там? – донесся мужской томный голос из недр дома.
– Погодьте. Разберуся, – ответила сторожиха Зая, и уже Тане: – Ну? Чего тебе?
– Позвонить надо… Понимаете, мы гулять пошли, на горке кататься, а там дом горел. Вот прямо за углом. Подожги. Мы потушили. В милицию бы…
Таня говорила путанно, но Зая ее поняла:
– Это который подожгли?
– На Березовой. Новый. Нежилой. Там забора нет.
– А-а-а, – Зая закивала головой, увенчанной высоким шиньоном, – это прокурора. Токо-токо построился, не застраховал еще. Ишь, шельмецы, быстро уконтрапупили – в голосе ее сквознуло неприкрытое восхищение.
Таня повторила:
– Позвонить бы, а то мало ли…
– Ты сама-то откудова? Чего ночью по кооперативу мотаешься? Одна тут? – голос стал строже, Зая подпустила бдительности.
– Я с Кленовой, пятнадцать. И не одна, меня на улице ждут. Я же говорю…
Из комнаты раздался призыв:
– Зая, ты скоро? Мы скучаааем, – мужчина, скрытый от Тани шторой из бамбуковых висюлек, явно томился нетерпением.
Хозяйка это уловила и по-быстрому свернула разговор:
– Ну вот и топай, раз ждут. Нечего тут. Болтаются, заборы ломают. Фулиганьё.
– Мы не…
Но Зая борцовской рукой выдвинула Танечку на улицу и захлопнула дверь.
Оказалось, что приятели страшно заняты: слева от крылечка целуются Машка с Валериком, справа – Вероничка со своим вариантом. «Вот блин, у всех любовь, даже у толстой Заи, одна я между всем», – обиделась Таня и резко сказала:
– Давайте домой, не будет она никому звонить.
Подхватила санки, засеменила, оскальзываясь, по заледенелой дорожке, даже не оглянулась: идут ли приятели следом. А чего смотреть? Куда они денутся-то?
Около прокурорской дачи опять светился огонек, небольшой, но достаточный, чтоб разглядеть фигуру, хлопотавшую над ним.
– Ах ты гад! – завопила Вероничка и, размахивая руками, метнулась к поджигателю.
Если спасать, защищать или бороться, она всегда кидалась, не раздумывая. «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба», – дразнила Таня подругу, но, если честно, немного завидовала ей. Сама на такое была не способна. Сначала подумать, к чему приведет, да какой даст результат, может, обернется донкихотовщиной, а может, и сама огребешь по первое число, и лучше не ввязываться.
«Гад» поднялся навстречу Вероничке – в руке зажата какая-то дубина, блики огня пляшут на зверской роже. «Убьет!» – мелькнуло у Тани в голове, и она кинулась следом за подругой. Но Вероничкин вариант, Олег, в три прыжка обогнав девчонок, бросился на поджигателя. И по-быстрому, как сказала сторожиха Зая, уконтрапупил противника: трах-бах, слева-справа, дубина по дуге в сугроб, «гад» на снегу, руки в стороны крестом. Олег, а за ним и припозднившийся Валерик – еще бы не припоздниться, когда Машка благоверного крепко за хлястик держит – по новой тушат многострадальную прокурорскую дачу. А Танюша с Вероничкой склонились над поверженным врагом.
При ближайшем рассмотрении тот оказался вполне симпатичным парнем, никакой зверской рожи, легкая небритость, темная челка волной. Мороз, а он без шапки. Вероничка, присев на корточки и стянув вязаную варежку, похлопала парня по щекам. Никакого результата.
– Он там живой?
Вероничка сунула пальцы за ворот куртки:
– Пульс есть.
Машка ногой легонько потыкала в бок лежащему:
– Пошли отсюда, а?
– Ага, а он тут замерзнет. Минус двадцать. Ты зачем его так? – Вероничка переключила свой защищательный порыв на новую жертву: – Ты ж его убить мог! – метнула синюю молнию взгляда в Олега.
Она приподняла безвольную голову парня и тут же уронила:
– Ой! – выставила измазанную ладонь, – у него кровь.
Тут даже она растеряла весь боевой пыл. А Машка и вовсе попятилась, таща за собой Валерика. Даже Олег опешил, развел руками:
– Я ж не нарочно.
«Пожар на палубе» – это Танечкино. Действовать быстро, просто действовать, а думать потом.
– Берите его и тащите.
– Куда?
– Домой! Куда еще? Или вы думали, я предложу его закопать у дороги? Вон, санки приспособьте.
«Гад», видать, треснулся здорово, они дотащили его до Таниной дачи, уложили на диванчик, подсунув под кровоточащую ссадину на затылке какое-то застиранное полотенчико, суетились вокруг, не забыв, однако, наполнить стаканы самопальным ликером. И только когда Таня догадалась сунуть под нос «телу» салфетку, смоченную последними каплями коньяка, поджигатель очнулся. Захлопал ресницами, недоуменно уперся взглядом в нависшее девичье лицо и сказал:
– С Новым годом.
– С Новым счастьем, – на автомате ответила Танечка.
Но тут реальность догнала его: чуть приподнявшись, он зашипел от боли и потянулся рукой к ушибленной голове. В руку тут же был вставлен стакан. Не пустой.
– Это чего? – спросил парень.
– Ликерчик кофейный, – ответил Валерик, – взбодрись и объясни нам, зачем ты в Новый год дачников жжешь. Ты зороастриец?
– Кто? – не понял тот, и, нюхнув черную жидкость, быстро опрокинул содержимое стакана в рот.
– Огнепоклонник,– объяснил Валерик, – такой чувак, которого хлебом не корми, только дай честным людям напакостить, поджечь чего-нибудь.
– Кабы честным… – поджигатель вздохнул, печально как-то, не поймешь: то ли жаль ему, что не дожег, то ли что начал это дело.
– А что честных прокуроров не бывает? – Танечка прищурилась, глядя поджигателю в лицо.
Еще и губы поджала для пущей строгости укора. Хотя, где-то в глубине души, где-то, как говориться, очень глубоко, ей этот парень нравился. Чем, она бы даже себе не объяснила. Обычный парень. Без особых примет. Глаза серые, мягкого такого цвета, теплого. Что-то неуловимо со свитером ассоциируется. Или с котом. Да, мягкий бок серого котейки. Уютный. Как-то к нему магнитило. Сама себя останавливало: он же поджигатель, бандит! Может, и уголовник. Куда ты, Танюша, тянешься? Но не срабатывало. Нравился, и все тут.
– Прокурооор? – протянул Валерик, – фига се!
Танечка же не поделилась с приятелями сакральным знанием, что ей от Заи досталось.
– Мне сторожиха сказала, что это прокуроровы хоромы. Незастрахованные.
Валерик уважительно присвистнул. Остальные загудели: «Ого… Ух ты… Во дает…» Олег, разливая ркацители – ну извините, все что осталось – добавил: «Это надо обкашлять!» В ладонь поджигателя был воткнут новый стакан. После тоста: «За пожарную дружину!» все были готовы выслушать рассказ героя вечера. А тот после ликера с сухарем в накладку разошелся и, придерживая на затылке завернутую в полотенчико сосульку, сорванную для него Танечкой на крыльце, поведал народу печальную историю. Столь печальную, что у некоторых возникло желание пойти и завершить мероприятие, которому они помешали.